Александр Сергеевич Суворов
О службе на флоте. Легендарный БПК «Свирепый».
2-е опубликование, исправленное, отредактированное и дополненное автором.
192. Полигон №1 ВМФ СССР. Испытания. 21-25 декабря 1972 года.
Сводка погоды: ВМБ Балтийск четверг 21 декабря 1972 года, дневная температура: мин.: минус 0.7°C, средняя: 0.6°C тепла, макс.: 2.6°C тепла, 0.4 мм осадков, морось, туман.
В четверг 21 декабря 1972 года (за точность даты не ручаюсь - автор) БПК "Свирепый" тихо снялся с якоря и швартовов, и от причала №63 военно-морской базы Балтийск вышел в море, чтобы проследовать по маршруту Балтийск - залив Хара-Лахт, координаты которого: широта N59.61167°, долгота: E25.63444°. Согласно лоции Балтийского моря: лахта - (от фин. lahti) - это мелководный морской залив, озеро или бухта, а Хара-Лахт - это "изгиб берега между двумя мысами, больше чем открытая гавань, но меньше чем залив" на территории Эстонии (бвшей Эстонской ССР). Сейчас этот залив или бухта Хара-Лахт называется по-разному: Hara Laht, Papen-Wiek, Papi Laht, Papiniidu Laht, Papon Bay, Papon Vik, Poponvik, Zaliv Khara, Zaliv Khara-Lakht, Zaliv Popon-Vik,а в наше время (70-е годы XX века) этот залив называли кратко (по-военному): "Полигон №1 ВМФ СССР".
БПК "Свирепый" экономическим ходом 20 узлов (37,04 км/ч) преодолел путь по морю длиной примерно 407 миль (754 км) от Балтийска до Таллина (Эстония) за 20 часов 20 минут, потом, не останавливаясь на траверзе порта-города Таллин, мы проследовали по акватории Финского залива далее к бухте Хара-Лахт, - это ещё 39,25 мили (72,7 км) и ещё 2 часа (1,9625 ч) пути. Таким образом, штурман командир БЧ-1 старший лейтенант Г.Ф. Печкуров предложил командиру корабля капитану 3 ранга Е.П. Назарову выходить в поход на "Харю" (так моряки традиционно в шутку и для краткости называют этот "секретный" эстонский залив - автор) вечером, чтобы за ночь дойти до залива Хара-Лахт и с утра приступить к работе на стенде по размагничиванию БПК "Свирепый". Евгений Петрович Назаров запросил разрешения на выход в море из ВМБ Балтийск, представил обоснование и, по согласованию с главным штабом ДКБФ, дал приказ: "Корабль к бою и походу приготовить".
В пятницу 22 декабря 1972 года БПК "Свирепый", не теряя времени, принял на борт офицера-лоцмана и приступил к выполнению программы последних испытаний, замеров и исследований шумности, магнитного поля, турбулентности кильватерного следа и других физических параметров жизнедеятельности и движения корабля/, по которым он может быть обнаружен подводным, надводным или воздушным противником. О возможности обнаружения кораблей класса БПК пр.1135 типа "Буревестник" из космоса по каким-либо физическим параметрам (излучениям) я ничего не знаю. Работа в заливе Хара-Лахт предстояла очень напряжённая и сложная для экипажа БПК "Свирепый", потому что все уже были настроены на скорую встречу Нового 1973 года...
С самого начала работа БПК "Свирепый" в заливе Хара-Лахт оказалась осложнённой туманом - береговые ориентиры утром визуально не определялись, а без этих створных знаков невозможно было "по приборам" обходить датчики, расположенные на дне залива, чтобы точно сделать соответствующие замеры. Сначала "на руле" стоял командир отделения рулевых старшина 2 статьи Толя Телешев, он старался, старался и лоцман, но нам "по радио" всё время сообщали, что мы "прошли мимо" и что "надо повторить".
Примерно к 10:00 22 декабря 1972 года развиднелось и стали видны береговые створные знаки. Дело пошло веселей и вскоре лоцман (морской офицер береговой военной части) был приглашён в офицерскую кают-компанию "угоститься чем Бог послал". Видимо, Бог послал офицерам много чего приятного, потому что этот лоцман вернулся на ходовой мостик в "приподнятом" настроении, но его ждал "холодный душ" из бесстрастных сухих данных береговых служб морского полигона №1 ВМФ СССР в заливе Хара-Лахт. Оказалось, что наш корабль под управлением рулевого и вахтенного офицера не совсем точно следовал по маршруту, поэтому часть замеров оказалась забракованной, требовалось повторить...
Тут уже в "приподнятом настроении" оказался наш командир корабля капитан 3 ранга Е.П. Назаров, потому что у нас был ограниченный запас топлива, достаточных для перехода в район Таллина и обратно в базу, но недостаточный для пустопорожних блужданий по заливу Хара-Лахт. Евгений Петрович потребовал от Печкурова обеспечить точность "рулёжки", состоялся "крупный разговор", "разбор полётов", отстранение одного из рулевых от управления штурвалом.
- Не можешь научить рулевых управлять как надо, становитесь сами к штурвалу! - говорил Евгений Петрович штурману командиру БЧ-1 старшему лейтенанту Г.Ф. Печкурову, как всегда в минуты гнева переходя на "вы". - Что тут сложного?! Довёл корабль до совмещения створных знаков и повернул строго по направлению перпендикулярных створных знаков! Это упражнение для первоклашек!
Увы, строго и точно по курсу умел управлять только Толя Телешев, но он стоял ночь за штурвалом, управлял кораблём всё утро, очень устал и тоже стал допускать ошибки. Вот тогда-то и вспомнили про матроса-рулевого Суворова. Я работал в ленкаюте, клеил накладные буквы в заголовок одного из очередных стендов наглядной агитации, но зазвонил телефон и вахтенный офицер (по-моему, это был командир зенитной ракетной батареи №2 (ЗРБ-2) лейтенант Владимир Алексеевич Михайлов приказал мне срочно явиться в ходовую рубку.
За штурвалом стоял с красными воспалёнными глазами командир отделения рулевых БЧ-1 старшина 2 статьи Анатолий Телешев. Командир корабля сидел в своём кресле и был мрачнее тучи. Старший лейтенант Г.Ф. Печкуров в двух словах ввёл меня в курс дела и приказал сменить Телешева "на руле". Ещё более недовольный и сердитый, с красным лицом и гневливыми глазами, самоуверенный и властный офицер-лоцман, недоверчиво и отрывисто скороговоркой рассказал мне, как я должен "рулить", ориентируясь на створные знаки. Сложность этих манёвров заключалась в том, что нужно было проходить корпусом корабля строго над датчиками стенда, расположенными на дне залива, при этом проходя от датчика к датчику, нужно было строго соблюдать прямоту пути, то есть не сбиваться в сторону от линии визира на нижний и верхний створные знаки.
- Вам всё понятно, матрос? - резко спросил меня капитан-лейтенант в отличной меховой "подводницкой" кожаной куртке-канадке, у которой, почему-то, на спине были три резаных "раны", как будто кто-то чиркнул по спине этого офицера острыми бритвами, как когтями...
- Точно так, товарищ капитан-лейтенант! - бодро отрапортовал я и взялся за горячий штурвал рулевой колонки (авторулевого) "Альбатрос 22-11".
- "Давненько я не брал в руки шашек!" - сказал во мне кто-то бодрым голосом.
- "А почему штурвал горячий?" - тут же тревожно задал вопрос кто-то из моих "внутренних голосов-друзей".
Отвечать им было некогда, и после нескольких напряжённых поворотов по командам лоцмана-офицера и вахтенного офицера, я уже самостоятельно вёл БПК "Свирепый" по створам, доходил до нужного места, в котором на траверзе створные знаки совмещались и круто поворачивал, одерживая корабль так, чтобы практически без "доворота" рулём, выходить на нужный курс. Через полтора часа напряжённой потливой работы всё "устаканилось", по радио начали подтверждать параметры замеров и давать "добро" на смену характера движения по заливу Хара-Лахт. По заливу Хара-Лахт мы ходили: "по кругу", " по прямоугольнику", "по треугольнику", а также "по восьмёрке", то есть по торцам и по диагоналям полигона.
К концу моей вахты (одна смена вахты на корабле длится 4 часа) я уже без подсказки вахтенного офицера, который бдительно следил за моими действиями, самостоятельно выполнял все нужные повороты и смены курса. Листок со схемой и графиком прохождений БПК "Свирепый" над датчиками полигона лежал теперь передо мной рядом с картушкой гирокомпаса и указателем поворота пера руля. Офицер-лоцман уверился в том, что у нас всё получается и теперь благодушно стоял рядом с вахтенным офицером, не смея сесть в командирское кресло, и рассказывал нам о полигоне. Командир корабля капитан 3 ранга Е.П. Назаров чувствовал себя не очень хорошо и ушёл к себе в каюту.
Таким образом, привыкнув к створным знакам и уловив алгоритм движения, мы с вахтенным офицером лейтенантом В.А. Михайловым внимательно слушали капитан-лейтенанта в кожаной куртке-канадке, спину которой кто-то лихо вспорол своими когтями. Польщённый вниманием, с которым его слушали, офицер-лоцман откровенничал и хвастался полигоном, своей службой, жизнью в посёлке Локса и Суурпеа, в военном городке Полигона №1. Конечно, этот капитан-лейтенант говорил не всё, что я сейчас вам расскажу, потому что Полигон №1 ВМФ СССР был в наше время (1972 год) сверхсекретным...
Справка из соответствующих открытых источников: 12 сентября 1953 года, в посёлке Суурпеа Эстонской ССР был образован I Полигон Военно-Морского Флота, основной задачей которого являлись исследование и контроль параметров физических полей отечественных кораблей и специальной морской техники в ВМФ СССР. Данный Полигон №1 ВМФ с самого начала существования был "платформой для ряда эффективных разработок в области изучения физических полей, а так же анализа и исследований по контролю и измерению полей различной физической природы", то есть научно-исследовательским учреждением.
Полигон имел следующее уникальное оборудование, стенды, установки, механизмы:
- стенд ИК-2М для магнитной обработки кораблей;
- стенд-базу «Ока» — подъёмно-опускное устройство для измерения гидроакустического поля;
- стенд «Пилон» — 28-метровую ферму, размещённую под водой, с установленными на ней датчиками гидродинамического давления и датчиками, определяющими гидрологию моря;
- глубоководный гидроакустический стенд, удалённый от основной акватории полигона на 80 км.
За один проход корабля по "Генеральному курсу" по заливу Хара-Лахт над полем специальных кабелей и датчиков, можно было получить информацию о магнитном, акустическом, гидродинамическом полях, а также о полях верхней полусферы корабля, то есть о его заметности в электромагнитной среде (пространстве). В советское время до 1991 года штат Полигона №1 ВМФ имел более 400 офицеров, мичманов и военнослужащих срочной службы. В прилегающем к полигону военном городке Суурпеа проживало более 900 человек военнослужащих, служащих полигона и членов их семей. С 1984 года полигон стал 1-ым Научно-исследовательским полигоном по защите кораблей от неконтактного минно-торпедного оружия (1 НИП ЗК НМТО). В 1988 году полигон был преобразован в Научно-исследовательский испытательный полигон I Центрального научно-исследовательского института Министерства обороны СССР.
В 1991 году вышедшая из состава СССР Эстония потребовала передислоцировать полигон на территорию России и не согласилась на аренду полигона. В 1993 году вся материальная база полигона была перемещена в город Приморск Ленинградской области, где был оборудован Запасной Пункт дислокации НИИП. Сейчас бывший Полигон №1 ВМФ СССР - это несколько полуразрушенных наводных построек, разрушенные причалы, остатки кабельных трас и датчиков, которыми было практически устлано ровное дно залива Хара-Лахт. Это место по своим геомагнитным свойствам является идеальным для проведения работ по размагничиванию кораблей и судов.
После того, как мы бесконечно ходили кругами в заливе Хара-Лахт, по границам района полигона и выписывали восьмёрки над датчиками, нам приказали к вечеру пятницы 22 декабря 1972 года войти в очень узкий бассейн непосредственно стенда размагничивания ИК-2М, который располагался рядом с островом Хара через залив напротив посёлка Суурпеа. Мы должны были встать над подводными тележками, которые должны были возить наш корабль туда-сюда мимо каких-то зданий с гудящими трансформаторами или "дроссельными катушками". Жти "дроссели" должны были так размагнить корпус нашего корабля со всеми надстройками, механизмами, оборудованием и вооружением, чтобы в море-океане наш магнитный компас не ошибался и показывал точно на север (Норд), чтобы магнитыне мины и взрыватели не реагировали на корпус нашего корабля. Только после того, как швартовные команды надёжно закрепили БПК "Свирепый" точно над подводными тележками, они приподнялись, приняли корпус корабля, и мы медленно начали ездить вдоль набережной стенда ИК-2М.
Суббота и воскресенье 23 и 24 декабря 1972 года прошли в делах, приборках и заботах, потому что надо было опять прокладывать вокруг корабля кабели, выносить и прятать подальше корабельные и личные часы, прибираться после работ с кабелями и т.д. Кроме этого мы активно готовились к встрече Нового года и я обратился к заместителю командира корабля по политической части капитану 3 ранга Д.В. Бородавкину с просьбой сойти на берег, выйти за пределы воинской части полигона и срубить несколько живых ёлочек для кают компаний и столовой личного состава экипажа БПК "Свирепый". Эту идею подсказал мне наш лоцман капитан-лейтенант, который оказался, чуть ли не начальником комендатуры военного городка и по совместительству заядлым охотником. Оказалось, что его куртку-канадку вспорола своими когтями рысь, которая так играла с ним несколько раз во время охоты в "тайге", - так он называл сплошной лес, который начинался и простирался во все стороны за служебными зданиями стенда ИК-2М.
- Давай, Суворов, ты же комсорг! Давай сходим в лес. Срубите ёлочки, встретите Новый год как люди, по-настоящему! Тут делов то, вышел за ворота и вот они, ёлочки растут. А что у вас ботинки-прогары, так это ничего, я вам свои лыжи охотничьи дам, не провалитесь.
Идея сходить в лес за ёлочками так понравилась матросам, особенно годкам, что они поручили мне обратиться не только к замполиту, но и к командиру корабля. Это была моя первая инициатива как представителя личного состава экипажа корабля. За тем, как я шёл к командиру и замполиту следили не только матросы и старшины, но и мичманы и офицеры, которые тоже хотели сами, самостоятельно сходить в прилегающий лес...
Замполит капитан 3 ранга Д.В. Бородавкин спокойно и доброжелательно выслушал мои предложения, но заявил, что во время испытаний на стенде полигона он не имеет права без приказа командира корабля отпускать кого-либо с корабля.
- А вдруг с вами что-то случится? Вдруг вы заблудитесь? Вдруг на вас рысь нападёт?
- Так мы же с проводником идём, с лоцманом, - отвечал я Дмитрию Васильевичу. - Пойдёмте с нами, и вы будете всё сами контролировать.
- Нет, - сказал замполит. - Я с вами не пойду, плохо себя чувствую. Знобит, а вы сходите, конечно, если командир вам разрешит. Но я за вас просить не стану, сами обращайтесь...
Обращаться к командиру корабля с таким вопросом одному мне - это значит, получить все кнуты, но не пряники, поэтому я предложил тем офицерам и мичманам, которые ждали моего выхода от замполита, почти вместе. Немного помешкав, офицеры и мичманы согласились, выделили по одному из своих групп и мы постучались в дверь каюты командира корабля капитана 3 ранга Е.П. Назарова, с собой мы пригласили нашего лоцмана, капитан-лейтенанта, начальника местного гарнизона.
- Нет! - с порога, даже не дослушав наше обращение, сказал Евгений Петрович Назаров. - Нет. Если что-то с вами случится в лесу, то меня затаскают проверками, а нам этого сейчас не надо. Рисковать никем я не будут. Так Новый год встречайте. Вон, Суворов, пусть что-то придумает и там из колечек бумажных ёлочку вам соорудит.
- Товарищ капитан 3 ранга, - взмолились мы хором. - Зачем нам бумажная ёлочка, когда вот они, за воротами полигона. Мы же не в лес идём, а за ёлками. Конечно, рубить на территории военного городка нам никто не позволит, но мы недалеко, только по дороге и только на опушке леса, вглубь мы ходить не будем, тем более в хромовых ботинках.
- Ладно, - насупился Евгений Петрович. - Одна нога здесь, другая там. Срубили пять ёлок и назад. Ясно!
- Точно так! - хором ответили мы и побежали готовиться к выходу в лес, потому что уже было послеобеденное время.
Капитан-лейтенант "с разорванной спиной" сказал нам, чтобы мы его ждали на выходе с территории стенда ИК-2М, чтобы мы оделись потеплее, а в ботинки напихали побольше мятых газет, да ещё с собой взяли бы "чего-нибудь" согревающего. Наши сборы были недолгими, но я заметил, что офицеры, мичманы и годки собираются как-то не так, как я... Я собрался с тем, что у меня было, в том числе с пачкой старых газет для утепления, а они собирались так, будто выходили на несколько дней, то есть с вещмешками. У меня ничего с собой не было кроме двух инструментов - аккуратного плотницкого острого топора и великолепной заграничной ножовки по дереву с эргономичной рукояткой (подарки заводчан с Калининградского ПССЗ "Янтарь - автор). Оказалось, что инструменты для рубки ёлочек взял только я один...
На юте у трапа-сходней нас провожала толпа матросов, старшин, мичманов и офицеров. Все говорили, чтобы мы тщательно выбирали ёлочки, чтобы они были пушистые, объёмные, красивые и низенькие, так как в кубриках, каютах и кают-компаниях и так места мало. Из командования корабля нас провожал только старпом капитан-лейтенант А.А. Сальников, но и тот быстро ушёл, потому что чувствовал недомогание. В это время, когда нас возили на тележках по стенду ИК-"М многие офицеры и мичманы на корабле чувствовали "недомогание" и с удовольствием воспользовались отключением всех механизмов, чтобы "погреться как-нибудь и чем-нибудь" у себя в каютах. Была небольшая алюминиевая канистра и у в нашей группе "ёлкорубов", но мне сказали, что это "солярка, чтобы разжечь костёр". Кстати, оказалось, что меня не должны были брать с собой в лес, но я сказал, что не дам мои личные инструменты (топор и пилу), проявил упрямство, настойчивость и оказался в арьергарде нашего мини-отряда.
На околице военного посёлка полигона (стенда ИК-2М) нас ждал на лыжах капитан-лейтенант в той же самой порезанной куртке-канадке, но теперь не в фуражке, а в огромной мохнатой и красивой шапке-ушанке. За спиной у него был рюкзак, а на плече ружьё - двустволка. Он тихо, вполголоса, приветствовал нас, дал нам старые тяжёлые и широки лыжи с примитивными креплениями, лыжные палки и мы пешком сначала по укатанной дороге, а потом по колее-тропке пошли в тёмный лес, который огромной частой громадой начинался сразу же за границей света от редких фонарей на телеграфных столбах.
На обочине укатанной дороги, на брустверах росли мелкие ёлочки, и я робко обратил на них внимание участников нашего выхода в лес. Мы шли на охотничьих лыжах тяжело, кто-то скользил, кто-то наезжал на задники лыж впереди идущего и тот шатался и падал, кто-то уже вспотел, а кто-то уже начал сомневаться в целесообразности нашего похода. Разброд и шатание в нашей группе усилились потому, что с входом в лес стало жутко и темно. Деревья в лесу оказались не просто высокими, а огромными, тяжёлыми, как колонны в храме, только чёрными. Деревья оказались мощными столетними елями и соснами, их было так много, что они действительно оказались дремучей тайгой.
Капитан-лейтенант-охотник вёл нам гибкой петляющей тропой-колеёй вглубь леса. Нам становилось всё страшнее и холоднее, в лесу было не просто холодно, а даже морозно холодно. В этот день в воскресенье 24 декабря 1972 года рано утром было минус 5,2°С, в первой половине дня - минус 3.4°С, а сейчас (к вечеру) - минус 1.5°С, но нам казалось, что в лесу стоит мороз градусов пять... Кроме этого с низкого облачного хмурого неба на нас падали большие редкие хлопья снега (было 0.1 мм осадков).
После 30 минут ходьбы на неуклюжих лыжах, которые никак не хотели скользить и слушаться нас, проклиная всех и всё, вымокнув от пота до трусов, мы, уже не стесняясь, обратились к нашему проводнику-лоцману и вопросом: "Где же обещанные ёлочки?". "Там!" - отвечал весело наш проводник и обещал нам, что "скоро мы придём туда, куда надо". Дело в том, что кроме елей-великанов вокруг не было ни оной маленькой или средненькой ёлочки, их вообще не было, были только огромные толстые стволы елей с чёрной и шершавой, как кожа динозавров, корой. Мы, моряки, с непривычки сильно устали...
Тем временем в лесу стало не просто сумрачно, а по-настоящему темно. Только наверху, над мохнатыми, опущенными вниз, замершими кронами ещё светилось облачное небо. Через несколько неимоверно тяжёлых и неуютных минут машинальной ходьбы по лесу мы вдруг вышли на нечто похожее то ли на просеку, то ли на открытую лесную полянку. Здесь было что-то похожее на навес-шалаш из жердей и веток, небольшая копна сена, большой пень в виде стола, кострище и несколько больших чурок, на которые мы тут же уселись, играя в игру "кто первый займёт место". А место, по всему видать, было замечательное: в центре полянки-просеки было то ли болотце, то ли озерцо, а вокруг росли настоящие заросли из разнокалиберных ёлочек.
- Пришли, - сказал наш проводник-лоцман-охотник. - Располагайтесь. Походите вокруг, соберите хворост на растопку, а ты, молодой, тащи сюда вон те чурбаки, будем с тобой печку строить.
Всё участники нашего похода разбрелись недалеко по окрестностям и стали искать в снегу сучья и ветки. Я и "Лоцман" (он так и сказал мне: "Зови меня для краткости Лоцман" - автор) вытащили из под навеса охотников несколько чурбаков, поставили из в центре кострища на торцы близко друг к другу, а между ними, Лоцман начал сооружать из моих газет и своих щепочек, взятых в доме, первичный костерок-растопку.
- Давайте солярки плеснём из канистры, - предложил я Лоцману, потому что растопка сгорала быстро, а чурки загораться не хотели.
- Вот ещё что! - возмутился Лоцман. - Да кто же на охоту в лес берёт с собой солярку! Ты что, ... (он высказался по поводу моей глупости, дурости и идиотизма).
Однако костёр не хотел разгораться, а те ветки и палки, которые собрали наши участники похода, оказались в снегу, мокрыми и не хотели гореть. Нехотя Лоцман взялся за канистру и октрыл крышку... В тот же миг он чуть ли не подпрыгнул на своём пеньке, принюхался к горловине канистры и с восторгом произнёс: "Ну, братишки, теперь заживём!". В канистре оказался чисты "технический" спирт (шило) и через минуту наш костёр-печка уже пылал и расточал вокруг живительное и радостное тепло и свет.
Свет осветил близлежащие ёлочки, и я опять захотел их срубить и начинать возвращаться на корабль, но тут возникла сначала немая сцена, а потом развернулась горячая дискуссия на тему: "Когда возвращаться на корабль? Сейчас по жуткой и морозной темноте или завтра утром, на рассвете?". Лоцман и я помалкивали, потому что он был наш проводник и не член экипажа БПК "Свирепый", а я был самый молодой среди всех присутствующих.
Спор был жаркий, но недолгий, потому что никто в споре не победил. Через полчаса все выдохлись и вопросительно посмотрели на меня...
- Ты, Суворов, подбил всех на эту авантюру, - сказал наш старший группы офицер из БЧ-2, - ты комсорг, тебе и отвечать. Что скажешь?
- Скажу, что у нас приказ: нарубить красивых пушистых ёлочек на Новый год, а я вокруг в свете костра вижу только чахлые, тощие и пустые ёлки. Утро вечера мудренее. Возвращаться ночью по лесу в темноте нельзя, потому что я обещал замполиту, что никаких ЧП не будет. Мы должны выполнить приказ, принести с собой качественные ёлочки, порадовать ребят и вернуться живыми и здоровыми.
- А комсорг то у вас малый с головой! - воскликнул Лоцман. - Правильно рассуждает. Наливай!
Из вещмешков и котомок, которые были у некоторых старшин-годков, вдруг появились кружки, хлеб, пакет с холодными котлетами, кастрюлька с варёной картошкой и миска с солёными огурцами. Вскоре уже все весело хохотали над попытками некоторых пить спирт без холодной воды "вприкуску". Выпил "шила" и я... Лоцман сначала вкушал нашу флотскую пищу, но потом, когда ночной общий разговор стал непринуждённо-оживлённым, естественным и интересным, а флотская еда почти вся кончилась, крякнул и степенно развязал свой рюкзак...
Офицеры, мичманы, старшины и я заворожённо смотрели, как этот низенький средних лет капитан-лейтенант аккуратно достаёт из своего рюкзака белые рушники с вышитыми оленями и женскими фигурами в цветах, разворачивает их на колеблющийся свет костра появляются: куски жареного медвежьего мяса, оленины, пирожки с мясом и капустой, глубокая глиняная миска в винегретом, кусок медвежьего сала с запахом перца и специй, очищенные варёные куриные яйца, берестяная плошка с крупной солью, берестяной туесок с орешками и литровая банка с маринованными грибами. Последним жестом фокусника Лоцман вытащил из своего рюкзака банку с растворимым кофе и мешочек-кисет с ароматным трубочным табаком...
Мгновенно, сразу и в то же миг этот лысеющий мужчина превратился в главного, в вождя, вожака, главаря, начальника. Теперь все смотрели ему в рот, а он, не обращая внимания на то, что все ждут его разрешающего взгляда или слова, начал как-то незаметно руководить нашим ночным бдением, разговором и пребыванием в этом глубоком таёжном лесу. Ночь превращалась во что-то волшебное, морозно-трескучее, но прекрасно тёплое и светлое. Костёр наш разгорелся, чурки пылали, угли потрескивали, и хотя наши спины холодила жуткая лесная темнота, но в нашем дружеском круге вокруг костра было тепло и уютно.
Ветра не было, а если бы он и был, то стена еловых стволов, стоящая вокруг этой лесной полянки-просеки, не пускала бы к нам холодный ветер, поэтому в нашем круге было удивительно тепло, свежо, уютно. Вокруг костра уже давно не было ни капельки снега, земля вокруг прогрелась, а сбоку от охотничьего навеса-шалаша нашлись какие-то щиты из плетня, которые мы приспособили в качестве сидений и лежанок. Конечно, лежать в тонких флотских шинелях на голой земле или на ребристых сучковатых щитах было не очень-то приятно и уютно, но всё компенсировалось волшебством ночи, кострового огня и тепла, а самое главное, - разговором и общением... Никогда в жизни я ещё не слышал столько разных рассказов, былей, флотского традиционного трёпа, анекдотов и разных смешных историй...
После очередного общего взрыва смеха из-за удачно рассказанной истории опять по рукам передавалась кружка и кастрюлька с талой водой, и мы опять "по чуть-чуть" пили "шило", закусывали пахучим медвежьим салом и остатками хлеба и снова готовились слушать новую смешную историю. Так было почти до 4-х часов утра понедельника 25 декабря 1972 года. Я не хотел спать, я хотел слушать и слушать, запоминать, повторять про себя рассказанное, чтобы потом всё помнить и записать все эти удивительные истории, которые рассказывали все желающие. Однако усталость взяла своё и я забылся в каком-то колеблющемся, как пламя костра, сне...
По привычке я проснулся ровно в 6 часов утра. Костёр горел так, как будто в него только что подложили новые сухие чурки. Все спали или дремали, приютившись, кто как, на земле или на ветках, или на пеньках. Никто не двигался, но у всех изо рта вился парок и я успокоился. Стало немного сыро, холодно и, увы, голодно. Очень хотелось пить и кушать, хотелось домой, на корабль. Я не стал никого будить, взял свой плотницкий топор на красивой кленовой ручке и свою заграничную (немецкую) пилу по дереву и пошёл на край поляны искать красивые ёлочки.
Красивых пушистых и средних по размеру ёлочек было видимо-невидимо. Я начал сначала пилить деревца, но это оказалось не так просто, потому что в голове мутилось, шумело и кружилось. Тогда я начал рубить деревья под корень. Вскоре несколько ёлочек были повергнуты, и я присел на корточки, чтобы отдохнуть. Взглянув вбок на шорох и какое-то движение, я увидело на ветке соседнего дерева крупную рыжую рысь с островерхими напряжёнными ушами с чёрными пушистыми кисточками. Рысь смотрела на меня настороженно, но не пугливо...
Я тоже взглянул прямо в круглые зрачки рыси и дружески кивнул ей головой и... подмигнул. Потом улыбнулся этой моей неожиданной реакции, успел заметить, как рысь как-то по-кошачьи дёрнула головой, потом медленно отвернулась от меня, выгнула спинку, как буд-то она передо мной красовалась, а потом вдруг внезапно сжалась, оперлась своими широкими пушистыми лапами в ветку и мгновенно, перескакивая с ветки на ветку, взлетела-взбежала на вершину дерева. Уже оттуда она взглянула на меня, прячась за толстые ветви дерева.
- Ёлки рубишь? - сказал, подходя ко мне, сонный Лоцман и начал расстёгивать ширинку. - Молодец. Правильно. До завтрака мы должны вернуться.
- Ты ту рысь нигде не видел? - спросил Лоцман, отряхивая свои штаны. - Давеча я свежие следы видел.
- Да вон она на дереве сидит, - ответил я и начал собирать срубленные ёлочки.
- Где?! - вскинулся Лоцман.
Я показал, он увидел рысь на дереве и зайцем поскакал обратно к нашему бивуаку. Оттуда он так же скачками бежал с двустволкой наперевес и лихорадочно вставлял в стволы патроны. Но рыси уже не было... К нам подошли остальные участники нашего выхода в лес, и мы все вместе начали рассматривать следы рыси и слушать, как матерится и причитает Лоцман.
- Она мне мою любимую голландку раскроила на спине! - орал Лоцман и грозил кулаком в чащу леса. - Я тебя всё равно поймаю! Ты у меня над камином улыбаться будешь! Она же играет со мной! Она прыгает туда-сюда, туда-сюда, специально следы оставляет, все приманки съедает, а в силки не идёт. Хитрюга! Ну, я до тебя доберусь, подожди...
Домой на корабль мы возвращались опять по тропинке, удивляясь, что отошли от посёлка всего на полкилометра в чащу леса. Было такое ощущение вчера, что мы прошли несколько километров, а оказалось - соврем рядом. Вскоре нас восторженно встречали моряки на юте БПК "Свирепый" и мы очутились в родной теплоте и запахах нашего любимого корабля. Во время завтрака (я уверен) во всех кают-компаниях и в столовой личного состава рассказывались сотни баке и подробностей нашего похода в сказочный лес и ночёвки под звёздами...
Я очень устал, страшился отчёта и доклада замполиту и командиру корабля, но нас никто ни о чём не спрашивал, зато все начальники начали требовать скорейшего оформления кубриков, кают-компаний, ленкаюты и столовой личного состава к встрече Нового 1973 года. Отдыхать было некогда и я "по уши" включился в общий ажиотаж, общую работу и предновогоднюю кутерьму. На следующий день 26 декабря 1972 годы нас освобождали "из плена" стенда размагничивания ИК-2М и выпускали на свободу. Нам предстояло быстренько собраться, выйти из залива Хара-Лахт, помахать остающимся на берегу и средним (экономическим) ходом за сутки дойти до базы и встретить Новый 1973 год в Балтийске.
Море вернулось говором чаек,
Песней прибоя рассвет пробудив.
Сердце, как друга, море встречает,
Сердце, как песня, летит из груди.
О, море, море, преданным скалам
Ты ненадолго подаришь прибой.
Море, возьми меня в дальние дали
Парусом алым вместе с собой.
Грустные звёзды в поисках ласки
Сквозь синюю вечность летят до земли.
Море навстречу им в детские сказки
На синих ладонях несёт корабли.
О, море, море, преданным скалам
Ты ненадолго подаришь прибой.
Море, возьми меня в дальние дали
Парусом алым вместе с собой.
С собой!
Стихи Геннадия Козловского, музыка Муслима Магомаева – "Синяя вечность", 1969.
Фотоиллюстрация: Современная фотография. Залив Хара-Лахт (Эстония). Прямо по курсу - бассейн стенда размагничивания ИК-2М. Между пирсом и эстакадой на подводных тележках возили по рельсам наш БПК "Свирепый" и освобождали от паразитных магнитных полей. Слева здание агрегатов. Справа лесистый остров Хара. Правее - акватория залива Хара-Лахт с полем кабелей и датчиков на дне. Теперь с этих развалин здесь эстонские местные рыбаки-любители ловят рыбу.