4. Тоня.
- Вера Васильевна, что у вас случилось?
Перед ней сидела Тоня, маленькая жизнерадостная женщина, тоже инженер лаборатории. Она вела другой цех и работала со своей группой параллельно Вере. У них были хорошие деловые и не слишком близкие приятельские отношения.
Тонина жизнь неизменно вызывала пересуды в лабораторской среде женщин, на что она только посмеивалась. Говорили, что у неё много любовников, которых она легко меняет. Тоня ничего не отрицала, но и рассказывать что-либо о своей жизни не хотела. Особенно любила подзадорить Тоню Алка, не бывшая замужем и презиравшая, как говорила, всех мужчин.
- Я вижу, Алла Андреевна, -отвечала ей Тоня, - мои мужчины волнуют вас больше, чем меня. Я учту это и постараюсь как-нибудь перекинуть вам одного.
На что Алка с выражением брезгливости отвечала:
- Мне подержанных не надо.
Вера никогда не вмешивалась в такие перепалки. Теперь Тоня доброжелательно и твёрдо смотрела на неё. В её негромких словах была обезоруживающая настойчивость.
- Расскажите, Вера Васильевна. Поверьте, я не из праздного любопытства. Просто вам самой станет легче, если с кем-то поделитесь.
Вера отрицательно покачала головой – не рассказывать же такое всем.
- У вас что-нибудь с мужем? – ещё понизила голос приятельница.
«Муж». Раньше при воспоминании о нём у Веры теплело на душе. А теперь внутри защемило…
- Он вам изменяет?
Сказанное почто шепотом, это слово резануло Веру и, ощутив знакомую ватную неуправляемость, она заплакала, поднесла к глазам платок.
Тоня помолчала, потом заговорила также тихо, но, но совсем другим голосом, без всякого сочувствия и с какой-то насмешливой убеждённостью.
- Бросьте. Никогда не стоит убиваться из-за мужика. Вы – молодая симпатичная женщина, здоровая, доченька есть у вас, чего ещё?
Вера сидела, согнувшись, закрывая лицо рукой.
- Слушайте, - вдруг загорелась Тоня. – Вам надо поменять внешность. Лучше всего - постричься и покрасить волосы. Я думаю, вам пойдёт густой каштановый цвет. И такая коротенькая стрижка с чёлкой. – Она повертела пальцем у своего лба. – У меня есть хороший мастер. Хотите, я отведу вас?
Вера подняла лицо, грустно улыбнулась.
- Или сшейте себе такой очень красивый, просто сногсшибательный костюм, - с горячностью продолжала она. – Знаете, когда мне бывает совсем плохо, я выкидываю какой-нибудь фортель.- Тоня одним резким движением повернула голову в сторону, а в другую выбросила вверх сразу обе руки.
Вера опять невольно улыбнулась.
- Вот возьму, например, наряжусь в яркое платье и пойду гулять по улицам. Или в ресторан затешусь. Мужики оглядываются: «Дэвушка, дэвушка!» Фига вам! Нужны вы мне все…
Это было так неожиданно, что Вера почти развеселилась. Стало легче.
- Скажите, Тоня, вы любите своего мужа? Или любили?
Женщина потускнела.
- О-о-о… То очень сложно. Я расскажу вам, если хотите. Я рано вышла замуж. Девчонка была совсем. И муж был мальчишкой, моложе меня на год. Мы дружили с ним. Наши родители считали нас детьми. Однажды его оставили одного в квартире на целый месяц. За мной особо не следили. Мы целые дни в его квартире целовались. Потом я почувствовала что-то неладное. Пошла к врачу. Сама пошла. Врач посмотрела меня и велела привести маму. Я, конечно, маме ничего не сказала, а вызвала Димку. Так и так, говорю, будет ребёнок. Димка молчит. Потом сказал: «Ну, хорошо, раз так, поженимся. Но имей в виду – о любви не может быть и речи». Ну, стали мы с ним жить, сын родился. Сперва всё было хорошо. Потом мне стали передавать, что он гуляет с той, да с той. Я не верила. После – убедилась. Переживала очень. А ещё потом и сама гулять начала. Легче стало. Он запил. Я говорю: давай расходиться, с тобой жить нельзя. А куда он пойдёт – в квартире его матери живём. А мне куда с ребёнком? И меняться нельзя – мать не хочет. Решили так: он найдёт работу с командировками. Полгода в отъезде, какое-то время дома. В командировке он сам начальник – трезвый. Его на работе ценят. А как домой является, пьёт по страшному. Один в комнате закроется и пьёт несколько дней. Мы ему не мешаем. Потом он пить кончает и молока просит. Жалобно так. Болеет он тогда. Мы ему молока купим, нагреем, он лечится. И снова уезжает. Как-то совсем, вроде, пить бросил. Прошло какое-то время – опять начал.
Она помолчала, потом более бодро:
- Я на нем давно крест поставила. Всё. Он уже не трогает меня. Если мне надо, у меня всегда мужчина есть. Я с ними так же, как они с нами, женщинами – беру от них что мне надо, и до свидания. Никому ничего не должна, не обязана. Ни о ком не жалею, ни к кому не привязана.
- Но разве можно так жить?
- Да вот, оказывается, можно. У меня есть сын, работа, квартира, правда, пополам с Дмитрием. Я ни от кого не завишу, живу, как мне нравится.
- Разве вам не хочется, чтобы кто-нибудь любил?
- Конечно… Наверное…. Я уже отвыкла. Я никому не верю.
Тоня задумалась, словно бы разглядывая сложенные на коленях руки.
- А вот однажды я смотрю, у Дмитрия из кармана письмо торчит. Не запечатано. Я, конечно, взяла, прочитала. Он пишет какой-то женщине, упрекает её, что изменила ему, а уж он так ли её любил, жениться хотел. Сложила я обратно письмо. И жалко мне его стало. И знаете, завидно. Никогда он мне таких слов не говорил…
Снова молчали.
- Но вы счастливы, Тоня?
- Не знаю. Я вообще не знаю, что такое счастье, есть ли оно. По-моему, пустое это слово. Каждый живёт, как может. Моя жизнь меня, в общем-то, устраивает. Только бы сына довести. Он у меня хороший. Да вот учиться хуже стал. Боюсь я за него.
Она, как будто, застыла. Сидела тихая, задумчивая. И Вера как-то забыла о своём горе. Ей стало жаль приятельницу. Захотелось сказать что-нибудь ободряющее, утешить.. Но слов нужных не находилось, и она смотрела на собеседницу с тем участием, с каким в начале разговора та глядела на Веру.
Внезапно Тоня встрепенулась, усмехнулась зло и весело.
- Ни один мужик не стоит того, чтобы из-за них страдать!
И Вера улыбнулась тоже.