- Я тоже, когда была маленькой, разговаривала с Луной, – сказала Тося. – И лунатила. Однажды даже чуть не вышла в окно. Меня брат остановил. Я уже стояла на подоконнике и собиралась сделать шаг.
– Сегодня полнолуние. Самое время возобновить общение, – проговорил сквозь сон Антон. – Сколько времени, кстати?
– Скоро час, – Тося бросила беглый взгляд на горящие окна домов напротив. – Мне не спится... В моей комнате Луна светила прямо в окно. Вот я, видимо, и насмотрелась.
Антон ничего не ответил, а только едва заметно качнул головой, давая понять, что он ещё в состоянии если не понимать, то, по крайней мере, различать слова, произносимые Тосей. Но если бы она в этот момент спросила его, не спит ли он, он сказал бы, что не спит.
– Я иногда думаю: может, и правда разговаривала?
Тося посмотрела на спящего Антона.
«А если снова попробовать с ней заговорить? – уже про себя подумала она. В связи со всем случившимся за последнее время ей снова стало казаться, что это возможно. – Тебе сколько лет?" – тут же одёрнула саму себя Тося. Лишившись голоса, мысли стали легче, а поэтому быстро носились в голове.
«А что, если меня подвесят вверх ногами?»
«В чём смысл жизни?»
«В чём смысл любви?»
«Меня нет»
«Я есть»
«Подвесят вверх ногами?»
«Чушь какая-то»
«Чушь-чушь-чушь»
Тося собиралась что-то ещё сказать, чтобы, одевшись в слова, мысль снова стала ровной и цельной и перестала пестрить абсурдными, обрывками рассеянного сознания, но, понимая, что Антон всё равно её уже не слушает, не стала.
«Что делать?»
«Господи, пусть мамочка и папочка будут здоровы»
«Спасибо тебе за этот день»
«Так тихо и светло»
«Навеное, сегодня полнолуние»
«Если ты меня слышишь, отзовись»
«Я тут»
Тося улыбнулась, думая, что если бы кто-то залез к ней в голову, то наверняка счел бы ее сумасшедшей.
«Что, если бы меня повесили вверх ногами? Откуда я взяла эту фразу? Зачем вешать кого-то вверх ногами? Но именно эту фразу я повторяла как мантру, когда бежала от каких-нибудь ужасных мыслей. Чтобы не думать плохого. Надо было, ещё до самой этой плохой мысли, что-то произнести. И тут всплывало: «Что, если бы меня повесили вверх ногами? Глупая фраза».
«Почему ты больше со мной не говоришь?»
«Я говорю с тобой»
«Ведь это я сама себе отвечаю»
«Посмотреть на мир вверх ногами? Изменить своё представление о привычном, посмотреть под другим углом зрения?»
Тося спустилась с кровати и подошла к окну. Небо было пепельно-серым. Луна нависала над самым домом, высвечивая всё холодным бледным светом. Тося не видела самой Луны, только яркий ареол указывал ей, где она находится. Тося осмотрела пустой двор, объятый гипнотическим сном и светом. Всё казалось ненастоящим. Статичные глыбы невысоких старых домов, неподвижные деревья, белесые гладкие лужи, наполненные лунным светом.
«Ну ответь мне, – Тося выталкивала из себя немые слова. Волосы на затылке приподнимались, и казалось, что она направляет в этот вопрос всю свою мощь и силу. – Пожалуйста. Я обещаю, что никому не расскажу о том, что ты мне скажешь... Я упёрлась в какую-то стену. Я не знаю, куда мне идти. Я потеряла ориентир. Всё кажется заблуждением. Есть ли высшее предназначение? Зачем я задаюсь этим вопросом? Вот сейчас всё плохо и хорошо одновременно. Я счастлива, и я совершенно лишена почвы».
Тося убрала с подоконника большую чугунную вазу и села на подушку, которая лежала там именно для такого случая. Узкий, но высокий стеллаж, заполненный книгами, отделял её от всей остальной комнаты, и Тосе казалось, что она за шкафом у родителей, где она любила играть в детстве. Там было очень уютно и спокойно. В шумной комнате уединение было ощутимее. Это была её нора, её укрытие. Целой комнаты казалось много, её сложно было охватить детским сознанием. А вот этот шалаш за шкафом был целым миром. Её личным. Совершенно понятным.
Тося отчетливо помнила, как её отец и мать разводились. Ей на тот момент было 14 или что-то около того. Всё началось с ремонта. Шкаф, за которым Тося делала себе шалаш, был выброшен на свалку, а на его месте установили шкаф-купе. Тося сразу почуяла неладное. Она была лишена своей шпионской базы и, «из-за того что беспрестанно болталась под ногами», отправлялась «играть в свою комнату».
Родители никогда не скрывали от детей свои скандалы, поэтому Тося бывала частой свидетельницей самых разных по степени накала ссор. Однажды она даже видела, как мать в порыве ярости швырнула в отца нож. Она сделала это с такой силой и уверенностью, что орудие наполовину лезвия впилось в деревянную обшивку кухни в нескольких сантиметрах от головы отца.
Но развод прошёл без особых эксцессов, так как многое уже было за плечами и чувства успели несколько остыть.
Тося долго не могла пережить разлуку с отцом. Жила она преимущественно у матери вместе со своим братом. Отец буквально сразу же привел в дом, который они строили всей семьей и куда после развода он переехал один, какую-то женщину. И Тося решила, что во всём виновата эта женщина.
В доме отца у Тоси и Андрея были свои комнаты, где они изредка оставались ночевать, а в какой-то момент Андрей даже переехал к отцу жить, что было воспринято Тосей как предательство. Но отец был невиновен. Никогда Тося не обвиняла отца. Она доказывала подружкам, что его приворожили, что она лично видела сухие венки под кроватью и подброшенные иконки с инициалами мамы. Подружки ей верили и сочувствовали. А Тося страдала и только придумывала новые небылицы, которые делали отца жертвой, а его новую женщину – ведьмой.
Тося сидела на подоконнике и смотрела на нависающую кромку крыши, из-за которой пробивался белый лунный свет, и, наполненные им рябые облака, разносили этот свет по всему небу.
Она никогда бы не подумала, что вот так легко разрушит свою семью. Ведь она выходила замуж навсегда. А если бы были дети? Остановилась бы она, чтобы не причинять им напрасную боль, которую когда-то причинили ей её родители, оттого что совершенно непригодные для сосуществования люди решили избавить себя друг от друга? Разве не была и её жизнь похожа на поле боя, где однажды кухонный нож мог с легкостью угодить в цель?
«А давай поиграем. Я буду исчезать и снова появляться, а ты будешь открывать и закрывать глаза».
Белый свет, стал собираться в крупную каплю, свисающую с крыши, капля разрасталась, впитывая в себя пролившееся молоко лунного света. Тося смотрела не моргая. Скоро капля стала размером с голову. Она пружинила на самой кромке, норовя вот-вот сорваться и стремительно полететь вниз, чтобы разбиться о старый жестяной карниз. В какой-то момент Тося зажмурилась, потом резко открыла глаза, и белый диск полной Луны сорвался с крыши и, как легкий воздушный шар, взмыл на самую середину неба, распростёршегося прямо перед распахнутыми Тосиными глазами.
Тося смотрела на Луну, которая замерла в своей безмятежности, размеренности и увесистости.
Мимо летели перистые белёсые облака.
Было очень тихо.
«Давай»
Тося закрыла глаза.
Луна уплыла вверх за крышу Тосиного дома.
Тося открыла глаза.
Луна каплей сорвалась с крыши, и повисла посреди высокого ночного неба над крышами домов напротив.
«Только ты никому не рассказывай», – проговорила она женским грудным голосом.
Тося снова закрыла глаза, Луна медленно поплыла вверх за край века. Из-за того, что дальше глаз двигаться не может, он снова вернется в исходное положение вместе с отпечатавшейся на его сетчатке Луной. Потом он снова и снова будет плыть вверх, прямо за край века, и неизменно возвращаться назад.
Тося уже спала.
– Тося! Тося? – Антон отодвинул штору. – Ты что, спишь?
Тося открыла глаза и сразу почувствовала, как у неё затекли шея и руки.
– Как ты тут умудрилась заснуть? – Антон оглядел подоконник. – Ты что, всю ночь тут просидела?
Тося спустила ноги на пол и обмякла, равномерно распределяясь в объятиях Антона.
– Кажется, да. Сегодня я поняла, как я разговаривала с Луной. Минус ещё одно волшебство из моей памяти. Ох, – Тося зевнула, – неужели нет никаких чудес?
– Есть! – Антон лег на пол рядом с Тосей. – Мы теперь вместе.
– Да, точно, – сказала Тося.
– Сегодня самый длинный день, – протянул Антон.
– Потому что восемь как знак бесконечности? – Тося как раз думала, какой сегодня по счету день.
– Нет, – ещё медленнее проговорил Антон, – потому что ещё только восемь утра.
– О-о! Ещё можно поспать, – Тося закрыла глаза.
Антон взял Тосю за руку и тоже закрыл глаза:
– Представь, что мы на необитаемом острове, – очень тихо проговорил он.
– Мы и так на острове, в квартире, третьи сутки безвылазно, – тоже тихо и медленно сказала Тося.
– Нет, давай это будет наш вымышленный остров. Представь, что это наш вымышленный необитаемый остров. Он находится посреди огромного Тихого океана. Или Атлантического? Тебе как больше нравится?
Тося лежала на полу и чувствовала, как все позвонки вытянулись и равномерно распределились. От долгого пребывания в скрюченном положении Тосе казалось, что она только родилась. Как будто она впервые за долгое время жизни в утробе развернулась навстречу миру. И этот новый мир сейчас расплескался перед ней тихим безбрежным океаном.
– Тихий, – ответила Тося.
– Поют птицы, ветер такой мягкий, насыщенный морской влажной прохладой. А посередине этого острова два озера: холодное и тёплое, – продолжал Антон размеренным, погружающим в сон голосом.
Тося мысленно промчалась над Тихим океаном и нашла большую пуговицу, которой был их остров. Она опустилась ниже, чтобы были различимы деревья, озёра, пляжи.
– Почему холодное и тёплое? – спросила Тося.
– Холодное будет кристально чистым, сквозь него насквозь будет видно морское дно. Эту воду можно будет пить. А в тёплом – купаться, – пояснил Антон.
– Да. Купаться. А ты хочешь, чтобы этот остров был лишён цивилизации вообще? – Тося перестала чувствовать свои ноги. В такой момент обычно хочется пошевелить пальцами, чтобы напомнить своей душе о том, что она ещё в теле. Чтобы сознание не смогло броситься получать впечатления души. Чтобы ему захотелось остаться.
– Да, это будет только наш остров. Место силы, куда мы сможем вернуться в любой момент, чтобы восстановиться, чтобы обрести гармонию и покой, – сказал Антон.
Солнце уже встало и мягко расползлось по ковру, очерчивая блеклым светом, заключенным в границы оконной рамы, два тела, и оставляя в тени их головы. Все проблемы в этот момент, казалось, были решены. Было легко и свободно.
– Солнце встаёт, – сказала Тося, чувствуя, как её тело растворяется в солнечных лучах.
– Что ты видишь?
Тося опустилась в центр небольшого перешейка, разделяющего холодное и теплое моря.
– Я вижу деревья. Холодное озеро окаймлено соснами и горами. Местами берега выстланы крупной круглой галькой, местами – белым песком. А тёплое море окружено золотым песком и пальмами. В воде водится разноцветная рыба. Сквозь воду видна огромная глубина, уходящая в полую воронку, какие получаются при сливе воды. При этом вода никуда не уходит, и воронка не смыкается под давлением огромной массы воды.
– Расскажи мне как можно больше деталей, я должен буду узнать это место, когда приду. – Сказал Антон.
– Два озера – это сосуды, ведущие прямо к центру земли. – Начала Тося, – Песок воронки у центра оплавлен в сверхпрочное стекло, которое с внутренней стороны сосуда прохладное или тёплое, как озеро, а с внешней кипит и бурлит, перемешиваясь с лавой. Это очень красиво.
– Ты сейчас у центра? – Антон рисовал в своем воображении точную копию острова.
Солнце уже подобралось к самому подбородку, и свет стал ярче.
Тося рассматривала совершенно необычный мир. Ей казалось, что она путешествует по кровеносной системе земли:
– Да, – ответила Тося, – У самого ядра. Ядро очень маленькое, как бусинка, похоже на заледеневшую каплю росы. Сосуды встречаются в виде заглавной английской Y, а сам кончик завершается круглой полостью, в ней и висит ядро. Висит прямо передо мной. Я нахожусь в море лавы, но не горю. Изнутри лава похожа на солнечный свет.
Тося совершенно перестала ощущать собственное тело. Ей захотелось замолчать и позволить своему сознанию отцепиться от души, не обременяя её тяжеловесными словами всё пережевывающего ума.
– Ты можешь до него дотронуться? – спросил Антон.
Тося приблизилась к капле размером с ноготь мизинца. Оказалось, что капля совершенно не твёрдая. Напротив, она живая и постоянно меняет свою форму. Она была больше похожа на оловянную жидкую каплю, но прозрачную. Тося осторожно коснулась кончиком пальца капли и убрала руку. Вслед за пальцем потянулась очень тонкая ниточка, как паутинка. Тося оттянула руку дальше, но ниточка не порвалась. А когда она приближала палец к ядру, она словно вся сжималась и не провисала, как это было бы в случае с паутинкой, а оставалась прямой линией. Тогда Тося коснулась ядра другой рукой, и от неё тоже потянулась тоненькая ниточка, прочно связывающая её и центр вымышленной земли.
– Я вся запуталась в паутинках, которые тянутся от ядра. Они растягиваются и сжимаются, как лучи света, упирающиеся в непроницаемую стену. Они очень тонкие. И мне не мешают. Совершенно неощутимые.
Тося метнулась вверх, но ниточки растягивались на бесконечные расстояния и не обрывались.
– Теперь если ты будешь идти по этим ниточкам, ты всегда сможешь добраться до нашего острова! – сказал Антон и открыл глаза.
Солнце уже подбиралось к его щекам. Тося не шевелилась и молчала. Её глаза перемещались под плотно закрытыми веками.
– Тося, ты спишь? – немного тише спросил Антон.
– Нет. Мне кажется, что я в утробе, – Тоже тихо ответила Тося. – Здесь всё вокруг живое.
– Один мой учитель говорил, что в таком месте силы можно черпать бесконечное количество энергии. Сюда можно приходить, чтобы побыть одному, подумать, помечтать. Ты можешь просить всё, что угодно. И ты можешь получить всё, что ни пожелаешь. Главное – быть осторожнее с мечтами. Ведь в месте силы мысль – это свершившийся факт.
Тося пошевелилась, солнце медленно поднималось выше. Хотелось повернуться на бок и спрятать лицо от ярких лучей.
– Какой учитель? – спросила она, готовясь к тому, чтобы открыть глаза. Она чувствовала взгляд Антона.
– Учитель музыки. Я раньше играл на пианино.
Тося помнила, где она лежит, и, казалось, четко представляла свои руки и ноги. Но она никак не могла вспомнить, сомкнуты ли её пальцы или руки лежат раскрытыми ладонями вверх? Может, она держит Антона за руку? Или рука лежит на животе? Для того, чтобы почувствовать свои пальцы, необходимо было ими пошевелить. Но Тося не спешила выходить из этого состояния невесомости и отрешённости от мира. Её мысль уже могла стать поводом к действию, но она не отдавала команды.
– Ух ты! Музыки! Мне представилось что-то вроде гуру.
Ощущение тела постепенно возвращалось. Тося отчетливо ощутила свою спину. Хотелось срочно пошевелиться, чтобы понять, что она жива. Но Тося и так это осознавала и сопротивлялась инстинктивному импульсу. Она представляла, как её тело расщеплялось на миллиарды молекул, которые смешивались и растягивались не бесконечные расстояния, позволяя сознанию растянуться на всю эту бесконечность и охватить всю немыслимость вселенной.
– В этом смысле все люди, встречающиеся тебе, – твои учителя, – ответил Антон. – Ты – мой учитель. Я – твой. Я смотрю на тебя и не могу достать всей твоей глубины ограниченным взглядом.
Тося чувствовала, как тело, поддавшись импульсу её мысли, расширяется, стремясь каждым волоском почувствовать, ощутить, соприкоснуться с безмерностью материального мира, чтобы убедить сомневающийся разум в сопричастности всех миров и пространств.
Она открыла глаза, когда граница солнечного света уже блуждала на переносице, вот-вот норовя соскользнуть с вывернутых густых ресниц в воронки сузившихся зрачков.
– Знаешь, я раньше медитировала, – сказала Тося, поворачиваясь лицом к Антону, чтобы немного скрыться от солнечных лучей. Было тепло и очень уютно. От пола пахло деревом, а от Антона – пенкой для бритья. – Потом забросила. Работа, муж, какие-то дела. Это забирало всё время. Сейчас я будто заново перенеслась в свою юность. Вообще, в последнее время я часто чувствую себя юной. Мне вдруг стало совершенно хорошо. Никаких проблем. Их не существует, как и не существовало в детстве.
– А у меня не получается медитировать, – признался Антон, подсунув руку под голову Тоси так, что она оказалась у него на плече. – Мне всегда кажется, что я просто фантазирую, а в реальности ничего не происходит.
– Ну, порой, даже когда есть все доказательства, трудно поверить в то, чего не ощущал телом, – сказала Тося. – Но фантазия – тоже своего рода медитация, точнее, фантазирование – медитация, – она задумалась. Бывают такие моменты, когда не остается ни одного рационального способа объяснить случившееся. Это происходит постоянно. Просто мы привыкли не обращать внимания на подобные вещи, считая их бессмысленными. Тех же, кто тщательно анализирует каждое событие своей жизни, считают параноиками. А если фантазия – это не просто вымысел, что если сон – это кино, которое нам показывает мозг, пока душа носится по другим мирам? Что если даже это самое кино – реально? – Тебе не кажется странным такое большое количество совпадений и необычностей за последнее время? – спросила Тося. – Начиная с наших имен: ты Антон, я Антонина. Жизненные ситуации. Случайность, которая нас свела. Кризис. Мы оба оказываемся без работы. Странно, что мы собираемся просидеть ещё восемь дней в квартире, выйдя из которой, намереваемся поехать на самое сомнительное мероприятие из случавшихся в моей жизни.
– Да, ещё эта книга, которую ты нашла, – Антон повернулся к Тосе. Первое время глаза никак не могли вырвать её из пульсирующей белизны света, но постепенно он стал различать черты её лица.
– Твоя книга, – добавила Тося.
Теперь они лежали и смотрели друг на друга. Солнце заливало их лица.
– Я вот думаю, – сказал Антон, – Почему всё всегда начинается с любви? И в жизни, и в кино, и в романах. Вот у нас с тобой всё это началось с любви.
– Потому что до любви не было ещё нас, – предположила Тося.
– Ну а в романах? Я и писать сел, вдохновленный любовью. До этого не писал. Хватало моих влюбленностей от силы на стихотворение.
– Я думаю, это потому, что все мы хотим любить. Каждый конечно по-своему. Вот мой друг, Ромка – страстный поклонник драм, так он свою жизнь на манер драм и пишет. А я люблю всё тайное, загадочное. Так у меня и любовь, такая, и книгу даже такую нашла, и на мероприятие мы такое пойдём.
– А я не люблю читать про любовь. Я люблю любить, а читать люблю что-нибудь другое, – сказал Антон.
– Ты пять раз сказал про любовь в тексте из пятнадцати слов, отрицая любовь. Ты романтик, поэтому и роман пишешь о любви, – улыбнулась Тося.
– Нет, – Антон привстал, – он только начинается с любви. Потому что вдохновение моё – любовь. А сам роман не о любви!
– Как? – воскликнула Тося, – Любовь, конечно, – это повод! Но любовь – это и залог всей жизни Это даже сама жизнь, потому что у них одинаковая функция: заставить двигаться. Пусть будет лучше больно, чем никак. Потому что никак – это умереть. Поэтому все жизни, и все романы о любви!
– Но, есть же романы без любви!? – сказал Антон.
– Нет. – сказала Тося.