К общежитию мы подъехали далеко за полночь. Тихо, почти на носочках прошли по коридору и вошли ко мне в комнату. Люба сразу сбросила с себя пальто и забралась с ногами на диван.
- Ну, где наше шампанское? – игриво спросила она.
Я открыл бутылку и, взяв в руки два бокала, подошел к Любе. Она протянула руку, взяла один бокал и всем телом потянулась ко мне. Мне захотелось притронуться к ней и я, поставив бутылку на пол, провел пальцем по ее белой шее, опустился в ложбинку между грудей. Палец мой утонул в горячем жерле: Люба простонала, запрокинула голову и своими руками сдавила свои груди, впечатываю мою руку в свое тело. Бокалы в наших руках невольно ударились друг об друга, и раздавшийся звон вывел нас из забытья.
- Я не знаю, что я хочу больше – тебя или шампанское? А можно все сразу и побольше?
- Можно. – И я налил полный бокал сверкающего золотом вина.
Люба словно дразнила меня: она окунула в бокал язычок, облизала губы, глядя прямо мне в глаза; выпила шампанское и тут же протянула бокал, давая понять, что хочет еще.
- Ты пьяная не будешь?
- Я уже пьяная – от тебя!
Залпом осушила второй бокал и протянула руки ко мне.
Я забрал бокалы, поставил их на стол и положил ей в рот кусочек ананаса.
- Сережа, скажи я сейчас на каком небе? На седьмом?
- Нет, ты пока на пятом! А сейчас мы взлетим на шестое, а потом на седьмое. А если хочешь, то будем летать всю ночь!
- Хочу!
Я бережно, неторопливо стал ее раздевать, тут же целуя ее шею, волосы, грудь. Когда разделся сам и повернулся к Любе, то увидел, что она стоит передо мной, прикрывшись руками.
- Совсем как девочка, - подумалось мне.
Я подошел, убрал руки с груди и прикоснулся к ее жаркому телу. Она вздрогнула, приоткрыла губы, и из груди вырвался вздох наслаждения; этим стоном она послала невидимую горячую волну прямо вниз моего живота. Люба видела, что происходит со мной и глаза ее заискрились, а губы потянулись ко мне, и она прижалась к моей груди. Волнующими пальчиками она гладила меня по волосам и целовала, целовала в губы. Тело ее дрожало.
Пылающий огонь, восхитительный и пульсирующий, блаженно разливался по всему телу. У Любы изменилось дыхание. Я провел слегка по ее шелковистым волосам, а ее пальцы уже скользнули вниз и затеяли новую игру с моим телом. А мне захотелось впиться в ее, и я стал втягивать в себя соски ее полных грудей. Я был похож на голодного ребенка, который был готов от голода втянуть в себя всю материнскую грудь.
Раздался ее судорожный вздох. Я уже был готов войти в нее прямо сейчас, стоя посредине комнате. Люба широко расставила ноги и вся поддалась мне, окутанная колдовским жаром. Я почувствовал себя словно в раю. А она еще крепче прижалась ко мне, и в сознании возникло ощущение острой, нестерпимой яркой вспышки света. Дрожа от нетерпения, я подхватил свою долгожданную женщину и осторожно опустил на широкий диван. Люба потерлась о мое плечо, припала губами к шее. Я притянул ее к себе, держа ладонями ее упругие бедра.
- Сережа, выключи свет. Я стесняюсь.
Я кивнул, быстро соскочил с дивана и погасил свет.
В комнате стало темно, лишь с кухни пробивалась сквозь шторы узкая полоска света от уличного фонаря; и даже при слабом свете я мог видеть ее широкие бедра, мягкий животик, большую грудь и огромные, удивительные глаза, слегка прикрытые, но по-прежнему загадочные и волнующие.
- Иди ко мне. Поиграй со мной – я так истосковалась по тебе.
Все ее тело, каждая проснувшаяся клеточка требовала любви.
- Любушка, какая же ты сладенькая…Девочка моя, как же я тебя люблю.
Я склонился над ней и провел рукой по волнительным изгибам тела. Люба вся напряглась и потянулась ко мне. А я продолжал гладить ее по бедрам, животу; кончиками пальцев коснулся пупка, опустил руку к влажному лону, а губами ласкал ей шею, постепенно опускаясь к животу, кончиком языка начинал щекотать ее напряженное тело. Она заулыбалась, втянула живот, и прижала меня к себе, жадно впиваясь в меня сладким поцелуем.
- Боже мой! Какие сладкие и упоительно-нежные эти губы. Я чуть не задохнулся от восторга и приближающего экстаза.
А Люба все гладила меня по спине, бедрам, словно снимая своими пальчиками нервную дрожь, и продолжала целовать. О, эти медленные прикосновения, о, этот шаловливый язычок, дразняще-влажный, исполняющий порочный танец у меня во рту.
- Я хочу тебя!
- Я тоже!
Нехотя оторвавшись от ее губ, я двумя руками приподнял ее бедра и уже не в силах сдерживать себя, одним движением вошел в нее.
Люба застонала, у нее изменилось дыхание; она вся пылала в агонии страсти, и я снова окунулся в тайный мир ее тела; все ее движения говорили о ненасытном желании. Волна возбуждения медленно, но верно накатывала на нее и меня. Люба вся трепетала и беспрерывно шептала: «Еще! Еще»!
Мы были счастливы, мы познавали друг друга и открывали для себя новые чувства. Теперь я знаю, что такое «быть на седьмом небе».
Всю ночь напролет мы были поглощены друг другом и только под утро уставшие, но счастливые – мы задремали. Спал я недолго – что-то мягкое упало мне на плечо. Я открыл глаза и бережно убрал с плеча рыжеватый локон ее волос.
Люба спала и улыбалась во сне, а из-под ресниц медленно, прокладывая мокрый след, стекала слеза.
- Что же снится тебе, сладенькая моя?
Взглянул на часы – семь ноль-ноль. Встал, поставил чайник на плиту, а потом подошел к дивану и опустился рядом с ним. Люба не слышала моих шагов и продолжала спать. Обнаженная она была похоже на большую белую птицу: руки раскинула в стороны, одну ногу поджала к животу, и казалась – разбуди ее сейчас и она взлетит. Я прикоснулся губами к ее телу, ощутив сладкий вкус. И тут же теплые волны воспоминаний о страстных ее поцелуев и объятиях омыли меня.
Ничего подобного со мной не случалось, а ведь самая обыкновенная женщина: ни тонкой талии, ни длинных стройных ног, обычное лицо, каких много вокруг. Но, тем не менее, мне с ней лучше, чем с Лидой.
Я наклонился и поцеловал Любу в слегка припухшие губы. Она открыла глаза и прижалась ко мне.
- Как я счастлива сейчас. Я опять родилась. Сейчас мое тело живет отдельно от меня. Я почувствовала себя не только женщиной, но и богом… Сережка, я люблю тебя! – она смотрела мне прямо в глаза, а руками обнимала за шею.
- Я тоже люблю тебя! – Произнес я и поцеловал в чуть приоткрытые губы.
Сердце ее учащенно забилось, и мы снова любили друг друга…
Люба была страстной, ненасытной; ей надо было все и сразу. Она владела каждой клеточкой моего тела, и я безропотно подчинялся ей.
- Люба, что ты делаешь со мной?!
- Я? Я люблю тебя и хочу тебя «съесть»! Ты за одну ночь подарил мне столько счастья и нежности, сколько я не когда не получала с мужем и наверно уже никогда и не получу.
- Какой муж? – удивился я. – Я не понял, разве ты не в разводе?
- Нет, и пока не собиралась.
- Ты мне про мужа ничего не рассказывала. – Я был удивлен и непонимающе смотрел на Любу.
Она приподнялась, встала на колени и посмотрела на меня. – А ты никогда и не спрашивал, - спокойно произнесла она и уже была готова прильнуть к моим губам, но я отстранился и положил свою ладонь ей на подбородок, пальцами прикрывая губы.
- Люба, подожди! Я ничего не понимаю… Так ты замужем?.. Бред… Ты так шутишь? Почему ты сразу не сказала, зачем скрывала? Как ты могла? Зачем?
Внутри меня все оборвалось, все тепло, подаренное Любой, моментально испарилось и в душу пробрался неприятный холодок.
- Я говорила, да ты видно не понял, а может, не хотел понимать. А что бы изменилось? Что? Ты считаешь, что только незамужние могут любить, а замужние только изменять? Да для вас мужиков все бабы ****и. Есть муж и дети, то и тяни свою лямку и забудь о всех радостях жизни… Так по-твоему?
Люба соскочила с дивана и стала собирать разбросанные вещи, руки ее нервно подергивались.
- Люба, я, конечно, не знаю твоего мужа, но, по-моему, мы поступили подло.
- Подло? Что подло? Что я мужу изменила?.. Да! А ты думал, что я святая, ангел непорочный?
- Да, я так думал. Я и не мог предположить, что ты способна на измену и обман.
- Что каешься, что связался со мной? Пожалел уставшую женщину? Да не уставшая, а убитая этой жизнью.
Люба перешла на крик. Глаза до этого чистые и живые, стали злыми и холодными.
- Да! Я дрянь, я подлая, как хочешь, так и называй, хоть шлюхой, хоть сукой. Меня муж всю жизнь так называет, я привыкла. А… думай, что хочешь, а я просто любви хочу. Я 35 лет радости от жизни ждала. Думала, в браке счастлива буду. А что я хорошего видела? Да ничего! Думаешь откуда я такая седая и замотанная? – Люба заревела. – Думаешь, у меня совести нет? Все у меня есть: и стыд и совесть. Я пятнадцать лет терпела. Знаешь, как говорят: «Стерпится – слюбиться». Ан, нет, не слюбилось. Я крепилась, терпела, ревела в подушку по ночам. Если бы ты знал, как ласки хочется…
Вот ты жену бросил – пьет! А я не могу - у меня три сына растет, что я одна с ними делать буду?
- Три сына? – у меня дыхание перехватило.
- Да, три сына. Я им всю любовь отдала, а они подросли и мать им не нужна. Плохой отец, а они все равно к нему тянутся. Да мне дома и поговорить не с кем. Муж если трезвый – то рот затыкает, а если пьяный – то матом кроет, да руки распускает. Ни помощи от него, ни ласки. На все один ответ: «Свои проблемы решай сама». Мне поплакаться некому. Подружкам – стыдно рассказывать, хочется, чтоб думали, что все у меня хорошо. А у меня давно все плохо!
Люба рыдала и пыталась кое-как надеть новое платье. Когда платье почти было надето, то Люба с недоумением бросила взгляд на себя и с негодованием стала снимать мой подарок. Я сидел неподвижно и руками сжимал голову, ничего не понимая, что происходит, А Люба продолжала говорить.
- Да я в отпуске всего два раза была. А так все у плиты, да рядом с этим «козлом». Он меня даже к подружкам в гости не отпускал, « нечего тебе там делать», всегда говорим он мне. Только это я тебе так красиво говорю, а он со мною только матом и с презрением. Хотя я никогда и повода не давала. А у него хватало удовольствий: хочет, придет ночевать, хочет – нет. Я первое время переживала, плакала, а он придел безразлично на второй день и ни слова не скажет, словно и нет меня. Я всю жизнь для него вещью была. А ты можешь представить, что такое быть матерью троих пацанов? Вечные стирки, болезни, готовка, мытье; да я гору белья глажу часа три, а ему все по фигу. Вонючие носки не могу заставить поменять – месяц будет ходить, пока сама с него не сниму и не постираю. А пьяный придет – поперек кровати в одежде бухнется и храпит всю ночь, да еще и обоссытся, а я как щенок побитый в углу пристроюсь, возле ног его вонючих и пытаюсь уснуть, а утром на работу. Но это все же лучше, чем когда приставать начнет – «любовь» у него взыграется. Схватит пятерней за грудь, завалится на тебя кулем, сделает свое дело и тут же засыпает, а у меня от обиды внутри все взрывается, а ему что – храпит всю ночь. Принцип у него такой: « Шлюха удовольствие получать не должна»! А какая я шлюха? Я мать его детей. Я кроме дома и детей и не видела ничего. И не верь никому, кто скажет, что слезы облегчают – неправда: слезы душат, перехватывают дыхание и опустошают. Каждую ночь рыдаю до изнеможения – пока не усну. А ему насрать на меня!
Люба металась по комнате, жестикулируя руками, и все говорила, говорила, не давая вставить мне ни слова.
- Да я постель возненавидела! Как только он ко мне поворачивается, меня словно в оковы заковывает, я уже не реагирую на него, отучила свое тело – словно каменная стала. Забыла ласки, сомкну губы и только думаю: «Господи, ну быстрее»! Лишь бы он меня отпустил. Ненавижу вас мужиков! Вы только о себе и думаете, что вам до наших слез. Да я смеяться перестала. Денег вечно не хватает; украшений не нажила, одеться модно мне не по-карману, сапожки и те дермантиновые. Я на зимнее пальто 10 лет копила, а шапку люди отдали донашивать.
Да чтоб с голодухи не сдохнуть – по ночам людям шью, а потом мертвым сном засыпаю и сниться мне, что я спать хочу… А ты – подло… Ты думаешь, где я руку сломала? Мужик пьяный покуражился. Я думала, проспится – пожалеет, прощения попросит, а он привез меня из больницы, и спать завалился. Я умирала от боли и обиды, а он и не думал меня жалеть. У меня рука в гипсе, а ему на следующий день «любовь» подавай. Сволочи вы все, сволочи!
- Люба перестань! Хватит! Я не могу больше это слушать!
- Нет, ты меня послушай! Хотел правду – получай!
Люба почти оделась, стояла у окна и продолжала говорить, изредка переходя то на шепот, то на крик.
- Ты думаешь, если я замужем так и терпеть это должна. А я больше не могу. У меня душа тоскует, я может от бога такая – я любви хочу.
Хочу ласки, хочу видеть нежные заботливые глаза, хочу, чтоб помнили обо мне. Я только с тобой себя женщиной почувствовала. Мне жить захотелось! Ты в душу мою заглянул… Ты окружил меня заботой, лаской, а он…
- Люба, но ведь проще было развестись, чем терпеть унижения.
- Проще! На словах все проще, а ты не пробовал делить две маленькие комнатки на соседей, на отдельное жилье? А жить ты пробовал на зарплату воспитателя? Он хоть не все деньги пропивал, были и у него просветы, да и кому я с тремя пацанами нужна? Я кроме грязи в этой жизни и не видела ничего. Ни одно мое день рождения не запомнился мне радостью, вечно он пьяный. Живет человек в вакууме: ни дети его не интересуют, ни дом, ни жена, ни моя учеба, ни моя работа. Я все трудности научилась делить с подушкой. Все стараюсь успеть: и в школу сбегать, и на собраниях посидеть, и заказы взять, и в садике дворником подработать. Я устала! Устала! Надоело все! Ненавижу! Я думала ты меня поймешь, пожалеешь… А ты такой же – принципы одолели. «Ах, она замужем! Ловить нечего! А я дурак, время и деньги на нее трачу» - так наверно думаешь. А я плевать хотела, на твои принципы и на то, что ты сейчас думаешь. Хватит! 15 лет каторги, а за что? За то, что я женщина?
А я ведь все умею: и шить, и вязать, и готовить, и детей воспитывать, и за домом следить, и любить умею, только не надо это никому. Правильно говорят: «Жить надо проще – пить, курить, тогда мужики к тебе и потянуться».
Люба надела шапку, схватила туфли и стала запихивать их в сумку. Сумка упала, ее содержимое посыпалось на пол. Люба сгребла все в кучу и стала засовывать обратно, выпавшие оттуда вещи.
Посмотрела вокруг, бросила взгляд на стену и рывком сорвала подаренный мне рисунок. Я не успел ничего сказать, как она уже разорвала листок на несколько мелких частей и швырнула в открытую форточку. Слезы лились из ее глаз, не переставая.
Я хотел успокоить ее и подошел сзади, положил руки ей на плечи и повернул лицом к себе. Лицо ее было злым, измученным, опухшим от слез.
Люба рванулась от меня, как от прокаженного.
- Пусти! Сам-то! С женой не развелся, а с бабами путаешься! – со злобой в голосе произнесла она и ушла, хлопнув дверью.
- Вот так! – вслух сказал я. Прижался лбом к стеклу, и его холодная поверхность слегка охладила меня. Я долго вспоминал все, что она говорила, но слова быстро таяли, оставляя только тупую боль, да перед глазами мелькало перекошенное от слез и ненависти лицо.
- Вот так! – снова повторил я и провалился в забытье.
Уважаемые читатели, если вас интересует продолжение, то оно есть. Пишите.Вторая часть повести готова.