Весной можно питаться одним воздухом, честное слово. Столько в нём растворено талого снега, солнца, липких почек, воробьиного пения, а ещё чего-то пушистого и сладкого, от чего хочется летать и влюбляться. Я шла домой мимо свежевымытых витрин, любовалась в них на прекрасную себя и уже почти твёрдо решила перейти на весенне-воздушную диету. А то вон там, чуть повыше пояса плаща, по бокам вырисовываются предательские складки, сдобные пирожки. Так и футболку не надеть будет, а ведь скоро тепло…
Но Анька, конечно же, весь мой настрой свела на нет. Как назло, заявилась в гости с пакетом горячих пончиков.
— Маруся, ставь чайник, будем нашу девичью красу пончиками полировать! — завопила она ещё из-за двери.
Соседи по подъезду небось позавидовали и слюнки сглотнули. А я взяла промасленный бумажный пакет из рук хорошенькой разрумянившейся Анюты и по загадочному выражению её глаз поняла: у нас сегодня вечер приятных воспоминаний.
Анька когда влюбляется, а делает она это с завидной регулярностью, любит засесть у меня на кухне и вспоминать свои прошлые влюблённости, начиная с детского сада. Первых её мальчиков и я помню, они у нас во дворе гуляли раньше. Давно. Пока не спились и не попали один на кладбище, а второй в тюрьму. Но это я помню, а Анечка у нас девочка светлая, запоминает только хорошее.
— Вот я сижу на занятии, все клеят снеговиков из комочков ваты, а Димка под стол залез и целует мне ноги. Прямо в колготках таких серых в гармошку, помнишь такие? И я рукой ему показываю: а теперь здесь целуй и здесь. И руки он тоже целует. Только я его разлюбила, он слюнявый какой-то оказался, да ещё в кусты меня звал целоваться "по-взрослому".
Мы смеёмся и уплетаем тёплые ужасно вредные пончики, пахнущие маслом, сахарной пудрой и весной.
По-взрослому Анька поцеловалась в пятнадцать лет, и ей так понравилось, что Сашка, с которым она познакомилась на дне рождения друга, удостоился и доступа к застёжке от крошечного Аниного лифчика, но дальше — ни-ни. Они целовались повсюду: в магазинах, в парках, на улицах, на крышах домов, куда их загоняли гормоны, в подземном и наземном транспорте. Однажды в автобусе они упали на пол, потому что держались исключительно друг за друга, а водитель неосторожно затормозил.
— Мы упали под ноги какой-то бабули и хохочем, а она всё дознаётся, из какой же мы школы. Хотела директору на нас пожаловаться. Представь, я недавно пыталась вспомнить Сашкино лицо и не смогла, только волосы "ёжиком". Интересно, а он вспоминает меня?
На Сашке мы задерживаемся подольше и ставим чайник во второй раз.
Аня со смехом рассказывает, как однажды родители оставили её с младшим братом, а тут Саша нарисовался. Это сейчас подростки в телефонах залипают. В те доисторические времена, когда мы с Анькой были пионерками, большие дети ещё слушались родителей и скучали дома. Вот влюблённые завалились на Анькину кровать целоваться, а Ванька, ему лет тринадцать было, от нечего делать взял букет вербы, разобрал на веточки и принялся втыкать по всей комнате: в книги, за ковёр настенный, за отставшие от стен края обоев. Чтобы дотянуться повыше, залезал на стулья и кровать, перешагивал через милующихся сестру с кавалером, и будь его воля, пару веточек бы им за шиворот засунул, наверное. Аня потом ту вербу ещё полгода в самых неожиданных местах находила. К тому времени Сашка уже выветрился из её жизни, а вместо него появился трагически погибший во цвете лет певец Цой.
Цой не целовался, конечно, но был очень романтичный и понимающий её, Анькину, душу.
— Мы с одной девчонкой из фан-клуба поехали тогда на Витину могилу. Он ведь любил жёлтые розы, и мы хотели найти их. Но почему-то не отыскали и ничего лучше не придумали, чем купить жёлтый воздушный шарик. На кладбище с шариком, идиотки! Стали привязывать к оградке, он и лопнул. Мы заржали и убежали. Вот такая любовь.
Анька отхлёбывает чай и идёт выплюнуть его в раковину.
— Ну и гадость ты пьёшь! Дай, я сама заварю.
Это после Цоя у неё был японец. Нет, он русский был, просто увлекался японской культурой. Кимоно там всякие, чайные церемонии и прочие азиатские заморочки. От него у Ани осталось несколько японских слов и увлечение необычными сортами чая. Это неплохо, ведь после некоторых людей вообще ничего не остаётся, разве что осадок. Впрочем, Анька лёгкий человек, она даже сердиться долго не умеет. Дуется, дуется, да и рассмеётся заливисто.
— Ну, я и дууууура, Марусь!
А вот это как раз кульминация. Я-то знаю, в честь чего мы пончики тут поедаем. Хотя пончиков уже нет, есть мои любимые пиалки из Хивы, а в них бледно-жёлтый улун.
— Колись, Анюта, кого в следующий раз будем вспоминать?
— Мааань… Он африканец.
Сказала и зарумянилась, как маков цвет, прядку на палец накручивает.
— Ну?
— Он мужчина моей мечты. Умный до жути!
— Анют, где же ты выкопала негра своего умного? — спрашиваю, и по её лицу понимаю, что и впрямь пропала девка.
— На медфоруме.
— Уф, не всё так страшно. В интернете что ли влюбляетесь? А может быть, он женат, ты не думала?
— В интернете. Женат. Пять детей и трое внуков, — обречённо вздыхает подруга.
— Что?! — взвиваюсь я, — а лет ему сколько?
— Как маме моей, — выдаёт Анька, — но это совершенно неважно.
— А что важно?
— Понимаешь, он такой… Невероятный. Никогда таких не встречала. Я сама не заметила, как влюбилась, а он заметил и мне сказал.
Анютик взахлёб начинает рассказывать историю знакомства, то, как он написал, а она ответила… И теперь большинство мужчин планеты перестали для неё существовать, потому что они не похожи, ну, вот ни капельки, даже в подмётки не годятся этому, — а как звать? — Миша, не Миша, конечно, но на их языке сложно, это он учился в Патриса Лумумба, и там все Мишей звали, он привык. А голос, это песня просто, да, по скайпу, нет, не красавец, конечно, но глаза, а улыбка вообще…
Слушаю и улыбаюсь влюблённой Аньке, а сама очень даже понимаю, что если этот Миша хотя бы в половину так хорош, то у наших кавалеров против него никаких шансов. Поэтому, Боженька хороший, сделай так, чтобы Анька ошибалась, а то ведь нам с ней ещё замуж выходить, но за кого, если где-то в жарких странах под пальмами сидят такие вот темнокожие ангелы во плоти, с улыбкой, как на рекламе зубной пасты и с невероятным пониманием нашей девчачьей психологии.
— За кого? — спрашиваю я уже вслух, и Аня изумлённо замолкает, слыша мою нелепую молитву.
Господи, сделай нас дурочками, чтобы стать нам счастливыми. Пожалуйста.
— Аминь, — заключает Анька.
Вот тут мы заплакали почему-то.