глава 13.
- "Если человеку дать заряженный пистолет, никто не сможет точно сказать, что он с ним сделает."
- Нашими жизнями управляют бесы, - высказался Егор, когда они, наконец, уселись на ещё прохладные сиденья вагона электрички до Луги.
- Бесы управляют глупыми людьми. Мужчинам легче, достаточно найти умную женщину и вручить ей бразды правления, - Ларик осмотрела стаканчик мороженного и аккуратно вонзила в шоколадную обливку маленькие зубки. - Надо только понять и принять, что ты сам не в состоянии выбрать правильную дорогу к поставленной цели. У тебя есть цель, Егор?
- Не знаю. Говорят, смысл жизни должен быть. Причём, высокий, вдохновляющий, ведущий и зовущий. А почему? Почему нужно подчинять жизнь кем-то придуманной идее? Ведь человек не может придумать что-то оригинальное, миллиарды людей уже перебрали все возможные варианты, и большинство из них раскритиковано и признано недостойными высокого предназначения разума. Приходится выбирать из того, что есть. А если ничто из предложенного не нравится?
- Опять ты всё усложняешь. Меньше, чем на спасение мира ты не согласен. Миров на всех суперменов не хватит. Неужели нельзя выбрать нечто маленькое, уютное, своё, греющее сердце и не требующее миллионов денег? Хорошее большое складывается из маленьких частиц счастья. Ведь счастье не может быть абсолютным, громадным и всеобъемлющим, даже маленькие моменты раздвигают мир, пусть не надолго, но если их больше, чем чёрных дней, жизнь в общем можно считать удавшейся? Как тебе такая парадигма?
- Нормально. Но хочется стабильности. Хочется быть уверенным, что всё плохое временно и непрочно и непременно уйдёт, а получается наоборот.
- Если-бы было сплошное счастье, оно не было-бы счастьем. Непременно белая полоса сменяется чёрной. Конечно, хорошо, когда белые в два раза шире чёрных. Старайся! Когда люди видят, что ты упираешься, но направлен в сторону позитива, тебя понимают и идут навстречу, если ты в рай едешь не на чужих плечах...
Несмотря на будний день, вагон наполнялся, в основном за счёт пенсионеров и сумок. Что люди везли в этих мешках, рюкзаках, баулах и коробках, великая загадка. Дачный сезон набирал обороты, и контролёры потихоньку зверели.
Каждый день, каждый шаг, каждый вдох нашего существования - это маленький кусочек нашего цельного мира, красочный паззлик необходимости, имеющий своё, и только своё место и значение. И совершенно не важно, как зацепляется с остальными, окружающими его, какую форму и содержание, определяющие его назначение, имеет, время появления его в общей картине, распространение его влияния на общий смысл картины. Мы упорно создаём и вкладываем себя в эти атомы нашей жизни душу и мысли, присущие только нам. Как писатель поступает и живёт точно так-же. Не тот автор, который вторгается в реальную жизнь с грубыми ножницами своих амбиций, рвёт и кромсает живую ткань, и потом соединяет чужеродные куски толстыми и неуклюжими стежками произвольных сочетаний несовместимого материала, вылепливая не живого, пусть и монстроидального героя, но куклу, манекен, одетый в надуманные сочетания обстоятельств, эмоций и идей. А такой автор, который создаёт свой мир, живущий странной, не существующей в жизни природой желаний, надежд, устремлений. Противоречивая картина этой созданной реальности может быть недолговечной, изменчивой в силу возникновения всё новых знаний человечества о космосе и самих себя, но она, эта картина, держится на логике, которая скрепляет всю конструкцию, и мы видим её, только охватив возможно полнее все составляющие мгновения. И дело автора, чтобы связывающая сила логики помогала понять общий смысл созданной жизни. Не одного героя, но всего населения страны авторского воображения. Мы знаем миры, поражающие химерами и анабасисами мысли сочинителя, но охватив их, видим цельную картину живого мира, не имеющего аналогов с нашими, реальными жизнями. Миры Эдгара По, Густава Майринка, Амброза Бирса, Акутагавы Рюноске, Франца Кафки живут параллельными мирами, и мы заглядываем в них, движимые ужасом любопытства, желанием познания альтернативы, и умираем в творениях Сартра, Гоголя, Камю, или обретаем новое дыхание и светлое видение надежд в пространствах Грина, Метерлинка, Экзюпери. И без этих миров, проникающих в нашу жизнь робкими образами, осторожными, неуклюжими желаниями и попытками копирования, или вихрями новых идей и устремлений, наша испуганная реальность не была-бы такой многогранной, наполненной красками, манящей неизвестностью предоставленных вариантов. Это был-бы безальтернативный, запрограммированный, лишённый индивидуальности фиолетовый, выцветший штамп, не стоящий труда тиражирования, как не имеющий ни перспективы развития, ни смысла существования, ни влияния на живущих людей, мёртвый островок бытия неживой материи, только иллюстрирующий безысходность холостой инерции когда-то рождённой, но тут-же умершей жизни.
"...Старший же сын его был на поле; и возвращаясь, когда приблизился к дому, услышал пение и ликование; и, призвав одного из слуг, спросил: что это такое? Он сказал ему: брат твой пришел, и отец твой заколол откормленного теленка, потому что принял его здоровым. Он осердился и не хотел войти. Отец же его, выйдя, звал его..."*
Больше двух часов они сидели, как малые сии, и тихонько превращались в горячие плюшки, когда весь вагон наслаждался свежим, рвущимся в открытые форточки ветерком ; тётка, занимающая своими формами купе перед ними, при каждой попытке вызвать сочувствие и открыть доступ ветерку, начинала истерично рассуждать о негодяях и эгоистах, думающих только о своём счастье и не принимающих в расчёт её хилое здоровье, могущее от сквозняка умереть даже. На тётке была толстая, застёгнутая на все замки серая куртка, тётка потела и ела хычин, сдабривая свои здравоохранительные тирады вкусными ароматами... А они потели и тоскливо смотрели на проносящиеся пленеры. Все пытки чем-нибудь да заканчиваются, как и тётка, вышедшая в Мшинской. Заряженный пистолет выстрелить не успел. Вагон сразу освободился, Мшинская была дачной столицей, вышли многие, но парочке нужна была следующая остановка...
Весенняя вода с Луги ещё не ушла, делая её похожей на Волгу, или любую другую нормальную реку. Метрах в трёхстах от железнодорожного полотна, за зарослями кустов из воды торчали стены, кладкой и арками окон напоминающее о графе Монте-Кристо и острове Иф.
- Развалины форта Байярд, - восхитился Егор и закатил глаза. - Ренессанс, Бастилия, Марат... В ту сторону идём?
- В другую. А в том Байярде нет ничего романтичного, разве что убожество разрушения. Нормальные капиталисты сделали-бы здесь туристический рай! Когда вода спадает, здесь настоящая Амазонка. Разрушение.
- Разрушение чего?
- Всего. Культуры, памяти, истории. Государства. Мы, как та Венеция, тонет, но не признаётся. Но Венеция тонет красиво, красота спасёт её, я уверена.
- А нас? - мрачно спросил разочарованный Егор.
- Гильотина на Красной площади.
Они пошли вверх по изгибающейся дороге, впереди за деревьями вставали стеной пятиэтажек городские кварталы, справа и слева кривились заборчики, маскирующие огороды. У "минимаркета" Ларик остановилась :
- Надо что-то вкусненького племянникам взять. Сок, овощей, фруктов. Мяса на шашлыки.
-* Лук. XV, 24-28.