Кафедра ЭСПП, постоянно поставляла своих выпускников в НИИ ВН, особенно в лаборатории БПП, сам я работал в секторе ВК этой лаборатории. Если я начну расшифровывать все это названия и рассказывать, чем занимались другие сектора этой лаборатории, кто ими руководил, то рассказ о Бударине сразу отойдёт на второй план. А мне хотелось рассказать именно о Володьке Бударине, потому, что он такой не один, их много было тогда, можно сказать, - он часть социального явления, конца 70 – ых годов. Может быть, только судьба у других сложилась иначе, уж, наверное, лучше, чем у Володьки.
Он учился в Политехническом институте, очень хорошо, знал и понимал многое из того, что его однокурсники не знали и знать не хотели. Это вовремя заметили преподаватели, а профессор даже взял Володьку, под своё крыло. Захотел студент Бударин учиться по собственной программе, - пожалуйста, выбрал научную тему для диплома, - ради бога, будем очень рады.
Защитился, отлично, остался на кафедре, числился старшим инженером НИИ ВН, жил в общежитии, как и жил до этого. Вот тебе личный письменный стол, готовься к сдаче минимума, а потом и к написанию кандидатской диссертации. Но, что-то пошло не так, приходил Володька на работу очень рано, садился за свой стол и начинал что-то писать, а что именно никто не знал. Его никто не трогал, а сам он почти ни с кем не разговаривал, только с профессором, взявшим его под своё крыло.
Так бы и сидел Володька и писал, но много в ту пору было праздношатающихся людей вокруг, делать им было нечего, к серьёзным делам, они никакого отношения не имели, поэтому занимались не серьёзными делами. Подсмотрели-таки, что там пишет Володька, а началось с того, что он скромно попросил обыкновенную тушь, ту самую которой раньше чертежи чертили. Неужели наш Бударин решил отличиться, и какой-нибудь проект затеял изобразить, или изобретение оформить. Изобретателей и без него хватало, каждый третий был если не изобретателем, то рационализатором наверняка.
Не похож был Володька Бударин ни на изобретателя, ни на рационализатора. Он был какой-то весь не рациональный, можно даже сказать, - иррациональный. Худой, среднего роста, одет, всегда в один тот же костюм, только светлые рубашки менял, если бы не они, можно было бы подумать, что в этом костюме он и родился. Костюм, был чёрного цвета, но смотрелся, тёмно-серым. Толи выгорел, толи полинял, возможно, что на вид костюма, влияло качество материала, из такой ткани обычно шили костюмы для школьников и формы для офицеров. Только у военных цвет был соответственно другой, но тоже не маркий и ноский.
Даже в светлых рубашках Володька выглядел неопрятно, они были плохо выглажены, а казались совсем не глаженными, галстуков он не носил, наверное, не умел завязывать. Учиться он приехал из какой-то железнодорожной станции, которую нельзя было назвать ни городом, ни деревней. Из родителей у него была только мать, отца он не помнил, хотя и носил его фамилию. По какой причине отца у него не стало, он не знал, умер ли, или оставил семью? Неизвестно. Знали только, что он один у своей матери ребёнок.
Мать свою он очень любил, а ей и любить кроме Володьки было некого, помогать он ей не мог, сам кое-как сводил концы с концами, в таком же положении была и его мамаша. Вот так, в бедности они жили, отделённые друг от друга сотнями, если не тысячами километров железной дороги, которая наоборот должна была объединять людей. Если бы, его мать не обратила внимания на его способности к обучению, остался бы он жить в посёлке железнодорожников. Стал бы работать в депо, завёл бы семью, и всё пошло бы по накатанному пути, его мама водилась бы с внуками, а жена гладила бы ему рубашки, но этого не сучилось.
Любопытные бездельники, всё-таки расспросили Володьку, что это он пишет изо дня в день, а потом разнесли этот слух по всей кафедре и сотрудникам НИИ ВН. Оказывается, он нашёл в архиве кафедры свой дипломный проект, - его единственный научный труд, который он один ценил как бесценный. Для того чтобы его научный труд, не пропал бесследно, он стал каждую букву, написанную чернилами, обводить тушью. Ксерокопирование уже было, но очень редко где применялось, ещё стучали печатные машинки, с закладками копировальной бумаги.
По корпусу поползли слухи, что Володька Бударин, немного не в себе, в основном эти слухи распространяли те сотрудники, про которых тоже можно было так сказать, но поскольку, они тушью букв не обводили, сами себя они считали нормальными. Главное ничего не делать и ты уже нормальный.
Я всё думал, почему профессор не обращает внимания на эти сплетни, ведь, наверное, ему первому донесли о странностях Володьки? По правде сказать, профессор и сам был немного странноват, его манера разговаривать с сотрудниками, меня всегда удивляла. Он мог наехать на кого угодно, прямо с порога, сказать человеку, всё, что он о нём думает, а думал он всегда правильно. Не каждый может спокойно услышать о себе правду, она редко бывает приятной, но в конце своей нотации, он всегда выражал надежду на исправление допущенных ошибок.
Меня больше интересовал профессор, чем сотрудник Бударин, я нашёл способ узнать, о профессоре кафедры, практически всё. Его судьба начиналась, практически, так же как и у Володьки Бударина, но ему всегда везло даже тогда, когда казалось, везти было не должно. Как складывалась его карьера учёного и преподавателя вуза, история долгая, но некоторые её самые яркие моменты рассмотреть можно. Сразу можно сказать, что судьба его не баловала, даже для проведения научных экспериментов, ему не предоставляли помещения. Чтобы отвязаться о навязчивого экспериментатора, толи в шутку толи всерьёз, ему предложили отгородить часть очень широкого коридора.
Сказано-сделано, неугомонный учёный отгородился сеткой рабица, вдоль почти всего коридора и стал проводить свои эксперименты, они были связаны с взрывами. Помаленьку, все научные сотрудники корпуса НИИ ВН привыкли, к частым хлопкам не очень сильных взрывов, но однажды по этому коридору проходил ректор всего политехнического института.
Ректор тоже был специалист в области Техники Высоких Напряжений, но такие эксперименты, у кого хотите, могли вызвать выход экскрементов. Короче, ректор с испуга запретил проводить взрывные работы, приказал убрать клетку и отчаянных людей прятавшихся за ней. Практически на карьере учёного был поставлен жирный крест, другим учёным с мировой известностью, каким в ту пору был ректор политехнического института.
Как бы смешно не звучала фраза: «Запад нам поможет!», - так и случилось. Ректор с мировой известностью, иногда по приглашениям иностранных учёных пересекал рубежи нашей родины в западном направлении. В одной из поездок немецкие учёные подарили ему огромный сборник статей и других научных трудов Германии, по ТВН, разумеется, на немецком языке. На кафедре иностранных языков, отказались переводить специальный, технический текст. Преподавателей иностранных языков в институте не хватало, приходилось привлекать преподавателей почасовиков из университета, но и они не могли помочь.
Все переводчики могли перевести лишь текст писем немецких учёных, в которых они интересовались мнением ректора об их сборнике. Запад опять поставил нас в неудобное положение, но ректор института был умный человек и нашёл выход из этого положения, он пригласил на собеседование молодого профессора, отгородившегося некогда сеткой-клеткой. Узнав о том, что профессор изучал немецкий язык как иностранный, вручил ему сборник и просил его перевести на русский язык, временем не ограничивал, но просил не затягивать.
Отказаться профессор не мог, потому, что уже прекрасно устроился, с жильём в «профессорском доме», оброс научными трудами, и даже тремя учениками, успешно защитившими кандидатские диссертации. Вот так взять и всё бросить и где-то в другом городе начинать всё заново? Можно подумать, что кто-то ждёт нового учёного на высокую зарплату, и без жилья, но с прекрасным свойством всего добиваться до конца. Короче профессор, доктор технических наук бросил всё и сел за перевод толстого сборника научных трудов.
Ещё короче, от такой работы, в голове его стали происходить разные процессы, он хоть и доктор, но только технических наук, а пришлось ему обращаться к обыкновенному доктору, то есть к врачу. Это уже после того как он эту книжку перевёл и отдал ректору распечатку на русском языке. На странное поведение профессора обратил даже сам ректор, он и отправил его на консультацию, а потом и на лечение в психиатрическую больницу. Больница была самой старой за Уралом, говорят, что и самой лучшей, на этих просторах. Профессора как могли, подлечили, но многие из странностей в его поведении так и остались.
Возможно поэтому отношение профессора к Володьке Бударину, было особенным, его конечно идеальным назвать было нельзя, но он ему многое прощал, а он в свою очередь и не наглел. Никогда не отказывался ни от какой работы, на полях нашей страны, на стройках народного хозяйства, овощных базах областного центра. Скорей всего это отвлечение от монотонного обвода уже написанных букв, его единственного научного труда тушью, шло ему даже на пользу. Таким образом, он хоть общался с людьми, брал с них пример, а они помогали ему, как могли, и лишь иногда, подшучивали над ним.
По роду своей деятельности, мои пути никак не пересекались с Володькиными путями, но пути людские, всегда остаются неисповедимыми. Я никогда не ездил в колхоз, ни за какие коврижки, считал, что это унижает моё достоинство и развращает крестьян, делать из меня крепостного ни у кого не получалось, ни на заводе, ни в институте. В этом НИИ я просто «влип», отпуск отгулял, отгулов не имел, а весь маленький корпус института, просто закрыли на замок. Пришлось мне со всеми не укрывшимися от сельскохозяйственной повинности, поехать на село, косить я не умел, как оказалось, не только я.
Встал я, утром и хотел пойти в ближайший лесок, но спросонья не разглядел на тянутую проволоку, споткнулся и упал. Чертыхнулся, поднявшись, увидел, возле другой палатки, Володьку Бударина, яркое, летнее солнце, ласкало его небритое лицо, и вечно взъерошенную причёску. «Володя, ты не знаешь, какой дурак, натянул проволоку?», - спросил я сидящего на корточках, своего товарища. «Это сделал я, от нападения диких зверей», - отвечал мне Володька. «Знал бы ты несчастный, что, кроме бурундука, на полсотни вёрст, здесь никакого зверя больше не встретишь», - пробурчал я, удаляясь в лесок.
Потом ещё много странностей подмечали за ним товарищи, на этих забытых богом перелесках, между которыми, по неудобицам, косили мы пыльную траву, распугивая своими взмахами земляных ос. Один только Володька не бросал косы и не убегал от них, а они наказывали его за смелость своим вниманием. Нам казалось, что он не чувствуют боли, и даже лицо его не опухало, от множественных укусов. Больше всего он не любил комаров, и часто просил «лекарство» от них.
Надо отметить, что здесь на природе чудачество, Володьки Бударина, было как-то менее заметным, чем в городских условиях, наверное, потому, что все мы выглядели в этих условиях довольно странно, как-то неестественно. Никто не хотел работать на этих неудобицах из местного населения, да и нам было как-то неудобно, мы все чувствовали себя одураченными и ненужными. Попали в дураки, по чужой воле, потому, что даже это скошенная вручную трава, была ни кому не нужна, как потом оказалось.
Вовка Бударин, был ещё не самый большой дурачок в этом государстве, по крайней мере, он никого не заставлял делать не нужную работу, а своими странностями, наносил вред только самому себе. Как ни покрывал его профессор, всё, в конце, концов, проявилось, в такой форме, что скрыть это было уже невозможно. Вернувшись на своё рабочее место, Володька взял ручку с пером, обмакнул её в бутылочку с тушью, раскрыл свой паспорт гражданина СССР, и рядом со своей фамилией, через дефис написал девичью фамилию своей матери, - Щепёткин.
Вот так, легко и просто, он расправился с огромной несправедливостью, оформленной на качественной бумаге, самого главного документа нашей страны. Можно подумать, что мы намного лучше, если позволили изменить, даже название своей страны в таких же важных документах. Володьку после этого, отправили лечиться в психбольницу, а мы гордые тем, что страна, ещё не стала большой больницей, продолжили свою жизнь в Российской Федерации.