Подлинная история падения. Глава 3

Дмитрий Благов
  На мое счастье мне удалось получить двухнедельный отпуск по состоянию здоровья, которое, как известно, складывается из трех факторов: физического, социального и психического благополучия. И в  моем случае первые два пункта находились в полном порядке, в отличие от третьего. Мне повезло, что моя начальница оказалась не только строгой и пунктуальной, чего несомненно требовала ее должность, но так же чуткой и внимательной к проблемам и трудностям ее подопечных, особенно если те были на хорошем счету и ни разу не были замечены в недобросовестном отношении к своим обязанностям. Объяснив по телефону все со мной произошедшее в утренней пробке, вместо упреков и нареканий в адрес моей излишней впечатлительности мне было разрешено посетить специалиста по эмоциональным и психическим травмам, и в случае его положительного решения, отправиться на больничный. Конечно, для большого города стресс и усталость – это два вечных спутника, которые с годами подобно деревьям пускают свои цепкие корни все глубже и глубже в естество своих жителей. Так называемая неизменная плата за успех и достаток. Да и во многих крупных компаниях и международных корпорациях проповедуется идея лидерства и чрезмерной производительности. Больше встреч, больше договоров и соглашений, больше выгодных контрактов и продаж. Все во имя золотого тельца и роста экономических показателей, ценою сил и стараний, времени и здоровья, положенных на его алтарь миллионами работников, которые вечером, возвращаясь по домам, вместо успеха и славы копят лишь загнанность и раздражительность. К моей безмерной радости наш тесный и далекий от финансовых баталий коллектив был нацелен не только на вечно правого клиента, но и на работника, олицетворяющего собой не только безликую единицу, которую в случае чего можно с легкостью заменить, но так же простого человека, имевшего, между прочим, тоже свои права. В общем, меня переполняло чувство благодарности и гордости за главу нашего музея. Побольше бы таких людей – думала я – и может быть мир станет чуточку добрее.
   В тот момент, когда начали сгущаться сумерки, и улицы стали загораться миллионами огней, неоновых вывесок и вездесущих рекламных плакатов, заполнивших все перекрестки от самого центра до окраин. Я пребывала в потерянном состоянии апатичной фрустрации, очень схожее с тем, что испытывает человек, погруженный в транс или гипноз. И лишь вечерние занятия в спортивном клубе позволили разорвать закольцованные мысли, центром которых стала погибшая девушка, как две капли воды похожая на меня. Безусловно, физические упражнения освобождают разум, разгружают его от излишнего напряжения и тревоги, трансформируя эмоциональную накаленность в значительно более приемлемую физическую усталость. Жаль только, что они не способны полностью избавить нас от навязчивых мыслей и неотступных воспоминаний, которые преследуют словно хорошо натасканные гончие, не знающие ни сна, ни усталости. Когда я вышла из спортзала на улице уже окончательно стемнело. Ночь пыталась заявить о своих правах, заполнив бесчисленные переулки и тупики, улочки и пустыри не в силах бороться с жилыми массивами и сияющими широкими проспектами и прочими нагромождениями искусственного света, возведенными людьми. В старинные времена, человечество ограждало себя от ночной мглы весьма скромными методами, будь то керосиновая лампа, свеча или уличные факелы. В современном мире же темнота внешняя была укрощена, но подобно древнему и могучему божеству, не знающему ни поражений, ни смерти, она нашла себе новое пристанище, непосредственно в душах людских. Этот мрак мог быть ослеплен только истинным светом Веры, светом, заметно потускневшим за века страданий, войн и жестокости, творившихся на земле. Ах, как бы мне помог хоть крохотный лучик этого божественного сияния, развеял бы сомнения и вопросы, отогнал бы эту тень, заглянувшую в меня среди белого дня и вцепившуюся в сердце. Но, к величайшему сожалению я не была не то что набожной и религиозной, но напротив невероятно далекой от каких-либо духовных традиций. Не верила я в покровительство свыше, в силу своего воспитания или собственных убеждений – это вопрос другой. Так уж случилось, что на протяжении семидесяти лет в моей стране религия была под запретом. Хорошо это или плохо, верно или нет, об этом я спорить не буду, иначе это займет слишком много времени, и я не успею поведать свою историю. Вместо ритуала исповеди моим храмом и моим спасением была музыка. В ней я находила утешение и радость, силы и слезы, вдохновение и успокоение. Достаточно было нажать на кнопку с двумя изогнутыми линиями и плеер, мой верный спутник везде и всюду, начинал проигрывать одну из моих любимых песен, экранируя меня от шумного и метущегося мира. Но сегодня не помогло и это. Увиденное или привидевшееся, на тот момент я не смогла быть уверенной в ответе на вопрос: «что же это было?» не отпускало и преследовало меня. Воспоминания не покидали моей памяти, а напротив, въедались в нее подобно агрессивной кислоте, попавшей на податливый металл. В сочетании с трэком, игравшем в наушниках картинки памяти преобразовывались в какой-то странный и пугающий видеоклип в стиле арт-хаус. Подобный эффект был мне крайне неприятен. Я пробовала менять композиции, выставляла громкость на максимум, выбирала случайный порядок воспроизведения, но, увы, мои излюбленные приемы не помогали. В моем внутреннем храме гармонии и мелодичности поселились тени тревоги, словно предвестники грядущего и неизбежного. Тогда меня осенила простая, и как мне показалась весьма обнадеживающая идея. Поделиться переживаниями и эмоциями с лучшей подругой, договорившись встретиться в нашей любимой кофейне. Я решила выложить все, как есть, дабы иметь возможность взглянуть на пережитый опыт со стороны, услышать совет человека, мнению которого я доверяла много лет. Встреча была назначена на восемь часов вечера. Идеальное время для душевной беседы. Заботы дня уже позади, а вечерняя усталость еще не укладывает на лопатки. Место тоже располагающее к тому, чтобы открыть душу и сбросить тяжкий груз сомнения и непонимания. Дело в том, что я так и не смогла найти для себя объяснению, случившемуся на утреннем шоссе. Весь тот день, что же это было? Игра воображения, совпадение в котором сошлись все возможные и невозможные случайности, дорожно-транспортное происшествие, которое возымело слишком сильное воздействие на меня?  Что пожаловало ко мне в жизнь: откровение, предупреждение или проклятие? Не смотря на то, что подобных инцидентов со мной раньше не приключалось, я чувствовала, что это событие будет иметь власть изменить что-либо кардинально и, не будет нуждаться в моем разрешении. Что я могла ответить для себя по этому поводу? К половине седьмого, когда я выходила из дома, моим ответом было – не знаю. И я действительно не представляла, что и думать. То, что я видела, из памяти не сотрешь. Во всех деталях и красках я вновь вижу себя, свое безжизненное тело рядом с двумя искореженными автомобилями. У меня нет причин и оснований не доверять своим глазам. Но у меня появились сомнения на счет того, стоит ли так всецело доверять своему разуму? Вдруг он дал сбой или решил сыграть со мной злую шутку, выдав иллюзорное за действительное? Я ведь чисто физически не могла быть в двух местах одновременно, да еще и в двух, совершенно различных состояниях. Живой и невредимой в своей машине и мертвой и холодной на том асфальте. Так не бывает, не может быть, не должно быть. Это противоречит здравому смыслу, отказывается быть проанализированным и напрочь не лезет на полку с надписью «воспоминания». Практически все свободное время было занято размышлениями над загадкой этого необъяснимого происшествия. Мысль о мертвой девушке, как две капли воды похожей на меня саму стала моей вездесущей преследовательницей. Если поначалу картина аварии воспринималась исключительно как сюрреалистичный кошмар, то уже к вечеру первого дня от судьбоносной даты стали назойливо возникать из подсознания всевозможные детали. Нюансы и фрагменты, которые навряд ли возможно запомнить за один мимолетный поворот головы. Ореховые четки с кисточками на кончиках, висевшие на зеркале заднего вида в уничтоженной легковушке. Нелепая пятнистая окраска кожи салона, напоминавшая своим видом какое-то экзотическое животное. Вывернутый и погнутый руль в обмотке из резины для удобства вождения. Наклейка на стекле в красно-белом треугольнике, оповещавшая о том, что управляет данным транспортным средством ни кто иная, а ведьма. Да-да, я не шучу. Посреди геометрической фигуры, внутри которой обычно помещаются разные буквы, вроде «У» или «Ш» красовался силуэт женщины в остроконечной шляпе и верхом сидящей на метле. Все эти детали не имели никакого значения, не должны были иметь. Но вместо того, чтобы переключиться на иной поток мыслей я снова и снова прокручивала их в голове. Но все они меркли в сравнении с той чудовищной, противоестественной схожестью между несчастной жертвой и мной. Как будто две линии жизни одной судьбы по чьей-то неведомой воле были вынуждены столкнуться в одном месте, в одно время. Лишь для того, чтобы дальше продолжилась только одна. Словно кто-то исправлял ошибку, возникшую из-за того, что по причинам абсолютно неведомым, у самого простого человека вдруг возникло две линии жизни. Как бы то ни было, мне только предстояло выяснить суть события, разделившего жизнь на «до» и «после». Осознавая фотографическое внешнее сходство с погибшей, мне было не просто неуютно или не по себе. Мне практически, на уровне физических ощущений было больно. Ощущение утраченного спокойствия невосполнимой раной терзало меня изнутри. Я старалась понять и принять то, чему стала свидетельницей и не могла. Даже во сне, который соизволил посетить меня только под утро, когда горизонт уже начал терять свою непроницаемую черноту. Мне представлялась мертвая девушка, с лицом моей сестры-близняшки, если бы она у меня была бы. Ее застывшие ледяные губы кривились в саркастической усмешке. Единственный невредимый глаз смотрел на меня и видел каждое движение моей души, все мое прошлое, настоящее и будущее, ни одно изменение мысли не оставалось не замеченным для этого потустороннего взора. Без преувеличения, создавалось ощущение, словно сама Смерть решила позабавится надо мной, примерив для неповторимого и жестокого эффекта мое собственное лицо. Ее окоченевшие, безжизненные руки тянулись ко мне то ли в мольбе, то ли в некоем невыраженном требовании. Кто ты? Что ты? Человек в силу стечения страшных обстоятельств оставивший этот мир внезапно? Призрак, которому не дано обрести покой? Или же это мои собственные предсмертные переживания? Если последняя гипотеза верна, то, как мне отличить мир живых от мира мертвых? Что если все коварство и бесчеловечность Чистилища заключается в том, что погибшие отказываются принять горькую правду о том, что их больше нет? Что если мы продолжаем двигаться по инерции даже после того, как все раз и навсегда потеряло значение? Не стану спорить о том, как устроен человеческий мозг, скажу лишь о том, что, несмотря на тысячи лет научного прогресса мы так и остались бесконечно далекими от знания о том, кто же мы на самом деле? Память, разум, эмоции, желания, мысли, чувства, имеют не анатомическую или физическую основу. Тонкое тело живет по иным принципам, и это уже не выдумки эзотериков, а факты, с которыми оперирует современная наука. После того, как энергетическая оболочка человека (аура) была зафиксирована, и заснята на пленку стало значительно меньше сомнений на тот счет, что все мы имеем более сложную энергетическую, тонкую природу. Кто же скажет наверняка, что происходит с этой тонко-информационной формой жизни, когда грубое, физическое, но даже при этом бесконечно совершенное тело, заканчивает свой путь? Скажите, вы помните чем вы были заняты и где находились до того как начать деление своих клеток в утробе матери? Способны ли мы хоть отдаленно представить то состояние, которое испытывает истинная, бессмертная частица, отправляясь в дальнейшее путешествие? Только праведники и чистые сердцем, благодаря высокому уровню своей духовной осознанности могут принять, прочувствовать и отпустить момент Перехода. Но, как же быть, если ни от рождения, ни тем более в процессе жизненного пути подобная чистота так и остается недостигнутой? Мы так и застрянем здесь, между жизнью, которая ушла, и перед невозможностью и непреодолимостью вознестись в высшие сферы? Цепляясь за обрывки и осколки того, что было у нас до наступления момента Истинны, мы так и будем тщетно стараться заполнять пустоту своими остывающими чувствами и осыпающимися фрагментами земного бытия? Самая изощренная тайна Ада состоит в том, что мы не помним того, как умерли. Наше слепое упование на то, что там и тогда все обошлось, и мы оказались всего лишь в больнице держит нас крепче стальных цепей, приковывая к никогда не изменяющемуся моменту под названием «здесь и сейчас». Подобные размышления, за последние несколько дней успели не только выдернуть из размерного и предсказуемого графика, но и создать новую, шокирующую, непривычную действительность. Привычный образ жизни приобрел множество оттенков ненормального, неизведанного, непривычного. К моему величайшему огорчению спокойное, созерцательное и уравновешенное состояние исчезло без следа. Вместо него теперь приходилось довольствоваться не отлаженной, запутанной и весьма мрачной системой мировосприятия. Навязчивые и неотступные идеи-преследователи были отныне со мной почти круглосуточно. Словно все осталось почти таким же, как и раньше с той значительной разницей, что ощущение твердой основы под ногами уступило место вопросам, на которые не было ни одного внятного ответа. Каждая догадка или предположение вели в непроглядный мрак сомнений и способствовали созданию странных и сомнительных теорий. Среди них были самые разные идеи и домыслы. Одной из первых, словно заноза в воспаленном мыслительном аппарате появилась, диктуемая, скорее всего инстинктом самосохранения концепция того, что необходимо, во что бы то ни стало разорвать, по крайней мере, внешнее сходство с той несчастной. Как-будто это могло что-то изменить? Но на следующий день после трагедии именно это еще не до конца оформленное желание заставило произвести решительную внешнюю метаморфозу. В ход пошли все доступные средства и большая часть первой половины дня. Самое главное – стереть образ, который как я суеверно предполагала, может принести нечто жуткое, преждевременное, непоправимое и неизбежное. Острое чувство того, что накануне ангел смерти, пусть и невидимый, но вполне ощущаемый стоял в шаге от меня, было почти физическим. И если я не старалась найти его по доброй воле, то назревал вполне резонный вопрос – почему? Чем моя скромная персона смогла привлечь внимание подобных сил? В жизни ведь нет случайностей, как и нет совпадений. Все следует своему пути и своему предназначению. Следовательно, произошедшее нельзя было ни предвидеть, ни предотвратить. Но как тогда быть с сильнейшим ощущением того, что все происходящее повторялось уже далеко не в первый раз? Возможно, подобное явление объясняться просто, при эмоциональном воздействии небывалой силы, иными словами – шокирующем, мозг способен удивить в ответ таким явлением как альтернативная реальность или ложные воспоминания. Но меня подобное объяснение не удовлетворяло. Слишком прямолинейно, поверхностно, без глубины. Должно было быть нечто большее. Возможно что-то из области экстрасенсорики или так называемого «шестого чувства» Все эти подсказки были даны не просто так. Но как их истолковать верно? Как из множества противоречивых фрагментов, казалось бы не связанных и независимых собрать единую, цельную картину, на которой белым по черному изображен весь путь, что уготован нам еще до того, как мы издадим первый крик? Подобные мысли, будь они верными, или в корне не правильными, наталкивают на последующую идею, связанную с таким удивительным термином как «свобода выбора». Оглядываясь на все прошедшие и судьбоносные решения, даже те которые были приняты вопреки здравому смыслу, я спрашиваю себя. А возможно ли было поступить иначе, или это очередная ловушка из тех , что так и будут мучить своей невозможностью узнать правду. Или все гораздо проще, и мой студенческий друг был прав, и у каждого своя причина быть здесь на этой земле. И если попробовать объединить все задачи и сверхзадачи то они сойдутся на том, что мы все вместе, как и каждый в отдельности проходим свои испытания, проверки и экзамены. В таком ключе вопрос выбора не выглядит столь иллюзорно, а имеет основополагающее и решающее значение. Но, как быть, если у этой загадки нет правильных, как и неправильных ответов? Ведь если цель у каждого сугубо индивидуальна, то и универсального решения, единственно верного для всех просто не может быть. Каждый придет к своей правде, к своему заключению и выводу. И следовательно любая задача каждый раз решается по-разному для любого отдельно взятого примера. Круговорот из подобных размышлений заполнил голову в последние три дня, порождая слишком много неразберихи, так как зачастую одна теория противоречила другой или же основывалась изначально на повышенном эмоциональном фоне, который никак не мог служить новым фундаментом для серьезно покачнувшегося мировосприятия. Поэтому мне был жизненно необходим свежий взгляд со стороны, не закольцованный одними и теми же мыслями. И кто мог подойти на эту роль лучше, чем человек, знавший меня почти всю жизнь и при этом не входивший в семейный круг? Предвзятость и сложившееся мнение родных были не властны над ней.
  К моменту нашей встречи я почти пришла в себя. Вечерние сумерки уже окрашивали город в свойственные для переходной ото дня к ночи палитре. Желтые, синие, зеленые и серые оттенки уступали свое место вездесущему фиолетовому и оранжевому. Таинственные тени распускали свои причудливые узоры. Столица погружалась в загадочный и мистический полумрак. Припарковавшись неподалеку от моего любимого кафе, я решила неспешно пройтись по окрестностям и раствориться в безоценочном созерцании окружающего пространства. Подобное мне довольно часто помогало, но сейчас отвлечься не получалось. У меня есть много странностей, в основном безобидных и одна из них – представлять себе еще не состоявшийся разговор. Эта привычка появилась несколько лет назад, когда я очень сильно обожглась, доверившись одному человеку. С тех пор слежу за своей врожденной открытостью и в какой-то степени почти избавилась от излишней доверчивости, которая стоила мне в свое время очень дорого. Быть искренней на сто процентов я позволяла себе только с лучшей подругой. Она за годы нашей дружбы ни разу не дала повода усомниться в своей надежности. А знакомы мы были с ней почти большую часть сознательной жизни. Не меньше десяти лет, точно. Но в этот раз я не знала, как правильно передать суть того, что лишило меня покоя. В основном из-за того, что произошедшее с трудом укладывалось в моей собственной голове. Прогуливаясь по внутреннему двору, хорошо освещенному, чистому, внушающему чувство спокойствия и защищенности я наконец-то смогла отвлечься. К непрекращающемуся спору внутри меня и негромкому гулу автострады пробился слабый звук ночного сверчка, затем едва слышный шорох листьев от слабого бриза, чьи-то отдаленные разговоры и в итоге мне удалось вырваться из метущегося внутреннего пространства и ощутить внешнее. Простояв так не более пяти минут, наслаждаясь единством с миром вокруг и окружающими меня жизнями, я почувствовала вибрацию сотового. Зная, кто звонит, не глядя, я ответила. На том конце раздался звонкий, наполненный энтузиазмом и желанием скорейшей встречи голос. Она была уже на месте и даже успела заказать два кофейных коктейля. Почувствовав ее настрой и позитивную энергетику, я совершенно успокоилась и поспешила на встречу с моей любимой хранительницей секретов. Кофейня казалась островком безопасности и спокойствия в океане бушующего мегаполиса. Реки автомобильных магистралей омывали ее с трех сторон, неся в своих механических водах тысячи людей, запертых в свои металлические четырехколесные коробки. Яркая неоновая вывеска горела подобно маяку на пристани, освещая путь тем, у кого есть немного свободного времени для паузы и чашечки кофе. Войдя в помещение, я вдохнула полной грудью запах перемолотых зерен и необычайно вкусных сладостей, которые всегда были здесь в избытке. Этот аромат неизменно улучшал настроение и помогал забыть о суете и рутине. Подруга заняла наше место возле большого окна и приветливо махала рукой, заметив, как я вошла. Улыбнувшись и откинув все сомнения и тревоги, терзавшие меня последнее время, я поспешила к ней. Обнявшись и посмеявшись над чем-то, только нам двоим известным, мы начали неторопливую беседу. Моя собеседница выгладила как всегда безукоризненно и со вкусом. Отличный внешний вид отличал ее всегда, но сегодня она превзошла даже саму себя. Те вещи, что были на ней были явно не из дешевых, даже более того, а зная ее достаток я могла лишь удивляться, откуда у нее все это. Может быть, она встретила щедрого и хорошего человека? Любопытство так и подмывало меня спросить напрямую, но я решила оставить это на потом и в первую очередь излить душу. После непродолжительного диалога обо всем за пять минут я начала свое повествование об ужасной аварии и о событиях того жуткого дня. Стараясь не упускать ни единой детали я видела, как меняется выражение лица моей подруги от радостно-беззаботного до сосредоточенно серьезного. Так же я не оставила без внимания, что чем больше я говорила тем меньше людей оставалось вокруг. Посетители вставали из-за своих столиков и просто уходили, наверняка услышав наш разговор. Около стойки с кассой обеспокоенный бариста беседовал с менеджером в белой выглаженной рубашке с бейджиком на нагрудном кармане. Когда я поведала почти всю историю до конца, то обратила внимание, что в руках моей слушательницы, которые она до сего момента держала под столом, блеснули янтарные четки. Точно такие же как… Тут меня  пробил холодный пот и я чуть не вскрикнула.  В недоумении я взглянула ей прямо в глаза и с ужасом заметила, как их цвет меняется. Не успев ничего сказать, я почувствовала, как чья-то рука опустилась на мое плечо. От неожиданности и отвратительности чувства что я вновь теряю связующую нить с реальностью я вздрогнула всем телом и обернулась. На меня смотрел официант, совсем молодой парень, лицо его выражало смесь тревоги и сочувствия. За его спиной стояло еще несколько человек из персонала. Они о чем-то оживленно перешептывались и поглядывали украдкой на меня. Я хотела спросить его, в чем дело, но он опередил меня, задав всего один единственный вопрос, который поверг меня в настоящий шок. Неуверенным, но добрым голосом он спросил: «Девушка, с вами все в порядке? Дело в том, что последние полчаса вы беседовали сами с собой.»