45. Фон Эшенбах и Спиноза
После смерти маламута Ерофея все смешалось в доме на Кисельной, 8. Вернее, сломалось. Нестор Иванович разделял женщин на тактичных и бестактных, и Нина, мама Антона, была по этой классификации «бестактная, умело перевоспитанная в условно-тактичную». Не умела мама Нина ценить и любить недостатки своего мужа, не могла смириться с женщинами, алкоголем, частыми уходами из дома. А главное, не умела молчать. Теперь уже и не разберешь, где причины, а где следствия. Да и важно ли? Антон с детства привык к постоянному напряжению струн в семье, к натянутому нерву.
Пока Антон был подростком, его присутствие служило неким «пятым элементом», связующим звеном, сдерживающей силой. Потом сын стал студентом, переехал в арендованную квартиру. Но родительская забота, финансовая помощь молодому студенту, частое общение с отцом и матерью - все это еще держало, все еще связывало.
Потом свершилась свадьба, Антон женился на Маше, но все еще оставался «птенцом гнезда». Разве что «птенцов» теперь стало на одного больше.
Родилась Майя, Антону подарили квартиру, но в доме на Кисельной, 8 все еще радостно встречал хозяев престарелый маламут Ерофей, старый друг, попавший в дом щенком, и куцая кошка Ка-Це, хранительница домашних историй и сама ставшая историей этого дома.
А потом не стало и домашних питомцев. Дом опустел, семья иссякла. Нина с возрастом становилась все ворчливее, все нетерпимее к «недостаткам» мужа. Нестор Иванович становился все более угрюмым и нетерпимым к ворчанию жены. Любовь, что всегда служила прочным фундаментом этой семьи, затерялась в ежедневных «разговорах». Фундамент дал трещину.
Антон помнил, как его мать сказала однажды отцу: «Я не кричу, я так разговариваю». Отец тоже начал покрикивать, а надо было просто исчезать, как он делал это в молодости. Все меньше держало, все слабее связывало.
И наконец отец Антона покинул дом. Случилось это после какого-то инцидента на информационном канале, что возглавлял отец. Нина отчитала Нестора Ивановича в присутствии двух его сотрудниц, заместителя Ларисы (фамилию Антон не помнил или не знал) и ведущей Лизы Зурабовой, в девичестве Довгой. На следующий день отец исчез.
- Iuppiter iratus ergo nefas, - сказал Нестор Иванович супруге на прощанье.
- Что он пробормотал? – презрительно спросила Нина.
- Приблизительно: «Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав», - перевел Антон.
Нина не верила, что муж ушел навсегда. Ждала, звонила, злилась, ругала в трубку. Слушать мама не умела, и потому отец после нескольких минут такого «разговора» неизменно давал отбой связи.
Снял какую-то квартиру рядом с работой, перевез туда потихоньку все свои вещи. Не все, конечно, только родные: детские книги, коллекции монет, альбомы с бонами, холодное оружие, несколько костюмов. Нина вначале была уверена, что Нестор Иванович не выдержит бытового прессинга: некому стирать, убирать, готовить. А через месяц спалила в камине трусы и носки мужа. Тогда все еще мужа. Демонстративно делала это при сыне. Антон не выдержал едкого запаха, ушел на террасу с бутылкой вина – переждать. Без зрителя мать палить сразу перестала.
Пить отец стал больше, выглядеть – хуже. Быстро стал стареть. Тем не менее Антон часто видел его в сопровождении молодых девчонок, как правило – разных. Иногда с двумя.
- Чем старше мужчина, тем больше его любят молодые женщины, - как-то сказал папа сыну.
- Любят, - согласился Антон. – Твои деньги.
- Деньги, - согласился отец. – И мудрость, что позволяет их зарабатывать.
Антону не хватило тогда мудрости все это понять. И принять.
Мать прогрустила дольше – целый год. А потом завела себе любовника. Вначале мужчин было несколько, но осенний марафон выиграл только один. Он поселился в доме на Кисельной 8, принялся там хозяйничать - вначале осторожно, как бы стесняясь, а потом смело и откровенно. И Антон перестал посещать отчий дом. Да и мать там практически не бывала, посвятив себя путешествиям – по нескольку раз в год. Наверстывала, ведь отец путешествовать не любил. Или заполняла внешними впечатлениями внутреннюю пустоту.
А потом был развод. Произошел бы развод раньше лет на десять, когда Антон был еще пубертатным максималистом, может быть, это событие как-то и повлияло на его воспитание. Но сегодня Антону было уже двадцать семь – возраст солидный и самостоятельный. Он не переживал, отнесся философски. Вопросы семейной жизни его родителей перестали быть его, Антона, вопросами.
А вот Мария переживала сильно.
- Как можно? – негодовала она. – Столько лет вместе, тебя вырастили, воспитали, а потом – раз!.. И эти бабы его! Они же моложе тебя. И не стыдно?
На такие эмоционально-житейские выплески супруги Антон неизменно приводил наизусть отрывок из лиро-эпического романа «Парцифаль» Вольфрама фон Эшенбаха (берег для себя, но с радостью использовал в защиту отца):
Любя супруга своего,
Она с улыбкой узнавала
О похождениях его.
Пусть он иным любезен дамам, -
Ее не ранит он тем самым:
Какой ей может быть урон,
Коль всеми привечаем он?..
- Ты такой же, как он! – возмущалась Маша.
- Конечно, он же мой отец, - соглашался Антон.
Как-то Мария попыталась пожурить самого Нестора Ивановича. Тот долго молчал, смакуя древний виски, а потом спросил Машу:
- Знаешь, как звучит шестая теорема этики, которую Спиноза, по его словам, доказал в геометрическом порядке?
Маша не знала, да и знать не хотела. Но отец все-таки ее просветил:
- Истинная идея должна быть согласна со своим объектом.
Маша замолчала и больше не рисковала предъявлять Нестору Ивановичу какие-либо претензии.
Сам Антон предался… труду. Он возлюбил работу. Трудился теперь по-новому, с энтузиазмом, на каком-то почти творческом подъеме. Перелистал студенческие конспекты, вспомнил забытое и завел другие тетради – практические. Перестал убегать с работы на перекуры, стал больше общаться с гостями отеля, улыбаться открыто. Искренне, но ненавязчиво интересоваться их настроением и впечатлениями. Аккуратно записывал все их жалобы и пожелания.
Взял за правило регулярно осматривать номера. Выискивал малейшие пятна на постельном белье, еле заметные замутнения зеркал в туалетных комнатах, вдыхал ароматы, анализируя их на свежесть, проверял кондиционеры на работоспособность, обнаруживал трещинки в оконных стеклах и в спинках балконных стульев. Все это записывал в те же практические тетради. Горничные и техперсонал перестали Антона любить, но начали уважать.
Организовал доставку в номера всего, что ни пожелал бы гость. В рамках закона, конечно. С радостью бегал в магазины или вызывал такси, если нужно было что-либо приобрести на дальних рынках. За что стал часто получать щедрые чаевые. Никогда не отказывался подменить коллег, превратил гостиницу в свой второй дом. За что нередко получал премиальные – доход гостиницы вырос, милый портье привлекал постояльцев, заставлял людей приезжать во второй-третий-пятый раз. Коллеги также перестали любить Антона, но стали брать с него пример.
Деньги не тратил, научился откладывать. То ли на мечту, то ли на «черный день». Но и скупердяем не был – никто из его девушек не мог бы пожаловаться на недостаток подарков и цветов. Правда, удавалось экономить на гостинице, но кто бы упрекнул Антона в том, что он «пользуется служебным положением» для личных нужд – маленьких мужских шалостей?
В защиту нашего героя должны признаться, что обручального кольца Антон никогда не снимал, ни одну женщину любовью не обманывал, всегда честно предупреждал, что женат. Хотя вряд ли Маша оценила бы такое истинно мужское благородство.
Отца Антон практически не видел – разве что на экране телевизора, и то редко. Большая семья распалась, осталась маленькая. Это смущало Антона, но не казалось ему каким-то исключительным, жизнеобразующим ударом по совести. Поэтому Антон весьма удивился, когда вошел однажды принять номер после выезда гостей, но вместо гостиничного номера оказался в лазурном гроте.
- Ну, шо, привет! – сказала Шокалка, и Антону даже показалось, что вместо обычного равнодушия в ее голосе прозвучали радостные нотки.
Неужели лед растаял?