Что оставалось делать Аллаин? Исследовать замок Котилии, разумеется, и добраться до Калейдоскопической Трубы. Она вздохнула и с опаской тронула тяжёлую дубовую дверь… Казалось, с исчезновением хозяйки замок потерял всю свою величавость и грандиозность – магический облик моментально слетел с него, будто отжившая кожа. Мало того, он вроде как бы стал ниже и продолжал дряхлеть на глазах с катастрофической скоростью – пятнышки мха и лишайника на камне разрастались, кое-где появились трещины и щербины, и даже крупные выбоины, где скопились труха и птичий помёт, на которых спешно произрастали семена кустарника и даже деревца. А зловещая голова с высокой трубой Калейдоскопа стала самой обыкновенной и не слишком высокой круглой башней с окошками поверху.
Вот радостно пробулькал ворон, усаживаясь на балкончик, и вниз со смачным «плюх» шлёпнулся кусок лепнины – ухо одноглазого циклопа, удерживающего этот балкончик. Аллаин даже явственно услышала чихание – или это ей показалось? Она задрала голову кверху – циклоп морщился, он явно силился удержать чихание, и Аллаин с ужасом подумала, что если он всё же чихнёт, то обрушит карниз с балконом, а то и сам свалится и разлетится на множество осколков. А если эпидемия чихания распространится на остальные изваяния, которые уже сморщились и погрустнели, то разрушения замка не избежать. Значит, ей необходимо спешить.
Аллаин прочла защитное заклинание и вошла внутрь.
Аллаин оказалась в сердце замка, в главной башне. Хотела пошарить по кладовым, но все магические штучки Котилии исчезли следом за ней. Впрочем, судя по размерам закромов, их было не так уж и много – всё своё Котилия предпочитала иметь при себе, вся её магия заключалась в ней самой. И это было доказательством высшей категории магического искусства. Иссер, конечно, тоже не был слабаком, но он был несчастным влюблённым, а это многое меняло.
Аллаин подумала – и не стала лазить по всему замку в поисках сокровищ, которые уже утратили аромат магии. Скоро сюда, в разрушающийся замок, полный обесценившихся сокровищ, нагрянут осмелевшие охотники за чужим богатством. Нагрянут, чтобы беззастенчиво грабить, пока ещё богатства не погребены заживо. Пройдёт немного времени – замок разрушится окончательно, и руины скроют всякую память о волшебнице Котилии и неудачливом дуэлянте маге Иссере, но охотники всё равно будут продолжать рыться и копаться в развалинах, извлекая из них осколки и ошмётки…
Надо было спешить, чтобы отыскать выход в иные миры, иначе и Калейдоскоп тоже скроется под руинами либо трансформируется в детскую игрушку, ни на что не годную.
Аллаин поднялась по лестнице на самый верх, где обнаружила круглую комнатку с четырьмя окошками. Но из четырёх окон башни открывался отнюдь не вид на окружающие окрестности. А вид на четыре совершенно различные области, в каждой из которых царило своё время года. Может быть, нужно выйти в одно из окон? Но в какое? Из одного окна веяло жаром и сухостью знойное лето, однообразная, выгоревшая степь, группки раскидистых, но малолиственных деревьев сконцентрировались вокруг равнинной, пересыхающей реки, и близ самого глубокого бочажка сгрудились различные звери, которые так хотели пить, что не ссорились и вели себя друг с другом крайне корректно. Аллаин разглядела даже львов и тигров – и содрогнулась. Ей было бы там страшно.
А вот весна. Дивная, цветущая, завлекательная! Правда, что-то в ней пугало Аллаин больше, чем выжженная саванна. Краски весны были слишком яркие, слишком насыщенные, и ядовитая зелень резала глаз, а большие, чёрные, резко кричащие птицы казались агрессивными и злобными. Вот одна птица с силой ударилась о стекло, и стекло треснуло. Аллаин отскочила от окна. Нет, она не рискнёт туда выскочить.
Из третьего окна она видела бескрайнюю заснеженную равнину, по которой там и тут были разбросаны тёмные галочки лощин и кружевные шапочки заиндевевших деревьев. Заходящее солнце раскрашивало снега и небо над ними в лимонные и пурпурные тона. Это было красиво, но слишком холодно, и кто же выберет ночной путь в зиму? К тому же, в зиме, вернее – в сугробе, она уже побывала.
Конечно, если понадобится, она готова пройти её вновь…
Аллаин вздрогнула – ещё один кусок лепнины отвалился уже внутри замка и поскакал по лестнице с гулким эхом. А башня как будто стала намного ниже – все заоконные миры резко приблизились к ней, и чёрные птицы так и вились за весенним окном. Аллаин решилась. Она побывает вот в этой нежной, палевой, золотистой и такой приветливой осени, что ласково улыбается из четвёртого окошка!
Аллаин вскочила на подоконник, коснулась стекла, оно пошло кругами, точно поверхность воды, и Аллаин прошла сквозь него и спрыгнула на порыжевшую полянку, услужливо подавшуюся ей навстречу. И пошла по тропинке вглубь кудрявой рощи.
Аллаин порадовалась симпатичной местности. Надежда ожила в ней. Здесь просто не могло, не имело права существовать злых и коварных сущностей или ловушек. Вокруг порхали самые обыкновенные лесные птицы, вот юркнула непугливая мышь. Вот белка с шишкой в лапах перескочила на нижнюю ветку, расправив хвост, потом – на землю и, нисколько не смущаясь присутствия Аллаин, принялась закапывать её в хвою. Закончив дело, она огляделась – и шмыгнула прочь.
Аллаин помахала белке вслед и направилась дальше.
Неожиданно навстречу ей хлестнули длинные ветви ивы – и Аллаин едва успела отпрянуть. Сверкнули солнечные зайчики - и вдруг вспыхнул золотом туманный ореол, и в нём, точно в зеркале, проявился необыкновенной красоты женский силуэт. «Стой!» - услышала Аллаин голос звенящего ветерка. Красавица плавно развернулась и уставилась на Аллаин огромными глазами, непрерывно меняющими цвет – от бледно-зелёного до охристо-багрового, затем незаметным движением перемахнула вперёд – и вновь заступила ей путь. Её жёсткие золотые волосы были скручены в тонкие прядки, которые стояли дыбом, превращая голову в огромный пушистый шар. Каждая прядка заканчивалась маленьким, точно монетка, и тонким иззубренным диском. Диски-монетки непрерывно трепетали и разворачивались вовне. Солнце играло на них, отражалось и бликовало, и на лицо желтоглазой красавицы ложились кружевные тени и яркие солнечные зайчики.
- Кто ты?
- Я – Оссна! – гордо ответила Красавица и опять тряхнула головой. Золотые диски задрожали, зазвенели, зашелестели. - Дриада! Королева этого мира. А вокруг меня – мой дворец.
- Почему ты меня не пускаешь? – Аллаин снова сделала шаг в сторону, желая обогнуть Оссну, но та вновь преградила путь, расставив тонкие руки с пальцами-веточками: - Ты первый раз посетила моё королевство и желаешь немедленно проскочить мимо? А мне так скучно, у меня давно не было гостей! Не с кем выпить чаю!
Внезапно Оссна заплакала, и на Аллаин закапали очень мелкие и очень холодные слёзы – словно осенний дождь.
- Так бы сразу и сказали, ваше Высочество! Я охотно выпью с вами чаю – только недолго, я очень, очень спешу!
Оссна просияла: - Какая ты прелесть! Идём же скорее!
- Куда, ваше Высочество?
- Как куда? Вон туда, к тому голубому глазку!
И лицо Оссны стало переплывать с дерева на дерево, с кроны на крону – так быстро и плавно, что Аллаин едва поспевала за ней, лавируя между деревьями. Наконец Оссна замерла подле небольшого болотца, заросшего ряской и камышом, с далёким глазком чистой воды посередине, и торжествующе улыбнулась: - Тебе нравится?
- Очень красиво. А что это?
- Это – моя столовая, а это – мой чай! Пей же! – И Оссна сама склонилась к болотцу и принялась купаться в нём, превратившись на минуту в осколки и крохотные волнующиеся кусочки собственного отражения. Аллаин вдруг пришла в голову невесть когда и невесть кем рассказанная история о злой магии. Там ревнивый маг, живший в дремучем лесу, украл из семьи девочку, чтобы обучить тёмной магии, но она с помощью брата сумела сбежать. Тогда маг заколдовал в лесу все лужицы и болотца, и когда дети, устав от бега, хотели пить и наклонялись к источнику воды, то видели в воде не своё отражение, а отражение лесных животных. Наконец мальчик не выдержал и, зажмурившись, напился воды из чистого прудка, и мгновенно превратился в маленького оленёнка…
Тем временем Оссна вернулась в крону ближайшего дерева и слилась с ним.
- Прости, Королева, - с искренним огорчением сказала Аллаин. – Но я не пью воду из болотца.
- Почему же? Ты брезгуешь?
- Нет, я боюсь, - и Аллаин поведала Оссне историю.
- Ах, как это печально, как это печально! Бедные дети! Моя душа страдает! Ах! – Оссна вдруг вздрогнула, и несколько золотых дисков-монеток упало с головы, а державшие их прядки-косицы поблекли и потемнели.
- Ах, как я выгляжу? Я не подурнела? – обеспокоилась Оссна.
- Нисколько, ваше Высочество. Не печальтесь, у вас ещё много… э… волос!
- Их с каждым днём становится всё меньше! – пожаловалась Оссна. – Скоро во Дворце станет совсем холодно, а в Королевстве пойдёт снег, и меня сморит сон. И это даже к лучшему: я совсем облысею и стану уродливой, и никто, никто не утешит меня! – Её глаза вдруг заволокло серой пеленой, золото поблекло, и Оссна зарыдала. Слёзы закапали с такой силой, что Аллаин вмиг промокла.
- Ваше высочество, я готова утешить вас хоть сейчас.
- Ты хочешь рассказать мне весёлую историю? Какая прелесть! Говори, я слушаю. – Оссна утёрла слёзы и даже улыбнулась, а золотые монетки засияли.
- Ваше Высочество, так заведено во всём мире, что следом за осенью приходит зима, за зимой – весна и снова лето.
- Во всём - во всём мире?
- Во всём – во всём. И растения, и люди, и звери меняют цвет, меняют одежды, настроение, повадки, и даже фигуры и дела. Одна моя знакомая, например, каждую зиму ужасно толстела, и каждую весну обещала себе, что к лету непременно похудеет, чтобы влезть в любимую маечку и в любимый купальник. Наступало лето. Она и вправду много купалась, каталась на велосипеде, ходила пешком и даже спала на веранде. Но на свежем воздухе аппетит её возрастал, она много кушала, и в результате никак не могла похудеть…
Оссна кивала и смеялась, всё больше светлея лицом, и за окнами Дворца разбегались облака, открывая яркую просинь.
- А теперь, ваше Высочество, - робко спросила Аллаин. – Я могу пройти дальше?
- Ты развеселила меня. Может быть, если ты будешь веселить меня всё время, я никогда не состарюсь и не впаду в спячку?
- Но в таком случае, откуда же я буду брать новые истории? Ведь всё, что есть в моей памяти, рано или поздно иссякнет.
Оссна загрустила и задумалась.
- Но я обязательно вернусь к вам, когда выполню свой долг и отыщу Эндора, и тогда историй у меня будет бесчисленное множество, - поспешно добавила Аллаин.
- Обещаешь? – просветлела Оссна.
- Обещаю. Насколько это возможно, и если это придётся по нраву магу Геральду, который, увы, властвует моей судьбой.
- Ладно, - вздохнула с сожалением Оссна. – Шагай в мою тень, милая девушка. Мне будет тебя не хватать. Но меня будут согревать воспоминания о тебе, я унесу их в зиму.
Аллаин низко поклонилась Оссне, шагнула в её тень – и перескочила в новый мир, который поначалу показался ей ничуть не хуже предыдущего. Широкая равнина выглядела соблазнительно: кудрявые лесистые рощи, покрытые цветами холмы, вереницы озерков. Кое-где золотились поля пшеницы, кукурузы, цвели фруктовые деревья. Но самым удивительным оказалось вот что: перед ней стояла чумазая девочка с зелёными глазами лет десяти, в синем сарафанчике, жёлтых сандалетках и с двумя рыжими косицами, в которые вместо лент были вплетены льняные верёвочки.
Девочка захлопала в ладоши: - Браво! Какая я молодец!
- Где я? Как тебя зовут?
- Ты у меня дома. А зовут… как хочешь, так и зови. У меня нет имени, - отозвалась девочка беспечно.
- У тебя нет мамы или папы? Разве тебе не давали имя?
- Имя. Всего лишь набор звуков. И каждый звук нажимает на одну точку Пространства. Пространство прямо-таки кишмя кишит звуками. В них недолго запутаться. Так что можешь звать меня просто… О. Чем плохой звук – О? Только не растягивай слишком, ударяй по клавише коротко и весело. О!
- О! – повторила Аллаин с удовольствием.
- Отлично. А твоё имя – Аллаин?
- Откуда ты узнала?
- Услышала. Ты поёшь почти на всю округу: Алл-лла-иин.
Вдруг вдалеке возникло сизое, клубящееся облако, и воздух вокруг него тревожно завибрировал, тоненько заскворчал, у Аллаин засвербело в ушах, и она покачнулась.
- Что это? – спросила Аллаин, дрожа от страха. – Так шумит?
- Это? Ах, это! Это магнитная буря шумит, - беспечно ответила девочка. – Да не бойся, она ручная!
Страшный смерч тем временем приближался, грозя смести их и поглотить. Но девочка протянула руку – глазастый чёрный вихрь сначала усилил вращение, потом ужасная воронка сузилась, начала уменьшаться и, непрерывно уменьшаясь, влетела к девочке в руку, и свернулась там калачиком. Девочка показала Аллаин ладонь: на ней маленьким шустрым жучком-головастиком крутился, устраиваясь поудобнее, чёрно-пегий смерч – большая пасть с пульсирующими глазками-бусинками, длинный, сильно сужающийся вёртлявый хвост. А огромный жёлтый глаз на макушке уставился на Аллаин с нескрываемым любопытством.
- Ох, - восхитилась Аллаин. – Как это у тебя получилось? Я не знаю такого заклинания…
- Заклинание? – удивилась девочка. – А что это такое?
- Ну, это особенные слова, с помощью которых можно творить всяческие полезные или приятные дела.
И Аллаин принялась напевать популярную во дворце песенку о хорошей погоде и хорошем настроении, обладающую слабенькой магией. Тучи тут же приблизились и даже спустились ниже, чтобы услышать её.
- Прекрати! – рассердилась девочка. – Сию минуту прекрати!
Она внезапно стала расти, увеличиваться в размерах. И чем больше она становилась, тем неопределённей и туманней становилась её фигурка. Вот девочка выросла до неба и принялась раздвигать тучи, приговаривая: – Вот вы какие непослушные, я же вам сказала – стоять! Вот вам! Вот вам!
Тучи испуганно разбегались, открывая голубое небо, и Аллаин с огорчением подумала, что со своей магией в чужой мир лучше не соваться.
И тут Аллаин услышала снова странные звуки. Чей-то высокий и странный голос пел о превратностях судьбы и абсолютно осознанной злокозненности этой небезызвестной особы О.
Голос показался Аллаин смутно знакомым – но дежа вю встречалось с ней на узкой дорожке так часто, что уже не карябало и не щекотало внутри, и не водило по стеклу острым ножичком, вызывая невыносимый зуд ностальгии по несуществующему.
- У тебя есть свои музыканты?
- А как же!
- Откуда?
- Да взяла в одном мире, – махнула рукой девочка. – Там таких полно!
- Что значит – взяла? Просто взяла – и взяла? Украла?
- Я не краду, - насупилась девочка. – Я его по-хорошему просила, правда-правда!
- Значит, украла, раз прячешь теперь. Ты и меня так же украла?
- Да ладно придираться. Ты сама ко мне завалилась, хотя я и нажала на кое-какие клавиши – мой музыкант мне помог. Сейчас покажу его, это же Летор Егов!
- Кто-кто?
- Летор Егов! Знаменитый бард!
- Где же он знаменит?
- Да везде – в полях, в лесах, в горах и даже в речке – да, да, я не шучу. Конечно, когда-то он был знаменит у себя дома… А ты тоже была знаменита у себя дома?
Была ли Аллаин знаменита? Да, пожалуй, но она так давно блуждает, что наверняка уже растеряла квалификацию. Хотя бабушка Зоас и твердила ей всегда, что тот, кто родился королевой, останется ею при любых условиях, и, конечно же, королевой умрёт. Но Аллаин последнее время стало казаться, что она всё меньше и меньше становится похожа на королеву, и даже не сумеет более вести королевский образ жизни. Тем более в этой обшарпанной мужской одежде не по росту. Правда, пока её как-то распознают, значит, не всё потеряно?
И Аллаин лишь неопределённо кивнула в ответ О.
О подхватила Аллаин под мышки, и они взлетели, чтобы сделать облёт луга. Они подлетели ближе к самому ровному и утоптанному пятачку с причудливым изваянием посередине, и Аллаин увидела, что это не изваяние, а человек мужского полу и неопределённого возраста, застывший с открытым ртом и воздетыми руками, словно в трансе. Лица его было не разглядеть, потому что длинные тёмные волосы, скрученные в тонкие, вертлявые косицы, шапкой стояли на его голове, волнистым частоколом скрывали плечи и лицо. Голос доносился из-под этой гривы волос, густой, нервный и сердитый.
Увидев двух девушек, зависших неподалёку, Егов прекратил петь, замотал головой, отгоняя надоедливые волосы с лица и, раздражённо размахивая руками, бросился к ним.
- Вот ты где! И долго я ещё буду тебя развлекать? Мне пора домой, меня ждут друзья и слушатели!
- Тебе плохо у меня? – спросила девочка обиженно, приземляясь подле Егова вместе с Аллаин. – Смотри, сколько места! Можешь петь на все четыре стороны! Хочешь, я усилю твой голос? Ну-ка, спой «до»! Спой, ну, пожалуйста!
Егов потоптался на месте, желваки ходили по его скулам, потом отвёл волосы ладонями и как рявкнул во всю мочь: - Ну, дооооооо!
Торжественный, гулкий и оглушительно громкий полифонический аккорд буквально разорвал пространство, и волосы у всех встали дыбом, а с далеких деревьев взвились стаи птиц. Летор Егов в этот миг был похож на мага-чародея в черном игольчатом ореоле. Аллаин увидела круглые голубые глаза, досадливо поджатые губы и кривоватый нос в веснушках.
- Теперь отпустишь?
- Ещё чего! Мне будет скучно! Ты забыл, что обязался сделаться моим маленьким домашним пёсиком?
- Пожалуйста, отпусти его, - вступилась Аллаин. – Не мучай! Быть пёсиком для человека – унизительно и грустно!
- Он же беспомощней ребёнка! – возмутилась девочка. – Он пропадёт без меня. Смотри, как я о нём забочусь! Даже евроремонт произвела!
Тут же равнина преобразовалась в огромную, но уютную квартиру, в коврах, люстрах, шёлковых обоях и деревянных панелях красного дерева, с роскошной полированной мебелью, грудами расшитых подушек, невероятно огромным количеством музыкальных инструментов, развешенных по стенам комнат, переходящих через арки одна в другую. Комнатные лимоны в кадках буйно цвели, распространяя расслабляющий аромат. Через прозрачные окна-стены открывался чарующий вид на озеро и дальние холмы. И – вновь ни души.
Летор Егов вздрогнул, горестно вздохнул и воздел руки: - Опять! Опять это наказание!
- Ну, я же говорила – снова капризничает! И комфорт создала, и звук отрегулировала, и даже дала ему в руки нити управления!
- Зачем мне твои нити, если меня некому услышать!
- Я тебя слышу, - успокоила девочка. - А пространства? Ты же постоянно поёшь о просторе! Ты сам говорил, что оно стимулирует творческие процессы! И всегда пел о чудесах и новых мирах! И звал слушателей в романтические путешествия!
- Погодите, погодите, не спорьте! Давай лучше спросим у него – чего он хочет?
- Конечно, петь! И чтобы вокруг было много-много народу. И это тоже – пустяк! – рассмеялась О.
Девочка подула – и в воздухе закрутилась прозрачная метель. Вглядевшись в неё внимательней, можно было увидеть, что хлопья – это не хлопья, и клочки – это не клочки тумана, снега или ваты, а прозрачные человечки, склёпанные из отдельных деталек, точно игрушки. Игрушечные человечки разлетелись по равнине, увеличиваясь в размерах, расположились вокруг, подобно зрителям, не касаясь ногами земли, и с интересом уставились на троицу.
- И чем плохи зрители?
Летор покачал головой: - Они не настоящие, не живые, я уже играл для них, но им, по большому счёту, параллельно, что слушать, рок или попсу. А я тут теряю профессионализм и особенности творческого видения, ибо тут нечего видеть.
- Летор, значит, ты пойдёшь со мной? – обрадовалась Аллаин.
Летор печально кивнул.
- Ну и пожалуйста, ну и как хотите! – насупилась девочка. – Только имейте в виду – отсюда нет хода. Вокруг моего мира уже много столетий царит Пустомирье! Там нет ничего, ну вообще ничего, кроме снов.
- На безрыбье и рак – рыба, – сказал вдруг Летор. – Может быть, Пустомирье, наполненное снами – это как раз то, о чём я мечтал? К тому же, чем твой мир отличается от Пустомирья? Он тоже наполнен снами, только эти сны создаёшь ты сама, О. Поэтому вдохновение и скисло – ему просто не за что зацепиться тут, ни единого волшебного крючка. Отпусти меня, а? А не то я сам уйду, своими ногами.
- Ах, так? – вскричала О. – Так ты ко мне? Я для тебя делала всё, а ты! Ты! Ты меня бросаешь! И даже никаких угрызения совести, да? Ну и уходи! Фиг с тобой! Давай, давай, уходи! Только не думай, что я побегу спасать тебя из Пустомирья!
И перед Летором и Аллаин вдруг прямо в воздухе проявилась, засветилась дверка. Дверка скрипнула и открылась. За нею колыхалась туманная завеса.
- Что же ты стоишь истуканом? А, страшно? – торжествующе закричала девочка О.
- А вот и нет, - ответила за Егова Аллаин, схватила его за руку и бесстрашно шагнула в дверь – ей приходилось и не в такие туманы шагать. Что такое туман в сравнении с пастью крокодила или костром?
- Стойте, стойте, я пошутила! – отчаянно вскрикнула О, но было поздно. Дверь впустила их и тут же захлопнулась. Летор и Аллаин оказались в самом эпицентре живого марева.
Вокруг не было ничего, только зыбкие переливчатые воздушные струйки, бесформенные комочки, неясные геометрические конструкции белёсого цвета. И, конечно же, здесь не было никаких ориентиров, поэтому некуда было идти. Они брели некоторое время, взявшись за руки, в никуда, но неверная, слепая ходьба по слепому пути, вызывающая головокружение, скоро вымотала их. Они сели прямо на зыбкое нечто.
Один из клочков тумана наполз Аллаин на лоб, и у неё закружилась голова.
- Я, пожалуй, посплю немного, - пробормотала Аллаин. – Ты не возражаешь?
- Конечно, нет, - ответил Летор странным голосом. – Я не стану спать, я буду сторожить твой сон… Ведь я всего лишь пёсик, которого взяли поиграться, а потом выбросили за ненадобностью, потому что надоел.
Летор говорил что-то ещё, но Аллаин уже утаскивал сон…
…Аллаин оказалась на осенней улице, полной шелестящих деревьев, жёлтых листьев и чудных, скучных, прямоугольных домов. Рядом с Аллаин ковыляла какая-то старушка в потёртой шубке, пуховом платке и толстых, несуразных сапожках из серого войлока.
Аллаин прищурилась, пытаясь отодвинуться, чтобы разглядеть старушку – и у неё защемило сердце. Нет, это была не бабушка Зоас. Это была какая-то другая бабушка, но почему-то до слёз, до боли знакомая и родная. Вдруг осень очень резко сменилась зимой, листья превратились в снег. Бабушка в широкой рыжей шубке вдруг развернулась и пошла прочь от неё, по узкой тропке среди сугробов крошечного скверика.
- Бабушка, бабушка, куда же ты от меня? Нам совсем не туда! – закричала Аллаин. – Стой, стой! Вернись! Иди ко мне!
Но бабушка не отзывалась и не оборачивалась. Тогда Аллаин, спотыкаясь, ринулась следом, петляя среди высоких сугробов, и вдруг увидела, как бабушка выходит на другую улицу, сухую и чистую, солнечную и абсолютно весеннюю. Там её ждала молодая женщина с коляской, а в коляске сидела в подушках маленькая девочка. Бабушка сказала что-то женщине и склонилась к девочке, заботливо поправляя складочку на покрывальце, и Аллаин явственно ощутила, что все они совершенно счастливы. И тогда Аллаин заплакала…
…Аллаин поперхнулась собственными всхлипами и криками и, конечно же, проснулась. Летор Егов, как ни странно, сидел поодаль, устремив голубые глаза в никуда, но не спал.
«Что за чепуха эти здешние сны!» – подумала Аллаин, размазывая слёзы по лицу, и тут же скривилась: - «Ой, что же я делаю! Я же теперь буду похожей на крокодила!»
Слово «крокодил» развеселило её, и она засмеялась, но тут же вспомнила несчастного Алабадина – и снова пригорюнилась. Летор Егов встал, подошёл к Аллаин, присел на корточки и стал гладить по голове, приговаривая: - Маленькая ты моя, маленькая, успокойся, успокойся… Тебе тоже снился ужасный сон?
Но Аллаин ещё сильнее зарыдала и пала ему на грудь. Так они сидели, прижавшись друг к другу, два живых комочка, заброшенные в Пустомирье, где реальными были только сны.
«Мне хорошо с ним», - подумала Аллаин отстраненно. – «Может быть, я полюблю его. А что ещё остаётся делать тут? Но как же тогда Эндор?»
- Наверное, я был неправ, что втянул тебя в свои разборки с О, - сказал вдруг Летор. – Теперь ты страдаешь из-за меня. Хочешь, я постучусь назад и умолю О взять нас обратно? Хоть бы и пёсиками. Мы будем любить друг друга. И чёрт с ней, с этой О! В конце концов, на неё можно эмоционально и психологически воздействовать. А песни… обойдёмся без них, а?
- Летор, но ведь на самом деле ты не хочешь этого, верно?
- Верно… - Летор совсем поник головой.
- Зачем же ты зовёшь назад?
- Я не хочу, чтобы ты погибла из-за меня. Лучше я останусь здесь. Здесь так тягостно и тоскливо, и некуда идти, что я, наверное, скоро умру. Один.
- Почему же ты тоскуешь? Ведь тут много снов! Во снах тоже можно жить. Позволь лишь затянуть себя…
- Но нет моих снов. Все чужие. Наверное, сны неразрывно спаяны с тем местом, с которым ты кровно и нервно связан. Возможно, так не со всеми. Возможно, так только со мною. Потому я и не мог творить для О. Потому-то мне так тяжело здесь. Я хочу умереть, Ал.
- Ты всегда был таким нервным и слабохарактерным?
- Я не слабохарактерный. Мне тоже снился сон, просто я заставил себя проснуться раньше, чем ты. И в этом сне ко мне приходил сам Генеральный Злодей Всех Миров и Народов – Главный Бес. И сообщил, что я никогда не выберусь из снов, и потому лучший выход – затеряться в них. Это – самое весёлое существование, разнообразное и ярчайшее. Полнейшая эйфория. А прекраснее всего то, что потом переходишь в Мир Мёртвых легко и безболезненно, в сонном забытье. Мол, что мне стоит? Ведь я и так был певцом чудес. Он искушал меня. Говорил, что барды прямо-таки созданы для пребывания в эфемерном пространстве эйфорических снов. А я не желаю уходить в забытьё. Я хочу жить по-настоящему, в реальности, и умереть среди друзей или на сцене, ярко и громко, как подобает настоящему барду!
Аллаин покачала головой. Эти барды странные, такие впечатлительные и чувствительные! Нет, так не годится. Ведь её путь ещё далеко не пройден. Аллаин решительно встала и взяла Егова за руку: - Идём!
- Куда?
- Куда угодно, только не сидеть! Ты можешь петь, нажимая на различные клавиши Пространства. Мы вполне можем отыскать подходящую Дверь в подходящую Реальность!
И они встали и пошли, преодолевая головокружение, тошноту и сонливость. Летор запел, и вот чудеса: туман оживился, заплескался и даже тоненько запиликал – словно Егов действительно нажимал на какие-то скрытые клавиши.
Видимо, Летор и впрямь был чрезвычайно талантлив, и умел чувствовать Пространство – как и все талантливые барды. И Пространство отвечало ему взаимностью. В тумане стали проявляться более густые и более жидкие фрагменты, которые принялись заплетаться в косички и завиваться спиралями, будто танцуя причудливый танец в такт музыкальному ритму. Внутри полосок и косичек промелькивали лица, картинки, фигуры, ландшафты, дома и звери – это сны пустились в пляс.
И они шли и шли, приплясывая вместе с Пространством, и Аллаин, как могла, подпевала Летору.
И вот они вышли из бесконечной сонной пелены, танцующей вокруг них. Но был ли этот выход лучшим? Возможно, Величайший Злодей, не сумев соблазнить, постарался направить их в худшую из сторон. Ничего более ужасного и мрачного Аллаин не видела. Всё здесь было в бурых оттенках, даже трава под ногами, по небу беспрерывно пробегали алые и фиолетовые сполохи. А впереди тяжело колыхалась плотная вода сумрачного озера багрового оттенка.
Вдруг сверху, прямо с низкого неба, пролился кровавый водопад, и густая вода в озере вскипела мириадами кровавых пузырей, словно бурно кипящее вишнёвое варенье.
- Что это?
- Кровь праведников.
- С чего ты взял?
- Знаю. Из недавнего сна.
Аллаин побледнела: - А почему не грешников? Я всегда считала, что праведников ценят…
- Держи карман шире! Ценят грешников. Поэтому у грешников пьют не кровь, а душу. Грешники куда полезнее праведников! Значит, это некий Всемирный коллектор – кормушка и для Бесов, и для Ангелов одновременно.
- Откуда ты это знаешь, Летор?
- Научился слышать Пространство, пока жил у О. Похоже, что мы попали в ад. Значит, где-то поблизости – мой мир.
- Почему же твой мир рядом с таким ужасным местом?
- А рядом с чем же ему ещё быть? – резонно заметил Егов. – Не с раем же, ведь мы все там не слишком уж праведные, и на страже наших душ стоят бесы, готовые их утащить. И всё равно, у себя дома лучше, и я не променяю его ни на какой другой мир. Нам придётся Порыскать по Коллектору. Он, как известно, имеет сразу три выхода – в ад, рай, что, собственно, почти одно и то же, и – на Перекрёсток Всех Миров. Знаешь, как ни странно, я даже начинаю успокаиваться.
- Летор, какой у тебя мрачный взгляд на мир! Если это так, как ты говоришь, то всё устроено ужасно несправедливо! Может быть, это поддельные Ангелы и Бесы? Ряженые? Может быть, это какой-то Всемирный Театр Мистификаций?
- Насчёт ангелов – не знаю, - сдался Летор. - А Бесы наверняка натуральные.
- Нет, не может этого быть, я не верю, - не сдавалась Аллаин. – Ты что-то путаешь. У тебя и хорошее, и плохое, и чёрное и белое свалены в одну кучу, не поймёшь, не разберёшь. Как же тогда жить, если не по чему равняться? Тебе задурили голову Злодеи, или крыша съехала после всех катаклизмов. Я слышала, что ангелы бывают поддельные. Я не позволю тебе верить злодеям и впадать в депрессняк! А ну давай, снова пой! И не тягучее и меланхоличное, а что-нибудь оптимистичное и бодрое. Может быть, детскую песенку? Ведь безгрешней ребёнка не бывает, и я верю, что именно дети могут спасти мир от Злодеев!
Они снова запели. И Аллаин даже отбивала ритм маленькими ладошками. И вот Пространство поддалось, и перед ними замаячили сразу две двери! Висящие в воздухе, они словно звали и манили их. С которой же начать? Может быть, с той, у которой имеется ручка? Они одновременно шагнули к двери с ручкой. Одновременно протянули руки и разом дёрнули. И отшатнулись – звуковая и воздушная волны едва не сбили их с ног.
- Это же мой мир! – завопил совершенно безумный от радости Летор Егов. – Мой город! Мой! Урра!!
Дверь приветливо скалилась, и Аллаин видела за нею маленький сколок чужого мира, словно вид из внезапно распахнувшегося от ветра окна: холодный весенний день, прямые асфальтированные улицы, по которым несутся блестящие и обтекаемые транспортные повозки на четырёх колёсах, высоченные и прямые сверкающие дома с тысячами окон, проглядывающие за ними строгие полоски и кубики зелёных насаждений, далёкие дымящие трубы заводов… Из двери пахнуло асфальтово-бензиновым воздухом большого города, смешанным с запахом распускающихся почек и сырой земли.
- Ну, вот, - Аллаин постаралась улыбнуться как можно веселее. – Ты, кажется, дошёл.
- Аллаин! Ты ведь пойдёшь со мной туда, да?
Аллаин покачала головой: - Наверное, нет. Наверное, у меня своя дорога.
Летор заметался от двери до двери: - Но ты же понимаешь, что я не могу идти твоей дорогой? Я должен вернуться! Там мои друзья! Там моё вдохновение! Там моё настоящее имя, которое я забыл с О!
- Летор, Летор, иди же в свой мир! И помни – я очень любила тебя!
- Аллаин!.. – вскрикнул Летор, пятясь к своей двери, которая начала сворачиваться воронкой. – Ах, Аллаин, я тоже, тоже любил тебя! Не поминай лихом!
- Осторожнее, Летор, береги себя!
А Аллаин ничего другого не осталось, как повернуться ко второй двери, обшитой рыжей кожей, толкнуть её, и, когда дверь со скрипом отклонилась, протиснуться внутрь…
Аллаин показалось, что она всё-таки оказалась в том самом, летнем, фрагменте Калейдоскопа. Причём она стояла по пояс в суховатой, порыжевшей траве, вблизи тихо страдающей от жажды раскидистой акации, а перед ней, нетерпеливо переминаясь с лапы на лапу, стоял огромный и грозный тигр. Тигр был очень возбуждён, и настроен явно воинственно.
- Я голоден. Я должен тебя съесть, - немедленно заявил тигр, не давая возможности ей опомниться.
- Прямо так, сразу? Как это негостеприимно!
- Это слово среди наших неактуально. Какие могут быть церемонии, когда ты видишь перед собой соблазнительное блюдо?
- Подожди же, не спеши так! – испугалась Аллаин. – Я должна вспомнить заклинание.
- И что тогда будет?
- Тебе не придётся меня съесть. Я останусь живой, а ты будешь сыт.
- С чего это вдруг я буду сытым? – усомнился тигр.
- Ну, ты поймаешь лань или антилопу. Или голод пройдёт сам собой.
- Ну-ну. Давай, вспоминай, погляжу, каковы твои заклинания, - тигр скептически усмехнулся, сел и уронил голову на лапы.
- Э… Гумон! Гумон на тебя! – неуверенно сказала Аллаин. И засмеялась – так глупо это прозвучало. Тигр тоже вежливо посмеялся: забавное заклятие.
- Ну, скоро ты вспомнишь? Я хочу есть! - Тигр вскочил, напрягся и заскрёб передними лапами по земле. Аллаин судорожно перебирала в памяти самые причудливые и заковыристые слова, напрягала голову – и скоро поняла, что напрочь забыла все заклинания и магические знаки. Только что-то непонятное крутилось в голове: икс в квадрате плюс игрек в квадрате равно зет в квадрате… И – белые треугольники на чёрном и матовом. Аллаин произнесла вслух это новое заклинание и принялась рисовать в воздухе треугольники. Тигр с любопытством следил за ней.
- Ну, как, полегчало? – с надеждой спросила Аллаин.
- Не убеждает, - тигр стал потихоньку подбираться к ней. Он облизывался.
Аллаин в панике начала отступать, пятясь, пока не уткнулась спиной в ствол дерева. Хоть бы что-нибудь под рукой, способное отпугнуть его! И тут она вдруг нащупала в кармашке курточки странную штучку, вытащила её. Это оказалась плоская пластиночка в ярко-синей обёртке с иностранной надписью «Дирол».
И в тот момент, когда тигр раскрыл пасть и собрался прыгнуть на неё, она изо всей силы швырнула пластиночку в разверстую пасть. Тигр поперхнулся, в глазах его отразилось изумление.
- Ты… меня отравила! Ты обманщица и подлая изменщица!
- Я очень извиняюсь, - пробормотала Аллаин, крутнулась вокруг древесного ствола и шмыгнула в сторону.
И оказалась в совершенно новом месте.