Конфликт с Иваном Ивановичем был уже забыт. Не до мелочных разборок, когда навалилось столько забот.
Третий курс – это вам не первый, слегка разбавивший школьные общеобразовательные предметы специальными – латынью, анатомией, микробиологией и физиологией, да патанатомией. Второй курс – это уже начало серьезной подготовки специалистов. Здесь уже преподавали врачи разных больниц. И каждый считал свой предмет самым важным и главным, а потому вызваных к доске гоняли по изучаемому материалу вдоль и поперек. Как и на практике. Кстати, и практика на втором курсе это вам не экскурсия в анатомичку на вскрытие или санитарская уборка палат, или ознакомление с видом размножения разных штаммов микробов в чашках Петри в микробиологической лаборатории. Теперь мы уже были допущены к выполнению назначений врача, правда, пока под присмотром опытных медсестер. Как будущие акушерки, завели дневники, куда дежурный врач ставил свою подпись, подтверждая, что ты наблюдал или принимал посильное участие в принимаемых родах. Уже не помню точную цифру, но число таких заверенных записей к окончанию обучения должно было быть очень большим, чтобы быть допущенным к госэкзаменам. Кроме дневной практики в больницах и в роддоме, мы стали дежурить в роддоме по ночам.
Представьте себе 16-летних девочек, которые утром бежали на практику в больницу, из больницы - на занятия, которые заканчивались в 20-30, с занятий – на ночное дежурство, с дежурства снова на практику, с практики – на занятия и только потом (почти через двое суток!) домой. Конечно, после ночного дежурства в роддоме, где в то время принимали до 30 родов в сутки, голова была в тумане. И мы договорились, что староста подаёт на стол преподавателей список дежуривших, чтобы их в этот день не вызывали. Преподаватели отнеслись к этому с пониманием. Все, кроме Белкина Виктора Ивановича, преподавателя инфекционных болезней.
Увидев этот список, он взял его, некоторое время изучал и вдруг назвал первую фамилию из этого списка:
- Беляева!
- Что, Виктор Иванович? – встала из-за последней парты наша первая красавица Татьяна.
- К доске!
- Я же дежурила ночью!
- Ну и что! К доске!
- Не пойду!
- Два!
- Ну и пожалуйста!
Класс замер. Все поняли: шло открытое наступление на наши права, перечеркивались договоренности с руководством училища. А главное, как отвечать после дежурства, когда от бессонницы в голове все перепутывается. Татьянин пример показал, что уступать нельзя. А Белкин продолжал вызывать по списку и на отказ отвечать, потому что дежурила, ставил двойку и приговаривал
- Ну и что! Я тоже учился. Нам никто поблажек не делал.
Список подходил к концу и в журнале группы, где до этого и троек-то почти не было, росло количество самых разгильдяистых двоек! Вот тут Лёля, которой не было в списке, и ей-то уж двойка не грозила, не выдержала и громко, на весь класс произнесла:
- Какое удовольствие унижать тех, кто не может дать сдачи!
- Нам никто поблажек не делал, когда я учился.
- Видно, как Вы учились – до 28 лет еще нет врачебного стажа?
- Вон из класса!
- Пожалуйста! – и гордо вышла за дверь.
Для неё оценка 4 была ЧП. Поэтому, понимая, что вызывать и спрашивать её теперь будут с удвоенным пристрастием, она выучила всю тему, несколько раз повторила предыдущие, но отвечать не пришлось. На следующий урок инфекционных дверь приоткрылась и появившийся на пороге Белкин спросил:
- Мне уйти или ты выйдешь?
- Конечно, я уйду, - и вышла за дверь.
В пустом коридоре никого не было. Она могла бы зайти в любимую библиотеку, но опасалась, что библиотекарь Вера Климентьевна сообщит преподавателям об этом конфликте.
Так продолжалось две или три недели. Приближалось время начала практики в инфекционной больнице, и Лёля с ужасом думала, что если Белкин её не пустит и на практику, то к госэкзаменам её не допустят. И тут её увидела Алина Николаевна, учительница русского языка и литературы, любимая всем училищем:
- Лёля, ты почему не на уроке?
- Белкин выгнал, я ему нагрубила.
Алина Николаевна укоризненно покачала головой и прошла в учительскую. Через несколько минут в коридор вышел новый директор Геннадий Иванович Печерский и задал тот же вопрос. Но не удовлетворился кратким ответом, а потребовал рассказать подробно, с самого начала. Выслушав, взял за руку и ввел в класс на урок Белкина:
- Виктор Иванович, прошу Вас вызвать её и спросить со всей строгостью, - и сел в заднем ряду слушать.
Текущую тему Лёля, конечно, выучила и ответила прекрасно. Но с двух сторон, от Белкина и от Печерского, посыпались дополнительные вопросы, на которые она отвечала, почти не задумываясь. И, наконец, допустила неточность. Это позволило поставить ей не 5, а 4. С тех пор Белкин, вызывая её, гонял по пройденному материалу до тех пор, пока не находилась возможность сказать: «Критиковать других, конечно, легче, чем самой выучить!» - и удовлетворенно ставил 4.
На практике он её будто не замечал. Но вот однажды поставил задачу перед нами – определить, с каким диагнозом госпитализирован больной. Все приступили к сбору анамнеза и осмотру больных, закрепленных за каждым и предупрежденных, чтобы ни в коем случае не сообщали нам своего диагноза. Но 10-летний мальчик, доставшийся Лёле, сразу сообщил ей, что его лечат от дизентерии. Однако, Лёля определила, что у мальчика еще и гельминтоз. Когда подошла её очередь отчитаться о результатах осмотра, она честно призналась, что диагноз больной ей сообщил и что симптоматика дизентерии классическая, в этом нет сомнений. Но вот еще у мальчика гельминтоз, вероятнее всего аскаридоз. Белкин, в предвкушении её неудачи потребовал принести результат взятых вчера анализов. Когда же увидел, что она оказалась права, не только не огорчился, но даже улыбнулся: «Вот это молодец!» С этого дня у неё вновь появились пятерки по его предмету.
Наконец, подошло время экзамена. Мы, как всегда готовились вместе: одна рассказывает один билет, а другая её дополняет, потом наоборот. За два дня мы повторили весь материал курса: занимались-то обе весь год добросовестно. С легким сердцем пришли на консультацию. Прослушали ответы Белкина на задаваемые вопросы и убедились, что знаем материал твердо. Мы с Лёлей на консультации сели на заднюю парту, чтобы не нарваться в очередной раз на какую-нибудь неприятность. Консультация закончилась и Белкина окружили те, кто не успел задать свои вопросы. Мы поднялись, чтобы уйти. И вдруг Белкин через головы окруживших его вытянул указующий перст в сторону Лёли и произнёс: « А с тебя, Лёля, я на уроках семь шкур снимал, на экзамене все десять сдеру!» Лёля вдруг побледнела и жалобно сказала: «Знаешь, я ничего не знаю, ни одной инфекционной болезни». Я засмеялась, думая, что она шутит, но посмотрела на неё и осеклась. В её глазах была не просто паника, а непередаваемый ужас. Мы вышли из училища и пошли в круглый скверик. Я пыталась её успокоить, напомнить то одну, то другую тему, но она каждый раз отвечала: «Впервые слышу».
Потом решительно встала и сказала: «Еще есть ночь, я выучу». И мы разошлись на свои остановки.
Наутро Лёля не пришла к началу экзамена. Я в тревоге ожидала, что она вот-вот подойдет, а её всё не было. Наконец, осталась в аудитории последняя студентка Щепетина Валя. Я была в панике: ответит Валя – и экзаменационную ведомость закроют! А как же Лёля? Но вот она прибежала, запыхавшись и на мой вопрос: «Ну, как дела?» - ответила: «Всё так же, ничего не знаю, как будто никогда не учила. Весь учебник прочла, но ничего не помню».
О том, как она сдавала экзамен, рассказала Валя.
- Лёля подошла к столу, взяла билет, прочла его и попросила разрешения взять другой, т.к. она этого билета не знает совершенно. Белкин сказал, что если она возьмет другой билет, то он будет вынужден поставить ей оценку три. Лёля настаивала, но Белкин не поддавался и строго отправил её за парту готовиться к ответу. На Лёлю было жалко смотреть. Я никогда не видела её такой растерянной и жалкой. И вдруг она заплакала, приговаривая:
- Я же ничего не знаю, дайте другой билет!
- Щепетина, принеси этой истеричке воды.
Я принесла ей воду. Пока она пила, я увидела, что первый вопрос – возвратный тиф. Подсказала:
- Что, ты не помнишь спирохету Обермейера?
Она вдруг вытерла глаза, посмотрела на меня совершенно осмысленно, прочла остальные вопросы и своим обычным уверенным голосом спросила:
-Можно отвечать?
Девочки, она отвечала на все вопросы без запинки, да так, что у Белкина не возникло по ним ни одного дополнительного вопроса. Зато он задал не меньше десяти вопросов по другим темам, и на все она отвечала классно. Почему она притворялась, что ничего не знает? Но самое смешное, что она даже зачетку забыла на экзамен. Теперь ей придется ехать к Белкину в инфекционную больницу.
Когда Лёля приехала с зачеткой за отметкой, Белкин встретил её возгласом:
- А-а! Вот и Рёва-корова явилась! Давай твою зачетку! – и поставил ей аккуратную итоговую пятерку.
С тех пор на первомайских и ноябрьских демонстрациях, когда на площади Карла Маркса собиралась колонна медиков со всего города, при появлении Лёли на всю площадь гремело приветствие Белкина:
-Привет, Рёва-корова!!!
Прошло более полувека, а я все возвращаюсь к этим двум историям. Принято считать подростковый и раннеюношеский возраст непредсказуемым в поступках, взбалмошным, неудобным для окружающих. А каким ещё он может быть, если идет становление личности: выработка жизненного кредо, усвоение правил общения с окружающими, формирование характера, и пока еще только начало накопления всяческого опыта?
Как важно в этот период встретить понимающих учителей, родителей, которые стремятся не одернуть, а понять и подвести к правильному выводу в оценке своего поступка. Вот и Лёля с большой благодарностью всегда отзывалась и об Иване Ивановиче, и о Викторе Ивановиче, неизменно добавляя: "Хорошие у нас были учителя, душевные, понимающие, настоящие УЧИТЕЛЯ".