Позавчера приобщился к современной опере, с удовольствием просмотрев и прослушав «Чаадского» на собственном – хвала интернету и «Фонду Михаила Прохорова»! – экране. Не буду разбирать плюсы и минусы действа, не мое дело, я лишь простой, отчасти небезграмотный, зритель. К своему основному радостному впечатлению, что разговор о нестадном Человеке, начатый в России двести лет назад, несмотря на противоборствующую ему отечественную историю, продолжается, я хочу лишь добавить некоторые пожелания к дальнейшему усовершенствованию спектакля, заранее извиняясь перед его создателями за возможное непонимание мною каких-либо метафор… Так, например, выход на сцену, как их назвал Каплевич, «атлантов», молодых мужчин, в прямом смысле, физически, несущих на себе чуть ли не большую часть происходящей «наверху» жизни, мог бы быть, по-моему, более и, может быть, даже конкретнее мотивированным, если бы их, допустим, одели в мужицкие армяки и парики, изображающие стрижку под горшок с прямым пробором – ведь они, по сути, и есть тот самый «народ», который, по Пушкину, «безмолвствует» и который является невидимым участником всей русской классической литературы. Иногда, в паузах их действия, их можно было бы переодеть в поддельные джинсы и кроссовки, открыв на обнаженных торсах негустые тату и наколки и обнажив под париками бритые головы – так были бы подчеркнуты связь времен и кровное родство тогдашних холопов и нынешних гопников. Не помешал бы и где-нибудь в сторонке, в углу сцены, сидящий крепкий поп с бейсбольной битой в руках – так сказать, староста бригады, отец-надсмотрщик.
Картина была бы по-своему завершенной, если бы сверху, над сценой, на облаке, восседал бы, как Саваоф, условный патриарх Всеа Руси в полном литургическом облачении, в древнерусском шлеме витязя, стоящий ногами на крыльях парящего двуглавого орла, который цепко держит в когтях шапку Мономаха, нахлобученную на сидящего на троне условного царя-батюшку, стопы которого, в свою очередь, покоятся на конторке или какой другой мебели в кабинете Фамусова, который, мимоходом в него заглядывая, непременно им кланяется и крестится.
Таким образом, мы увидели бы Чаадского в обрамлении духа того времени – зажатого триадой графа Уварова, между молотами православия и самодержавия сверху и наковальней народа снизу.
Когда же герой хлопает дверью, крича «карету мне, карету!», от его удара и крика грозные фигуры патриарха, орла и царя должны осыпаться вниз, как картонные елочные игрушки или карточное злое царство из кроличьей норы Алисы.
И тогда молодцеватые атланты-гопники должны разбиться на две колонны и выйти на край сцены, к зрителям, неся во главе каждой колонны по портрету, один – Грибоедова, другой – Чаадаева. Это и было бы в нашем сознании начало подлинного русского бессмертного полка.
Пусть хотя и на комической сцене.
17 апреля 2018
-------- Конец пересылаемого сообщения --------