Глава 18
Скептицизм и прочие неприятные чувства развеялись, едва они вошли в номер. Винтажные диваны и кресла в золотую и зеленую полоску, к ним - низкие резные столики. Обеденный стол с высокими полу креслами и инкрустированный буфет с гранитной столешницей. На столе, в прозрачной вазе - букет белоснежных роз. Картины в золотых рамах, тяжелые портьеры, напольные вазы – как во дворце, подумалось Маше. Дворцовую атмосферу нарушал плоский экран телевизора, темнеющий на стене напротив диванов.
И это еще не все — открытая дверь вела в роскошную спальную с огромной кроватью под прозрачным балдахином. Маша присела на краешек шикарного ложа и сразу же почувствовала, какую мягкость и негу сулит оно тому, кто нырнет под его шелковые покрывала.
- Малыш, иди, посмотри, какая ванная. Пойдет такая?
- Пойдет, - только и смогла она выдохнуть, войдя в ванную комнату. Показалось, что размеры комнаты превосходят всю её маленькую квартирку целиком.
Стены сверкают розовым мрамором, мраморный же пол, а в нем утоплена овальная ванна. Даже не ванна, а микробассейн, утыканный соплами, из которых, как она догадалась, будут бить пузыри воздуха. Джакузи.
Вокруг расставлены толстые свечи в широких, стеклянных чашах. Бледно-желтые, светло-зеленые, чисто-белые – даже незажженные, наполняют воздух сладким, цветочным ароматом.
А душевая кабина за сверкающей стеклянной дверкой! Да в ней не только мыться, жить можно!
- Ну что, сразу в ванную или еды закажем?
- А можно? Прямо в номер?
- Да, конечно. Я там, на столике меню видел, пойдем, посмотрим.
Маша покорно прошла в гостиную.
- Тааак, что у нас тут. Начнем с напитков, пожалуй. Что будешь пить?
- Я не знаю, - пожала она плечами, примостившись скромно в уголке полосатого дивана, - что в таких случаях пьют? Шампанское, может?
- Можно и шампанского, - легко согласился Амур, - холодного. Я в холодильнике видел. Представляешь, ты сидишь в горячей ванной, пузырьки бурлят, свечи мерцают..., и ты из высокого бокала пьешь холодное полусладкое шампанское...
- Разве тут есть холодильник? - удивилась Маша
- Какая ты прозаическая! Я ей про свечи и шампанское, а она мне про холодильник.
Он подошел к солидному буфету и открыл дверку. За ней оказался встроенный холодильник, а внутри обещанное шампанское.
Подумав, он поставил бутылку обратно.
- Нет, не будем портить картинку. Откроем в ванной, как и задумано. Так, ты выбрала уже, что будешь есть?
Маша пробежалась по длинному перечню разнообразных изысков и ткнула пальчиком:
- Фруктовый салат и мороженное! Манговое!
- А есть то ты что будешь?
- Это разве не еда?
- Я всегда думал, что это десерт.
- Значит, я хочу десерт
- Ну, хорошо, пойдем, я посажу тебя в ванну, а потом сделаю заказ.
- Зачем меня туда сажать? - испугалась Маша.
- Так ты же заказывала ванную? Иди, раздевайся, полезай и отдыхай, я тебе все принесу. И шампанское, и заказ. Иди, говорю тебе, я не буду подглядывать, - он подтолкнул её в сторону двери.
«Когда он успел?» - удивилась девушка, увидев что полумрак ванной комнаты разгоняют зажженные свечи. - «Прямо как в кино!»
Она быстро разделась
и с наслаждением опустилась в горячую воду с прохладной, шуршащей пеной. Маша закрыла глаза, и ей показалось, будто она погружается в воды сказочных тропиков, вдыхая ароматы невиданных цветов. Растворяется в них, становясь частичкой мирового океана и всей необъятной вселенной.
Из небытия вернули тихие шаги Амура. Она открыла глаза и увидела, как он достает из серебряного ведерка со льдом бутылку шампанского. Пробка не вырвалась с шумом, как ожидалось, а вышла из горлышка тихо, едва вздохнув. В бокал полилась золотистая пена.
Маша приняла бокал со струйками бегущих к поверхности пузырьков и глотнула ледяного напитка. Язык защекотало, усталый разум тут же взбодрился, а тело продолжало таять в мягкой, душистой пене.
«Как во сне, - подумала она. – А может, я все-таки умерла? И все, что происходит со мной это последний сон моей засыпающей навечно души?»
- Как душа может заснуть навечно, о чем ты? – подал голос Амур. Он сидел в плетеном кресле напротив, попивая шампанское, а в темных глазах его плясали огоньки свечей.
- Я подумала, вдруг нет никакой загробной жизни, а просто человек засыпает и во сне его душа растворяется в океане вселенной.
- Какие у тебя глубокие мысли появились. Вот что значит побыть полдня рядом с небожителем.
- Зачем ты мне помогаешь, Амур?
- Как, зачем? Ты же просила.
- Ну, а какая тебе-то от этого польза?
- Какая мне польза? - он задумался ненадолго, разглядывая бегущие к поверхности пузырьки. - Прости, малыш, но я не хочу сейчас об этом говорить. Давай не будем отвлекаться на долгие разговоры. Ты устала, тебе надо восстановиться. Отдыхай и ни о чем не думай. Всему свое время. Когда-нибудь на все вопросы найдутся ответы.
- А если не найдутся? – заулыбалась разнеженная принцесса из облака пены.
- Если не найдутся, значит, не особенно нужны. Все, что нужно знать, приходит в нужное время, так или иначе.
Снаружи раздался стук, он аккуратно поставил бокал на пол и поднялся:
- Заказ принесли, я сейчас.
Маша проводила взглядом высокую, гибкую фигуру и вздохнула - в голове было абсолютно пусто и светло. Ни страха, ни тревоги, ни заботы - ничего.
Глава 19
Амур вернулся с подносом, заставленным снедью, и подмигнул:
- Будем пировать.
Уселся напротив в позе заправского йога и протянул Маше ее заказ:
- Ваше мороженное, мадам!
Маша приняла вазочку и восторженно пискнула:
- Настоящие кусочки фруктов! Манго!
- Вот что мне в тебе особенно нравится, так это то, что тебя легко удивлять и радовать самыми простыми вещами. Приятно видеть радость, особенно на красивом лице. Кстати, тебе говорили, что у тебя обаятельная улыбка?
- У меня? Красивое лицо? Обаятельная улыбка?
- Да, а что ты так удивляешься? Тебе, правда, никто об этом не говорил? Ну, а в зеркало ты смотришь? Неужели сама не видишь?
- В том-то и дело, что смотрю и каждый день вижу эти рыжие ресницы и губы эти лепёхами…
- Вот, вот, - констатировал Амур, - я и говорю – ты себя не любишь, не ценишь и даже адекватно оценить не в состоянии. Но это беда многих неопытных девочек.
- Как раз я себя адекватно оцениваю, - благодушно ответила Маша, жмурясь от мангового наслаждения, - не родилась красавицей, так что уж теперь.
- Да ладно – правильные черты лица, пухлый рот, светлые глаза. Улыбка обалденная! Ты просто не умеешь себя подать…. А волосы!
- Что – волосы?
- Густые, вьются. Сколько женщин мечтают о таких.
- А мне прямые нравятся, - простодушно объявила девушка, ставя на мраморную плитку пустую вазочку.
- Вот так всегда - хочется всегда того, чего нет. А то, чем природа наградила, не ценится. На, фруктовый салат отведай. Смотри, какая красота – бананы, клубника, киви.
Он протянул ей креманку под пышной розочкой из сливок, и продолжил:
- А ноги? Ноги у тебя высший класс. Мне нравятся такие – с идельными коленками и тонкими щиколотками.
- Амур, ты меня перехвалишь, - Маша порозовела.
- Ну, кто-то же должен тебя хвалить, раз мама не хвалила. Я просто хочу поднять твою самооценку, чтобы ты поняла, что достойна всего самого лучшего в этой жизни и не бросала себя под ноги кому попало.
- Ох, Амур, у тебя какой-то просто дар красноречия. Ты знаешь, мне как-то так полегчало, как-то так стало хорошо. Или это шампанское в голову ударило?
- У меня много даров, - легко согласился он. – Дар убеждения всего лишь один из них. Да они у всех есть. Просто не каждый стремится свой талант разглядеть, а ведь именно за этим человек и приходит на грешную Землю – реализовать то, что в нем заложено… э, да у тебя глаза слипаются, малыш. Ты не усни тут в ванной.
- И правда, спать очень хочется.
- Пора тебя вынимать. Подожди, я сейчас. В шкафу должны быть халаты.
Он легко поднялся, а уже через минуту вернулся:
- Я отвернусь, малыш, а ты вылезай и одевайся.
Амур отвернулся, держа белоснежный, махровый халат на вытянутых руках, а Маша выбралась из ванной, сунула руки в рукава, запахнулась и завязала широкий пояс. Её подхватили сильные руки и унесли на кровать под балдахином.
Она опустилась в прохладное воздушное облако. Утонула в нем и поплыла, все дальше и дальше – в глубокий сон. Замелькали картинки, завертелись декорации, не беспокоя засыпающее сознание, и вдруг – словно проснулась в собственном сне, и он стал ее реальностью. Раннее лето. Солнце еще не жжет, но ласкает теплом. Свежий ветерок несет запахи молодой зелени, и кругом - пронзительно зелено, как всегда бывает в это время за городом. Она идет быстрым шагом мимо давно знакомых заборов и калиток - со станции к дому, предвкушая встречу с родителями. А за руку ее держится веселый мальчик с голубыми чистыми глазами. На круглой, коротко остриженной голове сквозь шелк льняных волос просвечивают две макушки. Совсем как у нее, Маши. Он вообще очень похож на нее, маленькую, но поплотнее, покоренастее. Мужичок.
- Баба! – басит он, вырывает руку и бежит вперед, косолапя. Смешной, белобрысый медвежонок, за которого она, не думая ни секунды, отдала бы жизнь.
- Ты мой сладкий, иди скорей к бабуле!
Машина мама в распахнутой калитке. Сейчас он добежит, и она подхватит его, закружит, зацелует, а он будет заливисто смеяться, как бывает всякий раз, когда они приезжают к бабушке.
И вдруг что-то пошло не так. Малыш обернулся – в глазах его застыло недоумение. Он не успел ничего сказать - просто растаял без следа. Был и не стало. Как будто кто-то смыл картинку, нарисованную на стекле фломастером, влажной губкой.
Маша закричала и кричала изо всех сил, обрывая легкие, но звука не было.
А рядом с калиткой оседала на лавочку, вросшую в землю, её разом постаревшая и похудевшая мама. Лицо съежилось в морщинах, глаза запали и выцвели. Темные жилистые руки теребят влажный платок, которым вытирает она привычные слезы.
- Маша-Маша, - тихо шепчет она, - на кого же ты меня оставила, дочка. Как же доживать то теперь мне. Больно, ох, больно, доченька.
- Я тут, мама!
А мама не слышит и не видит, и все мнёт в руках платок.
- Я тут! – заливаясь слезами, сумела, наконец, вытолкнуть из горла сдавленный крик.
- Тише, малыш, это просто сон, - Амур лежал рядом, приподнявшись на локте. Вытер краешком шелковой простыни залитые слезами глаза и погладил по голове.
- Мама – захлебывалась она в рыданиях, - мамочка!
- Это сон, Машенька, все хорошо. Поедешь к маме скоро, не плачь. Все хорошо с мамой. Я просто показал тебе два варианта будущего, а какой из них станет реальностью, решать тебе.
- Это был мой сын, да? – она с надеждой заглянула в черные, как непроглядная ночь, глаза.
- Да, это твой сын. Но если ты умрешь сейчас - а ты ведь собиралась умереть вчера, помнишь, - он никогда не родится. И мама твоя не увидит внука, да и дочери тоже уже не увидит.
Маша закрыла лицо руками. Как она могла так смалодушничать! И додуматься до самоубийства!
- И из-за кого, - добавил её спутник, словно прочитав мысли, - из-за скота, который будет и дальше шагать по жизни, давя все на своем пути, добывая своего простого скотского удовлетворения.
- Спасибо, Амур.
Маша почувствовала такую решимость, которой никогда раньше не знала. За счастье своих самых любимых и дорогих она была готова бороться. Ради них она была способна на многое.
- Вот и хорошо, - удовлетворенно улыбнулся он.
Глава 20
Степан с наслаждением затянулся и выпустил в весенние сумерки дымное колечко. Приятно, что и говорить, после маминых щей с деревенской сметаной и добрым куском говядины сесть на родное крыльцо и не спеша выкурить хорошую сигарету.
Да, все познается в сравнении.
Не ценил в своё время Степка ни маминых разносолов, ни пуховой перины с пуховой же подушкой, ни аккуратной стопки чистой одежды, пахнущей утюгом и цветочной отдушкой. И жарко натопленную баню с клейким березовым веником принимал, как должное. И возможность выйти в любой момент из дома, прыгнуть на велосипед и катить беззаботно, не касаясь руля, не ценил тоже.
Теперь-то у него все будет по-другому. Поломал дров и будет. Права мамка.
Пора, пора браться за ум. Профессию такую, чтобы семью обеспечить. Например, на крановщика можно выучиться. Говорят, они хорошо зарабатывают. Наверное, здорово карабкаться наверх ловкой кошкой, перетаскивать неподъемные грузы, как перышко, а вечером с чувством исполненного долга возвращаться домой, где тебя встречает поцелуем любимая женщина, а дети (непременно двое – сын и дочь) прыгают от радости и виснут на шее.
Воображение в который раз нарисовало сцену семейного ужина. Он с влажными после душа волосами и в чистой одежде сидит за столом. Перед ним тарелка с ароматным парком, а напротив восхищенные глазенки детей – после работы отец всегда рассказывает что-нибудь интересное. И Маша. Маша смотрит на них троих и улыбается.
Опять она! Будущий крановщик чертыхнулся и затушил окурок в широкой, как лопата, ладони.
Сколько бы ни представлял он картину семейного счастья, вечно всплывала та, кого он звал сестренкой. Сердце сжимало двойным кольцом – нежности и неловкости.
Переворот в отношении к подруге детства случился несколько лет назад, в штабике, устроенном Степкиным отцом на задах огорода. Туда набивалась вся местная малышня, чтобы пугать друг друга историями про гроб на колесиках и синий ноготь. Пламя свечи нервно подрагивало от замогильного шепота, готовясь погаснуть в любой момент и превратить веселый страх в дикий ужас. Сколько баталий разворачивалось вокруг хитрого строения из досок и картона, сколько пленных приводилось в штаб на допрос – не пересчитать.
Но однажды, ранним летним вечером в тайное убежище занесло только их двоих. Лежа на животах, голова к голове они по очереди читали вслух о приключениях мальчика по имени Гарри Поттер. У Степки затекла шея. Он лег на спину, закрыл глаза и задремал под сбивчивый тонкий голосок, застревающий на длинных словах.
- Степка! Чего ты развалился! Читай, давай, твоя очередь! – разбудила его Маша, тряся за плечо.
- Я не могу, - лениво отмахнулся он, разлепив сонные глаза, - сама читай.
- Я своих три страницы прочитала! Твоя очередь!
- Ну, Маааша, - заныл он. – У меня так шею свело, что даже глазам больно в книжку смотреть! Даже когда не смотришь, вот тут, под бровями, прямо как током бьет!
Конечно, он беззастенчиво врал. Но серые глаза под пушистыми ресницами потемнели от сочувствия, светлые брови взметнулись домиком, а уголки пухлых губ поползли к подбородку.
- Вот если бы ты мне массаж сделала, тогда бы может и прошло, - воспользовался детской доверчивостью хитрый Степка.
- Я не умею, - растерялась она.
- А чего тут уметь? Три, да и все. Помнишь, как мы играли в «рельсы-рельсы, шпалы-шпалы»? Ну вот, примерно также. Давай, потри мне шею и плечи.
Сколько им тогда было? Ему, наверное, лет двенадцать. Значит, доверчивой Машке и того меньше.
Но когда она принялась послушно наглаживать его плечи своими маленькими нежными ладошками, он вдруг почувствовал, как лицо заливает горячий румянец.
В это время в дверной проем влезла квадратная Люська Калинкина, живущая через три дома. Она притащилась с целым подолом зеленых, вязких яблок и высыпала их на топчан, прямо перед Стёпкиным носом.
Они принялись грызть кислые яблоки. Люська и Маша, сидя на топчане и болтая ногами, а Степка лежа. Боясь обнаружить эрекцию.
С тех самых пор он стал избегать близких контактов с подружкой. Тем более, что лето кончилось, а осенью они опять разошлись по разным классам. Она сидела после уроков над домашними заданиями, а он с пацанами рыскал до поздней ночи по поселку, разыскивая приключений на свою беспокойную пятую точку. И когда он слушал бесстыжие рассказы старших мальчишек про своих подруг, ему хотелось защитить маленькую, наивную Машку от всех похотливых самцов на свете. Включая и себя самого.
А позже появилась в его жизни одноклассница Светка Тимохина – рослая и грудастая. Он мял ее в овраге за кирпичным заводом и там же предавался с ней первому сексуальному опыту. Про любовь речей не заводил, а когда Светка, потеряв терпение, спросила о чувствах напрямик, ответил, что никакой любви нет и все это выдумки. Надо же о чем-то в книжках писать и в кино показывать. Она, конечно, обиделась и ускакала в ночь, сопя, как разгневанная самка вепря. Вероятно, ожидая, что Степан опомнится и станет умолять о прощении. Но он не стал. Более того, вскоре незадачливый любовник пропал вовсе, загремев с маминой перины на тюремную шконку. Вообразив себя невестой графа Монте-Кристо, Светка принялась слать фотографии. То портреты с собранными в куриную жопку губами в коричневой обводке, то в полный рост, демонстрируя все то, чего лишился Степка, в самых разных ракурсах. Но он не отвечал. Тогда от неё стали приходить листы, исписанные аккуратными круглыми буквами. Буквы слагались в ровные строчки, а они, в свою очередь, в длинные стихи. Стихи его интересовали еще меньше, чем фотографии, и он стал выбрасывать Светкины письма, не вскрывая.
Маша писала тоже. Но скудно и редко. Наверное, потому, что у них с годами пропали общие темы для разговора. А потом переписка и вовсе оборвалась. И не удивительно. Уж она-то - добрая, открытая и чистая, как ребёнок - достойна лучшего, чем он.
Но почему-то именно она подавала ему в мечтах горячий ужин, и именно её легкая рука трепала его волосы, когда он склонялся к тарелке.
- Степка, ты чего присел тут раздетый, замерзнешь!
На плечи опустилась невесомая от старости болоньевая куртка.
- Мам, а у тебя Машин телефон есть? – повернулся он к матери.
- Нет, сынок. А ты дойди до Синичкиных, да и возьми. Долго ли три шага шагнуть?
- Да, пожалуй, пройдусь. Я у них еще не был, не поздоровался. Заодно и телефон Машкин раздобуду. Давно не виделись. Выросла, наверное, девчонка.
- А то! Она ж городская теперь. Хорошая девка у Михаила с Валюшкой получилась. Ладненькая такая, приятная, улыбчивая. Вежливая всегда. Вот я бы от такой снохи не отказалась.
- Какая сноха еще, мам? Чего ты придумываешь?
- Да ладно, - добродушно махнула рукой Катерина, - уж и пошутить нельзя. Женись ты, на ком хочешь. Хоть на этой, своей, Светке лупоглазой. Не мне же жить, тебе.
- Нашла кого на ночь поминать, - ответил он недовольно, поднимаясь со ступеньки и ссыпая остывший окурок в карман. – Пойду, повидаюсь с соседями. Хочешь, вместе пойдём.
- Не, сейчас сериал начнется. Если уже не начался. Привет передавай.
- Передам, - улыбнулся Степан и неторопливо двинулся к воротам.
Глава 21
Сквозь шумную толчею пассажиров к зданию вокзала неторопливо шагали двое – высокий черноволосый парень с гордой осанкой и миниатюрная, рыжеватая девушка, не достающая своему спутнику даже до плеча. Он беззаботно обозревал привокзальную площадь, щурясь от весеннего солнца, и излучал непривычную для городской суеты вальяжность. Она семенила рядом, хмурила светлые брови, морщила короткий нос в веснушках и напряженно смотрела под ноги, покусывая розовые, детские губы.
- Амур, а может, я не поеду? – робко выдохнула Маша, подняв глаза от тротуарной плитки.
- У тебя есть какой-то другой план?
Вместо ответа она обреченно свесила голову и насупилась.
- Ты же сама решила просить помощи у родителей. Но если тебе не хочется ехать, ты можешь запросто свое решение поменять. У тебя есть план «Б»?
- Нет, - едва слышно шепнула девушка.
- Тогда надо сосредоточиться на плане «А» и воплотить его в жизнь, - закончил собеседник и легонько подтолкнул подругу в распахнутые двери, ведущие к кассам.
Они взяли билеты, пересчитали гулкие ступеньки высокого моста, перекинутого над бесконечными путями, постояли на открытом всем ветрам перроне и погрузились в пыльную электричку.
Прижавшись лбом к холодному стеклу, Маша принялась разглядывать скучные, пригородные пейзажи, пытаясь отвлечься от тяжелых мыслей.
- Не грусти, малыш, - мягко тронул ее за коленку Амур.
- Я не знаю, как им сказать, - шепнула она, оторвавшись от окна.
- Все получится, как надо, вот увидишь.
- Ты думаешь? – с надеждой переспросила она и тут же сникла, опустив худенькие плечи. – Я даже не представляю мамину реакцию. Её, наверное, инфаркт хватит.
- Может, тогда лучше с отцом поговорить с глазу на глаз?
- Ох, не знаю… у меня язык не повернется про такое ему сказать.
- А ты как в холодную воду – раз, набрала воздуха и сказала. И всё.
- Если бы ты со мной пошёл, мне бы, наверное, было не так страшно…
- Я не могу пойти с тобой, малыш, - ответил он с грустной улыбкой.
- Почему? Я скажу, что ты мой одногруппник. Мой друг.
- Потому что я не принадлежу этой реальности и не могу менять ход событий.
- Но ведь ты же остановил машину и добыл нам номер в гостинице.
- Ну и что? Это ничего не изменило по большому счету. Водитель хаммера через три дня о нас позабудет, а номер все равно бы простоял пустым. Его не часто снимают, он для избранных.
Он помолчал и добавил:
- Я бы с радостью оторвал голову или любой другой орган твоему обидчику, но не могу. Я не могу за тебя проживать твою жизнь. Это только твоя ответственность и твой выбор. Ты сама строишь свою судьбу. Не переживай, все на самом деле не так страшно, как ты думаешь. Страшно было бы, если бы я не перехватил тебя в скверике. Ты бы могла совершить непоправимую глупость. А пока ты живешь, все поправимо.
- Ты думаешь, все обойдется?
- Конечно, обойдется. Все уже обошлось. Главное, что ты жива и здорова. У тебя впереди прекрасная, долгая жизнь.
- Ты точно знаешь, что прекрасная или просто меня утешаешь?
- Точно знаю. Разве ты забыла, что я знаю всё – и прошлое, и будущее.
Маша неуверенно улыбнулась и снова прислонилась горячей щекой к окну.
«Следующая станция – семьсот четвертый километр», - бесстрастно объявил металлический голос.
Грузная женщина, сидевшая рядом с Машей, услышав объявление, встрепенулась, поднялась и заторопилась к выходу, таща за собой пузатые клетчатые сумки. Амур пересел на ее место, обнял расстроенную спутницу и прижал к себе, унимая нервную дрожь. И так и доехали они до того места, где им пришлось расстаться.
- Прощай, Машенька. Верь мне – все будет хорошо. Ну, что ты, малыш? Улыбнись. Тебя ждут близкие и любимые.
- Спасибо тебе, Амур.
Она поднялась на цыпочки, коснулась губами смуглой щеки, повернулась и пошла с платформы. Спустилась по ступенькам, оглянулась, но высокая фигура уже пропала. Будто ее никогда и не было. Волнуясь и сдерживая слезы, Маша перешла по деревянному настилу через переезд и двинулась по хоженой-перехоженой тропинке.
Вдруг очень ярко вспомнился сон, в котором по этой же тропинке убегал косолапый, белобрысый малыш, похожий на смешного медвежонка. Даже ощущение теплой ладошки проявилось так ясно, будто лишь секунду назад он вырвал ее из Машиной руки. Ноги сами по себе заторопились, зашагали быстрее и очень скоро она, потрепав радостного Сверчка, взбежала по крыльцу на веранду, пронеслась по полосатым дорожкам и, бесшумно толкнув незапертую дверь, нырнула в теплый полумрак прихожей.
Скинула стоптанные кроссовки, прислушиваясь к голосам в зале, забросила куртку на крючок, одернула свитерок и вошла в комнату.
- Маааша! – из-за стола лез, распахнув объятья, повзрослевший и возмужавший Степка. Те же светлые, широко расставленные глаза и знакомая улыбка от уха до уха, но то ли ростом повыше, то ли плечами пошире – неуловимо другой.
– Выросла то как, Машка! На улице бы встретил – не узнал!
- Привет, Степ, рада тебя видеть, - выдохнула она и порозовела.
- Привет, привет!
Он обнял ее, прижал к себе и так хорошо и покойно стало на его твердой груди, что так бы и пряталась она всю жизнь от всех неприятностей в его объятьях.
Но мама уже хлопотала, усаживала за стол, тараторила в ухо:
- А мы тебя не ждали сегодня! А что ж у вас занятий нету, что ли?
- Нет, отменили, преподавательница заболела, - выдавила Маша, краснея от вранья еще больше и присаживаясь рядом с отцом.
- Здравствуй, дочка! – он приложился по обыкновению к Машиной щеке. - Вот так сюрприз!
- Вот, супчик свеженький, кушай, давай, - перебила его Валентина, ставя перед дочерью ее любимую тарелку с голубыми розами по краям.
- Опять похудела! Одни косточки остались! Ты там, в городе, совсем ничего не ешь, что ли?
- Да ладно, мать, были бы кости, а мясо нарастет. Да, Машунь? Что-то ты сегодня не веселая какая-то, - влез отец.
- К контрольной готовилась, не выспалась. Спасибо, мам.
Маша поторопилась прервать разговор, сделав вид, что ей безумно интересны фрикадельки в хитросплетениях тонкой домашней лапши под золотистыми звёздочками.
Валя, сияя радостью, порхала вокруг стола. Принесла второе мужу и принялась уговаривать гостя:
- А может все-таки попробуешь моей стряпни, Стёпа? Курочка своя, домашняя. А пюре какое, посмотри – воздушное прямо.
- Да я ж только что из-за стола, - взмолился он и тут же сдался, - ну положите. Совсем немножко.
И тут же перед его носом появилась тарелка – в пышном картофельном облаке растекался сливочным озерцом добрый кусочек масла, а рядом золотился хрустящей корочкой упитанный куриный окорочок.
- Вот огурчики малосольные, с чесночком, - ворковала Валя. А грибы мои ты пробовал?
- Грибы отменные, - отозвался Михаил Андреевич с набитым ртом.
- Да, знатные грузди, - поддакнул Стёпа, - ядреные. Я люблю такие – откусишь и хруст стоит.
- А ты, доченька, ножку будешь или крылышко?
- Нет, мам, я не буду. Я уже супом наелась. Лучше чаю попью.
- Вот ведь, малоежка, - всплеснула руками мать, - ну ладно, сейчас свеженького тебе заварю. Лимончик положить?
- Положи, - кивнула Маша.
Валентина снова упорхнула, и вскоре засвистел чайник, застучали о стол чашки, повеяло свежим ароматом обдатого кипятком лимона.
- Ну как учеба, Маш? – осведомился Степан, - одногруппники не обижают?
- Хорошо, - коротко ответила Маша, гоняя ложкой последнюю фрикаделину.
- А не обижают ли? – повторил вопрос ее друг и покровитель.
- Нет, - неуверенно промолвила она. А следом положила ложку и посмотрела на него долгим, тревожным взглядом.
Этого взгляда было достаточно, чтобы Степан вытер руки о подложенную на колени салфетку и сказал:
- Маш, можно тебя на два слова.
Она послушно встала и пошла за ним к дверям.
- Вы куда? – очнулся Михаил Андреевич, оторвавшись от экрана телевизора – вечного спутника семейных трапез.
- Да мы сейчас вернемся, так - воздуха глотнуть, - бросил на ходу Степан.
Глава 22
Михаил Андреевич крутил баранку и сатанел от злости. Злился он и на того гада, который надругался над Машей, и на самого себя: «Прощелкал дочку, за чужими бабами гоняясь… ссстарый ты пенек».
Мнилось ему, что все случилось именно тогда, когда он сам забавлялся с Натальей. Что это наказание за грех. А может и не наказание, а просто следить за дочкой лучше надо было. Звонить почаще, да беспокоиться побольше, чтобы знала – есть папка, на которого можно положиться. Который за нее душу отдаст, что бы ни случилось.
А так, видишь, побоялась отцу рассказать. Хорошо еще, Степке открылась.
Когда Степан с Машей вернулись в дом, Михаил не заметил. Как всегда - пялился в телевизор.
Но как только сосед тронул за плечо и, косясь в сторону кухни, где гремела посудой Валя, тихо позвал на крыльцо, он сразу понял - что-то случилось.
С тревогой в сердце вынырнул за дверь и механически закурил предложенную сигарету. Хотя курить в очередной раз бросил.
- Ну, чего стряслось-то? Не томи! – не выдержал он паузы, наблюдая, как Степка собирается с духом и морщит лоб.
- Беда, дядя Миша. Прямо не знаю, как и сказать…изнасиловали ее, короче.
Михаил похолодел. Машка – тихая, маленькая Машка, почти ребенок.
Глаза затянуло влагой, а горло перехватило, и он закашлялся вонючим дымом.
- Мать твою за ногу! – просипел, откашлявшись, и замолчал надолго. Степан молчал тоже, старательно выдувая в темноту светлые струйки дыма.
– Кто? Она его знает? Может показать? – наконец подал голос Михаил.
- Какой-то бандит, похоже. Этого мало, он еще ее адрес узнал. Она теперь домой вернуться не может. Потому и приехала.
- Убью гада.
- Я сам этого козла убью.
- И сядешь опять.
- Не сяду. По умному если, так не сядешь.
- Нет, погоди… погоди, погоди. Подонок он, конечно, но мы-то не убийцы... Мы по-другому сделаем. Давай, поехали, поможешь мне?
- Конечно, дядь Миш, о чем речь.
- Иди, Машу позови. Матери не будем ничего говорить, ни к чему ее расстраивать. У ней сердце слабое. Скажем, у подружки Машиной зверушка помирает. Ехать надо, спасать. Пошли, пошли. Я только саквояжик соберу…
Когда Михаил Андреевич увидел испуганные глаза дочери, которая следом за Степаном вышла из своей комнаты, сердце сжало, точно обручем. Так сильно, что захотелось застонать от боли.
Но он и виду не показал, шагнул навстречу дочери, обнял крепко за плечи, поцеловал в щеку и потянул к двери:
- Пошли! Не бойся, Маша, все будет хорошо.
- Вы куда это на ночь глядя?!
Валентина стояла на пороге кухни с мокрым полотенцем через плечо и удивленно хлопала рыжими ресницами.
- Валечка, надо! Спасать! Спасать, спасать… Потом все расскажу, когда вернусь. И Машу заодно отвезу, у неё завтра важный какой-то… зачет, что ли… да, Маш?
- Да, - растерянно подтвердила Маша, - по зарубежной литературе.
- Да кого спасать-то?! – всплеснула руками Валентина. – Объяснили бы хоть по человечески-то!
- Кота! Кот у Машиной подружки заболел. Плачет, девчонка, убивается. Надо помочь. И Машу подвезу, чтобы ей с утра пораньше не скакать по электричкам.
- Ну ладно тогда, - смягчилась жена и мать, - идите уж. Не гони там по дороге-то! Ребенка везешь!
Степан с Машей затопали по веранде, а Михаил, расцеловав жену, вышел следом.
Ехали молча. Отец ни о чем не расспрашивал, дочь молчала тоже. Притихшим воробушком сидела на заднем сиденьи, у Степки под боком.
«Дома все обрешим. Посидим рядком, обговорим толком» - думал про себя Михаил. .
Однако, ни посидеть, ни поговорить не удалось.
Едва он зарулил во двор, как Маша вскрикнула:
- Это он! У подъезда!
- Где? – Михаил обернулся и увидел, что дочь трясет, как от озноба.
- Черная машина, - выговорила она, стуча зубами.
Прямо у подъезда, под самым фонарем громоздился черный джип. Его владелец курил, сплевывал в открытое окно и громко переругивался по телефону.
- Сидите оба, не высовывайтесь, пока не скажу - бросил Михаил, открывая саквояж. Привычно обломил ампулу, закачал шприц и спрятал под рукав.
Выбрался из москвича и направился, не торопясь, к облитой электрическим светом иномарке. В этом неестественном освещении лицо водителя с высоким лысеющим лбом, мелкими, запавшими глазами и крупными зубами показалось тоже не совсем натуральным. Показалось, будто это не человек, а нечто под человека рядящееся, будто за маской из кожи прячется мерзкое шерстяное рыло.
- Молодой человек, - заискивающе проговорил Михаил Андреевич, - можно вас отвлечь на минуточку?
- Чего? Ты че, мужик…
Закончить мысль он не успел, так как подобравшийся вплотную ветеринар тренированной рукой метко воткнул шприц в шею.
- Машенька, ты поднимайся домой и ничего и никого не бойся. Поняла? – быстро прошептал Михаил дочке, вернувшись быстрым шагом к своей машине. – Я тебе скоро позвоню.
Кивнул Степке:
- Садись за руль, езжай за мной.
Добежал до джипа, столкнул бесчувственное тело и занял место за рулем. Краем глаза увидел, как Маша бежит к подъезду и выехал со двора.
Главное, чтобы не остановили. Но и это не страшно. Перепил мужик, с кем не бывает.
«Отключился, шеф. Беда с ним. Сколько на него работаю, столько эту пьяную скотину и таскаю на пятый этаж. Хорошо, что жена у него здоровая, как кобыла, помогает».
Так, мысленно беседуя с гайцем, Михаил Андреевич выехал за город, благополучно миновал пост ГИБДД, посигналил фарами идущему сзади москвичу и свернул в лесопосадку.
- Давай, Степан, кладем его на землю. А, черт, где саквояж-то мой? Иди, принеси скорей, он в багажнике у меня остался.
- Чего ты удумал то, дядь Миш? – спросил Степка, опуская, тяжелое, как бревно, тело на прошлогодний снег.
- Чего-чего, оперировать будем, пока он под наркозом… - Михаил недобро ухмыльнулся, и Степан бросил на него удивленный взгляд.
- Чего смотришь? Ты думал, я его насмерть зарежу, что ли? Да нееет, не стоит он смертного греха. Ему и отрезанных яиц хватит, - бормотал Михаил, стаскивая с пациента спортивные штаны и трусы.
- Ох, елки… Не очнется он? Может, еще вколоть?
- За кого ты меня держишь, Степа? Я все-таки профессионал, - ответил Михаил Андреевич и тут же это доказал.
В ярком свете фар быстро и ловко вскрыл мошонку по средней линии и услышал, как обомлевший Степан охнул и выпустил матерное словцо.
- Да ты отвернись, не смотри, - буркнул через плечо.
Прооперировал пациента не дрогнувшей рукой, зашил аккуратно и деловито сказал:
– Ну все, Степ, давай, затаскиваем его обратно.
- Ну ты даешь, дядь Миш, - только и нашелся подручный, хватая кастрированного под мышки.
- Да чего там, операция-то простейшая, я её миллион раз делал, - пропыхтел Михаил, хватая Машиного обидчика за ноги.
Тяжело дыша и чертыхаясь, они заткнули тело на водительское сиденье и захлопнули дверку.
- Не помрет он? – осведомился Степан.
- Не должен, - рассудительно протянул Михаил Андреевич. – Ну а помрет, значит судьба у него такая. Горбатая.
- Ну все, поехали? Как-то легко все получилось, я даже не ожидал, - растерянно сказал Степка.
- Да чего тут сложного… подожди, я ему записку напишу.
- Какую записку?
- Ну как - какую? Во-первых, послеоперационную памятку надо оставить. А во-вторых, напишем ему, что мы весь процесс засняли на видео.
- Да, это хорошая мысль. Запросто может звездой ютуба стать.
- Ну вот, если он такой славы не хочет, лучше ему держаться от Маши подальше. Ну а если в звезды начнет метить, пусть сразу готовится ко второй серии - «Оскопление». Отрежу все под корень на хрен!
Эпилог
До Нового года оставался почти месяц, а ощущение праздника уже поселилось в городе. Засияла праздничная иллюминация, граждане понесли замотанные бечевкой елки, в витринах магазинов поселились снежинки, снегурки и деды морозы.
В торговом комплексе царило оживление – веселая толпа перетекала из отдела в отдел, закручиваясь водоворотом вокруг гигантской сверкающей ели, установленной посередине.
Из динамиков лилась громкая музыка и заманчивые предложения о распродажах и скидках, перекрывая гудение роящихся покупателей.
От этого шума и гама у Маши вдруг закружилась голова, так что детские кроватки, на которые она любовалась, поплыли каруселью, и она вцепилась в рукав мужа.
- Что случилось? – Степан встревоженно заглядывал ей в глаза. Какой он смешной, когда волнуется – сразу превращается в огорченного мальчишку со вздернутыми домиком бровями.
- Да что-то голова закружилась. Уже прошло.
- Говорил я тебе, перед праздниками толпы народа везде!
- Ну, Степа, ну, не начинай, не могу же я всю беременность просидеть дома.
- Пойдем, непослушная, отдохнем в кафетерии.
К прилавку с жизнерадостной продавщицей в костюме снежинки выстроилась очередь. Маша полюбовалась на девушку с серебряной короной на голове, пробежалась глазами по очереди, задержала взгляд на любимом муже и стала разглядывать толпу, бегущую мимо ее столика.
Вот пролетела стайка девчонок, шумных и веселых, галдящих и перебивающих друг друга. Процокала каблуками мадам с прямой спиной и сердитым, сильно раскрашенным лицом. Толстый, неповоротливый малыш упал и разразился громким плачем. Его подхватил на руки отец, посадил себе на плечи, и ребенок весело рассмеялся.
Легко ступая, пронесся мимо высокий и стройный парень с вьющимися темными волосами и гордым профилем. Сердце дрогнуло – так он был похож на Амура.
Она смотрела ему вслед и вспоминала события прошлого года.
Ужасная поездка на дачу, Федор, отчаяние и безнадежность, мысли о самоубийстве. Амур – нежданный и таинственный спаситель, встреча со Степкой, слезы у него на груди, поездка на стареньком москвиче обратно в город.
Целая вечность прошла у окна, пока она, прижавшись лбом к холодному стеклу, всматривалась в темноту и отчаянно молилась. Когда, наконец, появилась папина машина, сердце вспыхнуло радостью, и тут же сжалось от страха и стыда. Она ужасно боялась расспросов о том, что случилось. Но никто ее ни о чем не спросил и ни о чем не рассказал.
Отец велел поставить чайник, а Степка нарезал принесенный с собой торт.
Они пили чай и говорили о чем-то таком незначительном, что уже и не вспомнить. Поначалу она еще ждала вопросов, нервничала, так, что дрожали руки, и неудобно было держать чашку. Потом она захлебнулась этим чаем, закашлялась, задохнулась до слез.
Отец хлопал по спине, а Степан заглядывал в лицо с тревогой, поднимая светлые кустики бровей, и она таяла от любви и заботы и страхи таяли тоже.
Маша так никогда и не узнала, куда ездили отец со Степаном, и что случилось с ее обидчиком. Они допили чай, и отец уехал, а Степка остался.
Он спал на полу, рядом с диваном и впервые за несколько дней она уснула, едва прислонив голову к подушке, крепким сном без сновидений.
Утром он проводил ее на занятия, а вечером встретил, вызвав шушуканья Олек.
А на следующий день снял двухкомнатную квартиру и перевез туда Машу. Он поселился в зале, а ей досталась маленькая, уютная спальня. Вечера они проводили вместе, почти по-семейному, а по утрам разъезжались на занятия. Степка тоже пошел учиться – на крановщика.
Малосемейку выставили на продажу. Отец убедил мать, что протекающую крышу никто и никогда не починит, что старое жилье будет обесцениваться на фоне новостроек, что район кишмя кишит всяким криминалом и молодой девушке там жить опасно.
А к тому времени, когда квартира, наконец, продалась, Маша уже была по уши влюблена в своего соседа.
Она и сама не заметила, как это случилось. Может быть тогда, когда он вел ее под руку, и она знала, что рядом с ним ее никто не посмеет обидеть. А может быть тогда, когда в автобусе ее прижали к нему слишком близко, и он ее обнял, а она почувствовала, как дрожат его пальцы. Но все случилось, как и должно было случиться – с самого первого, самого робкого и нежного поцелуя.
- Вот твой молочный коктейль и песочное пирожное. Давай ешь, а то Маша вторая небось уже проголодалась.
- Я тебе уже говорила, что это мальчик. Такой же белобрысый, как и ты. И у него будет две макушки – как у меня. Вообще, он будет похож на меня. Но крепкий – в тебя.
- Ну, если на тебя будет похож, то я не возражаю, - расцвел Степан, беря в широкие ладони крошечную чашечку эспрессо. – Парень даже лучше – будет с кем в футбол гонять и на рыбалку ездить. Посмотрим, посмотрим, кого нам УЗИ покажет.
- Да я и без УЗИ знаю, что это мальчик.
- Откуда ты знаешь?
- Я сон видела.
- Нууу, сон. Сон — это не научно. Мало ли, что во сне привидится.
Маша, сама себе удивляясь, вдруг начала сердиться и горячиться:
- Нет, это был не обычный сон. Я не могу всего рассказать, но я знаю точно, что мне показали моего сына. Просто вы, мужчины, грубее, у вас нет такой интуиции. Сами с таким не сталкиваетесь, потому и не верите ни во что!
- Ну ладно, ладно, что ты сердишься? – миролюбиво откликнулся будущий отец и, неожиданно серьезно, добавил:
- Кстати, я знал одного парня, он большой спец был во всяких таких вещах - в снах и предсказаниях. Жаль, он уже умер, он бы тебе, наверняка, понравился.
- А что с ним случилось?
- Мы с ним сидели вместе, - нехотя буркнул Степка, - необычный парень очень. Красивый, как бог. Говорил, что он каких-то древних цыганских кровей, хвалился даром. Будто бы он и прошлое мог видеть, и будущее.
- И что дальше?
- Ну, что дальше. Мы с ним подружились как-то сразу. Я знаю, что это странно звучит. Вот бывает любовь с первого взгляда, а у нас вышла с первого взгляда дружба. Он говорил, что это неспроста, что мы уже встречались в прошлых жизнях и будем вместе в жизни следующей. Что он умрет раньше меня и… чушь, конечно, я даже не могу тебе всего сказать. Но вот ведь – умер.
- Хм, а почему ты мне никогда не рассказывал про своего друга?
- Не знаю, Маш. Мне тяжело про него вспоминать. Его убили прямо в тот же день, как я вышел. Я потом узнал. Вот такое совпадение.
- А за что убили? – спросила Маша, чувствуя вдруг необычное волнение, будто вот-вот должно произойти что-то важное.
- Ну, он же красивый очень был. Да еще такой весь… короче, кое-то на него глаз положил, была драка. И порезали его. Насмерть.
- Жалко…
- Жалко. Молодой совсем. И добрый он очень был. Не от мира сего. Странный. И имя у него было странное.
- Амур?