Антонина Кутаржевская
Отрывок из повести "Взгляд из прошлого, полный любви"
- А вот и мы! Потерял нас?
В комнату они вошли какие-то изменившиеся: явно взволнованные и немного смущенные.
- Что это с вами? Ушли из дома одни, а вернулись совсем другими.
- Дорогой отец, - торжественно начал Игорь, - позволь представить тебе Нору Юрьевну Буткевич.
- Буткевич? Вы решили пожениться?
- Не просто решили, а уже поженились, то есть расписались в загсе.
- Что-то я ничего не пойму. Или ты просто шутишь? Не могли же вы в самом деле пожениться за какие-то три часа. У вас ведь и речи об этом не было. Да и в загсе, наверное, надо ждать несколько месяцев.
- Допустим, не несколько, а один. И с какой стати мне так шутить? Папа, ты сколько лет мечтал о моей женитьбе, и вот, когда это сбылось, оказался к этому не готов?
- Напротив, втайне я очень хотел, чтобы Нюрочка стала твоей женой, а значит, моей дочерью. Но как-то все так быстро, просто не могу поверить. Может, все-таки разыгрываешь старика?
- Папа, когда я тебя обманывал? Просто я наконец-то нашел свою единственную. И что же, надо было спокойно отпустить ее неизвестно куда? Ты же знаешь, что я спортсмен, а спорт учит решения принимать быстро.
Я признался Анечке, что жизни без нее не представляю. Выяснив, что наши чувства взаимны, мы не смогли пройти мимо загса. Да, заявления подают заранее. Но бывают же исключения. Пришлось убедить сотрудницу, отзывчивую женщину, что расписаться нам необходимо срочно, что завтра я улетаю.
- Ты в самом деле улетаешь?
- Нет, конечно, - засмеялся Игорь. - Пришлось пойти на маленькую хитрость. Но мы ведь не двадцатилетние юнцы, у которых каждую неделю может быть новая любовь.
- Ну, если это действительно так, я очень рад за вас. Лучшую невестку трудно представить. Хотя, если честно, так и не могу пока поверить этому. Нюрочка, а ты что молчишь?
Взглянув на нее, он заметил слезы на глазах.
- Ты плачешь?
- Не обращайте внимания. Это от счастья. Я и сама пока не верю.
- Ну вот, - заворчал Игорь, - два Фомы неверующих. Поздно не верить, когда штамп в паспорте.
- Но, Игорь, подожди... Мне показалось, ты сказал - Нора Юрьевна? Или я ослышался?
- Да нет, все верно. Просто Анечка, простите, по привычке вылетело, Норочка не любит свое настоящее имя. А зря. Мне оно нравится.
- Мне тоже. Но у нас оно очень редкое. И я... знал одну Нору, очень давно. Тебе это имя дали просто так, или в память о ком-то?
- Норой звали мою бабушку. Она была немкой.
- Какое совпадение, - Станислав Иванович помолчал в растерянности.
- А что с ней сейчас, она жива?
- Ее нет в живых почти столько же, сколько мне лет. Так что я ее не знаю. Мама о ней никогда ничего не говорила, как и о других родных. Она вообще была закрытая, со мной, да, думаю, ни с кем, не откровенничала. Даже со своей старшей сестрой не общалась. Я со своей тетей познакомилась только на похоронах мамы. Она-то мне и рассказала все, что знала. Оказалось, у нашей семьи непростая история. Впрочем, у нас ли одних? К тому же есть какая-то тайна, раскрыть которую нам с тетей Мартой не удалось. Да и не удастся, наверное.
* * *
- И что же удалось узнать?
- Увы, не так много, но все же это лучше, чем ничего. Как сказала тетя Марта, она всю жизнь мечтала отыскать родных или хоть что-то узнать об их судьбе. Но даже открытие некогда секретных архивов мало что дало – найти нужные сведения очень сложно. Так что спасибо и за то, что удалось разыскать, другим и этого не дано. Многие не знают даже, кто их родители, не говоря о дедушках – бабушках. В общем, вот что рассказала мне тетя во время нашей единственной встречи в Ярославле.
Бабушка Нора совсем молоденькой приехала с родителями в Советский Союз из Германии в 1933 году. Была она их единственным, поздним ребенком. Старшие Беккеры нашли работу учителей в Поволжской республике. Одно время преподавали даже в летной школе под Саратовом, где наши обучали (на свою голову) будущих немецких летчиков – асов. Вы ведь, Станислав Иванович, помните, наверное, что тогда у СССР и Германии отношения были дружеские, даже военные учились друг у друга.
Последний раз все собрались вместе на 65-летие прадеда весной тридцать девятого. Вскоре Отто и Еву Беккеров куда-то выслали, и больше о них ничего не известно.
Нору, несмотря на юный возраст, сразу по приезде в Союз взяли переводчицей в Коминтерн. Там она вскоре познакомилась с будущим мужем, Стефаном Банецким. В 34-м у них родилась дочь Марта, через год – моя мама. Накануне встречи нового, 1941 года, когда в квартире уже стояла наряженная елка, ночью пришли за родителями.
Тетя Марта сказала, что с тех пор не переносила Новый год. Он каждый раз напоминал ужас той ночи, когда уводили отца с матерью. Больше им увидеться не пришлось. Однако в памяти их образы ничуть не померкли, хотя столько десятилетий прошло. Он – красивый брюнет атлетического сложения, она – невысокая, хрупкая, особенно в сравнении с мужем, с невероятно красивыми волосами, уложенными по тогдашней моде. Внешне совершенно разные, они удивительно подходили друг другу.
Только в 1991 году тете дали по ее просьбе дело отца. Из него видно, что с момента ареста он пожил только пять дней, умер от «сердечной недостаточности» в Лефортовской тюрьме НКВД.
У дочерей, отправленных в детдом, судьба складывалась по-разному. По словам тети, она по праву старшей вначале опекала сестру, заступалась за нее. Но та, едва подросла, быстро научилась давать отпор обидчикам, хотя была небольшого росточка и худенькая. Постепенно они отдалились друг от друга. Мама всегда была активисткой, стремилась быть первой. Тетя не могла понять, как та, решив вступить в пионеры, публично (тогда это практиковалось) отреклась от родителей – «врагов». Да еще ругала сестру, что отказалась сделать то же. И еще за то, что та почти нигде не участвовала, хотя прекрасно пела. Говорила Марте: «Будь у меня такой голос, я бы стала первой певицей».
А голос у тети и впрямь был на редкость красивый. Я все-таки не утерпела и попросила ее спеть что-нибудь. Она спела запомнившуюся с детства любимую песню отца, и мы обе обливались слезами. «Но почему вы, имея такой талант, не стали певицей, работали на заводе?» Тетя призналась, что очень хотела петь, но не могла преодолеть страх перед сценой с ее яркими огнями. Почему-то сразу вспоминался режущий глаза свет, включенный среди ночи во время обыска и ареста родителей. Воспитатели же считали, что она нарочно отказывается выступать, ругали ее, в то время как у младшей, напротив, все было хорошо – умела она ладить, с кем надо.
После седьмого класса тетю направили в училище, и пути сестер разошлись навсегда. Но закончить учебу не пришлось. Как-то на общей линейке, когда прославляли «отца народов», Марта буркнула: «Какой он отец, если нас всех родителей лишил». Кто-то передал. Дали девчонке за «контрреволюцию» восемь лет. Успела до XX съезда КПСС отсидеть пять лет.
Когда политических стали выпускать, решила пока остаться в Совгавани – немного подзаработать, а там уже если не в Москву, то поближе к ней перебраться. Уехала с Дальнего Востока через семь лет. Тогда в столице было более-менее свободно, штамп в паспорте о пяти годах особо никого не пугал, рабочие руки были нужны. Устроилась на автозавод, получила койку в общежитии. В свободное время занималась поисками: пыталась узнать, что стало с родными. Свою семью так и не завела, хотя предложения были, и не раз. Но что-то сердце никто не зацепил. Может, подсознательно сравнивала их с отцом?
* * *
- А что стало с бабушкой?
- О ней известно совсем немного. В Москву она вернулась только в 56-м. Жила какое-то время у младшей дочери, возможно, нянчилась со мной. Но вскоре, примерно через год, почему-то выбросилась из окна в подъезде дома, где мы жили. Забирать ее из морга мама отказалась. Обо всем этом тетя Марта узнала от бывшей нашей соседки по коммуналке.
Вот, собственно, и все, что смогла тетя узнать и рассказать мне.
Кстати, сестру свою она искала всю жизнь. Кое-как удалось найти единственную, еще с детства, подругу мамы. Но она наотрез отказалась дать наш ярославский адрес: мол, Галка запретила. И сообщила его лишь в 1991 году, когда мама умерла, и то потому только, что сама не могла поехать из-за болезни. Ну, и с расстройства немного разоткровенничалась, на кое-какие вопросы тети ответила.
Мама замуж вышла в 20 лет, когда училась в институте и была комсомольским секретарем факультета. Муж учился там же, но был старше, фронтовик. После замужества подруги общались реже, тем более что мама постоянно была занята. Причину внезапного разрыва с мужем Галка не сказала даже подруге. Неожиданно перевелась в Ярославль, уехала со мной, годовалой, на руках. Следом за ней из Москвы, бросив все, помчался ее давний воздыхатель, который любил и обожал ее безответно еще с детдома. Она наконец согласилась выйти за него замуж. Юрий Петрович удочерил меня, но я всегда остро ощущала, что родители меня не любят.
В общем, приезд тети стал для меня настоящим шоком, правда, очень радостным. Ведь я была уверена, что у нас вообще нет родных. Удивительно, но едва мы познакомились с тетей Мартой, сразу ощутили чувство родства и будто мы всю жизнь знакомы.
Пожили мы с ней в Ярославле несколько дней. Хотя Юрию Петровичу наша поддержка была не нужна, он всю жизнь любил одну маму и никого кроме нее вокруг не видел. Не зря и ушел почти следом за ней.
Мы с тетей, будто пытаясь наверстать упущенное, разговаривали целыми днями и не могли наговориться. То, что Юрию Петровичу я не родная дочь, меня не очень удивило. Но кто мой настоящий отец, как его зовут, что с ним случилось, так и осталось секретом. Когда мы разъезжались с тетей по домам, она обещала выведать это у маминой подруги. Но не успела. То ли в дороге простудилась, то ли воспоминания о прошлом расстроили, но она вскоре умерла. Хотя мы расставались в надежде, что будем переписываться и еще встретимся…
Тетю, естественно, интересовало, как сложилась судьба младшей сестры после их расставания в детдоме. Мама всю жизнь проработала на общественных должностях: в комсомоле, потом в горкоме партии. Перестройка и запрет КПСС стали для нее ударом. Она до мозга костей была коммунисткой.
Но мы с ней не были близки, она всегда держала меня на расстоянии. Отчим и вовсе был ко мне равнодушен. Так что семьи, как таковой, у меня не было. Куда ближе была мне пожилая соседка, Анеля Максимовна. Жила она одиноко, преподавала в институте. Я и уроки часто учила у нее. Благодаря ей полюбила физику, выбрала профессию. Кто же знал, что вскоре мои знания окажутся бесполезными. В общем, вот так и грелись мы друг возле друга, две одинокие души. Духовное родство, как видите, бывает крепче родственных связей.
Нора улыбнулась.
- А знаете, как назвали мою маму при рождении ее родители? Гертой, вернее, Гертрудой. Ох и бесило ее это имя еще в детдоме, как вспоминала тетя. Она стала требовать, чтобы звали ее Галкой, а потом уже и официально в паспорте записала себя Галиной Степановной.
Игорь, внимательно слушавший рассказ жены, сдержанно произнес:
- Да-а, в любой семье, наверное, какую ни возьми, есть свои тайны и трагедии. Интересно, Нора, а ты похожа на свою бабушку?
- Не знаю… может быть. Да вы сами сейчас увидите.
Она очень быстро вернулась с маленьким пожелтевшим фото. Даже на нем было видно, что женщина очень красива: одухотворенное лицо с лучистыми глазами, обрамленное пышными светлыми волосами.
- Да это же ты! – едва взглянув, воскликнул Игорь. – Папа, посмотри – одно лицо!
- Дай-ка мне очки. – Станислав Иванович, лицо которого и до того было очень бледным и напряженным, увидев фото, просто посерел. Он даже закрыл глаза: - Не может быть… не может быть… - Рука с фотографией бессильно опустилась на одеяло.
- Папа, что с тобой? – наконец-то обратив внимание на необычное состояние отца, заволновался Игорь. – Тебе плохо?
Однако тот, прикрыв глаза, покачал головой, но не говорил ни слова в ответ на вопросы встревоженных сына и невестки.
- Сейчас, сейчас, - наконец произнес он слабым голосом, - погодите немного. Мне надо прийти в себя.
* * *
Всерьез встревоженные состоянием отца, Игорь и Нора решили вызвать «скорую», но Станислав Иванович запретил:
- Не надо никого вызывать.
- Папа, но тебе же плохо!
- Плохо. Но медицина здесь не помощник. Душевные раны даже время не всегда лечит, а врачи – тем более.
- Но чем-то тебе можно помочь?
- Ничем. За свои грехи и ошибки каждый платит сам. Да вы успокойтесь, чувствую я себя не хуже обычного. Идите покушайте, а то вы сегодня весь день на ногах. Голодные, поди.
(В полном объёме повесть можно прочитать на странице Анны Кутаржевской:http://www.proza.ru/2012/05/03/598)