На демонстрацию, конечно же, пришли все кроме двух подружек. У одной из них мама работала в детской поликлинике, и обеспечивала в необходимых случаях медицинскими справками дочь и её подругу.
Светило солнышко. Транспаранты и плакаты были уже извлечены из запасников и стояли у стены школы. Классные руководители вручали ученикам флаги и портреты членов ЦК КПСС. Груда такого агитационного материала с табличкой «7-А» стояла у стены неразобранной.
Назревал скандал. Уже выстраивалась колонна школы, которая строго по времени должна была занять своё место и влиться в общую колонну учебных заведений, а затем, ликуя, пройти по площади возле трибуны. Построение явно затягивалось. Ученики, не сговариваясь, ходили рядом, но в руки никто плакатов не брал. Директор был взбешён.
Разыгрывались примерно такие сцены:
– Бери флаг.
– А почему этот? Он какой–то странный.
– Это флаг Армении.
– А флага Карелии нет?
– Ты что, в магазине? Бери и неси, что дают.
Он всовывал флаг своей жертве в руки, и похожая тягомотина продолжалась уже со следующим.
В результате колонна школы, перед которой на велосипедных колёсах везли красный транспарант – «Средняя школа имени ХХII съезда КПСС», опоздала. Распорядитель не мог удерживать общую колонну, которая образовывалась из коллективов школ, подходивших с трёх улиц. Ему пришлось останавливать сзади идущих и поместить опоздавших уже в этот промежуток. По принятой традиции первыми шли лучшие школы города. Вместо этого школа под руководством «Марабу» шествовала в арьегарде. Поскольку она отставала, её подгоняли, заставляя учеников убыстрять шаг. Делать одновременно это не получалось и равнения в рядах не было. Вместо строгого построения в шеренгах, коллектив школы прошествовал мимо трибун плохо организованной толпой. Директор, двигаясь за транспарантом с названием школы приветственно махал рукой тем, кто стоял на трибуне. Однако ответных взмахов рук он не увидел, более того, было заметно, как секретарь обкома что–то шепчет на ухо министру образования. Это был провал. После прохождения по площади ученики школ, тех, что подальше, складывали свои плакаты и транспаранты на грузовики, выстроенные вдоль боковой улицы. Ребятня, освободившись от этого груза, расходилась по городу: в парки, кинотеатры, просто по дворам – всё-таки праздник.
«Марабу» грузовик не предоставил, считая, что до школы не далеко, так стоит ли бензин тратить и гараж отпирать. Это было неверное решение.
Некоторые ученики его школы, по большей части девочки, уныло тащили до школы ненужные уже плакаты и портреты, перевернув их как было удобно. 7–А отличился и тут. Не имея возможности освободиться от надоевшего груза цивилизованным способом, мальчишки этого класса прислоняли флаги к чужим машинам. Некоторые просто бросали плакаты в кусты, которые в изобилии росли вдоль дороги. Участники демонстрации из других классов тоже начали следовать этому примеру.
Короче, когда директор подошёл к школе, то с удивлением увидел, что примерно половина наглядной агитации, которая была утром, пропала неизвестно куда. Тут к нему подошла вахтер и сказала, что вызывают его к телефону.
Звонил дежурный по горсовету. Он отчитал директора за то, что плакаты и флаги валяются в кустах недалеко от площади. Принадлежность школы установили по карандашным надписям с обратной стороны, поскольку портреты членов ЦК КПСС изготавливались в фотомастерской. Директору было предложено немедленно убрать их с улицы. Нашли водителя, потом «Марабу» вызвонил из дома физрука и учителя труда, все вместе они отправились в указанное место. Картина и впрямь была удручающая. На следующий день после праздничных выходных. Директор вошёл в 7–А класс до окончания урока.
– Проведём летучку, – объявил он, – я хочу знать – кто выбросил агитационные материалы?
Класс ответил угрюмым молчанием.
– Сидеть у меня будете, пока не сознаетесь.
– А если в туалет захочется? – нагло усмехаясь, спросил с галёрки Парфёнов Пётр.
– Это твои трудности.
Через двадцать минут молчания, во время которого директор, сидя рядом с классной руководительницей, читал газету «Известия», Пётр снова подал голос.
- Дормидонт Федосеевич, выйти разрешите…
– Я же сказал, после того, как я услышу фамилии виновных. Назови - и ты свободен, а пока придётся терпеть.
– Так я же описаюсь, – нахально заявил ученик, – у меня энурез с рождения.
– Рот попридержи и сиди тихо.
– А то что? – вдруг встал Парфёнов во весь рост и вышел из–за парты. – На четвёртый год оставите?
Дело было в том, что Пётр уже три раза оставался «на второй год». В СССР ввели обязательное восьмилетнее образование. Поэтому, хотя переростку уже стукнуло восемнадцать лет, военкомат дал ему отсрочку от призыва, до получения этог восьмилетнего образования. Это был вполне сформировавшийся взрослый парень, как теперь говорят «из трудной семьи». Отец не вылезал из вытрезвителя и работал грузчиком в магазине, мать убивалась на работе уборщицей, убирая два участка, чтобы хоть сводить концы с концами. Один из старших братьев Петра отбывал уголовное наказание за хулиганство и нанесение побоев соседу. Второй только что пришёл из зоны, после второй судимости. Сам Пётр состоял на учёте в детской комнате милиции. И школа и милиция, только и ждали, чтобы этот переросток, наконец, был призван в армию, пока не совершил преступление, испортив им показатели, и они смогли бы вздохнуть спокойно. Пётр привык к тому, что его побаивались и с ним никто практически не связывался. Он от природы был очень физически развит. Когда на перерыве перед уроком труда он выжимал двухпудовку, учитель труда, иронически произнёс: «Силён ты Петя, наковальню вон подними, если такой здоровый».
– За год «отлично» поставите? – усмехнувшись, спросил его ученик.
– Поставлю, если до порога отнесёшь, – опрометчиво пообещал преподаватель.
– Все слышали? – спросил Пётр, обведя одноклассников взглядом.
После этого, он подошёл к наковальне и, поднатужившись, приподнял её до пояса. Он покраснел так, что, казалось, кровь брызнет на лице через багровую кожу. На шее и руках у него жилы вздулись от напряжения. Потом, медленно переступая ногами, отнёс её за десять шагов и положил на пороге мастерской. Класс в молчании наблюдал за этим действием. После этого силач взял свою сумку, закинул на плечо, и, переведя дух, двинулся из класса.
– Ты куда собрался с урока? – возмутился, было, трудовик.
– Мне здесь делать нечего, у меня пятёрка за год. Пятнадцать свидетелей есть. Не забудьте поставить.
– А обратно отнести?
Парфёнов засмеялся:
– А обратно не было уговора.
После уроков учитель вместе с физруком водворил наковальню на место.
Тюрьма Петра не страшила, поскольку сказывалось моральная поддержка старшего брата. Иной раз он оказывал ему и поддержку физическую. Однажды у семиклассника Парфёнова возник конфликт с десятиклассником Фёдором Семёновым, который занимался классической борьбой и был физически тоже очень сильным. Из–за чего они сцепились в школе, потом никто вспомнить не мог, кажется, кто из них первым войдёт в раздевалку. Продолжение было уже во дворе. Противники стоили друг друга. Парфёнов и Семёнов сначала словесно выясняли отношения, потом схватили друг друга «за грудки». Вокруг собралась толпа учеников, которые, окончив занятия, выходили во двор школы. У каждой из сторон конфликта нашлись свои сторонники, которые, предвкушая нечастое зрелище серьёзного поединка, подзадоривали противников. Решив, что пора переходить к активным действиям, Пётр, ударил Фёдора в лицо, разбив ему нос. Семёнов, несмотря на то, что кровь обильно лилась и запачкала ему рубашку, подсел под соперника с захватом и бросил через себя. Его противник не умел группироваться и лицом приземлился на посыпанную шлаком и утрамбованную дорожку.
Парфёнов встал, отряхнулся и со словами:
– Ты ещё об этом пожалеешь, – покинул двор школы.
На другой день, когда уже почти всё ученики вышли из здания образцовой школы, из двери вышли трое десятиклассников, к ним из–за угла выдвинулся, играя бицепсами, парень лет тридцати, с коротким ёжиком чёрных волос на голове и багровым шрамом на щеке.
Он преградил им дорогу и, цепко оглядев троицу, задал вопрос, обращаясь к самому высокому:
– Ты Семёнов Федя?
Парень испуганно мотнул головой, указав на того, что был в центре:
– Вот он.
– Ну, будем знакомы, я Валера Парфёнов.
С этими словами парень своим волосатым кулаком с синими перстнями на пальцах нанёс короткий, резкий удар в солнечное сплетение Семёнова. Тот согнулся пополам, задохнувшись от резкой боли. Тут же его зубы лязгнули от удара коленом в лицо, который нанёс ему уголовник. Этим ударом десятиклассник был отброшен метра на три и лежал, согнувшись, на земле. Парфёнов старший подошёл к нему и приподнял за волосы его голову. Потом вынул из–за голенища кирзового сапога зеркально блестевшую финку и приставил к торчавшему кадыку Феди.
– Не дай Бог тебе моего братишку задеть. Ты меня понял?
Семёнов не в состоянии ответить, только моргнул глазами.
– Кстати, вас тоже касается, сверкнув, лезвие было направлено на его друзей.
– Отдыхай.
Пнув свою жертву напоследок, бандит удалился.
На четвёртый год Петра Парфёнова директору оставлять не хотелось, и он не решился остановить зарвавшегося переростка. Вслед за ним из класса вышел Трофимчук, просто второгодник.
– Завтра с родителями в школу, – произнёс свою сакральную фразу «Марабу».
– Если с посевной отпустят, – отозвался тот, хлопнув дверью.
Поняв, что назревает бунт, запрет на выход был снят. После этого, то в одном классе, то в другом, а то и на крашеной в зелёный цвет стене коридора начали появляться изображения длинноногой птицы с круглыми очками на носу.