Над Доном-рекой часть 2. гл. 3

Мария Купчинова
Начало см. http://www.proza.ru/2018/02/26/1363
Предыдущую часть см. http://www.proza.ru/2018/04/13/1157

                ДВА ГОДА СПУСТЯ

                Последний день работы выдался пасмурным. Околоточный надзиратель Широков медленно складывал личные вещи в картонную коробку. Собственно, и вещей-то не было: граненый стакан с подстаканником, когда-то подаренный супругой на день рождения, одежная щетка да стопка никому не нужных бумаг, среди которых «Инструкция околоточным надзирателям». Книга в триста страниц, на которых нигде не сказано, что надо останавливать пьяных офицеров, раскатывающих ночью на извозчике и горланящих песни.  А что маленький, изящный бельгийский браунинг к голове извозчика приставили - так ведь не убили…
                Вот и приходится расплачиваться отставкой без пенсии… Как жить теперь с тремя детьми на руках – не начальства забота. Велено радоваться, что под суд не отдали.
                В соседней комнате вокруг пристава толпился народ, что-то бурно обсуждали. Широков хотел подойти, попрощаться, но почему-то вдруг подумал, что о нем уже никто не помнит, махнул рукой, зажал коробку под мышкой и шагнул на улицу.

                Ветер с Дона нес запахи сена, пыли, аромат свежеиспеченного хлеба. Ефрем Игнатьевич, с этой минуты переставший быть околоточным Широковым, втянул воздух ноздрями, свыкаясь с ощущениями свободного человека, прислушался, как где-то рядом забрехала собака… Выстрелы, последовавший за ними взрыв, крики, ругань, отставной полицейский отмечал уже механически, на бегу.
                По Малой Садовой, отчаянно отстреливаясь, бежали трое прилично одетых молодых людей. Их догоняли городовой, почему-то размахивающий Смит-Вессоном словно шашкой, и швейцар банка, безостановочно кричавший: «Верните деньги, гады!». Извозчик в армяке, дворник в белом фартуке, несколько мальчишек - уличных торговцев с лотками наперевес и пара восторженных гимназистов завершали погоню. Один из грабителей, приотстав, бросил бомбу. В окнах ближайших домой вылетели стекла, а разлетевшиеся веером осколки сбили темп погони.
                Второй грабитель то ли выронил, то ли умышленно бросил под ноги пакет с деньгами. Тут же образовалась давка: преследователи ринулась поднимать банкноты.
                Сгоряча Широков еще продолжал какое-то время бежать один, не чувствуя боли, и лишь спустя минут пять тяжело опустился на булыжную мостовую, с удивлением рассматривая кровь, просочившуюся сквозь форменные шаровары. Из подворотни дома выскочил городовой его околотка.
- Стреляй, Титов, стреляй! Уйдут! – последние силы Широков вложил в этот крик. Приподнять голову уже не получалось, а рука все пыталась собрать уже ненужные вещи, разлетевшиеся из картонной коробки.

                Где-то рядом в саду цвели абрикосы.  Розово-белые лепестки цветков легким одеялом прикрывали серую пыль и благоухали медом; гневно жужжал шмель, заблудившийся в белом кипении, гудели пчелы.  Весна.

                ***

                Чем бы ни занималась Варя: выводила на прогулку Марту Тимофеевну, давала успокоительные таблетки отставному офицеру, бредившему новой войной, кормила лежачих больных, успокаивала несчастную влюбленную девочку, придумавшую себе принца, про себя она все время улыбалась. Уж очень хороший сон сегодня привиделся. Она редко видела сны вообще, обычно уставала так, что спала без сновидений, но сегодняшний – вызвал тихую радость, и Варя полностью отдавалась ей. Как ни странно, пациенты приюта для душевнобольных, построенного на средства Елпидифора Тимофеевича, эту радость понимали и счастливо улыбались в ответ. Двое буйных: купчиха, в припадке беспамятства зарезавшая падчерицу, и солдатик с русско-японской войны, которому всюду мерещились враги, - сегодня были как-то подчеркнуто ласковы и уверяли, что доверяют только ей, Варе. Купчиха даже согласилась по такому поводу постричь длинные переросшие ногти, а солдатик в очередной раз рассказал про дочку, которую оставил девочкой и никак не хотел признавать в молодой женщине, приходившей навещать его. Только Марта Тимофеевна, за которой по распоряжению Елпидифора Тимофеевича была пожизненно закреплена отдельная палата на случай обострений, отрешенно смотрела мимо Вари и о чем-то сосредоточенно думала.

- Вы сегодня какая-то особенная, Варвара Платоновна, - не удержался главврач больницы, заглянувший в отделение для душевнобольных. По правде говоря, большой необходимости заходить не было, но пятидесятилетнему приват-доценту Императорской Военно-медицинской Академии эта медицинская сестра откровенно нравилась, и он надеялся, что рано или поздно найдет возможность перевести ее в свое отделение.
- День добрый, Николай Васильевич, - то ли поздоровалась, то ли просто сообщила Варя и легко сбежала по ступенькам: в приемной на первом этаже ее уже с полчаса ожидал посетитель.


                То, что посетитель - не родственник больных, Варя поняла, едва лишь увидела его силуэт, освещенный падающими сквозь открытую дверь солнечными лучами. От неожиданности сделала несколько шагов назад, споткнулась о ступеньку, но посетитель успел подхватил ее за руку:
- Пожалуйста, Варвара Платоновна, не убегайте, я столько лет надеялся на эту встречу.
Варя поправила белую медицинскую косынку на голове, неуверенно улыбнулась:
- Не ожидала увидеть вас, Харитон Трофимович, в таком месте. Что привело к нам?
Высокий мужчина в двубортном черном пиджаке с позолоченными пуговицами неопределенно пожал плечами, возле глаз на смуглом обветренном лице лучиками прорезались морщины:
- В двух словах не получится.

Со второго этажа главврач, раздраженно наблюдавшей за встречей, крикнул:
- Варвара Платоновна, вас ждет Марта Тимофеевна. Ей срочно надо побеседовать с вами.
- Иду, - Варя кивнула, но с места не сдвинулась.
- Можно мне подождать вас, Варвара Платоновна?
Харитон только сейчас заметил, что так и продолжает держать Варю за руку, но вместо того, чтобы отпустить, сжал еще сильнее, так, что Варе стало больно и почему-то радостно.
- Я не знаю, когда освобожусь.
- Это не имеет значения.

                ***

                Харитон откровенно любовался Варей: в длинной, облегающей бедра серой шелковой юбке, коротком светло-лиловом жакете поверх кружевной блузы она уверенно шла между столиками ресторана. Не верилось, что всего час назад Варя в ужасе всплескивала руками:
- Нет-нет, Харитон Трофимович, я по таким местам не хожу.
По правде говоря, Харитон тоже рестораны посещал нечасто, но не беседовать же с дамой на лавочке.
- Не беспокойтесь, Варвара Платоновна, я узнавал: публика в «Европейском» вполне приличная.
От омаров с шампанским Варя отказалась:
- Не люблю, и гадов этих морских побаиваюсь. Давайте что-нибудь попроще.
Заказали донские расстегаи с семгой и судаком, китайский чай «Жемчужный отборный» и наконец смогли рассмотреть друг друга.
- За двадцать лет Ростов похорошел, а вы, Варвара Платоновна, ничуть не изменились.
- За семнадцать, - улыбнулась Варя. –Что привело в Ростов, Харитон Трофимович?
- Вы разве не в курсе? Степан Платонович не смог расплатиться, и Елпидифор Тимофеевич забрал за долги пароход. Одесская контора более не существует.
- Нет, Степан не рассказывал, - Варя огорченно покачала головой. – Я знала, что у него проблемы, но…
- Простите мне правду, Варвара Платоновна. В силу известной вам причины Степан Платонович отстранился от дел, и компанией уже давно управляет его жена. Как видите, не слишком удачно.
- Да, причина, - Варя вздохнула. – Начал с балакиревки в тот холерный год, потом  втянулся... Говорит: жить страшно стало. Нет на него бабиньки, укоротить некому.
- Не расстраивайтесь, Варвара Платоновна, все не так плохо: речные перевозки, может, и лучше, надежнее. Зерно – не столь капризно, как пассажиры. И, во всяком случае, не жалуется.
- А вы, Харитон Трофимович? Что с вами, с семьей?
- Анастасия Алексеевна с Дуней останутся в Одессе. Дуня помолвлена – французский негоциант руки просит. А мне Елпидифор Тимофеевич в память о старых услугах предложил место в своем пароходстве. Давайте лучше о вас, Варвара Платоновна, поговорим. Как жили?
И сам удивился, почему вдруг голос охрип. Хотел-то спросить, вспоминала ли о нем, да не посмел.
- Хорошо жила.
Семнадцать лет – это очень много. Первые годы почти каждую ночь о нем думала, стояла у окна, ждала чего-то… потом прошло. Даже засомневалась: было ли? Или от тоски женской сама придумала? А сны редкие… так ведь им не прикажешь. Радость они несли, это правда.
Варя подняла глаза, доверчиво улыбнулась:
– Я сегодня вас во сне видела.
Харитон почему-то обрадованно засмеялся:
– Надеюсь, ничего плохого я не делал?
- Не помню, - Варя тоже засмеялась и как-то по-детски развела руками, - совсем ничего не помню. Но знаю, что видела.
- Тяжко вам работать в таком месте?
- Я привыкла. Главное – не поворачиваться к пациентам спиной, всякие ведь бывают. Но это не их вина.
Посерьезнела:
- Знаете, зачем меня Марта Тимофеевна звала? Сказала, что вспомнила: Петенька жив, и ему уже ничего не угрожает. Пусть придет и заберет ее из больницы.
- Так это же замечательно.
- Нет, к сожалению, - Варя горько вздохнула. -  От шизофрении не излечиваются, но случается: за несколько дней до смерти больной возвращается к обычному сознанию. Предсмертная ремиссия.

                В зал ресторан вбежал мальчишка, размахивающий газетами: «Читайте! Газета «Приазовский край»! Дерзкое нападение на Волжско-Камский банк! Бандиты пойманы! Убиты один нападавший и один полицейский!»

                Харитон бросил пареньку монету, развернул газету:
- Надо же, как пишут: не грабители, а экспроприаторы… Варя, Варенька, что с вами?
Варя прижала ладони ко лбу и в ужасе смотрела на газетный лист:
- Петенька…
На фотографии застреленный экспроприатор в студенческой тужурке с наганом в руке удивленно смотрел в небо.


Продолжение см. http://www.proza.ru/2018/04/27/1053