Кукла

Глава первая
Намерения
 
За окном бушевала весна. До жаркого астраханского лета оставались считанные дни. Уже полным цветом пошла сирень, уронили свои лепестки тюльпаны. Волга с притоками пустила рыбу в полои на нерест и ждала появления мальков. Всю эту живую картину Галке пришлось наблюдать из окна, поскольку вот уже неделю она валялась с температурой дома, так и не закончив 4-й класс местной школы. На это мало кто обращал внимание, потому что шел второй год войны. Она уже не казалась такой далекой, как в ее первые дни. Враг наступал. Наши несли большие потери в живой силе и технике и все отступали. Эти сведения больная Галина слышала из сводок информбюро, регулярно транслировавшихся по громкоговорителю, закрепленному на столбе неподалеку от родительского дома. Послушать их собирались сельчане, незанятые на рытье противотанковых рвов, сельхозработах в колхозе. Вот и сейчас они подолгу не расходились после прозвучавшей сводки, вполголоса обсуждая слова Левитана.
Значит скоро зайдет доктор – только подумала Галина, как входная дверь распахнулась, и на пороге появился сельский фельдшер Анисимович, регулярно заходящий проведать больную.
- Как дела, Галинушка? - спросил он с порога. - Температура ночью была?
Мать придвинула ему стул, призывая присесть к постели больной, но он молча сделал знак домашним, что хочет поговорить с ними без больной. Ему было ясно, что у девочки малярия и вылечить ее может только чудо. Он долго о чем-то говорил с матерью в сенях. Достать необходимые лекарства в условиях военного времени было сложно. Хинин, чем в то время лечили малярию, для села был чем-то из разряда фантастики. И тем не менее, нужно было что-то срочно делать.
Слова доктора о том, что так можно потерять девочку, оказали на всех сильное впечатление. И тогда соседка баба Варя – старушка, которую в голодное военное время приютила большая и дружная семья Шведовых, промолвила:
- Напишу-ка я своей сестре – Валентине, может она что придумает.
- Так ты же говорила, что от нее ни слуха, ни духа давно не слышно, – возразила мама Гали. Она вспомнила, что как-то баба Варя рассказывала ей про свою семью. Как в гражданскую родные сестры, имеющие дворянские корни, хотели иммигрировать заграницу, но уехала одна Валентина. Вестей, как сложилась ее судьба на чужбине, долго не было. А как можно забыть о родном человеке? И вот прямо перед войной от Вали пришла весточка. Она сообщала, что благополучно живет в Америке. В городе Бостон. Вальс еще так назывался, помните? Замужем. Воспитывает сына Питера. Надеется как-нибудь после войны увидеться и все такое…
- Я вам специально не рассказывала, – виновато продолжила старушка, - думала, что вы узнаете и прогоните меня, чтобы не скомпроментировать перед ГПУшниками вашу семью: отца-коммуниста и братьев-комсомольцев, второй год воющих на фронте.
В детали будущего плана было решено посвятить фельдшера Анисимовича. Он, как-никак, знает, какое точно лекарство нужно для Галины. От задуманного кружилась голова и тряслись поджилки: шутка ли представить - написать за край света - в саму Америку!
Самое главное, бабе Варе предстояло сообщить сестре просьбу - прислать нужное лекарство так, чтобы военная цензура ничего такого не заподозрила, и письмо дошло до адресата. Это уже потом учеными будет доказана особая незримая духовная связь между близкими людьми, а пока нужно полагаться исключительно на нужные слова, воспоминания детства. На том и решили. И по православной традиции решили помолится обязательно в церкви за благополучный исход дела.
Тем временем некогда жизнерадостная Галина угасала. Она похудела, осунулась. С лица сошла восторженная детская улыбка. Ее уже не интересовали школьные заботы, равнодушно она воспринимала и будущую переэкзаменовку. Единственное, что ей хотелось – поскорее выздороветь. Бесконечные приступы малярии окончательно измотали девочку. Её кожа побледнела, и только черные глаза все также блестели, словно звездочки на темном небосводе. Желая как-то отвлечь девочку от грустных мыслей, Анисимович спросил Галину, кем она хочет стать, и когда еще более укрепился во мнении, что именно врачом, решил рассказать ей историю.
 
Глава вторая
Порошок графини
 
Было это во времена открытия Америки. Новый свет – как ее окрестили, привлекал европейцев не только своими несметными богатствами, но и необычными природными дарами – картофелем, кофе, табаком и другими диковинками, о которых людям Старого света не терпелось узнать и попробовать. Все неизведанное несло не только обогащение. Неприятным моментом стали неизвестные в Европе болезни, которыми страдали местные жители или как их стали называть – аборигены. Например, малярия. Её переносят комары от диких животных. Существует легенда, что открытием лечебных свойств хины, добываемой из коры дерева Цинхона, обязаны служанке королевы Перу. Когда королева Перу заразилась болезнью, придворная служанка обратилась за помощью к вождю своего племени за помощью. Он сделал порошок для графини и сказал, как его следует пить. Его племя жило в гармонии с природой, и наблюдения за животными порой давали модель поведения племени на охоте и в лечении болезней. Так, индейцами было замечено, что пумы пьют воду только из луж, в которые повалены деревья Цинхоны, образующие под жарким солнцем своеобразные отвары или, точнее, настои. Так пытливый индейский глаз смог найти выход из сложного положения. Спустя время царственная особа поправилась и рассказала о чуде испанскому историку-натуралисту  Бернабе Кобо, иезуитскому миссионеру и писателю, сыгравшему значительную роль в истории хинина — «иезуитской коры», как её поначалу называли, дав её первое описание. В 1632 году он же привёз её в Европу. Позже, на основе индейского опыта лечения, был изобретен метод гомеопатии – лечение малыми дозами лекарства.
Родина хинного дерева, растения семейства мареновых — Rubiacese, — южноамериканские Анды. Хина, или квина, означает — кора. От этого слова происходит название растения. Большинство авторов утверждает, что индейцы знали о лечебном свойстве хинной коры до прибытия европейцев в Южную Америку — то ли они наблюдали, как больные пумы пили воду из луж с поваленными в них хинными деревьями и выздоравливали, то ли больные малярией люди в беспамятстве набредали на такие естественные настои хины, и, казалось бы, неминуемая смерть отступала от них. Монотонный рассказ доктора усыпил Галину. Ей снился Колумб со своим открытием Америки, перуанская графиня предлагала порошок Цинхоны, листья которой на ветру почему то позвякивали, словно серебрянные колокольчики: «цин-цин-цин-хона!». Стояла такая жара, что ведущие ночной образ жизни животные не выдерживали и прямо в полуденный зной утоляли жажду из луж.
Пробудившись от странного сна, навеянного рассказом Анисимовича, девочка с жадностью отхлебнула отстоянной воды из стакана и подумала о диких кошках, которым несказанно повезло с той водой из лужи, они то выздоровели. А ей так не везет. Лето. Ребята скоро побегут купаться на речку, будут нырять «рыбкой» с плотов, собирать на косе ежевику и тутовник, лакомиться яблоками и виноградом из колхозного сада.
- Не переживай, обязательно поправишься! – подбодрил девочку фельдшер.
Только нужно настроиться на выздоровление, и верить в эффективность лечения. Сам он за время работы на примерах заболевших неоднократно убеждался в своей правоте. Внимание врача и его доброе слово, порой значат для больных даже больше сильных лекарств.
И еще одним непременным условием выздоровления, по мнению Анисимовича, должны быть положительные эмоции. В ситуации с Галкой ими стали звери, или, точнее, наблюдение за ними. Нет, не за бычками, козами или курами. А откуда же взяться другим? – спросите вы. Война же идет? Говорят, что ничего случайного не бывает....
Галкина сестра Катька, восьми лет от роду, была больше похожа на пацана. Мать даже шутила по этому поводу, что кто-то же должен быть в семье мужиком. На правах старшей сестры Галка учила Катьку жизни: что мама должна знать, где и с кем она играет, но чаще всего, что она вместо детской игры должна помогать семье по хозяйству. Катька была взрослой не по годам, но ребенок есть ребенок, и когда в астраханское село из Сталинграда были эвакуированы остатки московского зоопарка, застать Катьку домам было невозможно. Все время сельские дети, никогда не видевшие экзотических животных, проводили неподалеку от зверей. Клетки и вольеры были выгружены с баржи прямо на берег. Так зверям было легче переносить жаркое астраханское лето. Первые дни сторожа тщательно оберегали зверей, испытавших ужас бомбардировок, от любопытных детских глаз. Все-таки диких зверей, перенесших стресс, могла вывести из себя любая мелочь. Говорят, в ночь с 22 на 23 июля 1941 года Московский зоопарк подвергся первой бомбардировке. Сгорели здания управления зоопарка, архивы, ресторан, были разбиты стекла в оранжерее. Пожары возникали и в зданиях с животными – в обезьяннике, львятнике, слоновнике. Сразу после этого большую часть ценных животных решено было эвакуировать в Сталинград и Свердловск. О судьбе сталинградского транспорта с животными в самой Москве долго ничего не было известно. Когда одна из бомб угодила в баржу, сопровождающие живой груз успели отворить клетки, предоставляя животным возможность спастись самостоятельно. Все эти слухи об эвакуационной поездке как раз и доносила до больной сестры Катька, внимательно слушавшая рассказы служителей зоопарка.
- А кто из зверей уцелел? – допытывалась от сестры Галка, сама горевшая желанием поскорей их увидеть.
- Всего я насчитала 10 клеток – рассказывала в мельчайших подробностях сестра, не упускающая ни одной детали.
- Индийский слон Франц остался жив, потому что первую бомбежку в Сталинграде пережил вблизи берега. Когда баржа тонула от прямого попадания, он спрыгнул за борт и вплавь выбрался на сушу. Это ему еще повезло, что самолетов в это время не было!- со знанием военного стратега рассказывала Катя, явно заучившая фрагмент рассказа кого-то из обслуги зоопарка.
Девочке не хватало слов, чтобы донести до сестры свой восторг от увиденного и услышанного за дни появления зверинца на окраине их села. И стар и млад валил сюда гуртом, чтобы разглядеть дотоле невиданное зрелище. Конечно, это был далеко не цирк, но кто его вообще здесь видел, чтобы сравнивать? Война связала в одну трагедию и человеческие судьбы, и жизнь животных, но самой большой, очевидно, наградой для смотрителей все же были благодарные и радостные лица сельчан и жителей соседних деревень, посещавших зоопарк даже в тяжелые военные дни. Ведь для людей такие минуты давали надежду на лучшее, поддерживали их моральный дух.
Вопрос «чем кормить животных?» первые дни их нахождения в селе вообще не стоял. В качестве благодарности люди несли, кто что мог. Изголодавшиеся звери с жадностью набрасывались на всё – овощи, рыбу и фрукты. Зоопарк пусть и в небольшом составе, но тоже был в строю. Посетители могли приходить сюда бесплатно и каждый день: выходных у сотрудников не было.
- А мне посмотреть можно? – не унималась Галка.
Сестра Катька со свойственной детям ее возраста прямотой язвительно заметила:
- Только издалека. А то еще заразишь!
- Брось ты Катька! Моя болезнь совсем не заразная. Ты у Анисимовича узнай, он точно скажет.
Галка готовилась пережить надвигавшийся новый приступ лихоманки, поэтому хотела получить Катькино одобрение посетить зоопарк как можно быстрее и явно надеялась на продолжение диалога о зверях.
Катьке было жаль сестру, страдающую продолжительной и изматывающей болезнью, и она рассказывала все, что слышала.
- К примеру, - продолжала Катька, - к началу войны в коллекцию животных Московского зоопарка входило 5710 экземпляров 425 видов млекопитающих, птиц, пресмыкающихся, земноводных и рыб.
- А ещё я с ребятами записалась в Кружок юных биологов зоопарка, и нам скоро доверят ухаживать за животными, – поведала новость Катька.
- Рассказывай дальше, – торопила сестру Галка. - Ну а тигры или лев хотя бы есть?
- Тебе он обязательно понравится! Это старый лев Симба. А еще удав Ка. Обезьянки и огромная бегемотиха, попугаи…
Галке было сложно даже представить всю эту пеструю кампанию, находившуюся буквально в сотне метрах от отчего дома.
Люди во время войны думали не только о себе. Что это было? Приверженность своему делу? Патриотизм? Или что-то большее?
 
Глава третья
Посылка
 
С этой треклятой болезнью Галка, казалось, совсем стала забывать о своих привычных детских увлечениях: лапте с соседскими мальчишками до одури или, точнее, пока мать веником не загонит домой. Нравилось ей кататься по поливочным желобам в колхозном саду. Однако мало что из этого могло сравниться с наблюдением за лошадьми. Как только выдавалась свободная минутка, она с подружками бежала к зданию почты смотреть на лошадей Ибриля – сельского почтового извозчика. Его тройка вороных была бесподобна. Всегда резвые, грациозные, с ухоженными гривами и ровно подстриженными челками. Будто его лошадки не мотались за десятки километров в город за шесть паромов. Поэтому когда Галя услышала топот копыт за окошком, она подумала, что ей это почудилось. Она вскочила с кровати и подбежала к окну. Так и есть. Прямо возле их дома, переминаясь с ноги на ногу, стояла почтовая тройка. Словно сошедшие с рождественских открыток такие статные лошадки еще кое-где сохранились. К воротам направлялся извозчик Ибриль, неся под мышкой какой-то сверток. С ума сойти, сам Ибриль! Значит, случилось что-то неординарное. Только бы не похоронка – подумалось Галине, которая уже надевала свое платье.
Когда конюх вошел в комнату, Галина уже направлялась к порогу, чтобы поприветствовать нежданного гостя. Ибриль выглядел крайне озабоченным: шутка ли, ему доверили доставить посылку из самой Америки! Посылка наделала шума ещё на сортировке в городе, где ее предварительно просмотрели представители НКВД. Там не сомневались, что американцы чудаки, но чтобы настолько! В графе «адресат» значилась «Шведовой Варваре Петровне» - бабе Варе то есть, поэтому конюх первое, что спросил, это где она. Галина предположила, что мать могла быть в поле на прополке, а баба Варя, стало быть, занята вместо нее по хозяйству. Как и все сельчане в то время, семья держала корову и кур. Молоко и яйца требовалось обязательно сдавать в колхоз по специально установленной норме, а сено и другие корма каждый заготавливал самостоятельно. Вот поэтому Галка и предположила насчёт бабы Вари, где она могла быть. Ибриль, наверное, торопится по своим почтовым делам, - предположила девочка. Вдруг в комнату вошел фельдшер Анисимович. Он сам сообразил насчет посылки и предложил Ибрилю не открывать ее без бабы Вари. Вскоре та пришла: в селе новости расходятся быстро. Запыхавшись с дороги, она одернула фартук и присела на краешек стула, стала ждать. Ибриль положил посылку на центр стола. Наконец сургуч был сорван, и в комнату ворвался чужой манящий запах огромных улиц, бесконечно сигналящих автомобилей, пончиков и кофе.
В свертке из плотной коричневой бумаги, словно запеленованный младенец, лежала большая резиновая кукла. Её огромные голубые глаза широко взирали на мир, словно пытаясь спросить, куда же она попала. Аккуратные губки бантиком были полуоткрыты, подчеркивая белоснежные ровненькие зубки. Светлые волосы были аккуратно собраны в два хвостика, чубчик завивался кудряшками
- Ты дома. Добро пожаловать, – сказала девочка, освобождая куклу от упаковочной бумаги и мешковины, в которую была аккуратно упакована шикарная картонная коробка со странными буквами, не похожими на немецкие. Светлое платьице из сатина охватывало ладную фигурку, больше походящую на подростка, чем на девочку. Чулок на ногах не было. Их заменяли высокие, до голени, носки, обутые в симпатичные темные туфельки.
- Ишь ты, как красиво ходят в этой Америке, - сказала Катька, явно завидуя Галке с ее куклой. У нее самой еще никогда не было такой нарядной одежды, что называется «на выход». И это несмотря на то, что их мама была белошвейкой и всегда одевала, точнее, обшивала, своих дочерей очень хорошо.
- Галка, как ты ее назовешь? – вдруг спросила сестра Катя, словно демонстрируя свою осведомленность во взрослых вопросах. Она была помладше Галины года на три, но всячески показывала свою осведомленность.
- Не знаю, может Марта, - неуверенно ответила Галка, еще до конца не верящая в свое детское счастье. - Какие американские имена ты знаешь?
- Слышала в одной киношке, что имя Кэти называли…ещё Лола, Дороти, Бриджит.
- Ладно, пусть будет Бриджит. Правда, ей подходит!
Диалог сестер вынужденно прервался, потому что пришел доктор проведать больную Галку. Он тоже несказанно удивился, увидев содержимое посылки.
- А руки, ноги у нее сгибаются?- спросил тот, словно подчеркивая свою цеховую принадлежность. Он осторожно взял куклу на руки, повертел руки и ноги, будто пришедшего к нему на прием больного, пошарил в единственном кармане куклиного платья и спросил толпившихся в дверях взрослых, маму Галки и бабу Варю, чем-то озабоченных, не было ли чего еще в коробке. Те виновато пряча глаза в пол, молча пожали плечами.
- Наверное, цензура не пропустила, – молвил как в пустоту фельдшер Анисимович. Галка так и не поняла, о чем это он, но переспрашивать не стала. Он была так увлечена мыслями о Бриджит, о ее будущей жизни в её доме, что не заметила, как осталась одна. Все куда-то подевались, и только голос Левитана из репродуктора возвратил ее в суровую реальность военного времени. Близился вечер. Яблони за окном уже пустили первую завязь из крошечных зеленых плодов. Солнце клонилось к закату, а значит, через пару часов к Галке вернется ее привычное состояние, когда все части тела захватит лихорадка.
Анисимович молча подошел к окну. Он, как и все, был разочарован. Столько ждать и все понапрасну. Удивительное дело, рассуждал он про себя. Все как с самой хиной, если вспомнить её историю:
Хинной корой раньше лечили массу всевозможных заболеваний, а не только малярию. Швейцарский естествоиспытатель Галлер считал хину тонизирующим, антисептическим, противоотечным и противотуберкулезным средством. Как всегда создали панацею. Ею пытались лечить также эпилепсию, астму, ревматизм, желтуху, гельминтозы, кожные и женские заболевания, рахит и даже венерические болезни.
Из-за чрезмерного увлечения этим лекарством было много случаев острых и хронических отравлений.
Хинное дерево — одно из самых богатых алкалоидами растений. До начала XIX в. не было известно, какому из них можно приписать интересовавшее врачей действие хины. Гомеопатический препарат из хинной коры имеет два названия — хина и цинхона, связанные с русским и латинским названиями растения. Для его приготовления чаще всего используют кору хинного дерева красносокового или краснокоркового — Cinchona succirubra. Применяется широко, лейтмотив его лекарственного патогенеза — слабость, исчерпание «жизненных сил». Героине Анны Ахматовой («Щеки бледны, руки слабы, Истомленный взор глубок») врач-гомеопат обязательно порекомендовал бы хину. Правда, еще Ганеман подчеркивал, что не всякая слабость требует назначения хины, а только такая, которая происходит, как говорили в те времена, от потери «органических соков». Это старинное выражение вызывает улыбку у современного врача, пытающегося изучать гомеопатические руководства прошлого века, однако, если вдуматься в его содержание, то становится понятным, что речь идет о жидких тканях, и тогда все становится на свои места.
Его рассуждения прервала собака, с громким лаем вбежавшая в комнату, где недавно распаковали посылку из Америки. Подросший за зиму беспородный щенок как-то незаметно для всей семьи превратился в огромного черного пса. Бодро виляя хвостом, он обнюхал собравшихся, словно приветствуя каждого по отдельности:
- Тузик, познакомься, это Бриджит. Она приехала из Америки и будет с нами жить, – представила незнакомку собаке Галка. По привычке Тузик стал сразу обнюхивать куклу.
- Ну, хватит, хватит, – не унималась девочка в своей игре, но собака продолжала обнюхивать заморскую куклу, словно пытаясь что-то отыскать в этом незнакомом ей сплетении запахов. Неожиданно для всех Тузик ухватил своей внушительной пастью Дороти за косы, заплетенные бантиком, и принялся ее мутузить по полу, наступив огромными лапами на грудь. Первым от такой наглости очухался Ибриль. В голове конюха-почтальона пронеслась мысль, что он скажет на почте, как объяснит порчу доставленного имущества? Галка была ближе всех остальных к месту поединка обезумевшего пса с беззащитной американкой, поэтому смогла ухватить ее за ноги и потянуть на себя. Случившееся заставило всех броситься на выручку обессилившей от болезни девочке. Ибриль постарался утихомирить пса, потянув его, что есть сил, за хвост, баба Варя и мать Гали истошно вопили, не зная, что делать, и только фельдшер, крепко схватив собаку за голову, начал разжимать ее крепкую пасть. В это время голова Бриджит отскочила и покатилась по полу. Галькино сознание помутилось, и она повалилась на пол.
Когда она очнулась, собаки уже в доме не было. Сама она уже лежала в постели с холодным компрессом на голове. Анисимович наклонился над ней и взял ее за руку:
- Ну как ты? Не волнуйся – все будет хорошо, – успокаивал он. - Теперь ты обязательно поправишься! Теперь вообще все будет хорошо! – не унимался он.
Галка была еще очень слаба, чтобы понять, почему все хорошо, когда ее новая игрушка поломана. Она снова огляделась. Мама сидела здесь поодаль. Баба Варя стояла у окна, всматриваясь вдаль, словно пытаясь рассмотреть что-то за горизонтом, и только Ибриль что-то мастерил, молча орудуя своим ножом, который обычно держал за поясом, возле уже зажженной керосиновой лампы.
- Сейчас, сейчас будет готово, – доложил он Галке.
- Что будет готово? – спросила девочка, ещё не вспомнив про Бриджит.
- Что, что … Американка твоя, – уточнил конюх, и бережно положил куклу у изголовья окончательно пришедшей в себя девочки.
- Ну, Валентина Петровна! – ишь что удумала! – воскликнула ждавшая своего часа удивляться баба Варя. - Это уму непостижимо, спрятать таблетки Хинина в куклу! Говорила же я, что она обязательно что-нибудь придумает!
- Тише ты! – перебил ее радостный порыв фельдшер. Он, как человек, много повидавший на своем веку, был очень осторожным на высказывания. Смекнув, что спасая девочку с помощью американского лекарства, все стали невольными свидетелями противозаконного действия, с точки зрения закона, могли оказаться участниками сговора. Поэтому он счел нужным предупредить всех о том, чтобы никому ничего не рассказывали о сюрпризе.
- Всем молчать! – строго сказал фельдшер. Мы делаем благородное дело - спасаем Галкину жизнь, но в условиях военного времени наши действия считаются преступлением. Вон, за оброненные колоски с колхозного поля посадить могут… а тут контрабанда!
Всем сразу стало не по себе. Одно неосторожно оброненное слово при посторонних и все потеряно.
- Под угрозой не только Галкина жизнь, но и каждого из нас, - голос Анисимовича задрожал так, что всем стало по-настоящему страшно. Все словно окаменели от его слов. Расходились как заговорщики – по одному. Первым встал и вышел Ибриль. Он ничего не обещал, но фельдшер в нем был уверен. Женщины народ такой, что сами не заметят, как сболтнут лишнее. Затем к своим домашним хлопотам вернулись все остальные, и только фельдшер не торопился уходить. Он продумывал свой предстоящий разговор с Галкой, оказавшейся невольной свидетельницей взрослого разговора.
И он рассказал ей про то, как в оторванной голове Дороти конюх Ибриль нашел бережно упакованную в вату коробочку Хинина – того самого «Порошка Графини», который и учуяла ее собака. А попало туда лекарство благодаря родной сестре бабы Вари. Вероятно, она долго не думала о посылке.
Что любят многие девочки? Конечно, кукол. Материнский инстинкт в большинстве женщин заложен с рождения. Неудивительно, что девочки так любят заботиться о куклах: одевать их, укладывать спать, кормить. Куклы всегда были любимой игрушкой для девочек. Тряпичные или деревянные, соломенные или фарфоровые, виниловые или картонные. Помните, у Виктора Гюго в «Отверженных», маленькая Козетта, за неимением куклы пеленала и убаюкивала игрушечную сабельку. А как она восхищалась новой куклой! И по сей день, кукла является практически необходимым предметом в шкафу с игрушками у любой девочки. Для малолетнего ребенка лучше всего подходят куклы, которые больше похожи на них самих, то есть это должна быть кукла-ребенок. Причем можно даже цвет волос куклы подобрать максимально похожий на цвет волос ребенка. Это необходимо потому, что ребенок в этом возрасте ассоциирует куклу с собой.
Для девочки младшего школьного возраста подойдет красивая кукла, похожая на взрослую даму. Ведь именно с этой поры ребенок пытается играть в ролевые игры, отражающие социальные отношения между людьми. Поэтому им интересны целые кукольные семьи, с домиками, посудой, одеждой и прочими бытовыми принадлежностями. Они расчесывают и одевают куклу, в кукле они стараются отобразить то, какими видят себя в будущем, уже взрослыми. Именно поэтому рекомендуется дарить кукол с милым добрым лицом. Девочки подросткового возраста могут отказываться от кукол, возмущаясь, что они уже выросли, и такие детские игры их не интересуют. Разве что согласятся на куклу в виде их кумира. Но когда они подрастают и взрослеют, прежняя любовь к куклам возвращается уже в другой форме. Кто-то закупает пачками кукол для своих детей, потому что в детстве у них таких кукол не было. Кто-то начинает коллекционировать авторских кукол, а кто-то сам их делает, шьет им наряды. Спросите любую женщину – откажется ли она от красивой изящной куклы, созданной настоящим мастером? Вряд ли вы услышите отказ. Но сейчас шла война, и детям было не до кукол. Ведь ещё чуть-чуть - и оборвётся детство, а у кого-то и жизнь…
Галка игрушку не выбирала. Но сразу было понятно, что кукла ей понравилась. Поэтому случившееся с Дороти выбило ее из колеи. Взрослых интересовали совсем другие проблемы. Более сложные, чем детские мечты. Именно это занимало мысли фельдшера Анисимовича. По его собственному мнению, сложнее всего будет объяснить ребенку, чтобы тот никому не раскрыл взрослого секрета. Но и это было по силам фельдшеру.
 
Глава четвертая
Перелом
 
Шло время. Война была уже почти у порога. Ожесточенные бои шли за Сталинград. От Красной Армии все ждали перелома в войне. Об этом из репродуктора все время говорил Левитан. Перелом в болезни благодаря Хине ожидали и у Галки. Приступы малярии почти прошли. Восстановление ослабевшего организма требовало полноценного и сбалансированного питания. Как-то раз Баба Варя принесла несколько свежих куриных яиц из-под молодой пестрой несушки. Обычно яйца в этой семье ели сваренными в крутую.
Сестра Катерина, как всегда, помогала бабе Варе по хозяйству во дворе. На этот раз дуэт молодости и опыта был занят изготовлением кизяков – основного зимнего топлива для обогрева сельского дома. Кизяк представлял собой смесь соломы и коровьего навоза, высушенного по солнцем в специально сколоченной форме. Потом после просушки выкладывалась своеобразная «поленница». Дамы трудились добросовестно. Катька выполняла самую грязную работу - месила состав. От интенсивности движений ее хрупкого тела зависело насколько плотным будет в последствии брикет и как долго он будет гореть. В идеале, в холодную зимнюю ночь уходило для обогрева до шести кизяков. Дров достать было невозможно. Все деревья в округе были вырублены еще в первую военную зиму. А так как дом семьи находился в колхозном саду, который ей и было поручено охранять, берегли не только урожай, но и сами деревья. Сад на нескольких гектарах колхозной земли насчитывал до сотни стволов яблонь, груш, тутовых деревьев. Его близкое расположение к реке Бузан давало возможность регулярного полива в летний сезон. Всем остальным сельчанам воду доставляла специальная подвода с большой бочкой. Воду тоже брали из реки.
- Катерина, ведра неси! – зычно приказала мать, выглядывая из окошка во двор. - Воду привезли.
- У меня ноги в кизяке! – отозвалась Катька. - Я сейчас на речку пойду, заодно зверушек навещу в зоопарке.
Еще неплохо захватить что-нибудь в качестве гостинца с собой - подумала она про себя. Но баба Варя, частенько угадывавшая её детские мысли, предложила взять крынку молока и пару куриных яиц.
Катька, придерживая одной рукой подол забранного платья, чтобы не забрызгать жидким навозом, заглянула в курятник. Всполошив несушек, она положила в завернутый подол три свежеснесенных курами яйца, и пошла со двора. Захватив у ворот кувшин молока из рук своей спасительницы, она решила яйца оставить бабе Варе – пусть Галка ими поужинает. И дала дёру подальше от домашних забот.
После того, как Галка начала принимать Хину, найденную в американской кукле, у нее появился зверский аппетит. Об этом мать и бабу Варю заранее предупредил фельдшер Анисимович, строго настрого велевший женщинам досыта кормить больную.
Вечером, после приема лекарства, Галке, как обычно, захотелось есть. Мать собрала на стол нехитрый ужин, состоящий из ломтиков печеной тыквы, вареной кукурузы, стакана молока и вареного вкрутую яйца.
- Кушай, доченька, – позвала мать и поставила перед ней деревянную солонку. - Кто не солит, дураком останется, помнишь?
Конечно, Галка помнила эту семейную присказку, чтобы дети не забывали посолить пищу, и со всего размаху стукнула яйцо об кухонный стол. Он подумала было постучать его дальше и покатать, чтобы легче очистить скорлупу, однако в этот момент яйцо издало легкий свист, и из него вышла черная тень и исчезла за печкой. Сначала ей показалось, что это немецкий самолет снова бомбит паромную переправу, но повторения свиста и хлопков не последовало. Произошедшее настолько испугало девочку, что мать, хлопотавшая по хозяйству, встрепенулась, и спросила:
- Что с тобой, Галька, на тебе лица нет?
- Ты это видела? – почти закричала Галка.
- Что видела? – спокойно переспросила та.
- Черную тень? Что прямо сейчас ускакала под печь? – не унималась ошалевшая от увиденного Галка, снова и снова переспрашивающая мать.
- Нет, я не видела, но точно знаю, что так бывает, когда уходит болезнь, – пыталась успокоить она напуганную дочку. - В старину люди специально сводили хвори на яйцо. Теперь все будет хорошо, потому что ты увидела перелом болезни.
И действительно, с этого дня приступы болезни у Галки прекратились. Баба Варя настояла на том, чтобы неочищенное яйцо немедленно закопали на перекрестке, и все как-то незаметно забыли эту историю, и только фельдшер Анисимович все время посмеивался над этим в свои длинные и пышные усы: - Ишь ты, перелом какой! – все приговаривал он.