Самым неприятным было вычищать глину из-под ногтей. Создавалось ощущение, что там, под ногтями, глина обрела возможность самокопирования: вроде бы только вычистил, а ногти опять грязные. Сочувствовала дамам с маникюром, я вроде как могла просто обрезать, вот прямо к мясу, правда, для этого нужно было домой попасть. Главное – не грызть. Кладбищенская глина под ногтями – это нормально, это бывает, а вот жрать ее не стоит.
Не знаю, кто придумал эту традицию с комьями земли. Но земля, колотящаяся в крышку гроба, напоминает звук дождя, особенно если людей много. Нас много было, землю кидать следует трижды, поэтому перестук действительно напоминал тяжелые шлепки капель первых майских ливней. Сначала, очень неуверенно, первая, зато самая толстая, они обычно прямо расплескиваются по горячему асфальту во все стороны, потом еще парочка, а потом будто кто ведро опрокинул, сплошным потоком прямо-таки херачит. Вот тут так же: сначала кто-то один несмело бросает горсточку, а потом смерзшиеся куски грунта некоторое время непрерывно барабанят о тонкую фанеру. Действительно дождь. Земляной и холодный.
Кстати, о холоде. Когда была младше, любила с друзьями потусоваться на старом кладбище: и адреналин, и любопытство. Но старое – оно заросшее, деревья высоченные, кронами шелестят где-то в поднебесье. Если зимой и ночью, то стремно, летом душно, а вот по весне даже хорошо. А то кладбище, на котором мамин батя похоронен, вообще уютное, там и ночевать можно, как по мне, лавка такая капитальная, стол стоит... Вообще, чисто теоретически, там должны постоянно всякие заросли вырубать специально назначенные люди, но село пустеет, кладбище зарастает, я туда вообще приезжала даже не столько пообщаться с потусторонним (и не обязательно именно с дедом), сколько отрешиться от мирского. Тихо, спокойно, легко. А еще это севернее, поэтому летом не душно, а прохладно, а зимой, вероятно, дубак, но я зимой там не была.
Новое кладбище в степном городе – это конвейер. Город большой, людей хоронят часто, в поле растут только цветочки, но это там, где всякие родственники не устраивают постоянных прополок, поэтому голая земля и ряды уходящих вдаль памятников. Иногда выделяются особо выпендривающиеся, ну, те ребята, которые по жизни в малиновых пиджаках ходили да с цепями в три пальца толщиной. Но они скорее пятна безвкусицы в тотальном ужасе. Потому что это бесконечные ряды могил – это не то благолепие с зеленой травкой и белыми крестами, которое показывают в штатовских фильмах, это холодный пронизывающий ветер, суглинок и такая атмосфера, будто не ты хоронишь, а тебя.
Еще там есть люди. Оказывается, когда с кем-то прощаешься, то все вокруг раздражает. Собственно, никого никогда не провожала на вокзалы, там же толпы, фу, тут вот то же самое: куча посторонних людей, стоишь, отстраненный, а они обсуждают какие-то темы, типа что кума второго бывшего материной сестры двойню родила и назвала как-то тупо и с выпендрежем, типа Альфред и Пенелопа Пупочкины, бож, в тему-то как, а потом обсуждения эти в монотонный гул сливаются, и ты стоишь, мерзнешь и отчаянно хочешь, чтобы это все побыстрее закончилось, а еще очень ссышь, потому что скоро придется целовать покойника в лоб, а не хочется.
Потом уже все рассосутся по машинам и поедут употреблять водку и булочки в кафешке, на полчаса, странно кушать толпой незнакомых людей, когда единственный, кто их связывал, свежезакопанный лежит на конвейерном кладбище. После встанут, попрощаются и разойдутся, а я придумаю причину, по которой мне срочно надо домой, потому что говорить про ногти вроде как неприлично. И уеду. И слава Богу.