6 ноября
Юлька лежала на больничной койке в светлой палате с выкрашенными в тёплый персиковый цвет стенами. Отделение гинекологии располагалось на первом этаже одного из нескольких старых двухэтажных зданий больничного городка, куда недавно переехало после капитального ремонта.
Юлька посмотрела в огромное окно палаты, которое выходило на больничный дворик. За окном стоял серый ноябрьский день. Картину разбавляли белые струйки из снежинок. Они то на миг замирали в воздухе, то ускорялись в такт музыке ветра. На подоконнике радовал глаз букет из жёлтых хризантем.
Юлька подумала о пациентке, которой принадлежали цветы: «Почему она их оставила?» Юлька отвела взгляд от хризантем и отвернулась к стене.
Операция была назначена на 7 ноября. «Какой странный день...» – думала Юлька. Ей вспомнились школьные годы. В этот день весь небольшой городок, в котором выросла Юлька, собирался на демонстрацию, посвящённую Октябрьской революции. Она никогда не понимала ликования этого праздника. Ещё в младших классах, когда учительница рассказывала о Ленине, Юльке глубоко в подсознание врезались слова: «Ленин был государственным преступником».
Дома Юлька рассказала родителям, что услышала на уроке.
– Что ты, доченька, ты неправильно поняла, – испугалась мать, – никому такого не говори.
На дворе стояло время строительства коммунизма. Идти поперёк социалистической системы было чревато. Родители Юльки не были коммунистами. Дети ВОВ выросшие в детдоме, не то чтобы они не верили в победу коммунизма, скорее наоборот. Но наблюдая, как жируют местные «князьки» под масками политических лидеров, принципиально не вступали в ряды КПСС, оставляя за собой право: не прогибаться под местные партийные «авторитеты».
Юлька закрыла глаза и почему-то представила маленького мальчика. Мать крепко держала ребёнка за руку. Малыш не успевал идти в ногу с колонной демонстрантов. Он быстро перебирал ножками, спотыкался, падал, поднимался, снова падал. Мать постоянно дёргала его за худенькую ручонку и, не обращая внимания на содранные коленки, упорно тащила ребёнка за собой, боясь отстать от товарищей. В другой руке мальчика на ниточке трепетал красный шар. Шар то и дело пытался вырваться: едва заметная ниточка в любой момент могла выскользнуть, но мальчик крепко сжимал тоненькие пальцы.
День Седьмого ноября –
Красный день календаря.
В голове, как заезженная пластинка, вновь и вновь прокручивались строчки Маршака, которые знал наизусть каждый советский школьник. Юлька где-то слышала, что если хочешь отвязаться от надоевшей песни, которая засела у тебя в голове, надо её полностью прослушать, а лучше спеть. Этот прием выручал её несколько раз, и она воспроизвела в памяти всё стихотворение:
Посмотри в свое окно:
Все на улице красно!
Вьются флаги у ворот,
Пламенем пылая.
Видишь, музыка идёт
Там, где шли трамваи.
Весь народ – и млад и стар –
Празднует свободу.
И летит мой красный шар
Прямо к небосводу!
Юлька повторила: «И летит мой красный шар прямо к небосводу».
Ей вдруг представилось, как во время операции её душа повиснет над телом красным шаром, и исход будет зависеть от ниточки: от того – удержит она эту ниточку или отпустит.
«Бред! Полный бред! Надо думать о хорошем…».
Юлька лежала с закрытыми глазами. Перед ней шеренгами проходили люди – знакомые и незнакомые. Вдруг ей пригрезилось, как мальчик упал, его пальчики разжались, и шар взвился над толпой. Люди задирали головы кверху, и, толкаясь локтями, обращали внимание друг друга на летящий шар. Шар поднимался выше и выше: вот его почти не видно, и вдруг он совсем исчез – растворился в небе. А люди шли дальше, они, наверняка, забыли о шаре, и только маленький мальчишка вытирал рукавом сопли, и по-прежнему падая и сбивая колени, волочился возле матери, крепко вцепившись в её руку.
«Нет, только не это... Улететь я всегда успею».
Юлька вспомнила маму. Свою родимую милую старушку-труженицу. Петровна жила в забытой властью деревеньке, где на дороге ещё угадывались асфальтные островки, оставшиеся от прежней цивилизации. Мать узнала о болезни дочери последней. Юлька долго сомневалась, стоит ли сообщать матери о предстоящей операции. Но взвесив все за и против, решила не скрывать.
Петровна приехала накануне госпитализации. В тот вечер они долго не могли уснуть. Юлька пристроилась на диване возле матери, положив свою голову той на колени. Петровна мозолистой рукой нежно гладила дочь по голове, по длинным распущенным волосам, едва касаясь плеч. Так они и ворковали: разговаривали, плакали, смеялись сквозь слёзы...
Наутро, перед самым выходом из дома мать достала из сумки свёрток и протянула Юльке.
– Что это?
– Это ночная рубашка. Одень на операцию.
Юлька сразу поняла, что мать приехала не просто так. Она привезла ей спасение: Юлька верила, что намоленная матерью рубашка вернёт её к жизни. Она всю свою жизнь беспрекословно доверяла единственному в мире человеку – своей матери.
«Мама, моя милая мама, только ради неё стоит выжить!»
В палату зашёл врач. Его звали Серж. Это был приятный мужчина среднего роста с умными голубыми глазами, коротко подстриженными, чуть тронутыми сединой светлыми волосами и тщательно выбритым подбородком. Весь такой аккуратно-идеальный... На его спортивной фигуре безупречно сидела зелёная операционная форма. Казалось, что он только сошёл с подиума, где демонстрировал новую коллекцию модной медицинской спецодежды. Если бы Юлька не знала, что это доктор, она бы решила, что этот симпатичный молодой человек пришёл забрать её соседку по палате, и они немедленно отправятся в ресторан.
Серж поздоровался и обратился к Анастасии. Насте было немного за сорок, но тщательный уход за собой снимал с неё десяток лет. За несколько дней совместного пребывания Юлька успела разглядеть все Настины прелести. Это была крашеная блондинка невысокого роста с большой грудью и коротенькими ножками, с утиным носиком и манящими пухленькими губками. Из-под слегка отёчных век выглядывали две горошинки оттенка сухой речной тины. Настёна постоянно бегала курить, что вызывало у Юльки то отвращение, то зависть.
Юлька всегда была примерной девочкой. В неё с рождения был заложен «правильный датчик» с советским знаком качества, который чётко на уровне подсознания распознавал, что такое хорошо и что такое плохо.
Серж потрогал нерожавший живот Анастасии, задал ей несколько вопросов, и хотел было удалиться.
– Доктор, я улечу? – вдруг тихим голосом произнесла Юлька.
Серж прочитал её мысли. Он подошёл к Юлькиной кровати и уверенно сказал.
– Улетите! Лет через двадцать или тридцать...
Юлька замолчала, ей стало стыдно. Даже теперь, когда до операции оставались считанные часы, она мучила себя – зачем ей всё это? Юлька не сомневалась в профессионализме Сержа, она не была уверена в себе. Юлька выбрала Сержа неслучайно. Несколько лет назад он решил проблемы с её здоровьем, после долгих скитаний по другим специалистам, которые без результата выкачали из её нерезинового бюджета уйму денег.
Юлька на всю жизнь запомнила слова, тогда ещё совсем молодого доктора: «Есть врачи, которые будут Вас лечить, лечить и лечить, а есть, которые сразу вылечат». Сказал и сделал. Вернее наоборот, этот разговор произошёл при выписке, когда Юлькино лечение было удачно завершено.
Вот и сейчас, он считал её мысли. Юлька не раз думала сбежать с больницы, и, будь, что будет. Но чудовище с названием «опухоль» – останавливало, разворачивало и засовывало под байковое больничное одеяло.
– Простите, пожалуйста! У меня паника!
– Не хотите, можете идти домой, мне Вас уговаривать некогда! – резковато произнёс Серж и направился к двери.
– Нет, нет, я остаюсь – уже вдогонку бросила Юлька.
Юлька знала сколько у Сержа работы. Он делал по несколько сложнейших операций в день. Чтобы попасть к нему, люди стояли в очереди месяцами. Она винила себя за слабость. Но ничего не могла с собою поделать. Паника нарастала.
Юльке принесли снотворное. Она его выпила и вскоре уснула.
7 ноября
Утром в палату зашла дежурная медсестра – здоровенная молодая бабища в бело-розовом медицинском костюме, сидевшим на ней в облипку. Несмотря на свою мощь у неё было милое личико. Она приветливо улыбнулась, раздала градусники, отчеканила командным голосом распоряжения и удалилась.
Юлька приняла очередную таблетку снотворного и замерла в ожидании. Её операция была вторая по списку, через пару часов за ней придут.
Все эти дни Юлька не переставала думать о муже. С Ильёй они прожили одиннадцать лет. У них были замечательные мальчики-двойняшки, совсем непохожие друг на друга.
Илья редко бывал дома. Его работа не позволяла вести оседлый образ жизни. Юлька понимала, что иначе у него не получится нормально содержать семью, и дала согласие на вахтовый метод работы, чем подписала приговор семейному счастью, получив взамен кусочек материального благополучия. По сути, с тех самых пор, Юлька стала одинокой замужней женщиной с двумя малолетними детьми. Юлька ловила себя на мысли, что за годы разлуки совсем перестала ревновать Илью к работе, а просто уступила ей своё место. Она постепенно привыкла справляться со всем сама, научилась жить наедине со своими мыслями и заскоками.
Юлька обрисовала Илье картину не столь мрачной, решив, что не стоит срывать его с работы, но где-то в глубине души до последнего надеялась, что сейчас откроется дверь и на пороге она увидит Илью. Он присядет на край кровати, возьмёт Юльку за руку и скажет:
– Не бойся, малыш, я с тобой!
Но в этот час Юлька осталась одна.
Когда остаешься один на один с собою на грани жизни и смерти, чётко понимаешь: насколько ничтожна человеческая жизнь. Ты вроде есть, но тебя как бы нет. Ты выпадаешь из общества, тебя тут же списывают со счетов и быстренько находят тебе замену. Ты видишь, что мир не вращается вокруг тебя. Ты сам и есть свой мир – мир, который живёт в твоей голове.
Ты волнуешься за своих близких, но, едва закрылась за тобой дверь, как они погружаются в иной мир – мир, в котором справляются без тебя.
Юлька мельком взглянула в окно. Снег пушистыми лапками заваливал больничный двор. На подоконнике по-прежнему стоял букет хризантем. Она опять подумала о женщине, которая оставила цветы, покидая палату, и на душе как-то стало легче. То ли от надежды на благополучный исход операции, то ли от ярко-жёлтого цвета, который разбавил хмурое ноябрьское утро.
– Поехали! – в палату заглянуло знакомое крупное лицо медсестры.
После этих слов Юлька инстинктивно поднялась с кровати и, покачиваясь, вышла из палаты. Ей указали на каталку. Юлька легла. Поверх её тела накинули белую простыню и покатили по коридору. Операционная находилась в другом корпусе. Как в страшном сне, перед Юлькиными глазами проносились больничные потолки с огромными, хохочущими над ней, раскачивающимися из стороны в сторону, фонарями. Ужас охватил всё её существо, но отступать было некуда, и лишь благородное влияние снотворного притупляло сознание.
Санитарки привычным движением перекинули Юльку на операционный стол. Вокруг неё шли последние приготовления к операции.
Юлька со всей силы сжала правую руку в кулак, боясь отпустить ниточку. Ей ввели в вену наркоз, надели маску.
– Один, два, три, четыре...
***
– Проснулись, – перед Юлькой стоял Серж, его взгляд был тревожен, – нам пришлось изменить объём операции. Сожалею...
Юлька попыталась улыбнуться. Её мутное сознание плыло где-то далеко от реальности.
«Я проснулась, я жива, – промелькнуло в Юлькиной голове, – а чего там не осталось внутри меня потом, всё потом. Главное пальцы не разжались!»