Перед окончанием училища, фармацевтам предстояло пройти двухмесячную государственную практику по ТЛФ (технологии лекарственных форм) и ОФД (организация фармацевтического дела) в городах Дальнего востока. Замужних студенток, имеющих детей, оставляли в Хабаровске. Две параллельные группы, нашей специальности, были разделены на подгруппы, по 4-5 человека. Моей пятёрке достался город Николаевск-на-Амуре, к нам ещё присоединилась мужская ячейка зубных техников.
Николаевск-на-Амуре был приравнен к районам Крайнего Севера. Среднегодовая температура -1,8 °C. Пассажиры добирались до места назначения только самолётом, или пароходом, так как навигация открывалась в конце мая. Вылет был назначен в апреле, а возращение назначили на конец июня. Мне не хотелось лететь, как я тогда думала, к « чёрту на кулички». Меня оторвали от моих подруг – это было, своего рода, трагедия.
Сам город и его климат нас, молодёжь, совсем не интересовал. О нём, даже в школе, на уроках географии не упоминали, а зря, ведь он был, одно время, столицей Дальнего Востока, почти 52 года, и считался патриархом среди городов Амура.
Студенты каждого вуза, или колледжа, испокон веков, объединялись в свой альянс из 4-5 человек, коснулось это и нас. Но, учебная часть, посылая на практику, решила всех разъединить, чтобы не произошло списывание работ. Нашу крепкую, во всех отношениях группу, раскидали по городам: Биробиджан, Комсомольск, Амурск, а меня туда, где «Макар телят не пас».
Мои новые спутницы, как мне казалось, обладали характером без изъян, но как потом выяснилось, вдали от родного дома, у каждой он стал проявляться. Отправляя на практику, нас не оповестили, что апрель – это зима для Николаевска. А в Хабаровск торжествовала весна – было тепло +15 градусов, и мы ходили в болоньевых плащах и туфельках.
Родители, с трудом, заставили меня взять с собой демисезонное пальто и шерстяные носки, а вот зимние сапоги я незаметно вытащила из чемодана, и вложила вместо них резиновые боты, на случай дождя. Такой легкомысленной оказалась не только я, почти все девчонки поступили так же, как выяснилось позже. В голове у всех шумела весна.
Мы удивились щедрости училища, которое этим не страдало, оно нас благословило на самостоятельную жизнь и выдало хорошие суточные, а на мелкие расходы, нам дали ещё стипендию. И вот мы ранним утром в аэропорту, возбуждённые от предстоящих перемен, ожидали посадку.
Это был первый, в моей жизни, сознательный полёт на самолёте Ан-24, вмещавший 50 пассажиров. Время было весеннее, отпуск населению не грозил, и поэтому салон самолёта оказался полупустым, мы заняли почти все места у иллюминаторов. Однокурсница Зина, живущая в таёжном посёлке, в 8км от Николаевска, рассказывала нам о привилегии города:
– Девчата, а ведь город снабжают дефицитным товаром, да и лосося с корюшкой привезёте домой.
Всё это намотала на ус сокурсница Людмила, сидевшая рядом со мной. На занятиях она казалась серьёзной и исполнительной, часто помогала старосте.
Меня рыба не интересовала, большая часть нашей семьи состояла из мужчин, и они никогда не пропускали путину, а синдромом «Плюшкина» я не страдала. Лишних денег в семье не было, и одевались мы скромно, притом мама выходила из положения, она неплохо шила, и вещи смотрелись современно и модно.
Сидя у иллюминатора, чтобы не скучать, я достала записную книжку и стала рифмовать всё подряд, что видела, иногда строчки были лишены смысла и вылетали невпопад, на подобие:
Не пишу, совсем, я прозу,
Просто стих сидит занозой –
Не оставит на минуту,
И развеет сразу скуку.
***
И куда же я лечу,
Ведь туда я не хочу,
Поле белое кругом,
Вдалеке остался дом.
***
То ли поле, то ли море,
Разлучили нас дела –
Здесь совсем не санаторий,
Здесь хозяюшка зима.
Мой друг должен был прилететь в мае из Москвы. Этой встречи я ждала с нетерпением, но судьба нас упрямо разводила. Настроение совсем упало, мы не виделись полгода, и мне предстояло ждать его до осени из-за практики. Мобильных телефонов не было, связь была только через письма. Свои тайные мысли я рифмовала ещё со школы – меня это, конечно, отвлекало. Старенькая записная книжка до сих пор хранится, как память юности.
Иллюминатор показывал просторы полей и тайги в зеленоватой дымке апреля, всё это постепенно переходило в белый холст безмолвия, который нас окончательно напугал – своим упрямством мы попали в ловушку зимы, тёплые вещи мы нарочито оставили дома. Двухчасовой перелёт был удачным, турбуленция себя не проявила. Заходя на посадку, мы увидели величие Амура, его ширина составляла около 7-ми километров, возле Хабаровска она равнялась, примерно, 3.
Выходя из самолёта в летней обуви, студенты окунулись в снежную купель аэропорта, проглотив, при этом, горькую пилюлю разочарования. По обочине взлётной полосы тянулся метровый слой снега, который сверху, в небесах, казался тонкой пластинкой. Ещё, при посадке, проводница объявила температуру за бортом -12 гр.
В здании, аэропорта, я переобулась в боты, на носки из овечьей шерсти я смотрела, как на спасение. Недоумение не сходило с лиц парней-зубников, слышалось беспокойное шуршание болоньевых плащей, которые старательно прятали в чемоданы, ища взамен тёплые вещи.Надев пальто и берет, я стала догонять своих девчат, резиновые боты скользили, как лыжи, иногда проваливались в снег.
Николаевск предстал перед нами в деревянно-барачном обличье. До общежития нас довёз заказной автобус-подросток. Барак, где нам предложили жить, оказался двухэтажным, но в центре города и это радовало. Комната нашей группы находилась на втором этаже, окно, освещённое ярким солнцем, смотрело на высокий берег Амура.
Оставив вещи в комнате, мы первым делом пошли в аптеку отметиться, там нас уже ждали. Аптека была большая, с современным оборудованием, и относилась к первой категории. Нам выдали халаты и показали каждому место работы, в процессе практики, мы менялись рабочими местами, осваивая должность рецептара, аналитика, технолога и управляющего. Неожиданно на меня обратила внимание рецептар:
– Вот вы, девушка, как ваше имя отчество? – она взглянула на меня, – Я обращаюсь к вам, у нас проходила практику Валя Суслова из Хабаровска. Она не ваша родственница, где она сейчас?
« Ну, вот» – подумала я, – «Опять мою тётку вспомнили, значит и её участь Севера не миновала».
– Валентина Арефьевна – моя тётя, она сейчас в Куйбышеве.
– Напишите ей письмо и передайте привет от меня.
– Хорошо, передам.
Знакомство с аптекой на долго не затянулось, через час нас отпустили обустраиваться, но голод, не тётка, и мы заглянули в столовую, где нам предложили рыбное меню. К сожалению, лосося не было и в помине, но что нас удивило, блюда из наваги и корюшки смотрелись аппетитно, и вкус был совершенно другой – рыба была свежая.
Вернувшись в общежитие, я не замедлила написать письмо своей тётушке, о которой я упоминала в одной из глав. Я ей описала все подробности своего легкомыслия и, конечно, передала послание из аптеки.
На ужин, мы опять пошли в знакомую нам столовую. Предложенные блюда, как мы заметили, оказались дешевле, чем в Хабаровске. Расчётливая Людмила воспользовалась ситуацией, ей как самой старшей из нас (на 2года), бухгалтерия доверила суточные. Подруга предложила деньги оставить у себя, для разумной траты:
– Девчата, я буду руководить котлом, пусть суточные останутся у меня.
Проучившись все года бок о бок, мы доверяли друг другу. Без тени сомнения мы доверились ей. Впоследствии мы об этом пожалели. Не прошло и трёх дней, как наша сокурсница-казначей стала высылать домой посылку за посылкой, с приобретённой в магазине обувью. Практически дефицитных товаров, кроме обуви, в городе не было, да и лосося тоже. Красная рыба изымалась под корень, и отправлялась на Запад страны, или за рубеж.
Остаток денег мы, конечно, себе вернули и кое-как растянули эту мелочь на всю практику. Тёмную для Людмилы делать мы не стали, но общение с ней сократили до минимума. А вот сокурсница Зина, вскоре оставила нас и стала проходить практику в аптечном пункте своего посёлка, подчинявшийся головной аптеке. Остальные, две неразлучные подружки, закрутили отношения с зубниками, хотя каждую дома ждал жених.
Иногда мне приходилось оставлять гулён в комнате и бродить по заснеженному городу, чтобы не видеть «содом».
Как-то так гуляя, в своей резине, по такому принуждению, я подошла к памятнику Геннадию Невельскому и стала всматриваться в его мужественное лицо. Неожиданно ко мне подошли два юноши аборигенной внешности. Один из них, посмотрев на мои ноги, обутые в калоши, спросил:
– Девушка, у тебя, однако, ноги замёрзли?
– Да, ледышками стали, скоро отпадут, – сказала я, перебирая ногами, при этом сжимая пальцы ступни от холода.
Сами ребята были одеты в торбаса и тёплые меховые куртки. Они проводили меня до общежития, объяснять им кто мы, не пришлось. Они уже знали всё об нас. Родственница одного из них работала вахтёром. Ребята зачастили к своей тётушке, я как поняла потом из-за меня. На второй день в общежитие возле комнаты вахтёра меня подкараулили амурские ребята, у одного в руках был свёрток. Честно сказать, мне не хотелось этой встречи, и в душе желала ребятам найти красавицу тайги. Один из них протянул мне сверток:
– Тебе подарок, однако.
– В честь чего? – спросила я удивлённо.
– В честь зимы, однако.
Я развернула пакет, в нём были коротенькие торбаса, на мою ногу. Я. конечно, обрадовалась, но обязанной быть перед ними не хотелось, да и деньги сокурсница истратила.
– Сколько вы хотите? – спросила я ни на что не надеясь.
– Деньги не нужны - это торбаса сестры, она тебе дарит. В такой обуви, ноги не замёрзнут, и мы сможем показать все памятники города.
Хорошо, покажете, но я обязательно обувь верну вашей тёте, – обрадовалась я, повернувшись к вахтёру, затем быстро поднялась по лестнице на второй этаж. Тёплая обувь меня спасла, вера во Всевышнего укрепилась.
Письмо моё тетя Валя получила быстро, авиа-почта работала без сбоев. А через две недели, её посылка, больше 10-ти кг, ждала меня на почтамте. Радости не было границ – она нас спасла! Солёное сало, мясные консервы, печенье и конфеты, которые мы из-за отсутствия денег, приобрести не могли, да и этого тогда не было в магазинах – всё хватило нам на две недели, хватило бы и на большее, но девчонки втихушку подкармливали своих женихов. Помимо продуктов, она мне выслала пуховую шаль, обалденно модный батник и пару шерстяных жакетов, один я отдала вахтёрше за доброту. Генеральша могла себе это позволить.
После 15 мая наступила оттепель, стали набухать почки вербы, а лёд на Амуре приобрёл зеленовато-серый окрас. Лёд тронулся 23 мая, целый месяц он шёл с Хабаровска. Все девчонки с удовольствием стучали каблучками туфелек по асфальту. Торбаса я вернула ребятам.
Мои сокурсницы так и продолжали встречаться с зубными техниками в нашей комнате, а я в свою очередь знакомилась с городом, и ,по-моему, знала его лучше самих жителей. Я также знала, где какой стоит памятник, посещала кинотеатр, набережную, где стоял судостроительный завод, парк.
Но запомнилось мне, больше всего, необычное японское кладбище, историю о котором мне поведали мои юные гиды. В нём были захоронены японские жители и военнопленные. В 1920 году происходили бои на территории Николаевска с Японией – это было время кровавой Гражданской войны, когда японцы, как интервенты вторглись в нашу страну и даже оккупировали весь Северный Сахалин и Курилы. На Дальнем Востоке в 1925 году окончилась Гражданская война, интервентов погнали домой, и остров вернулся к нам в мае того же 1925года.
Второй месяц нашей практики пролетел быстро, вначале второй декады июня стали появляться зелёные листочки.
С коллективом аптеки мы сдружились, правду говорят – «люди Севера – добрый народ»! Парни нивхи принесли для нас полмешка вяленой корюшки. Малый народ – гостеприимный народ, мы в этом убедились. Как и предсказывала Зина, мы улетели с рыбой.
Удивительные путешествия, которые нам, неоднократно, дарило училище, на этом закончились. Мы ждали Госэкзамены. В будущем Николаевск я вспоминала часто.
На фото я, снимок сделан в Николаевск-на-Амуре (на практике)