***

Она вспоминала, как это было. Как тонкие пальцы скользили по коже, обжигая каждую клеточку.

— Больно. Больно...

Ей нравилось ломать покалеченное тело, рвать на куски сердце, втаптывать в грязь и забирать себе.

— Терпи, ты же любишь.

Когда ты говоришь кому-нибудь, что любишь его — будь готов к неминуемой казни. Твоё же оружие обратят против тебя. Прежняя сила станет убийственной слабостью.

А кожа-то вся в порезах. Прозрачных и тонких, из них кровь льётся. Убийца-любовь сходит с ума. Кровь этой девки из ряда вон выходящее, невыносимое.
Она зарывается лицом в светлые волосы, наматывает их на пальцы, тянет. Вдыхает её в себя до боли, до одури. А дальше всё прекращается. Разламывается.
Рвётся последняя ниточка здравого смысла, превращая его в отчаяние. Гнилое, кровавое.

— Ну, что же ты. Что?

Воспоминанием по незащищённой смирительной рубашкой плоти. По взаимным конструкциям всех шатких механизмов — разом.

Знаешь, в чём моя проблема? Я не могу убить тебя.
Я не могу уничтожить тебя в себе, прикончить в самом зародыше — видит Бог, я хотела; я пыталась, но делать это надо было давно. А теперь никуда. Теперь только ходить с этим и есть. Потому что нельзя по-другому. Потому что ты стала мной. Полукровка ли, мясо — я без тебя не могу, не получается.

Я без тебя не хочу.

А вот это уже правда. Кровь не при чём.