К А Р А Н Д А Ш
- Штекин! - орал на весь спортзал Тамази Берадзе, лучший футболист класса, - Штекин! Ты не видел, где мой КАРАНДАШ?
Штекин - Боря Бронштейн - не отвечал, хоть и светился весь радостью от такого нахальства: в спортзал заглянул директор, Рафаэль Тигранович, по прозвищу именно Карандаш, делавший теперь вид, что вопли нашего товарища не имеют к нему никакого отношения. Однако лысина у директора все-таки покраснела.
- Штекин! - не унимался закусивший удила Тамази - Где мой МАЛЕНЬКИЙ ТОЛСТЫЙ ТУПОЙ КАРАНДАШ?!
Карандаш, не выдержав, поскорее закрыл дверь...
Не помню, кто первым догадался, что наш директор похож на знаменитого клоуна, но кличка к нему приросла прочно. Конечно, он знал о ней, переживал, но не злобился - он не был ни вспыльчив, ни злопамятен, наш новый директор. И предпочитал, если можно, не замечать неприятного.
Впрочем, и прежняя директриса, Анна Андреевна, не отличалась особенной строгостью.
- Вижу, вижу, негодяи! - предупреждала она на экзамене списывающих, и они послушно убирали свои шпаргалки с парты - в рукава, или на колени.
А Карандаша мы вообще-то встречали не слишком часто. Любимым его местопребыванием было РОНО - туда он отправлялся даже охотнее, чем мы в кино, когда убегали с уроков. Это называлось "шаталО".
- Айда на шаталО! - выкрикивал обычно один из заводил -"шаталошников", и весь класс срывался с уроков, несся по коридору туда, на улицу, на волю и дальше проходным двором на соседнюю Плехановскую, где в четырех ближайших кинотеатрах шли замечательные - и всего за 20 копеек на утренний сеанс! - французские, американские и наши советские любимые фильмы.
Тихонов! /его обожали девочки/, Баталов /опять же они/, Луи де Фюнес, Грегори Пек, Одри Хепберн!
Чаще всего мы сбегали с последних, не самых важных уроков. Но случалось, даже срывали контрольные. Тогда в классе появлялся завуч - Владимир Михайлович. Или даже нас вызывали в кабинет директора.
Здесь, в своем кабинете, сидя в собственном кресле, Карандаш чувствует себя гораздо увереннее.
- Так, - обращается он к моей кузине Ире, - папа твой, я знаю, летчик, командир экипажа, он вряд ли сможет прийти /Карандаш уважает и чужие должности/, но вот мама - мама чтобы завтра же была тут!
- А вот тебе,- пытается отыграться он на невзрачной Ириной подружке Карине,- тебе придется привести и м е н н о п а п у!
- Он не мооожет! - девочка испуганно, сквозь слезы смотрит на неумолимого грозного директора.
- Почему это "Он не может"??
- Он в Ереване рабооотает.
- В Ереване? И из Еревана вызовем! - сдвигает брови Карандаш и на всякий случай спрашивает:
- Кем это он там работает?
- Ми... мии... - рыдает несчастная Карина.
- Милиционером?
- Нееет... Минииистром...
- Министром? Каким министром?
- Внутренних дееел!
- Девочка, успокойся! Не надо так переживать! Вот, попей водички....
- А т в о й папа, - обращается Карандаш к следующей жертве, - он что, тоже министр?
В О В О Ч К А
С Вовочкой - завучем Владимиром Михайловичем - все было сложнее. Его не интересовали чины родителей. Ему было вовсе наплевать на них - он нам прямо так и кричал:
- Сволочи! Мерзавцы! Сломать парту! А если Я к вам приду домой и стану бегать по столам и стульям?! И стану! Стану! Плевать я хотел на ваших родителей, если они вас так воспитывают! Что ты улыбаешься, Нина? /Нинина мама, директор соседней школы, была когда-то одноклассницей Вовочки/. - Придешь домой - так и скажи родителям: Владимир Михайлович на вас плюнул!
Вовочка топал ногами, брызгал слюной....
- Не стоит так нервничать, Владимир Михайлович, - пробовала успокоить его наша классная.
- Нет стоит! Стоит! - продолжал в истерике завуч...
А мы - мы почти не реагировали, привыкли уже и к этому. И к тому еще, что в отличие от Карандаша, Вовочка был злопамятен.
Но иногда ему давали сдачи. Однажды в кабинет Вовочки явился отец Штекина, Бронштейн-старший, подполковник, замполит соседнего Артиллерийского Училища.
- Я не против,- начал он решительно, - я не против, что Вы назвали моего сына свиньей! Я сам его так называю. Я не против, что Вы назвали его сволочью... Но Пеньковским??! Мой сын не предатель!
Мы ходили с ним в походы, с Вовочкой, с ним и с нашим учителем биологии Михо, Михаилом Григорьевичем: у нас был школьный туристический клуб с собственным Уставом, снаряжением и Президентом, которого мы сами выбирали из числа старшеклассников.
Но Вовочка - он и в походах пытался руководить, забывая, что у костра, или в палатке он уже не завуч и даже не Президент, а рядовой член нашего Клуба.
Однажды мы поручили ему закупить продукты. На два дня. Поход предстоял сложный, с ночевкой на перевале, с подъемом в первый день где-то на 1000 метров. Вечером у костра выяснилось, что продуктов совсем мало - хватит на ужин и на завтрак - если только оставить на завтрак печенье, которое выдавали обычно ночным дежурным.
И больше ничего - ни крошки. Как мог Вовочка так сплоховать, мы не понимали. Но он и не пытался оправдываться - наоборот, началась наставительная проповедь на тему "настоящий турист не боится ни холода, ни голода, ни усталости"...
Назавтра предстояло 30 км нелегкой горной тропы...
Ночью, не сговариваясь, мы съели каждый по полагавшейся ему пачке печенья. А утром единодушно проголосовали: возвращаемся назад, к электричке.
Что тут началось! Вовочка, взбеленившись, орал, что мы, мерзавцы, съели печенье товарищей... Мы не спорили - видно было и так: каждый слопал свое, а Вовочкина пачка лежала нетронутой. Молча мы свернули палатки, и так же молча стали спускаться с перевала.
После этого случая Вовочку мы брали с собой неохотно. Он по-прежнему суетился, рвался что-то организовывать, но если появлялась возможность, мы уходили в горы не с ним, а с Михо - вот уж с кем никогда не было проблем, ни в походах, ни в школе.
М И Х О
А ведь поначалу мы его не сразу приняли. До него у нас ботанику вела Инга Михайловна, молоденькая, симпатичная, которую было легко смутить настойчивыми расспросами про тычинки и пестики.
Михо, лысый и полноватый, лет около пятидесяти, улыбчивый, но зоркий и памятливый, поразил нас своей въедливостью и неуступчивостью.
- Забыл тетрадку? "Задолженность"! - И он ставил крестик в свой блокнот напротив твоей фамилии. - Не расслышал вопроса на уроке? Еще один крестик-"задолженность"! - Подсказал товарищу? - Еще один!
А потом приходилось отрабатывать их, эти "задолженности": оставаться на перемене в кабинете биологии, поливать цветы, после уроков - помогать в "живом уголке". И удивительно, но именно эта неуклонность и принципиальность, безо всякой к тому же придирчивости, завоевала постепенно наше уважение. А часы, проведенные в чудесном кабинете с живой природой, возможность узнать , отрабатывая "задолженности", и название цветка, и привычки животных - все это быстро сблизило нас с новым учителем.
Вскоре мы узнали, что и он любит походы, разные - и к Черепашьему озеру, тому, что совсем близко, над парком Ваке, и дальние, с ночевкой. Что он всегда берет с собой любимую свою собаку Альбу и спит с ней в обнимку на полу в "гостевых комнатах" далеких монастырей, или в брезентовой палатке. Узнали, что он готов поделиться и едой, и сухой одеждой, и запасными носками, если кто промочил ноги. А потом выяснилось, что он может еще часами заниматься с отстающими - и не только по своему предмету - и никогда, ни за что не возьмет за это не то что денег - даже подарка, даже ко Дню Учителя.
На его уроки водили учителей из других школ: оказалось, что его ученики регулярно получают пятерки на вступительных экзаменах.
Это было действительно не совсем обычное зрелище - рядовой урок нашего Михаила Григорьевича. Он вел опрос, одновременно рисуя на доске двумя руками сразу и задавая при этом все новые дополнительные вопросы. Каждый вопрос мог принести тебе лишний балл, таковы были его условия: рассказал все по учебнику? - Молодец, на "2" ты уже ответил. Хочешь "3"? Вот тебе вопрос в придачу! Ответил? - Молодец, теперь у тебя тройка! Хочешь "4"?
И нам х о т е л о с ь ! Хотелось не посрамить себя перед товарищами, хотелось победить в этой игре, где ставкой были баллы, а выигрышем, настоящим выигрышем - наши знания и что еще важнее - умение работать.
Наша школа была с физико-математическим уклоном. Но благодаря Михо примерно треть выпускников каждый год становилась студентами биологических факультетов и медицинских ВУЗов.
Однажды мы узнали, что Михо взял под свое крыло Джазо, мальчика из курдской семьи. Он и до этого чем мог, помогал ребятам: кого-то подкармливал, Юрке Косареву, будущему художнику, из очень бедной семьи, купил сорочку к выпускному... Но с Джазо - с ним все обстояло намного труднее. Курды в Тбилиси работали в основном грузчиками, носильщиками. Мели улицы. Иногда становились водителями. Но до одиннадцатого класса как правило никто из них не доучивался. И желание Джазо не только закончить среднюю школу, но еще и поступить в институт родные не поняли. Начались скандалы с родителями. Михо вмешался и... пообещал подготовить парня в медицинский. Разумеется, бесплатно.
Нужно сказать, поступать в престижный Тбилисский Медицинский Джазо и не планировал: тут все места бывали "распределены" еще до экзаменов. Так что абитуриентом Джазо стал в далеком российском городе. Откуда через 7 лет вернулся дипломированным специалистом, первым курдом-врачом в нашем городе.
Как далеки теперь эти дни! Дни Михошкиного триумфа, встреч с ним уже после школы, во время "Перекличек Поколений", когда, обычно в начале февраля, после зимней сессии мы собирались вместе - недавние выпускники и те, кто помнил Михо еще по далеким шестидесятым.
Мы постепенно разъезжались по разным городам, теряли друг друга. А те, кто оставался в Тбилиси, все реже заходили в бывшую свою школу. Теперь она превратилась в гимназию имени Размадзе и вообще перебралась в другое здание. Но когда мы узнали вдруг, что умер Михо, мы собрались опять, и нас было так много на Старом Кукийском кладбище, что можно было подумать - хоронят знаменитого артиста, или режиссера.
Каким образом успели прилететь из Москвы, из Ленинграда, Харькова, Свердловска все эти уже доценты, доктора наук - бывшие Михошкины ученики? Как смогли они вырваться - совсем не в летнее отпускное время?
Вот уже опустили в могилу нашего Михо. Но мы стояли - и не решались расходиться. Могло ли что-нибудь собрать нас снова? Мы прощались не только с Учителем, мы расставались - мы чувствовали это - со всем, что постепенно уходило от нас, сходило на нет: с этими Бебутовскими, Эриванской, Воронцова, Плехановской...
С тем, что так привычно, так сладко именовалось с детства Тифлисом.