Как Сталин с Гитлером по телефону разговаривал

         
         (Сон Егорши)
   

     Думайте, что хотите. Считайте, что сошёл Егор с ума окончательно! А буде — смейтесь на здоровье.  Только мне, братцы, совсем не до смеху тогда было.  Да, признаться честно, до сих пор колотит маненько. Хоть и неделя минула!
     А дело было так…
 Лежу в койке в прошлую субботу, ворочаюсь. Минут на полчаса вроде задремал, а все одно — не спится и все тут. Мысли разные… исторические, философические, житейские. Одним словом – дилеммы в голове и вопросы… вопросы. А намедни-то чайком фамильным баловались, да не по одному стакану. Мне бы поспать, а физиология предательская заставляет подняться. Видать, приспичило изнутри. Против такого природного позыва, сами знаете, любой бессилен.
     Сунул я ноги в тапки и к дверям. Поворачиваю налево к туалету. Смотрю: дежурная сестричка с этим новым санитаром воркуют. Дон Хуан этот ей зубы кажет, хихикает. Видать весело им, молодым-то. На меня и не посмотрели даже. Не досуг, видать.
     Сделал я свои дела. Все чин чином. Только начал к умывальнику подходить, чтобы руки ополоснуть, чувствую: вроде как пол подо мной качнуло. Странно… ведь не половицы, а плитка на растворе!? Я это качание хорошо знаю. Учёный! Ещё со Спитака. Мы тогда как раз в Армении в командировке были. Ну, вот… пару раз слегонца качнуло и перестало. Ополоснул я руки, на харю свою небритую полюбовался в зеркале и — к дверям. Сам думаю про себя: а эти "голубки" заметили землетрясение то  или нет?  Хотя, вряд ли. Приоткрыл дверь туалетную, глядь: а за дежурным сестринским столом никого! Нарушают, молодёжь, производственную дисциплину. Поворачиваю голову влево, в сторону лестницы. И тут… вижу: метрах в пятнадцати от меня приближается в мою сторону человек. Не велик ростом, во френче военном и… в сапогах! А во рту – трубка! И в этот самый момент дежурный свет в коридоре стал  осечки давать. Лампочки замигали. То ярче, то тускней!
     А мне-то уже совсем не до проблем с электропроводкой стало. Я по-шустрому — шаг назад, в уборную. Дверь тихонько притворил. А сам за ручку и держу плотно, чтоб не открыли. Хотя и понимаю  теперь, что хоть держи-не держи, а если б кому вздумалось открыть, то я бы вместе с дверью и с ручкой в коридор то пулей вылетел! Короче, за ручку-то я держу дверь, но чую, что она — эта ручка, меня держит. Отпусти я её, — так на пол бы кафельный так бы и шмякнулся. Нервы-то все силы подкосили. Держусь за дверь рукой, а головой к стене холодной прислонился. Сам — ни звука! Только пульс собственный слышу. А ещё… шаги!
     Шаги приближаются…! Вот и с дверью поравнялись…! Я глаза зажмурил и приготовился орать, что есть мочи. Однако сил даже на шепоток не хватает. И тут движение остановилось. Слышу, кто-то прямо напротив у дверей моих стоит. И вот тут, что удивительно, страх пропал куда-то! Время остановилось. Или… изменилось, как бы. Секунда-другая, слышу: пошёл этот "кто-то" дальше, но не дале стола дежурной. Тут ножки стула по полу скребанули. Ага, про себя думаю, за стол видать усаживается. Куда ж санитары-то смотрят? Дрыхнут что ли все? Ну, хоть бы один кто вышел!? Ни звука!
     Выходит, что только двое нас: Я — в туалете и Он — там, в коридоре!
     Потом чей-то голос нормальный, не загробный, человеческий произнёс: товарищ Сталин, связь с Рейхсканцелярией установлена! Гитлер – у аппарата. Соединять?
     Грешен я, признаюсь! Не выдержал, любопытно стало. Понимать-то про себя понимаю, что, мол, все брат Егор, пришёл твой последний галлюциноз-умопомрачение! А все же дверцу тихо-тихо так приоткрываю и в щёлочку высматриваю.
     Что за светопреставление? Да это уж и никакой не коридор больничный! Хоть верхний свет и слабенькой, а видно чётко: рядом с палатами нашими, на том самом месте, где санитар с сестричкой ворковали — кабинет! Вернее, часть кабинета, как на сцене в театре. Как выгородка в съёмочном павильоне!  Сзади кабинета — стеллажи казённые, письменный стол с лампой, телефонный аппарат. И всё это прямо в открытый проход больничного коридора на нашем этаже упирается! А за столом… спокойно, братва! За столом – Сам Иосиф Виссарионыч. Прям, как в кино или на картине! На лице – тень от абажура лампы. В левой руке – трубка. И дымок из неё тоненькой струйкой. И …запах! Запах дорогущего табака, импортного.
     "Да", — говорит, — "товарищ Поскрёбышев, — соединяйте!" Правой рукой трубку телефонную к уху подносит, а эту курительную – в пепельницу кладёт. Ладонь на столе держит.  Вижу: волнуется… сильно!
     И тут, то ли слух у меня особый прорезался, то ли мембрана мощная была в аппарате, а слышу явно, что по ту сторону кто-то слова произносит. Но речь не знакомая, не наш язык! Я напрягся ухом и тут начинаю все понимать. По-русски! Талантов, ребятки, ещё ведь никто не отменял…
     —"Доброй ночи, товарищ Сталин!"
     А может, геноссе или комарад — мне все едино! Перевожу автоматически, не задумываясь, так-то!
    Сталин:
     "Хотелось бы и Вам пожелать того же, господин Гитлер! Хотя, думаю, что в этот исторический, переломный момент, мы лидеры двух сильнейших держав Европы,  можем общаться друг с другом "на ты" - по имени. Политическая обстановка  последних недель убеждает меня в том, что это будет наш первый и последний разговор. Неофициальный и откровенно прямой! Не буду скрывать, что не все товарищи из Политбюро ЦК одобрили бы этот наш шаг к двусторонним личным переговорам. По спецканалам мне доложили, что Вы Адольф, проявили искренний интерес к проведению такой заочной личной беседы. Не скрою, я колебался, но, в конце-концов принял решение. Итак, я слушаю Вас!"
     Слышу, что на том конце провода заминка, потом… странный звук…? Такое бывает, когда горло комом перехватывает и меха силу голосу не обеспечивают в нужной мере. Но все же Гитлер взял себя в руки и продолжил.
    —Уважаемый Иосиф! Я, как лидер Германии, со всей прямотой и откровенностью хочу сказать (тут Гитлер осёкся на секунду!), хочу сказать, что, не смотря на наши политические разногласия и даже прямое противостояние, Вы – единственный политический лидер Европы, говорить с которым откровенно, на прямую — для меня есть большая честь. Скоро, видит Бог, очень скоро обстановка в мире кардинально поменяется. Изменить что-либо уже не в моих силах. Вероятно, Вам это так же хорошо известно. Иначе бы Вы не приняли моего приглашения к этому разговору. В канун этих драматических перемен мирового масштаба, я бы хотел…, мне казалось необходимым сказать это…, что я…
     Тут Сталин не выдержал и говорит по-простому, прямо и по человечьи:
    —Адольф, Рубикон Вами ещё не перейдён! Ещё есть время все исправить. Сделать единственно верный шаг назад от той пропасти, в которую хотят столкнуть все страны Европы!  Вы опытный политик и прекрасно понимаете, под какой мощный молот Советской Красной Армии хотят бросить не только будущее самой Германии, но и всей Европы эти сценаристы Глобального Апокалипсиса! Одумайтесь! Примите верное и незамедлительное решение.
     Со своей стороны, я Секретарь ЦК ВКП(б), товарищ Сталин, гарантирую Вам и народу Германии военную поддержку, если потребуется, и Вашу, личную безопасность! Ещё ни кто, ни один оккупант, вторгнувшись в наши пределы, не уходил из них со щитом. Вспомните тевтонцев, Наполеона, наконец! Адольф, Вы слышите меня?
     На том конце — секундное молчание, какие-то странные гортанные звуки. Затем Гитлер, словно приговорённый к тому, чтобы расставить, наконец, все точки над "i", произнёс странную фразу…
— Мне тяжело это говорить, но обратный отсчёт уже запущен! И эту колбу песочных Часов Времени не в силах перевернуть даже Длань Господня! Рука, натянувшая верёвку Колокола, уже не в силах удерживать её! Очень скоро Небесный Звон возвестит о начале страшных перемен. Это знаете Вы, и это ясно понимаю я! Но, Иосиф, к сожалению, проблему выбора Доктора Фауста ещё никто и никогда не мог разрешить на этой бренной Земле!
    Сталин:
    —Одумайтесь, Адольф, одумайтесь! Возьмите себя в руки. Ведь вы солдат, фронтовик! Мужчина, в конце концов! От Вашего решения зависит жизнь и судьбы миллионов людей на Планете! А может даже и само существование всей нашей Цивилизации, чёрт возьми! Иначе… иначе Вас проклянут потомки!
     Да… так ещё Иосиф Виссарионыч, наверное, никогда не разговаривал ни с одним политиком или главой государства. Ни тебе усмешки, ни тебе лукавых глаз. Наоборот – лицом побелел. Сам серьёзен…, страшен!
     Гитлер:
    —Иосиф, к сожалению, мне не дают выбора… Вернее, я хотел сказать, что у меня его попросту нет! Прощайте, товарищ Иосиф!
     И, видать, повесил трубку, закончил разговор. А Сталин ещё трубку-то эту у уха держит. Тут и секретарь нарисовался. Сталин передал ему аппарат. А сам перед собой прямо смотрит, не моргнёт даже! Попытался раскурить трубку, что в пепельнице остыла. Но, то ли забил плотно, то ли влага там скопилась, а все одно — не раскуривается родимая, ну никак!
     Тут уж и я встрепенулся. Сколько же ещё мне тут в уборной на холоде-то стоять. Зуб на зуб не попадает. Видать от нервов. И знобить меня стало, лихоманить. Эх, думаю, была-не была, открою дверь, выйду в коридор и прямиком к себе в палату просквожу по-скорому. Выбираюсь потихоньку, а дверь подлая — поскрипывает! И вот вам явление, картина маслом: 
    Сидит сам товарищ Сталин за письменным столом, а перед ним — субъект-инопланетянин, то есть Я. В пижаме казённой, да в шлёпанцах на босу ногу.
     Товарищ Сталин, видать, шум петель уловил, повернулся в мою сторону. Тут у меня и ужас и струя холодного пота по спине  аж до самой задницы обдала! Ни жив, ни мёртв. А взгляда от Сталина отвести не в силах. Как будто в ступоре.  Смотрит Иосиф Виссарионович в мою сторону, но куда-то рядом со мной, в полуметре от моей особы. Значит, не видит, задумался он видать крепко.
     Раз такое дело, думаю про себя: есть у тебя, Егор, пять секунд на то, чтобы в живых остаться и может даже мозгами не поехать окончательно. Тапки — в руки, и босиком скоренько к своей палате!
     Шмыгнул я за дверь, головой к ней прислонился с обратной стороны. Стою! Замечаю, однако, что ничего не слышу. Обычно вы же храпите как насосы неисправные. А тут—тишина… гробовая. Ни звука, ни лязга пружин кроватных, ни чего! Как в нашем морге при лечебнице, ей Богу! Сколько времени я так простоял, десять минут или час, я так и не понял. Только вдруг почувствовал какое-то движение вокруг, лёгкий ветерок. Как будто что-то меняться стало!
     Увидел я фонари в парке, услышал кашель. Потихоньку всё стало наполняться привычными звуками, живым цветом, формами и очертаньями. И вроде как стою я твёрдо на своих двоих, и сам себя прежним ощущаю, как раньше. Тут и шум знакомый, и шаги людей в коридоре, и голоса проявились. Выглянул. Так и есть! Наша-то сестра дежурная опять с этим барсуком-санитаром, альфонсом этим кокетничает. А где же они родимые раньше то были? Когда на этом самом месте сам Сталин Гитлера совестил!? А вдруг и не отлучались никуда? Тогда, как же так? Да… не стыковка!
     Тут, ребята, и меня самого в сон потянуло. Будто разом все силы тело покинули. Думаю: скоро ведь рассвет. Глянул на часики наручные, что Тимоха сын на юбилей мне подарил. Ага, три с половиной часа. Утро, считай! Лето на дворе, светает рано. Июнь месяц...
     А справа на циферблате, в окошечке-квадратике, дата — 22 июня…