Медведь любил чёрный кофе — водилась за ним такая слабость. Непременно густой как деготь, не просто крепкий, а крепчайший. Большинство любителей побаловаться кофейком, чтобы не отбить охоту ко сну, предпочитают пить его по утрам для взбодрения. Есть, конечно, полуночники, которые, чтобы избавиться от сна, глотают его чашка за чашкой. Медведь к этой компании не принадлежал, бороться со сном ему не было надобности, не числился он среди тех, которым всегда не хватает для завершения дел светлого дня и потому заканчивающих их, поклёвывая носом, под утро. Медведь пил кофе, потому что однажды так сложилось. Это была привычка. Он мог за ужином выпить пару чашек и тотчас уснуть крепким сном: кофе его бодрило и усыпляло одновременно. Странный организм, сказал бы иной эскулап, но он налицо, и это, если угодно феномен. Натура, коллега, такая — добавил бы второй. Однако в день, предшествующий большому совету, всё получилось вопреки устоявшимся правилам. Занятый мыслями Медведь забыл о вечернем кофе. Мышцы Медведя, как у боксёра перед боем, сжимались от напряжения, память будоражили, возникая одно за другим подобно кадрам драматической кинохроники, события из уже далёкого прошлого. Непрошенный, незваный обозначился в сознании случайно попавшийся ему, мальчишке, по пути из школы на обочине дороги необычной по форме и цвету камень. Экая важность — камень. Просто камень, однако сделавший своё дело, возбудивший интерес и сыгравший изначальную роль, развернувший его судьбу так, что со временем он занял кресло большого геологического начальника. Спасибо господину случаю. В голове толпой теснились и переплетались факты, предположения, суждения, домыслы. Мысли одна за другой возникали и уверенно складывались в гипотезу: они существуют эти самые волновые колебания, время от времени прокатывающиеся по земной коре. Разве не он, будучи ещё практикантом в геологической партии, осмелился сказать своему шефу, что эти волны наверняка проявляют себя, и едва не получил за свою дерзость в ухо? И опять же, разве не он писал о том же в некоторых статьях, которых у него не один десяток, правда, если говорить честно, не прямо — косвенно: зачем же ломиться в наглухо закрытую дверь, когда можно проявить осмотрительность? Но ведь всё-таки писал, и суть в статьях, если хорошо вдуматься, усматривалась между строк. Конечно, его нельзя пока назвать первооткрывателем этого явления, но утверждать, что он предвидел его, можно. Почему он должен помалкивать о том, что принадлежит ему по праву? Он один из первых начал говорить об этом вслух, хотя, чёрт побери, надо было говорить громче. И вот пришло время не говорить, а кричать. Но можно ли упоминать при этом таинственного Капитана с его формулами — фигуры, похоже, не реальной, а мифической. Нужно ли? Это вопрос. Большой вопрос. Перед тем, как сомкнуть глаза, он сжал ладони в кулаки, почувствовав прилив энергии, граничившей с яростью победителя. Мальчишеский девиз «бороться и побеждать» вспыхнул в сознании яркой вспышкой и постепенно угас в его засыпающем мозгу.
Утром Медведь, ни много ни мало, вежливо попросил свою жену, полноватую блондинку, энергично бросавшую решительный вызов старению, угостить его кофейком. Она подняла брови.
- Топтыгин (так в шутку, по-домашнему, не для ушей посторонних и далеко не всегда, она обращалась к мужу), что с Вами, дорогой? Вы просите сегодня утром чёрный кофе — это неслыханно. Боюсь, что завтра попросите стакан водки.
Медведь сдержанно улыбнулся:
- Такое, дорогая, в самом деле может однажды произойти. Почему бы и нет, если появляется шанс убить сразу двух зайцев.
- Какие зайцы, Топтыгин? Что за намек? — удивилась жена. — О каких зайцах ты говоришь?
Медведь продолжал загадочно улыбаться.
-Я говорю, дорогая, об очень больших зайцах, огромных. Каждый по крайней мере не меньше слона.
Просьба тем не менее была уважена. Медведь пил кофе с нескрываемым наслаждением, отхлёбывая маленькими глотками, поглядывая время от времени на шкаф, где стоял его талисман — миниатюрный Дед Мороз, который, как казалось Медведю, имел нынче на ватном личике загадочное выражение. Вставая из-за стола, он подмигнул талисману, чем ещё больше озадачил жену.
Вообще в это утро он удивлял многих: соседа-инвалида, с трудом влачившего уставшее от житейских невзгод тело с первого этажа на второй, проскакав мимо него вприпрыжку, соседского пса, состроив ему уморительную рожу, отчего тот от растерянности завилял хвостом, а затем неуверенно, беззлобно залаял. Озадачил и шофёра служебной машины, доставляющей его к месту работы, когда вместо обычного молчания стал насвистывать какую-то давно забытую, но вдруг пришедшую на память мелодию, отчего водитель, всегда смотрящий только вперёд на дорогу, стал коситься на сидящего рядом с ним начальника.
Вместо того, чтобы проследовать в свой кабинет и вызывать подчинённых на «ковёр», начальник прошёлся по кабинетам сотрудников, здороваясь с ними за руку и одновременно прозрачно на что-то намекая, и, хотя смысл намёка до большинства не дошёл, но без сомнения заинтриговал. В десять ноль-ноль в кабинете Медведя появился его заместитель.
- Ну-с, Дража, не желаете ли Вы быть поздравленным с успехом? — произнёс хозяин кабинета, загадочно улыбаясь.
Конечно, заместитель, как и все нормальные люди, к успехам относился с симпатией, но в мыслях у него возникло затруднение с оценкой ситуации. Заместитель мысленно перебрал в голове события последних дней, которые при известной доле снисходительности могли рассматриваться в качестве каких-то успехов, и попал в затруднительное положение: на память ему ничего существенного не пришло. На всякий случай он напустил на лицо озабоченную деловитость, показывая тем самым, что поздравление с успехом, если, конечно, это не шутка, он готов принять.
- Ваша кандидатура (хотя никакой кандидатуры заместитель не выдвигал — это сделал Петрович самостоятельно) нас не подвела, — произнёс Медведь, легонько постукивая ладонью по столешнице. — Вы, Дража, уже догадались, что речь идёт о Блохе. Сделано фундаментальное открытие — волновые колебания в земной коре на нашей планете существуют. Наше предположение (этими словами хозяин кабинета подчеркивал, что авторов гипотезы было как бы двое: он, Медведь, и его заместитель Дража, хотя последний к ней никакого отношения не имел, и даже, наоборот, порой высказывал сдержанное сомнение) подтвердилось. Что Вы можете по этому поводу сказать, уважаемый Дража?
Заместитель энергично задвигал бровями, переступил с ноги на ногу, мысленно прикидывая, что ему следует сказать по такому удивительному случаю, и ничего путного придумать не смог, кроме как одного вполне банального слова.
- Поздравляю.
- Назначайте на четырнадцать ноль-ноль научно-технический совет, моё выступление будет первым, приглашайте всех ведущих специалистов, — распорядился Медведь.
Заместитель собрался покинуть кабинет, но хозяин его остановил.
- Минутку-минутку, Дража, я думаю, что нашему открытию нужно придать широкую известность — это в интересах науки и народного хозяйства страны. Нужно срочно подготовить краткое, но убедительное сообщение для печати — журналисты нам должны помочь. Должны последовать и публикации в центральных технических журналах.
Дража сдвинул брови.
- А не рановато ли? Не лучше ли дождаться новых подтверждений?
Медведь улыбнулся и расправил плечи.
- Не рано, Дража, самое время. Кому и когда мешала информационная поддержка.
К четырнадцати ноль-ноль приглашённые стали сходиться в актовый зал. Он был предназначен для геологических споров, зачастую грозящих перерасти в рукопашные схватки, ибо никто кроме геологов столь пламенно и бескомпромиссно не способен любить свою, почти всегда отличную от других, точку зрения. Зал был велик, даже более того, как и замышлял Медведь, в некотором смысле величественен, с рядами, подобно шеренгам вымуштрованных солдат, импортных стульев с откидными сиденьями и откидными же полочками для записей. В нескольких шагах от первого ряда, сдвинутая не по центру, стояла матово-жёлтая с массивным вырезанным из дерева государственным гербом трибуна, вызывающая у каждого, занимающего на ней место, чувство уважения к себе и присутствующим. Сцена, где во время торжественных собраний за длинным столом размещался президиум, а по праздникам выступали участники самодеятельного кружка, была закрыта занавесом из красного бархата.
В летнее время, когда геологи бродили по тайге и тундре, лазили по горам, образно выражаясь, заглядывали в дырки буровых скважин, кабинеты, ранее набитые людьми, едва ли не сидящими друг на друге, пустели, тосковали по своим владельцам столы, скучали по ним стулья и пустые, свободные на время от образцов, полки-стеллажи. На лето в служебных помещениях оставались только «зубры», те, кому судьба уготовила объять необъятное, сложить факты, наблюдения, предположения и догадки в единое целое, в сложную конструкцию, глядя на которую те, кому положено командовать и распоряжаться, могли принять важные руководящие решения. На вид же этот народ, от которого подчас зависело, быть или не быть, вовсе не производил, во всяком случае с первого взгляда, впечатление каких-то титанов мысли. Экземпляры с головой Леонардо да Винчи попадались среди них не столь часто, как того хотелось бы, учитывая их вклад в сокровищницу науки. Но, что необходимо заметить, каждый из них, не обладая внешностью великого итальянца, был, тем не менее, индивидуумом, со своим особым мнением, способным защитить его не только словом, но, в крайних обстоятельствах, и кулаками. Индивидуум горд и независим, отчасти самовлюблён, но только отчасти, истинную цену себе он во всяком случае знает. Дискуссии между индивидуумами не зависят от места и времени — это непрекращающийся спор, где нет победителей и побеждённых, где каждый презирает чужую точку зрения и уважает до обожествления свою. Индивидуум равнодушен к комфорту, он его игнорирует, как правило, неряшливо одет, время от времени склонен к выпивке, мотивируя это необходимостью поддержать психологическую форму для борьбы с оппонентами. Естественно, что среди индивидуумов есть особы женского пола — они, и это уже правило, являются наиболее яркими носителями качеств этого не столь значительного по числу членов сообщества.
Собравшиеся, усевшиеся на первых рядах, не обращая никакого внимания на пристальные взгляды первопроходцев с портретов, висевших в простенках между окнами и подряд один к одному на стене, противоположной окнам, чесали языки в предположении темы, ради обсуждения которой их оторвали от любимой работы, строили догадки для чего и почему такая спешка. Медведь, как всегда, и это было его правилом, делать перед началом заседаний некоторую паузу, немного задерживался, полагая, что начальник, ожидающий в актовом зале подчинённых, по большому счёту случайный человек, попавший в начальственное кресло. Он ещё поднимался по лестнице со второго этажа, где располагался его кабинет, когда его заместитель Дража, экономя время для предстоящей дискуссии, предупредил присутствующих, чтобы они, пользуясь паузой, морально готовились к принятию важного решения.
Гром аплодисментов при появлении Медведя не раздался — в учреждении, им возглавляемом, такого ещё ни разу не случалось, и сторонний наблюдатель мог заключить, что демократические принципы среди подчинённых широко известного за полярным кругом начальника соблюдаются с надлежащим рвением. И это было вполне оправданно, ибо какой бы популярностью не пользовался Медведь в своём окружении, он всё-таки не шёл ни в какое сравнение с истинными сильными мира сего: министрами, секретарями областных комитетов партии, не говоря уже о таких гигантах, как секретари Центрального комитета. Медведь вошёл в зал просто, как первый среди равных, громко поздоровался со всеми и присел на свободный стул в первом ряду. Заместитель, бросив беглый взгляд на наручные часы, не теряя времени, тотчас пригласил его на трибуну Он неторопливым шагом проследовал к ней и начал свою речь с главного, не оставив и секунды на традиционное откашливание в кулак, взял, как это делал всегда, быка за рога, заговорил о сути, не вдаваясь в детали, закончив своё короткое, как сжатая пружина, выступление категорическим утверждением, что существование волновых колебаний в земной коре, ранее предсказанное рядом влиятельных исследователей, отныне можно считать доказанным фактом, и честь их подтверждения принадлежит сотруднику учреждения, в котором не покладая рук трудятся присутствующие в зале сотрудники не худшего геологического коллектива на планете. Криков «ура» по завершению его краткого выступления не последовало — это, также, как и аплодисменты, среди индивидуумов не одобрялось. Медведь некоторое время оставался на трибуне, ожидая вопросов, но они, к его удивлению, не последовали, однако взметнувшийся кверху лес рук желающих выступить, показал, что прения, причём бурные, непременно состоятся.
Заместитель Медведя Дража на совещаниях проявлял себя как опытный председатель. По слухам, он ещё с детства отличался талантом дирижирования, и якобы, пребывая ещё в юношеском возрасте, мыслил поступить в консерваторию, но по невыясненным причинам этого не состоялось. Дража, машинально пересчитывая головы, пристально всматривался в сидящих в зале, каждое мгновение готовый взмахнуть невидимой дирижёрской палочкой, но жест этот ему следовало сделать выверенным, так чтобы пар, по его наблюдениям накапливавшийся в котле индивидуумов, был выпущен в самом начале, и обсуждение пошло бы, как оно и было замыслено. Заместитель не спускал глаз с рыжеватого, упитанного, если не сказать больше — толстоватого молодого человека, круглолицего, с носом пипочкой и в очках, державшего поднятую руку не как все, вытянув ладонь к потолку, а согнутой крючком. На его сером джемпере даже от трибуны, а он сидел не в первом ряду, просматривалось чернильное пятно, а на лице читалась непоколебимая уверенность в превосходстве собственного интеллекта, далеко не безосновательная, поскольку спорить с ним, с человеком ко всему прочему весьма искушенному в точных науках и не с худшим образом подвешенным языком, для каждого решившегося на такой шаг означало пойти на риск сесть в лужу и прослыть если не дураком, то уж недоумком точно.
«С него и начнём, с этого индивидуума в квадрате», — мысленно заключил Дража, предоставляя курносому слово.
Молодой человек, с трудом протиснувшись между рядами стульев, неторопливо прошествовал по проходу, но трибуну проигнорировал, встав между нею и первым рядом сидящих, и начал своё выступление.
- Дорогие коллеги.
«Ишь как загибает», — отметил про себя заместитель Медведя.
- Дорогие коллеги, — повторил выступающий, слегка выставляя вперед левую ногу. — Вы только что услышали любопытнейшее сообщение. Оно настолько любопытно, что вполне может претендовать на сенсацию. Шутка ли сказать: оказывается, по твёрдой земной коре будто в жидкой среде, как например по морю, одна за одной прокатываются волны. Нам ни много ни мало сообщили, что наш коллега Блох лично их наблюдал, как бы катаясь на их гребнях, поднимаясь и опускаясь. И если это сообщение в самом деле поступило от нашего коллеги Блоха, и он из-за присущей ему рассеянности что-то там не перепутал, то я ему не завидую, потому что рано или поздно это окажется уткой, ему придётся посыпать голову пеплом и долго раскаиваться в своей поспешности, ибо он оказал медвежью услугу нашему уважаемому командующему.
Сказав последнее слово, выступающий покосился, дав всем понять, кого он имеет ввиду из сидящих на первом ряду, шумно вздохнул, демонстрируя искреннее сожаление, что ему довелось услышать из уст чрезвычайно им уважаемого руководителя столь нелепую информацию.
«Каков однако наглец», — мысленно прокомментировал услышанное Дража, в то время как лицо самого Медведя оставалось невозмутимым. А выступающий тем временем продолжил.
- Уважаемые коллеги, подчеркну одно: образованные люди должны понимать, что волны, подобные заявленным как существующие, не могут возникнуть в земной коре в силу её физического состояния.
Выступающий слегка наморщил лоб и привёл по памяти несколько сложных формул, которые, нанеси их на бумагу, могли занять четверть стандартного листа, пригвоздив этим самым потенциальных оппонентов к спинкам кресел.
«Да он потерял всякую меру», — скрипнул зубами слегка побледневший заместитель Медведя.
Вслед за индивидуумом в квадрате, не дожидаясь приглашения, слово взяла молодая рослая геологиня, с женскими формами, напоминающими половинки приличного школьного глобуса. Она вскочила будто подброшенная пружиной. Дража повёл рукой, приглашая её на трибуну, но она отмахнулась от приглашения как от назойливой мухи. Голос у неё был тонкий, переходящий в визг, а говорила она быстро, налегая на «гы», что выдавало её южное происхождение, слова летели из неё одно за другим как из пулемёта.
- Волны в земной коре. Да это чушь какая-то. Этот Блох путаник из путаников — ни одному слову нельзя доверять. Я только что листала его прошлогодний отчёт: там, товарищи, такое наворочено, такая на каждой странице несообразность — иначе как галиматьёй назвать нельзя. Я с нетерпением жду его возвращения, чтобы посмотреть в глаза.
От ярости женщина зашлась в крике, и председательствующий был вынужден её прервать, подняв кверху обе руки.
«И эта стерва туда же», — мысленно выругался заместитель Медведя, сделав на лице приятную улыбку.
Медведь сидел на своём месте, по его лицу бродили тени, но не один мускул не сделал даже намёка дрогнуть. Он слегка приподнялся и через плечо бросил взгляд в зал в ожидании выступления «старой гвардии». Первому из старогвардейцев слово предоставили Степанюку. Он, хоть и числился в рядах старой гвардии, но был далеко не стар, находился в том самом возрасте, когда задор и прыть молодости весьма плодотворно смешиваются с опытом и выдержкой пожившего человека, знающего цену окружающему миру. В меру высокий, грузноватый, но не грузный, с чеканным профилем, рождённый командовать пиратским бригом, но заброшенный капризом провидения в ХХ век, верный в товариществе и коварный в обращении с недругами, он, не торопясь, демонстрируя спокойствие, проследовал с удалённого ряда, поднялся на трибуну, заключив её в дружеские объятия, и заговорил весёлым, несколько развязным тоном.
- Начавший нашу дискуссию геолог объявил, что волновых колебаний в недрах нашей доброй планеты нет и быть их не может. — Степанюк прицелился пальцем на индивидуума в квадрате. — А я говорю: есть. Как я могу отрицать, если я сам их многократно наблюдал, и только мне, стыжусь в этом признаться, не хватило догадливости об этом объявить. Готов биться об заклад, что и сидящие в зале иной раз даже подпрыгивали подброшенные ими, но не придавали тому значения. Борис Леонидович, — выступающий почтительно кивнул в сторону сидящего в первом ряду Медведя, — первый понял что к чему, понял и дал нам сигнал, чтобы мы не зевали. И вот наш товарищ по профессии Толя Блох, внял совету и схватил одну из них, если хотите, за её гребень. Толя Блох сделал открытие, а некоторые из сидящихв зале вместо того, чтобы поаплодировать вытаскивают из-за пазухи запрятанный загодя грязный камень, — Степанюк бросил на индивидуума в квадрате полный театрального гнева взгляд, — и норовят его в счастливца метнуть. Мне это, откровенно говоря, не нравится, и я готов ему посоветовать: спрятать каменюку, а ещё лучше даже выкинуть, чтобы он ненароком не наделал беды ему самому.
Зал слушал Степанюка с одобрительным вниманием, среди присутствующих были и такие, которые в полном согласии с выступающим кивали головами и даже поднимали кверху большой палец.
За Степанюком к трибуне проследовал Белицкий, мужчина из тех, которые всегда молоды, имеют гладкое лицо в тридцать лет и не наживают морщин и в семьдесят, прирождённый оратор, за каждое слово которого, случись ему оказаться за океаном, платили бы как минимум доллар. Он был далеко не урод, но к числу писаных красавцев не принадлежал, презирал пиджаки, предпочитая им свободного покроя куртки со множеством карманов. Белицкий не взошёл на трибуну, не встал между нею и рядами кресел, он облокотился о её край и мягко улыбнулся. Зал отреагировал на улыбку весёлым оживлением.
- Хорошо тому, — начал он с некоторой задумчивостью на лице, глядя поверх голов сидящих, — кто помнит много формул. Он живёт без страха, потому что формула в нужный момент — это дубина, которой легко пробить любую голову. Это, друзья мои, очень опасное и надёжное оружие — махнул ею и вместо умного человека стоит дурак. А что бывает после? А после умному человеку приходится доказывать, что он, так сказать, совсем не рыжий. Этому человеку не позавидуешь. И поэтому кидаться формулами в аудитории — это запрещённый приём. Я уже не говорю о том, к месту ли они употреблены. Впопыхах, в спорном угаре, формулы можно перепутать, поставить в ложное положение и того, в кого вы её метнули, и себя: формула может вернуться к вам бумерангом, милейший.
Лицо милейшего ещё больше зардело. Выступающий со сдержанным пафосом продолжал убеждать аудиторию, что формулы, которые, по всей видимости, употреблены не к месту, никак не могут опровергнуть результаты наблюдений геолога Блоха, и это ясно даже ребёнку, знакомому с арифметикой. Про Белицого говорили, что при необходимости, а такая время от времени случалась, он мог без особого труда доказать, что белое есть чёрное и наоборот, приводя при этом такую аргументацию, что оппоненты разводили руками и сдавались на милость победителя.
Умников окружающие не любят везде, не любило их и большинство присутствующих в зале, а догадаться, в кого метнул стрелу выступающий, было совсем не трудно — индивидуум в квадрате стал красным, как варёный рак, а запотевшие вконец очки сделали его наполовину слепым.
За Белицким последовали выступления рядовых индивидуумов, и все они как один, в меру сил и возможностей, сплясали на костях индивидуума в квадрате. Заодно перепало и женщине с великолепными формами, которая, реагируя на выступления коллег, время от времени истерично взвизгивала, вскакивала с места и едва не переходила на брань, но каждый раз вежливо осаживалась председательствующим.
Общее мнение подвёл одетый в модные джинсы полуиндивидуум, по молодости лет ещё не достигший положения полного, но весьма к нему приблизившийся. Он употребил в своём выступлении новое, весьма ёмкое словечко, удачно пришедшееся к месту. Белёсый, худощавый, с торчащим вперёд подбородком, он назвал выступление индивидуума в квадрате контрпродуктивным, мешающим решительными шагами двигаться по пути прогресса. А пока он говорил, на одном из последних рядов дёргался, порываясь выступить, и каждый раз отменявший принятое решение мужчина в возрасте за сорок в квадратных роговых очках, с пушком на щеках, внешне чем-то напоминающий енота, кстати, и имеющий прозвище Енот. Он поднимал руку и тотчас её опускал, почёсывал щёку, запуская руку под серый пиджак, скрёб грудь и живот, но так и не решился выступить.
По окончанию совещания в протоколе научно-технического совета, как и следовало ожидать, подчёркивалась важность, высокое практическое значение факта, ранее подмеченного Медведем и блестяще подтверждённом при наблюдении в природных условиях старшим геологом Блохом.