Попрошайка

Валерий Столыпин
Не складывается, просто рассыпается Мишкина счастливая и беззаботная ещё недавно, жизнь. Ведь жили душа в душу. Чего этим бабам нужно, не поймёшь.
С работы домой, из дома на работу. Если куда в гости, по делам или погулять - всегда вдвоём. Потом детишки пошли: тоже всё вместе. Ну, хорошо же было! И на тебе, - ухожу, устала, задолбали!
— Это всё о чем? Ладно, взбрыкнула бы, гульнула разок-другой, уходить-то зачем? Семья всё же. Хозяйство, быт, дети. Всё отрегулировано, притёрто, нигде не скрипит: живи - не хочу.
Не захотела, зараза! Надобно-то чего? Может я с превеликим удовольствием то недостающее из под земли бы для неё добыл.
У других бабы как бабы - всему рады, а этой как не упакуй - всё одно не так. Скажи, как. чего - всё сделаю!
На всё соглашался.
Нет, хочу такую же, но с перламутровыми пуговицами. А я бабу нормальную хочу, только и всего. Это что, много или как?
Вон, сосед, придёт в получку в пополаме, лыка не вяжет, зарплаты нет - спёрли, пока без сознания под забором валялся. Ещё и в глаз своей дражайшей засветит. Та, — Петечка, Петюня, соколик, только не уходи, не бросай сиротинушку!
Тьфу! Может и моя того же хочет, мечтает, чтобы власть применил. Так не умею. Мамка научила к женщинам и детям со всем возможным уважением, чтобы в доме всё было.
Если бы моя жена на три копейки больше меня приносила, я бы от тоски и стыдобы повесился: значит и цена мне такая, копеечная.
Эх, сколько ни старайся!
Детишек жалко. Им для полного счастья обязательно мамка нужна. Женский догляд с мужским, разнится: отец одному, мамка другому учат, а так что?
Беда!
Ничего не попишешь - жизнь продолжается. Нужно приспосабливаться.
Деткам тоже.
Самостоятельность свою пользу имеет. Иногда те, кто резко старт взял, до финиша могут не добежать: тише едешь - дальше будешь. Так им и скажу.
Горюет Михаил. Про себя, молча, лишь своему внутреннему слушателю жалуется. Больше некому.
На рынок нужно по дороге заскочить, прикупить того, сего, короче провизии. Не хочется до магазина бежать. Пусть здесь немного дороже, зато попутно, время тратить не нужно. Мяска надо взять, сыра, колбаски, гречки обязательно, хлеба. На что денег хватит.
Стоит в очереди. Народу немного, но ассортимент большой - долго отпускают. Остался один человек впереди. Подходит нищенка. Или попрошайка.
Одета во всё, вроде и новое, но неопрятное, помятое. Гардероб висит на бабке, словно на огородном пугале. Взгляд какой-то пугающий. Ведьма, что ли?
— Милок, исти хочу. Помоги сиротинушке. Купи колбаски.
— Это можно. Конечно, бабушка. Голод - не тётка. Может и мне на старости помощь понадобится.
Подошла его очередь. Мишка просит продавщицу завесить триста граммов докторской. Та уж было принялась отрезать, когда старушка молвила, — да нет, милая, триста граммов, ага, тока вон той, зернистой, сырокопчёной.
Мишкин альтруизм мигом волной смыло, - это же надо, совсем как моя жёнушка: с перламутровыми, блин, пуговицами и крылышки с двух сторон.
— Не нужно, Надюша, — так продавщицу зовут, — ничего завешивать. Дерьма ей на лопате, пусть жуёт. Ишь, разборчивая! Понятно теперь, чего моей дражайшей супружнице надобно. Словно в одном гнезде с этой попрошайкой вылупились.
Бабка заверещала, затопала ногами, начала грозить вечными карами, проклятьями, принялась плеваться.
Народ оглянулся, посмотрел на такой расклад: нищенка-то дворянских кровей видать,  с амбициями.
Всё, бабка, можешь уходить. Сегодня тебе здесь ничего не обломится. Не твой день.