Зимние сапоги

Валерий Чичкань
Как и всякая женщина, Верка мечтала о красивой обуви. Мужчины, странные существа, оценку женской красоты начинают с ног. От этого ей часто приходилось краснеть. Не знала, куда прятать свои ноги от этих взглядов. Хотя скрывать ей надо было не ноги, а обувь на них. Как раз ноги у нее были стройные и красивые…

Покинув территорию завода, Верка стояла у проходной и наблюдала, как от заводских ворот отъезжали лимузины. «Хоть бы кто научил меня воровать», – подумала она, глядя на их сверкающий глянец.

Проходная упиралась в здание заводоуправления под прямым углом и выглядела двухэтажным бараком. Завод был знаменит на всю страну и на все зарубежье. Но это было давно. А сейчас, оставаясь госпредприятием, захирел и только и делал, что вытягивал деньги из бюджета. Рабочим предприятие зарплату исправно задерживало.

Осторожно ступая изношенными ботинками по разбитому тротуару, Верка направилась домой, хотя идти туда не хотелось.  Дома ждала безрадостная картина. Поднявшись на свой этаж, она увидела, что дверь в квартиру напротив приотворена и оттуда тянуло табаком и алкоголем. Услышав голос мужа, Верка заглянула в комнату к соседу.

За столом сидели двое – Палыч, сосед, и Николай, Веркин муж.

– Верунчик, Верунчик, – повторял Николай, поднимаясь из-за стола, – вот, Палыч пригласил.

Его широкое лицо улыбалось, а в зеленых глазах застыла вина собаки, не справившейся с заданием хозяина.

Щуплый пенсионер Палыч не пошевелился. Он сидел за столом, обхватив седую голову руками и уставившись в тарелку с окурками. После смерти жены Палыч часто заглядывал в бутылку.

– Просит у меня Николай одолжить тебе денег на обувь, – перевел он взгляд на стоптанные Веркины ботинки. –  Так что, держи, – и протянул Верке купюры, – купи себе красивые сапоги. А что? Заслужила! И чем мы хуже других?

Он никогда не забывал, как Верка ухаживала за его умиравшей женой.

– Долг Николай обещал отдать, – устраивается грузчиком на рынке.

– Отдаст, если пить не будет, – сказала Верка, прикидывая, куда спрятать деньги до утра.
Был грех за Николаем, – пил он горькую. После загула не знал, куда прятать глаза от жены. А удержаться не мог. Пьяный жаловался, что никто его не понимает, а на другой день божился с похмелья, что пить бросит.

«Чудной день», – подумала Верка, отправляясь на кухню варить борщ. 

Верка была привлекательной женщиной. Слегка удлиненное лицо ее с нежным овалом притягивало внимание мужчин. Ее образ оставлял зацепку в их душе, когда случалось заглядывать им в ее широко поставленные глаза. Чудился им в их синеве озорной призыв. И оттого, что два мужика, пусть и подвыпившие, увидели в ней сейчас женщину, а не кухарку и прачку, на сердце у нее потеплело. Было это отдушиной в ее нелегкой жизни с частым безденежьем и многим другим.

Видела Верка себя сейчас в замшевых сапогах итальянского производства. Непременно итальянского. Спать в детстве она ложилась с книжкой «Приключения Чиполлино» под подушкой. И думала, что в Италии круглый год лето. Повзрослев, уже знала, что там бывает и зима. А раз так, то должны там изготавливать не только красивую летнюю обувь, но и лучшие в мире зимние сапоги. А еще представилось ей, как будет она их примерять. И советоваться с продавщицами. И те услужливо принесут ей то одну, то другую пару, пока не найдут ту, что она искала. И как все вместе будут они радоваться, что эта – как раз впору и лучше уже не найти.

В шлепанцах на босу ногу в кухню влетела Юлька.

– Опять постный борщ? – скривилась она.

Верка глянула на дочь, окинув взглядом ее платье.

– Как это ты до сих пор не в ночной рубашке? – спросила она, отдавая ей кухонный нож.

Юлька могла днями валяться на диване со смартфоном в руках. Называлось это у нее подготовкой к вступительным экзаменам в университет.
– Давай, помогай. Вдвоем быстрее управимся, – сказала Верка, – да надень фартук, – платье-то новое.

В кухню заглянул Николай.

– Я говорю Палычу, что борщом запахло, – с надеждой произнес он.

Юлька напряглась. Губы ее сжались, и в синих глазах застыла неприязнь.

– Посидел бы еще у Палыча, –  сказала Верка. – Борщ будет готов через час, тогда и приходите обедать.

– Мама, ну не лежит у меня душа к нему, – обняла мать Юлька.

– Душа у тебя лежит к ухажерам. И являться домой ты стала далеко за полночь почти каждый день.

– Трудно выбрать хорошего спутника жизни.

– Ну-ну. Не от спутника ли смартфон, а теперь еще и платье? –  спросила Верка.

– Виделась как-то с отцом, –  перевела разговор Юлька. – Он болен. И жить ему негде.

– Ты еще в дом его приведи.

– По закону ему положена здесь комната.

– «По закону», – передразнила Верка. – А что бросил он тебя маленькой, – это по закону? И два мужика окажутся в одной квартире – это тоже по закону? От одного у меня дочь, а от другого – сын, – задергалась губа у Верки.

Юлька с досадой отодвинула ногой кота. Мясом на кухне не пахло, и кот проявлял беспокойство.

– Я, что ли, виновата, что ты привела в дом Николая? – заявила она.

– Ну, да! Мне надо было всю жизнь ждать твоего отца.

– Может, и надо было. Звонил он мне сегодня. Лежит в онкоотделении. Палата №3. Завтра его выписывают. И жить ему негде, – снова повторила Юлька.

Верка от удивления едва не выронила тарелку с нарезанными овощами.

– Что ты на меня так смотришь? Да по мне, хоть никто из них тут не живи, – повысила голос Юлька.

– В палате №6 ему надо лежать. Да и нам тоже, – тихо сказала Верка.

Юлька с удивлением посмотрела на мать.

– Но, кроме нас, у него никого нет, –  произнесла она.

На пороге кухни опять появился Николай.

– Забыл сигареты, – сказал он растерянно, и было видно, что разговор слышал.

Ночью во сне Верка павой проходила по двору в новых сапогах. И у Зинки, соседки и сплетницы, округлялись глаза. Потом сапоги исчезали, и всплывала палата №3, где она никогда не бывала, и незабытое лицо, хотя давно пора было его забыть. Все это чередовалось, а потом вдруг начинало мелькать, как в калейдоскопе, без всякой последовательности. Проснулась она с улыбкой. Последняя фаза ее сна была заполнена новыми сапогами. Утром, прихватив деньги, спрятанные в книжном шкафу, Верка отправилась в бутик под названием «Милан».

… Запоздалое утро набирало силу, и лучи солнца осветили землю. Природа заиграла красками, – теми, что радуют сердце. И мир уже не казался таким мрачным и беспросветным. Видя эту картину, Верка боялась только одного, – как бы улыбка на ее лице и эта осенняя красота не исчезли с первым дуновением холодов.

Она и сама не понимала, как очутилась в онкоотделении вместо бутика с итальянской обувью. Коридор, вдоль которого располагались больничные палаты, тянулся бесконечно долго. Здесь прохаживалось множество больных. Палата №3 находилась в самом его конце. Почти все больные лечились в этом отделении не раз, и глаза у них были потухшие. От жизни они уже ничего хорошего не ждали и давно потеряли веру в бодрые слова родных и врачей. Они хотели только одного, чтобы в последний час рядом с ними были любящие их люди.

Добравшись до палаты №3, Верка увидела тоскливую бездну в глазах бывшего мужа…

– А где новые сапоги? – спросил Палыч у Верки, переступившей порог его комнаты. От удивления он привстал из-за стола, отодвигая початую бутылку водки в сторону Николая. Взглядом он будто старался проникнуть дальше старой обуви на Веркиных ногах. Будто там, за ее спиной, и должна была находиться великолепная пара новых сапог. Но там стоял изможденный, сгорбленный мужчина. И было видно, что стоять ему тяжело и что держится он из последних сил.

– Да вот, срочно понадобилось лекарство, – только и ответила Верка.

Побледневший Николай поднялся из-за стола.

– Пойдем, браток, – проговорил он, поддерживая больного под локоть, – сейчас мы накормим тебя, соорудим тебе постель, отдохнешь, и дела твои пойдут на лад.

… «Деньги Палычу отдам: недаром же Николай и Юлька работать стали. А там и заболевшего вытащим из бездны, – размышляла Верка, покинув в очередной раз территорию завода. – Вот уж правду говорят, что не было бы счастья, так несчастье помогло. Николай все время трезвый. И за больным ухаживает, и сыну с уроками помогает. Да и Юлька по-доброму смотреть на него стала. Господи! Хоть бы кто не сглазил. Много ли мне надо. Да, не забыть бы ботинки сдать в ремонт. Зима на носу».

Стояла она у березы недалеко от заводской проходной. Сто раз, а может и тысячу, проходила мимо этой березы, не замечая ее. А тут открылась та ей во всей красе. С каждой минутой все больше краснея от заходившего солнца, притягивала она Верку к себе. За березой раскрывался горизонт с алой полосой над ним. А осенний вечер удивлял тишиной. Не той тишиной, когда не слышно ни звука, но той, что падает с неба на землю. Верка замерла. Жила она уже в другом измерении. И были в ее душе сейчас только золотистая береза да затянутый багрянцем закат.