короткие рассказы-2

             Короткие рассказы-2
    
          Панамские шлюзы
       Красногорск, что по Рижской дороге, своим краем почти слился с Москвой. Кладбище у железки за мостом еще наше, а ручей с прудом, роща да домишки вокруг уже столица. На пустыре метро строят, черти, электрички им мало. Хотя ездить удобней будет, да и быстрее – тем, кто автобусом по Волоколамке добирается.
       А так в общем нормальный город. Где чище, где грязнее, в центре тесно, зато леса вокруг много, хоть и с дачами вперемешку. Новый Иерусалим недалече, можно на выход-ные старины насмотреться вдоволь. Или рвануть на Истру, там и купание, и байдароч-никам привольно. А в Павшино, возле самой станции, дом управделами, не то президе-нта, не то премьера. Квартиры там – загляденье, особенно балконы и прихожие. Да и кух-ни поболе, чем обычные комнаты. Вот на такой кухне все и произошло. Ну, и вокруг нее.
         Одна барышня, преподаватель – лингвист, снимала в этом доме однокомнатную квартиру у некой чиновной дамы. Заодно она обучала её племянницу, так что плата за жилье была терпимой. Девушка была общительная и дружелюбная, и у нее вечно останавливались друзья, знакомые и друзья знакомых. Как-то весной приехала на пару дней странствующая художница, не признающая официальное искусство и раздававшая свои работы знакомым, в обмен на жизненные припасы. Запросы у неё были скромные, работы интересные, и на жизнь хватало.
         А тут субботним вечером хозяйку навестил некий Никита. Они недавно познако-мились на одной вечеринке, сходили вместе в кино, в кафе, на выставку в Кремле и на Крымский вал. А теперь наш герой решил углубить знакомство, ведь почти месяц прошел. Линвистка, однако, была иного мнения. Она только что вернулась с утомительного урока, где долго учила богатых недорослей тайнам русской грамматики, и смертельно устала. Посидела с гостями часок, ушла отдохнуть, ненадолго вернулась, опять ушла… В общем, её визиты на кухню становились всё реже и короче. Но Никита не долго огорчался – вольная художница, хоть и потрепанная жизнью и происками недругов, ему тоже понра-вилась, и он решил не теряться.
         Для начала распросил подробно, где барышня провела последнюю зиму и что там наработала. Оказалось, что она несколько лет прожила в Калиновке, маленьком поселке на реке Сургут Самарской области. Рисовала зимнюю степь, коров и овец на весенней траве, сараи на ближайшем полустанке, поселки по всему району. А, так это под Серги-евском, оживился Никита, как же, знаю. Да ну? Еще бы, Сергиевск, там куча многоэтажек, народу тыщ десять, а деревней официально считается. Ну не деревня, село. Ну да… крупнейшее село России. А вокруг еще три больших поселка, и поле между ними, хе-хе…  Да, а ведь в Сергиевске чемпионка России по дзюдо живет, совсем недавнего года. Я ее на каком-то приеме видел. Худенькая такая симпатичная девушка, никогда не скажешь, что серьезной борьбой увлекается.
         Дамочку эти подробности так обрадовали, что она решила форсировать знакомство. Достала сало, пышный хрустящий хлеб и самогон Калиновской выделки, настоянный на чебреце и калгане. Оказался он превосходным, и закуска отменная, и наш ценитель не мог сдержаться в похвалах. Кстати, пора и на брудершафт выпить, мы ведь толком и не знакомы, а уж часа три – четыре вместе бражничаем. Вот я Никита Андреевич, а вас как по батюшке? Ну хотя бы примерно?
         Барышня задумалась надолго (о чем бы это?), а потом и говорит – никаких отчеств не надо, вообще-то я просто Даша, но зови меня Мирафлорес. Ого, а что это? Да так на Панамском канале один шлюз называется. Правда что ли? Ну да. А причем здесь это? Так надо! А не нравится, не налью больше. Ну, при таком раскладе кто ж возразит – Мираф-лорес, так Мирафлорес. Хоть электровоз, что по тем шлюзам корабли возит. Такой подход Дашу Мирафлорес удовлетворил не вполне, и еще минут десять ушло на уточнение деталей. Никита, дабы разрядить обстановку, даже продемонстрировал «осенний танец медведя» – когда он объелся орехов и не может в берлогу залезть. Дама постепенно смягчилась, разлила по стаканам ароматное пойло, и вечеринка вошла в нормальное русло. Поели, поболтали, вышли на балкон подышать воздухом и обозреть окрестности. Потом продолжили оргию, сопровождая ее воспоминаниями. Мирафлорес много моталась по стране, от Читы до Калининграда, где жила еще в детстве, в шестидесятые годы. Тогда там на каждом шагу встречались остатки немецкого прошлого, и девушка собрала много интересного. Никита увидел роскошный альбом с отличными фотографиями, выпущен-ный мизерным тиражом к юбилею фюрера, и десяток военных знаков и эмблем. А в тай-никах у Даши М. хранились бронзовые бюстики Фридриха Великого, Бисмарка, Вагнера и Гитлера, а также чугунный барельеф Г. Геринга в роскошной рамке. Да ещё фотографии знаменитых подводников, пивные кружки девятнадцатого века, и много всякой мелочи.
         Обсудив превратности судьбы, превратившей «оплот прусского империализма» в далекую окраину России, ещё немного выпили и налегли на сало. Потом смотрели дашины акварели, очень интересные и хорошо выполненные. Никита убеждал даму организовать хоть какую – нибудь выставку, благо в Подмосковье есть и музеи, и галереи, где все проще и дешевле, чем в столице. Привел в пример Электросталь и Люберцы, где есть Саврасов, Шишкин и Айвазовский. Но гордая Мирафлорес возражала, что не желает иметь дело с чиновниками от искусства и коррумпированными бюрократами. Они долго спорили, но каждый остался при своем.
       От этой перебранки барышня разнервничалась, много курила, и скоро в кухне стало не продохнуть. Никита временно удалил её на балкон, чем изрядно обидел. Постепенно, однако, Мирафлорес привыкла выбегать на свежий воздух, и огромный застекленный балкон ей всё больше и больше нравился. Только вот эти отлучки удлиняли и замедляли беседу, а время перевалило за полночь. Никита надеялся, что красноречие дамы скоро иссякнет, но та была не из слабых. Хозяйка дома давно уже дрыхла, благо стены в квартире были толстые, а ДМ все убеждала нашего героя в никчемности, порочности и вредности официального искусства.
          Наконец, в начале третьего, самогон кончился, сало было съедено, чай выпит. Начались сборы ко сну, но и тут всё было непросто. Барышня озабоченно паковала вещи, перекладывала постель, бегала туда – сюда и явно нервничала. Никита ушел в ванную, а вернувшись обнаружил пустую кухню, аккуратно раскрытую кровать и записку на ней. Я решила устроиться на балконе, писала сеньора, там так чудно, и раскладушка есть с матрасом. А эта кровать очень узкая, я сплю нервно и боюсь тебя стеснить. Удивленный Никита вышел в лоджию, но Мирафлорес так сладко сопела под старым ковром, что ему пришлось заняться тем же.
         Назавтра его мамаша очень удивилась, когда Никита вернулся рано, угрюмый и злой, и сразу полез в энциклопедию, читать про Панамский канал. Слава богу, такой шлюз там действительно был. Да и хороший ужин с интересной собеседницей тоже не мало. Хоть она и со странностями, но баба умная и образованная. Так что Никита, в конце концов, решил ни на кого не обижаться.
          Оплошность
       Спальня окнами выходила на запад, да ещё густой сад добавлял темноты. И когда хозяйка дачи раскрыла, наконец, очи, было начало одиннадцатого. Лениво накинув халат, она прибралась в спаленке и перебравшись в кухню, разогрела завтрак. Поела и поплелась в большую комнату, расставить привезенные намедни полки, и разложить на них книги, журналы, альбомы и прочую мелочь. Крайняя полка была вся в пыли, и Влада Ивановна вышла на террасу за тряпкой.
       Там она увидела кучу кабачков у окна, и благодушное настроение испарилось сразу. Ведь к обеду придут соседи, те и другие, и семья напротив, и ещё друзья с боковой улицы с гостями из Сызрани, а вечером дети приедут. И всем обещаны кабачки, помидоры и тыквы. А их разобрать надо, да разложить по пакетам, примерно всем поровну каждого та, чтоб не обиделись. А ведь помидоры еще не сортированы, лежат третий день на жаре. А где пакеты? И бумажки, они же опять все сорта перепутают и всё смешают.
       Полки давно были забыты, Влада носилась по дому, собирая и раскладывая урожай. Ночь была жаркая, и дом остыть не успел, а террасу уже поджаривало августовское солнце. Ивановне, подобрав полы и засучив рукава, пришлось ещё и распахнуть халат до предела, дабы не промокнуть. Время летело, а чертова куча плодов и овощей казалась бесконечной. «Но всё осилит труд упорный, и вот успех» – подарки аккуратно уложены, отходы в яме, а разгоряченная хозяйка успела попить чайку до первого гостя.
       Мысли Влады так поглотила предстоящая встреча, что иные заботы вспоминались с трудом. Полки… журналы… фигня, разберу завтра, это мелочи. Сарай перебрать успею, до начала занятий ещё три недели. Вот обедать нечем, хотя… Если гости останутся, сосед на машине сгоняет, тут рядом, а самой перекусить и так хватит. Ну вот и всё, вроде бы. И в последний раз окинув критическим взором гору пакетов и сумок, успокоенная хозяйка вышла навстречу первым гостям.
       Это явились ближний сосед с сыном, и компания с боковой улицы в полном составе. Владин халат их, конечно, удивил, а то что под ним еще более. Но соседи, как люди воспитанные, решили промолчать, а семья с участка напротив ходила в гости редко. Может быть, так нынче принято, особенно на дачах, мода такая. Мужик из Сызрани по простоте душевной хотел было прокомментировать ситуацию, но долго не мог вспомнить подобающих слов. Он работал на сортировочной горке диспетчером и привык командовать с помощью лапидарных фраз, в основном нецензурного характера. А тут, пока подбирал приличные выражения, и повод уже пропал – хозяйка подошла к соседу с сыном и что – то им начала объяснять. При этом халат опять распахнулся, но Влада, разгоряченная спором, уже ничего не замечала.   
        - Вы бы Влада Ивановна всё же прикрылись, или оделись погуще – робко заметил, наконец, сын ближнего соседа, несколько смущенный таким репримандом. Ивановна, склонив свой взгляд долу, сильно смутилась, и, пробормотав какие-то извинения, отошла в угол. Но приодеться ей не пришлось – раньше времени явились дочь с сыном. Опять пакеты, овощи, объяснения… Потом соседи рванули в магазин, остальные принялись накрывать на стол, таскать бутылки, еду и посуду. В общем, когда сели обедать, Владино неглиже уже примелькалось и не привлекало внимания.
        После трапезы гости долго гуляли по саду, смотрели кусты и грядки, слушали пояснения хозяйки. В промежутках допили вино, чтоб не пропадало, побаловались чайком с вареньем и пастилой домашней выделки. Наконец, летнее солнце стало склоняться за Севрюкаевские холмы и гости постепенно разошлись. Влада поужинала, прибралась на террасе, прошлась по участку, проверила, всё ли в порядке. Вернулась в комнату, протерла, наконец, полки и водрузила их на место. Утром книги расставим и займемся сараем. А пока вечерний чай и в койку, двенадцатый час уже.
        Перейдя после чая к «водным процедурам», Влада Ивановна изрядно удивилась, увидев вопиющую пустоту под халатом. Подумав, однако, она решила, что разделась после ухода гостей, дабы при уборке не взмокнуть. Архиверное решение, при такой-то жаре. Вот на стуле сарафан отутюженный, и юбки с платьями в шкафу как новенькие, свежее белье на полочке… А халат все равно стирать надо. И мысленно похвалив себя за проявленную мудрость, Ивановна с чистой совестью завалилась спать.
               Рукотворные обстоятельства
         В начале декабря решили мы с Димоном куда – нибудь рвануть на зимние каникулы. На даче сидеть десять дней в мороз как-то скучно, дома еще хуже; то ли дело в Испании или там в Австрии. Сунулись туда-сюда – все разобрано, мест уже нет. Ладно. Пошли в ВО, хотя Митяй и ругал эту фирму по прошлым поездкам. Нашли хороший тур, Вена и Бавария, но пока выясняли, и на него не попали. Остался последний шанс – Италия от Венеции до Рима плюс Вена. Очень напряженная программа, и полтора дня на Вену и Рим мало, но делать нечего. Да и стоил этот тур очень дёшево. Ну, мы всё оформили, деньги внесли, и документы получили ещё до праздника. Отметили Новый год и второго числа сели в поезд.
          Ехали, правда, только до Минска, что всех удивляло. Ведь изначально пересадка в автобус планировалась в Бресте, как обычно, и деньги собрали «по полной программе». Якобы в группе много белорусов, им так удобнее. Ладно, но мы-то могли к ним и в Бресте подсесть, и всем было бы лучше. А так пришлось глубокой ночью вставать и бегом, ибо поезд стоял десять минут, вылезать из вагона. Слава богу, никого не забыли, погода была теплая и без ветра. И полчаса не прошло, как подали автобус. Но какой!
        Такого огромного драндулета мы ещё не видали. Неудобный и древний, годов семидесятых. Тогда, после кризиса, экономили на всем, и конструкция вышла дивная. Одна узенькая винтовая лестница на два этажа, с первого можно было просочиться через водителей, если бы кресла переднего ряда откидывались, как положено. Потолки низкие, чайник хилый, а проход столь узок, что приходилось пробираться боком. Внизу было чуть просторней, даже какие-то столики стояли, но там обосновались братья – белорусы всей толпой. Сортир намертво закрыли ещё в прошлом веке, ну это ладно. А вот пока войдешь – выйдешь, намаешься, да и ездить быстрее семидесяти он никак не мог.
       Экскурсоводы тоже всех удивили. Старшая, с вывихнутой рукой на перевязи, сухо предложила нам рассаживаться в соответствии со схемой (заранее ее раздать никто не удосужился), вяло объяснила какие-то частности и надолго замолчала. Её помощница, помоложе, немного полазила по междурядьям, помогая туристам освоить салон, а потом примостилась на заднем ряду. Видно, прерванные сны досматривать.
       Ещё на вокзале мы познакомились с молодой столичной барышней из нашей группы, но ехала она в другом вагоне. А в драндулете оказалась рядом, на предпоследнем ряду через проход. Сзади, на последней скамье, устроились два симпатичных мужика из Подмосковья – Эрнест, чуть моложе меня, и Виталий. Этому было за шестьдесят, но выглядел он неплохо, был энергичен и дружелюбен. Автобус наконец тронулся, до Бреста далеко, в салоне холодно, и решили мы немного перцовки принять.
       Только разливать начали, а тут к задним соседям дама идет с фотиком – что-то в нём   заело. А больше она никого в группе пока не знала. Они открыли его, закрыли, кнопки понажимали, покрутили так и сяк, да всё без толку. Дама переживает, ёрзает и её немалые прелести вертятся в опасной близости у рюмок. Так и пролить недолго. Димка шепчет – ты её, мол, ущипни за зад, авось отскочет. Я пощипал, да бестолку, та даже не вздрогнула. Пришлось срочно пить как есть, без всякого удовольствия. Оказалось, конечно, мало, а что делать? Ну, сдвинулись к окну и кое-как, в тесноте, долили и допили остатки. А закусывать пришлось потом, когда место освободилось.
        Соседка наша оказалась девицей веселой и общительной, но не шибко грамотной. Как-то ее родственники по телефону спрашивают, какой там у вас город на очереди (а мы ехали в Рим)? Ну я и подсказал, что Стокгольм. Родичи удивились, она тем более – в чем дело? Стокгольм, столица Италии, знать надо. Или Стамбул, какая разница. И так всю дорогу. А уж как она в города играла… Но об этом потом.
        Пока подъехали к границе, там уже скопилась очередь. Потом в Польше задели машину, к счастью совсем чуть – чуть, но пришлось задержаться. В общем, в Вену опоздали и пробыли там три часа, да еще вечером. И что обидно, наша руководительница и не пыталась хоть что-то сделать – изменить расписание или маршрут, да и на вопросы отвечала неохотно и редко. Не волнуйтесь, мол, и не лезьте не в свое дело, мы все сами уладим. Лучше спокойно спите. А как тут спать – то стоим в чистом поле, то заправляемся по часу, то в нужник никак не вылезем. А время бежит!
        Короче, Вену мы толком не видали и на следующую ночевку прибыли в два часа ночи. Завалились спать не евши, ни пивши, а утром опять в дорогу. Удино (где ночевали) не изучили вовсе, и только в Венеции без суеты погуляли полдня. Потом дорога, но теперь уже до трёх ночи, правда, и встали попозже, хоть отоспались немного. Опять же следу-ющая ночевка в той же гостинице предстояла, хоть вещи паковать с утра не пришлось. Да и до Рима всего час езды.
       Ещё в Польше мы заметили, что Эрнест с Виталием на нашу соседку заглядываются. И чем дальше, тем активнее. Первый меньше, а второй поболе. В Венеции Виталий уже её обхаживал по-серьезному, развлекал, кормил и поил в автобусе. А аппетиты у барышни, надо сказать, были отменные, только подавай. Правда, подкормку она очень ценила и всегда принимала с искренней благодарностью, как будто полгода ничего не ела. Димон на соседей ворчал, их выбор ему явно не нравился. Бестолковая, шумная, ругаться любит и вечно всё путает. Я ему возражал, что это фигня, зато девка веселая, отходчивая, зла не держит и умных людей ценит, особенно образованных. Но никто никого не убедил, и мы остались при своем мнении.
       Ватикан осмотрели подробно, Рим мельком, но всё же получше, чем Вену. К тому же в хорошую погоду и при дневном свете. Обратно часть дороги проехали на метро, так как наш гроб на колесах в центр города никогда б не пустили. В вагоне было тесно, и мы сгрудились в углу с Митяем, соседкой, тремя парнями с передних рядов и Виталием. Он что-то взгрустнул и говорил мало, а может просто устал. Через пару станций Вася, один из «перворядников», принялся развлекать девушку. Сперва разговорами, потом предложил прогуляться вечером, в кафе зайти, окрестности обозреть. Он там рядом с гостиницей дивное место приметил – за красивой оградой, полно кипарисов и больших таких старых деревьев, вроде каштанов. Та довольна, хихикает и вроде бы и согласна. Но попозже, надо ещё до отеля доехать, собраться, принарядиться… Тут Виталий пробормотал что-то, то ли душно ему, то ли стоять неудобно, и в другой конец вагона ушел. Я Димона толкаю и шепчу ему, что мол, соседа совсем ревность заела. Да нет, отвечает, просто понял, наконец, что она ему не нужна. Хотел я поспорить, да тут мы на конечную прибыли, пора выходить.
         Залезли в наш драндулет, расслабились – через час в номерах будем, отоспимся. Только что-то вокруг все город да город, а автострады не видно. Когда автобус вернулся к метро, мы поняли, что наши сусанины заблудились. Со второго раза, однако, свернули где надо, и в полночь уже в гостинице были. Может чуть позже, но всё же для той поездки это был рекорд. Мы даже успели поужинать и в честь рождества выпить бутылку сухого розового, задешево купленного в подвальном продмаге недалеко от Колизея. Было оно кисловато, но в общем ничего.
        С утра пораньше двинулись во Флоренцию. Соседка всю дорогу щебетала, как здорово они с Васей гуляли в ночи. Поели в «Макдональдсе», пива выпили и пошли в рощу за ту ограду, что ухажер приметил. Это оказалось кладбище, ну и ладно. Все равно всё вокруг закрыто, а хотелось размяться немного. А больше негде. Нуу, а там тааак прикооольно! Темно и вокруг ничего не видно. Ну, страшно немного. Вася её иногда толкал с дорожки, она визжала и за него цеплялась. А потом разошлись по номерам. Ой, давайте пожрем, я тут бигмаков вчера купила. А то завтрак был скудный.
        Эрнест посмеивался над её болтовней, но вполне дружелюбно, и пива сразу две банки открыл. По могилам то, мол, прыгать не просто, проголодалась небось вдрызг. Девица не возражала, продолжая болтать с полным ртом, пока не прикончила все запасы. Виталий и то подобрел вроде, смеялся вполне дружелюбно, чего-то расспрашивал и уточнял. В общем, как пишут в романах, время пролетело незаметно, и вот мы уже топчем скользкие камни флорентийских мостовых, созерцая город под аккомпанемент местной наставницы. Кстати, городские гиды повсюду оказались много лучше наших сопровождающих. Погоды стояли прекрасные, солнце на голубом небе, где-то градусов 10 тепла. И центр со всеми древностями невелик, полдня в общем хватило.
        Но всё оказалось не так просто. В свободное время Митяй побежал на толкучку, смотреть ножи, значки и шинели, а я пошел искать не вовремя сдохшую батарейку и лишний раз поглазеть на город. Со мною вместе поплелись в центр еще человек двадцать, и наши друзья с последнего сиденья в их числе. Я как раз шел перед ними и весь разговор слышал. Особенно горячился Виталий.
        - Нет, ты подумай, Эрик, на кладбище ей захотелось, с Васей! Да чего там хорошего, а, ночью к тому же? Тоже мне, богомолка… Он потащил её куда попало, а та и рада, дуреха. Как овца! Вот что она в нём нашла, а? Молодой обормот, только ржать умеет… козел! В «Макдональдс» вишь сводил, да?  Мы её неделю пивом поим, и ликерами, и вином! Да каким! Помнишь херес? Уж Вася такого не купит. Музыку ей крутим, то, сё… А закуска! Мяса-то сколько съела, мяса! И колбасы, и буженины, а? Какая буженина была, да? А сыр, а конфеты? Чипсы, бутерброды, два торта… всего и не вспомнишь. Вагон сожрала (тут мы с Эрнестом невольно прыснули), ну ладно… кило сто будет. И хоть бы хны. А кто её развлекал, анекдоты рассказывал? (в основном анекдоты травили мы с Димоном, тут он приврал). Ладно, это фигня, но она ж ничего не знает, как младенец! Мы всю дорогу её просвещаем, учим, мозги наставили куда надо, а она с Васей! По могилам, понимаешь, прыгала. Вот зараза, да? Он же двух слов связать не может. Студент, тоже мне. Неуч. Пива дал, столкнул в яму, мы и рады. Хоть бы вывеску прочел, название… там что, по-китайски написано?
         Тут Виталий был прав – Вася сам признался, что названия кладбища не разобрал, хоть и было оно ярко освещено и начертано большущими буквами. Обиженные ухажеры продолжали что-то обсуждать, но я, завидев витрину с батарейками, свернул в магазин. До отъезда осталось сорок минут, пришлось торопиться. И вот мы опять в автобусе, только экскурсоводки немного опоздали, кстати, старшая уже второй раз. Народ опять разворчался, график мол и так плотный, опаздываем к тому же, а тут ещё эта овца где-то бродит. И в Верону прибыли очень поздно, в кромешной тьме. Было холодно, шел снег, и все магазины уже закрылись.
         На осмотр города ушло часа полтора, всем хотелось дальше, но наша главная заупрямилась. Мол, положено три часа, и баста, вон многие еще не пришли. Да они рядом, в винном магазине, он единственный круглосуточный, ща позовем. И точно, собрались быстро, и две девицы, застрявшие в городе, скоро пришли. Но никого это не убедило, и мы провели на родине Джульетты все три часа, строго по графику. Затем двинулись на «ночевку в Альпах», как в проспекте было написано. Ну, Альпы от Вероны близко, через час мы уже свернули с автострады и поплелись по горной дороге.
        Едем час, два, дорога всё круче и извилистей, а скорость наша всё меньше и меньше. Под конец плелись уже едва-едва, пешеход обгонит. По краям крутые обрывы страшной высоты, лес на скалах, автобус скрипит, редкие огни мерцают во тьме. Это, впрочем, хорошо, что мы в темноте ехали, днем было бы ещё страшнее. Наконец приперлись. Отель мал оказался, пока всех разместили по сараям и подсобкам, было уже полтретьего ночи. Но мы к ночным походам как-то уже привыкли. Соседи прогуляться хотели, Эрнест даже заметил в деревне «Макдональдс», но сил не было. Решили размяться утром, и мамзель их уверила, что встанет рано, мужики даже подобрели немного. Впрочем, и завтрак нам обещали ускорить, чтоб не терять времени. Покормили, кстати, неплохо, и всем хватило.
         Но ночью почему-то снег выпал, дорога местами обледенела. Кто мог подумать, что зимой, в горах, бывает такое?! А местного босса, увидевшего наш драндулет, чуть удар не хватил. Кто вообще такой гроб на горную трассу пустил?! Странно, что он вверх, по чистой дороге, как-то проехал. В общем, сейчас подадут наши автобусы, люди поедут в них, а вы возьмете цепи у наших ребят и потихоньку, порожняком, поедете сзади. Авось не кувырнетесь. Однако с цепями наши водилы не справились, пришлось итальянцам их самим надевать. К счастью, съехали все благополучно, но времени на этом деле потеряли ещё часа полтора.
         Пока расчищали дорогу, надевали цепи и решали оргвопросы, мы немного погуляли по горным склонам. Всё было очень красиво, даже настроение как-то улучшилось. В местном продмаге был отличный вермут, мы им погрелись немного. Но не все – соседка с Эрнестом и Виталием ушли в другую сторону, причем надолго, чуть не опоздали. Как там что сложилось, сказать трудно, но вид у мужиков был невеселый. К тому же выяснилось, что вожделенный «Макдональдс» с утра не работает. Однако, когда мы, наконец, пересев в родной драндулет, выбрались в долину, и покатили на север, в глубь гор, к Бреннер-скому перевалу, даже самые хмурые из туристов заметно подобрели. Девица глотнула пива, почистила пищевые запасы и предложила в города поиграть. И выиграла, как всегда, ибо доказать ей, что Китай и Уэльс, Енисей и Рейн, Дагестан и Алтай, Иссык-Куль, Саха-ра или Байкал совсем даже не города – было невозможно. Ну мы-то с Димоном больше смотрели на красоты гор, нежели соседей слушали. Автобус наш, как всегда, ехал медлен-но, иногда очень. Обгоняли его все, кому не лень, и мусоровозы, и фуры с прицепами. И даже облезлый, древний фиат, доверху нагруженный лыжами, санями и сноубордами, в котором сидело шесть горнолыжников с амуницией и огромными рюкзаками.
         Как бы то ни было, но к обеду мы с божьей помощью добрались до Зальцбурга, последнего нашего обзорного пункта. Опять планировалось трехчасовое пребывание, но теперь народ был настроен по-боевому. Денег ни у кого не осталось, смотреть там три часа нечего, а опаздывать на поезд не хотелось. «Овца» долго сопротивлялась, уверяла, что граница будет свободна – ну кто, право, в конце каникул из Европу в Россию попрется? Но наши дамы вычитали в Интернете, что только «Туртрансвояж» ждет в этот день четыре автобуса, а остальные операторы еще шесть. А у них график четкий, и руководители групп, в отличии от нас, на обстановку реагируют быстро… Ну, в общем наша главная надолго задумалась, но всё же решилась сократить Зальцбург на… 15 минут. После ожесточенных споров удалось эту цифру довести до двадцати, большего мы достичь не смогли. Господи, и на том спасибо! Теперь на экскурсию в город.
        Митяй сразу от нас отстал, благо был в Зальцбурге не раз, все красоты видел, и теперь его интересовали только медали, кортики, значки горных стрелков и их же ботинки и каски. Лишь бы толкучка функционировала. Ну а мы поплелись смотреть замок на горе, собор, реку Зальцах, резиденцию епископа и дом, где родился Моцарт. Вот до дома я не дошел, за неделю древности уже надоели. Он же был не бездомный, значит, в каком-то доме родился, ну и ладно. Что я, домов не видел, тут таких три улицы? Вот они стоят, все похожи один на другой, и построены примерно в одно время. И, покинув группу, пошел на товарную станцию смотреть окрестные заводы. Соседка пыталась увязаться следом. Она была какая-то грустная, наверно объелась. Но мне хотелось погулять наедине.
         Станция была большая, но самая обычная, и провода контактной сети натягивались грузами на столбах. А ведь уже лет тридцать разные фирмы рекламируют альтернативные системы, более удобные и надежные. Но видно не всё так просто. Большой завод рядом был лишь один, сталеплавильный, да и туда не пустили. Удалось лишь поболтать с одним дядей, то ли бригадиром, то ли интеллигентным рабочим. Он на англо – немецком с примесью общеизвестных русских слов объяснил, что плавят они легированные стали, ферросплавы и нержавейку. Ну и ещё делают простые изделия, как то ножи, вилки, фляги и подносы. Поблагодарил я его за рассказ, перекусил на соседней улице и пошел жилую застройку смотреть, ибо времени ещё было навалом.
         Городок невысокий, два – три этажа, уютный, зелени много. Особенно понравились тиссы, широкие, разлапистые, с кучей побегов по стволу и ветвям. Жалко, уже темнело, и фотки вышли плохо. Но особо на правобережье смотреть было нечего, и минут за двадцать до срока я уже был на месте сбора. Думал, первым приду, а там почти вся группа стоит в ожидании. Тут вскоре и Димон подошел, соседка наша, мужики с последней скамьи. Все довольны вроде, но устали, и хочется поскорее домой. Тем паче, что ещё два дня впереди сплошной дороги. А главной всё нет и нет, опоздала минут на десять. Особые обстоятельства, видите ли, у неё сложились. Можно подумать, мы в потоп попали, или под лавину. Ну и как водится, на ночевку, в чешский город Оломоуц, приехали глубокой ночью. Хорошо хоть из-за отстоя автобуса отправились около десяти, успели поесть и по городу походить.
         Вечером Эрнест с Виталием что-то смотрели по карте, шептались, даже к девчонкам в Интернет залезли. Оказалось, искали местный Макдональдс, и нашли. Но девица их подвела, никуда не пошла. Поздно, да и еды полно, со всех стоянок осталась. Надо срочно есть, а то протухнет, да такую прорву и не дотащишь. Видно, задача и впрямь была не из легких, ибо утром она дрыхла допоздна, чуть на автобус не опоздала. Виталий опять ворчал, но скоро выдохся. По Польше мы ехали спокойно, без приключений, но как всегда, очень медленно. И когда в полдвенадцатого ночи прибыли в Тересполь, оказались в хвосте огромной очереди, а визы наши действовали лишь до полуночи – эти друзья из ВО решили сэкономить. Хорошо хоть, поляки отнеслись к сему философски, посмеялись вволю, да пошутковали. А могло быть и хуже.
         Пока стояли, пытались поспать, но особо не получалось – то жарко, то холодно, кто-то бегает взад – вперед, мотор шумит, крики какие-то, разговоры… Да и места в нашем гробу было откровенно мало, не повернешься. Соседка ныла, просила есть и пить, жало-валась на жизнь. Виталий отдал ей остатки пива, кормил, ухаживал, развлекал, и вообще вёл себя молодцом. Растроганная девица даже расцеловала его под утро. Только наши экскурсоводки, намаявшись за неделю, спали как убитые. Наконец, уже утром, граница была пройдена, и мы помчались к вокзалу. Увы, было поздно – нужный поезд, хоть и опоздал на сорок минут, но нас не дождался. Народ рвал и метал, начальница ссылалась на форс – мажор, вспоминала вынужденные стоянки и ужасные дороги. Чего она ругалась, мы так и не поняли. Обычные европейские дороги – прямые, ровные, гладкие. И ничего чрезвычайного за неделю не было. Как метко заметила одна наша дама, все обстоятель-ства были рукотворными – от выбора автобуса и его маршрута, до лишних стоянок и ожиданий. Но мы-то здесь причем? Думать надо было! В итоге пока поехали в Минск, а с нашим будущим обещали разобраться по дороге.
       Варианты с поездом быстро отпали, зато недалече от Минска нашелся пустой автобус, который и обещали за нами пригнать. Он был меньше, но белорусам двигаться дальше было незачем, волжане решили из Минска напрямую ехать в Саратов или Волгоград, им Москва была не нужна. А остальные должны были влезть. Только вот заправить его надо, бензин кончается. Ну заправляйте. Так денег мало, давайте соберем по тысяче, мы дадим справку, а туроператоры вам всё вернут. Даже по девятьсот хватит. Мы возмутились, тем более, что большинство покупало путевки в центральном офисе, от которого автобус и ехал. Так на фига огород городить? Да и в возврат денег никто не верил. Начали в Москву звонить, выяснять. Тут цена быстро упала до восьми сотен, потом до шестисот. Однако к тому времени все, купившие путевки в Москве, возвращались туда бесплатно, о чём нам по телефону официально поведал глава европейского отдела. А таких, к счастью, было огромное большинство. Постепенно это дошло и до нашей руководительницы, страсти улеглись, и остаток пути до Минска мы ехали в тишине и покое.
       В такой кутерьме я совершенно позабыл о наших соседях, вернее об их личных делах, – по поводу дороги-то мы спорили вместе. Но вот, наконец, и Минск, высадка из автобуса, проводы эксурсоводок. До отправления на Москву оставалась пара часов, и мы с Димоном решили прогуляться по городу, хоть и было морозно. Но уж больно надоело взаперти сидеть. Потом на вокзале погрелись, загрузили вещи в подошедший транспорт, и пошли ходить по привокзальному скверу. До отправления еще оставалось минут двадцать. И тут видим – идут к вокзалу наши соседи, все трое. Решили они ехать на поезде, так видите ли, удобнее и быстрее. Ну, удобнее, конечно, но заметно дольше, да и стоит прилично. Но за девушку заплатил Виталий, который видно, всё дело и затеял. Я её спрашиваю, ты мол, не боишься? Нееа, говорит, нормааально, он мужик классный. Знаешь, каким шашлыком ща угостил, а? Ууууу, слов нет! Он мне понравился. Ну, думаю, и слава богу, авось наконец разберутся. Димка ворчал, конечно, что мол дураки они, зря всё это затеяли, но я с ним решительно был не согласен. А тут и время посадки пришло.
        Этот автобус был нормальным, с широким проходом, и ехал быстро. Народ так устал, что по поводу второй ночи на колесах – хорош, мол, тур без ночных переездов – почти и не злословили. Кое-как поспали, размялись пару раз по сортирам, и в шесть утра были в Москве, у Киевского вокзала. Митяй сдал вещи в камеру хранения и рванул на работу, нечесаный – немытый и голодный. Да и не только он, почти пол-автобуса. Долго потом вспоминали мы ту поездку, и чтоб не забыть, я и записал все что помнил. Вот так.
                Сочинители
          Бывший певец, а ныне всему Саратову известный коммерсант с «культурным уклоном» был разносторонним человеком. Имел свою программу областного радио и небольшой, но уютный Культурно – просветительный центр (бывший ДК ремзавода), где кроме пятизального кинотеатра, дискотеки и читальни была и настоящая театральная сцена. Маленькая, но достаточно популярная, и не только среди саратовцев. И типография с собственной редакцией. Печатали в основном буклеты и рекламные ролики, но не только.
         Как-то нашему импресарио, видно соскучившемуся по прошлому, пришла мысль сочинить на известный мотив что-нибудь эдакое, с местной символикой, дабы заполнять паузы в радиопередачах и рекламу расцвечивать. Собрал своих людей, поставил задачу. Первым подал голос редактор радиопрограммы новостей.
        - Я думаю в начале текста… или куплета поставить Саратов, что - нибудь про него… затем что-то экзотическое. Ну, южное море, или восток, тропические базары. Обрисовать так легонько природу, людей, местность. Ну вот, к примеру:
За нами Саратов, Стамбул и Париж,
Бульвары и море графитовых крыш. Ну, и так далее.
         - Хорошо. Но… только Париж не совсем на месте, да и Стамбула… маловато. Надо бы южное направление сразу усилить. Так сказать, добавить экзотики.
         - Запросто. Айн момент… скажем эдак вот:
За нами Саратов, Мадрид и Мумбай,
Лазурное море, тропический рай…
         - Отлично! Хотя… Мадрид, в общем, тоже не сахар. И моря там нет. Да и что такое Мумбай не все знают. Может оставить старое название?
        - Да, можно:
За нами Саратов, Пекин и Бомбей,
Базары и лица счастливых людей!
        - Ага, так, так… Только вот счастливые лица на базаре как-то двусмысленно. Покупателей что ли обсчитывают? И море куда-то уехало. Впрочем, не всё сразу. В одной строфе весь мир не уместишь.
        - Это вы верно заметили. Может, начать с чего-то родного, близкого, а уж потом на экзотику перейти? Или хотя бы какой знаменитый курорт описать, в первую очередь. Ну, скажем, как-то так:
За нами Саратов, Кемер и Тунис,
Песчаные пляжи, тропический бриз.
        - Нда, опять не совсем то. Давайте всё же перейдем на родные пенаты. А весь этот юг и восток пустим потом. Так действительно лучше будет, вы правы. Итак:
За нами Саратов, Москва и Ростов,
Тайга и просторы сибирских снегов.
        - Во, во, во! Сама суть заговорила, как сказал классик. Только развить надо пошире… всё же Ростов и Москва от сибирских снегов далеко. И потом, строк через семь – восемь, хорошо бы и саратовскую тему развить. Балаково там упомянуть или Вольск с окрестностями. Всё же места у нас преживописнейшие.
        - Да можно и сразу, а потом уже всё остальное. Так, пожалуй, логичнее будет и понятнее. Построим наши объекты последовательно:
За нами Саратов, Покровск и Урбах,
Поля и деревни в бескрайних степях.
        - Нет, так, пожалуй, чересчур будет. Как будто весь мир клином на Урбахе сошелся, а то даже и не поселок, одна станция. Да и Покровск ещё обратно не переименовали. Как-то по стране надо пройтись пошире. Но без Сибири, в самом – то начале. А потом всё остальное, от Москвы до Бомбея. Ну как, есть варианты?
        - За нами Саратов, Мичуринск и Псков,
Леса и поляны, родительский кров.
        - Ага, правильно. И про родительский кров верно замечено. А дальше можно и всё прочее озвучить. Да, и Ржев ещё в строку вставьте, очень приятный город. Я там шесть лет клубом заведовал, на мебельном комбинате.
         Ох, мне бежать пора. Ну как, справитесь? Спешить особо не надо, обдумайте всё как следует, и скомбинируйте. К вечеру готово будет?
        - Гмм… трудновато, но справимся. Да, чего там, ещё двенадцати нет. Главное, уместить в малом объеме всё намеченное. Все ароматы Поволжья в одном флаконе. Ну и с экзотикой. Ничего, справимся, будьте спокойны.
        После ухода начальства работа кипела почти полдня. Советы, споры, перебранки… Перебрали и отвергли множество вариантов, окончательно запутались и забыли, с чего начали. Потом что-то вспомнили, что-то записали, листки потеряли, опять нашли. Переделкам и дискуссиям не было конца. Наконец, итоговый текст был таков:
За нами Саратов, Мичуринск и Ржев,
Леса и болота, заброшенный хлев.
В родительской хате бурлит самогон,
Жена на полатях ворчит перед сном.
Степные просторы, холодный закат,
Сибирские горы, кремлевский набат.
За нами лагуны, тропический лес,
Шаланды и шхуны под синью небес.
Базары и лица счастливых людей,
Бульвары и крыши парижских церквей.
Дворцы Поднебесной, Урбах и Доссор,
Тверское полесье и древний Босфор.
        Когда песню озвучили, нашлись, конечно, недовольные. Особенно критики почему-то возмущались сибирскими горами. Привыкли, что нефть и газ добывают на огромной равнине, а про остальное забыли. Ну а участники действа сочли свою работу удачной, и, что важнее всего, начальство согласилось с ними. А на всех, понятно, не угодишь.
                Индикатор точности
       Началось всё с того, что Виталий где-то у Стругацких вычитал, что информация, мол, не исчезает, прямо как энергия или вещество. Сперва он не поверил, мол досужие выдумки фантастов. Но – постепенно – некоторые наблюдения и опыты убедили его в правильности этой парадоксальной и смелой идеи. Много раз всё проверив и рассчитав, наш герой окончательно убедился, что всякая мысль, и не записанная даже, а лишь четко высказанная или продуманная, остается гулять по свету на вечные времена. Непонятно, правда, в каком виде и на каком носителе, но это уже детали.
       И тут возникла идея – раз что-то где-то запечатлено, пусть и размазанное по всей Вселенной, можно его увидеть. Или прочитать. Вот только информации этой в нашем мире великое множество, как найти нужное? Получалось, что оптимальный путь – всю её перебрать по ключевому знаку, как соты в мобильной связи, и найти нужный факт. Но он ведь будет крайне мал и неинтересен. Хотя… для опроса можно взять нужную идею и проверить, есть ли она в натуре. По принципу да – нет. Там можно установить что угодно, было бы желание и время. Долго, конечно, и хлопотно, но иначе никак.
        Осталось придумать, как превращать вопросы в электромагнитные импульсы и как превратить ответ в нечто понятное. Но сколько Виталик над этим ни бился, сам ничего придумать не смог. Пришлось привлечь к делу Сергея, старого друга еще со школы и большого спеца в радиоэлектронике. Он и учиться поехал в Томск, в институт радиоэлектроники и АСУ, а потом работал на электролизно – химическом вполне по специальности. Сначала Серега ни во что не поверил, но постепенно, сраженный доказательствами, идеей проникся и включился в работу. Преобразователь он сделал на базе обычного компьютера с клавиатурой – набираешь вопрос, а дальше он превращается в нужный сигнал и гуляет по свету, пока не найдет нужный «текст».
        А вот поймать ответ оказалось куда сложнее. Только через пару месяцев удалось придумать нужную схему, но в ней было столько экзотики, что добыть ее казалось нереально. Сергей объездил весь город, нашел старого радиолюбителя из Самары, приехавшего строить трубопровод на Дальний Восток. В его комнатушке на окраине, между конечной трамвая на Ленинградском и ул. Декабристов, где в новой высотке ютились служащие стройуправления будущей магистрали, велись интенсивные поиски. Нашлось много интересного, но в основном это было всё же не то.
       Побывал Серега в Усолье и Черемхово, в Свирске и Шелехове. Ездил и в Аршан, где хотел найти одного старика, который по слухам еще до войны построил собственную электростанцию на Кынгырге. Выпил море минералки, облазил в ущелье все скалы и водопады, купался зимой в Жемчуге, а летом в Иркуте и степных озерках. Массу красивых фотографий привез, но легендарного старца так и не нашел. Много раз мотался в Иркутск. Там почти случайно встретился со старым знакомым, который уже лет двадцать на самодельной аппаратуре общался с подобными любителями по всему свету, и тот разрешил нашему другу порыться в своих закромах. Жил радист на окраине, в частном доме на Ушаковке, а деталями и схемами был забит большой сарай во дворе. И вот целую неделю, под рёв взлетавших и садившихся самолетов, Серега копался в сарае. Но нашел почти всё.
        Так как ответ на «вопрос» был очень краток – «да» или «нет», решили на выходе поставить обычный гальванометр. Если «да» стрелка стоит на месте, «нет» – уходит вправо, а когда что-то не так – влево. И вот, после бесчисленных отладок и проверок, начались испытания.
        Но предосторожности не помогли – сразу всё пошло вкривь и вкось. Стрелка мота-лась совершенно хаотично, а потом вовсе замерла на нуле. Почему и отчего непонятно. Пока Сергей лихорадочно что-то измерял, Виталик от скуки разглядывал загадочную конструкцию. Да у тебя контакты хреновые! – вдруг заорал он на весь дом – припой пожалел? Правда, тут же остыл, увидев, что припаять такие фитюльки нереально. Пришлось выводить провода наружу и искать мощный разъем. К нему уже со всеми предосторожностями припаяли гальванометр, систему экранировали, заземлили корпус и надежно привинтили к чугунному основанию от «Эврики».
        Для проверки начали с таблицы умножения и долго мурыжили индикатор очевидными вещами. На этот раз сбоев не было, но выяснилось, что установить меру отклонения от истины невозможно – при малейшей неправде стрелка почти зашкаливала. Видно, чувствительность системы оказалась чрезмерной. Но с этим, как ни бились, ничего поделать не смогли. Да, впрочем, не всё ли равно – простые вещи и так откроются легко, а сложный случай с одного вопроса никак не прояснишь. В общем, поехали!
       Сергей на радостях написал, что С.И. Петров умный и очень обрадовался результату. Виталий исправил последнее слово на «дурак», и стрелка опять не шелохнулась. Естественно, Петровых с такими инициалами пруд пруди. Вот как приставили слово «все», стрелка уплыла на обеих вариантах. Друзья сперва приуныли, но быстро выяснили, что раз однозначно охарактеризовав объект, можно «по умолчанию» работать только с ним, пока не будет новой ориентировки. Наконец – то можно было приступить к делу.
         Но всё же Серега решил пока сильно не углубляться в историю, а полазить сперва по спорным вопросам недавнего прошлого. Вот Гражданская война – а участвовал ли в ней И.В. Сталин? Ответ был утвердительный.
- А чего ты хотел? – разгорячился Виталик – как мог нарком… да любой партийный чиновник в ней не участвовать хоть малым боком. Добавь для начала «активным». Во!
- И правда… Значит и в Царицыне он не шибко преуспел?
- Скорее, Царицын тогда был второстепенным фронтом. А Троцкий? О! А организатором Красной Армии? Тоже был! Активным… основным? А Орджоникидзе застрелили? Да, а есть ещё дураки, что и в убийство Кирова не верят. Ну, то есть по приказу Сталина.
- А был ли Сталин агентом охранки? Нет. А предлагали ему «сотрудничать»? Конечно. Отказался? Нет. Ну да, какое – то время на него надеялись, далеко и надолго не ссылали. А как поняли, что дело швах, загремел Сосо за Полярный круг. Подозрения на этот счёт были? Естественно. Сейчас узнаем, у кого конкретно. Уу, да тут и думская фракция, и Шляпников с Молотовым, и Генрих Ягода. Рютин, Каюров, Иванов, Галкин… где – то они фигурируют вместе позднее. Ну да, «Союз марксистов – ленинцев» 32-го года. Поздно, однако, спохватились.
        Теперь можно было перейти к делам серьезным. Для начала уточнили, был ли Христос реальным человеком. Да, был, и ученики его тоже. Иуда его предал? Нет? А кто из них? Никто. Так что, и доноса не было? Был, и не один, но от посторонних. А от кого и сколько? Ну, на пергаменте свои подозрения изложили двое, оба жрецы, а несколько человек нашептали стражникам свои опасения устно. Кто они – неизвестно, да и число их точное неясно; не менее восьми, не более 15.
        Наши друзья сначала не могли этого понять. Ведь информация была, но потом как-то расплылась, то есть пропала хоть частично. Но потом сообразили – чтобы сохраниться, мысли должны где-то остаться, ясно отпечататься в чьем-то мозгу, если уж никто не удосужился их зафиксировать основательнее. А шептуны – доброхоты, пробормотав свои смутные опасения, с перепугу тут же все позабыли. Да и могли ли они связно изложить самую простую мысль, очень сомнительно. В «охранке» же, не углубляясь в частности, зафиксировали сам факт, что на такого-то есть доносы. Этого было достаточно, тем более, что в первую голову обратили внимание на письменные доказательства. А когда дело завертелось, вся предыстория сразу забылась за ненадобностью.
         Ну, фарисеям новый пророк не приглянулся сразу, и их понять можно. А вот остальные, которые и писать не умели, чего полезли? Видно, уж очень странной, опасной даже, показалась им новая теория. Люби всех вокруг, и морду подставляй для побоев! Сергей елико возможно все это проверил, прежде чем идти далее.
         Уточнив подлинность евангелий, решили выяснить, почему не все тогдашние исто-рики отметили «дело Христа». Да просто многие не знали такие подробности жизни далекой окраины, а пророков в Палестине всегда было полно. Кто-то написал об этом в трудах, до нас не дошедших, а в сохранившиеся книги сию драму не внес. Некоторые сви-детельства до неузнаваемости переврали позднейшие идеологи. К тому же местные лето-писцы часто были в натянутых отношениях с властью и что-то могли сознательно скрыть и исказить, дабы не подвести единомышленников. В общем, дело ясное, и очень знакомое.
         Затем Виталий занялся Кумранскими свитками. Учитель справедливости, тоже, оказывается, вполне реальный персонаж. С учением Христа, и многих иных, он был хорошо знаком, но и отсебятины внёс немало. А вообще у рукописей Мёртвого моря авторов было не счесть – сидели отшельники по пещерам и сочиняли, кто во что горазд. Полный плюрализм. Ничего выдающегося наши исследователи из энтих данных не извлекли, даже слегка разочаровались. Сергей сгоряча предложил вовсе на историю плюнуть и уйти в криминалистику. Это ж куда надёжней и проще всех полиграфов, плюс полная достоверность. Но ведь это ещё доказать надо! Ну, это просто – вводи очевидную ложь или явную правду, и следи за стрелкой. После пары тысяч вопросов любой дурак поймет, что к чему.
        А вот и нет, возразил Виталик, может мы просто заранее все эти данные в процессор заложили, а подключить гальванометр со всякой хренью дело простое. Быстродействие ща ого-го, память тоже, тут и миллион вопросов можно обтяпать. Серьезный клиент потребует подробностей. А там рано или поздно найдется некто, умный и богатый. Нашу схему доработает, усовершенствует всё что можно, возьмет патент и наладит серийное производство. Так что лучше продолжим поиски. Пока что, во всяком случае.
        Чего искать, надумали не сразу, а пока что решили поесть и отметить первые успехи, слегка расслабиться. Но долго отдыхать не пришлось – припёрлись гости, пришлось срочно прятать установку и вести светскую жизнь. Посетители разошлись вовсю, предлагали двинуть в Ангарские Горки, а то и вовсе рвануть в Иркутск, в любимую «Снежинку» моего папы. С большим трудом удалось их отговорить. Наконец гости ушли, выпивка и закуска кончились, но было уже поздно, и работу отложили на утро. Тут, кстати, и тема подходящая вспомнилась – Смутное время и история Бориса с Дмитриями. С первого из них и начали – убил ли царёнка Борис, или его присные? А, значит сам закололся? Тоже нет. Странно! Не Шуйские же с Романовыми его ухлопали?! Да нет, конечно. Кто же тогда? Перебрали всех известных господ той поры и никого не нашли. Может быть, поляки постарались Марине престол освободить, или татары с казаками? Увы…
        Ничего не поняв, перешли к Отрепьеву. Да, был такой, и под старость Лжедмитрием заделался. Так может, он царевича и ухлопал? Он, собака! Пардон, но ведь он тогда совсем молод был. Ничего подобного – оказался Гришка лет на 15 старше, чем казалось историкам. Просто хорошо сохранился. А кто ему помогал – неясно, то ли умерли быстро, то ли совсем безвестные были люди. А может быть, и сам всё сварганил, мужик видать способный, палец в рот не клади. Да и охраняли Дмитрия так себе, дело было нехитрое. Ну а потом Битяговский подумал на Борисовых посланцев, а те на него, а Клешнин с Шуйским со слов очевидцев, да по оставшимся уликам, записали самую очевидную и простую версию. Вот и вся история. Выясняли её долго, так как несколько раз прибор барахлил – стрелка уходила влево и ни на что не реагировала. Через пару минут возвращалась на место, почему и отчего – непонятно.
        А кто же такой был сей Отрепьев на самом деле? Ну, бывший монах, понятно, а до того, да и после? Долго и упорно Серега с Виталиком рылись в далеком прошлом, опять беспричинно заедало гальванометр, и они долго и бесплодно возились с капризным агрегатом. Наконец, прошлое беглого инока было разгадано. У него оказалась богатая биография – знаменитый римлянин Гней Помпей был дальним предком Григория, а позднее в роду были и византийские министры, и крестоносцы, и ганзейские купцы. Вот такие пироги! Для разнообразия занялись и Помпеем, ничего особого не узнали, разве что он был в Риме пришлым, не италийцем даже. И не греком, не персом, не африканцем… Кто там ещё мог жить?
        Тунгусы – заржал было Виталик, но узрев неподвижную стрелку, просто окаменел. Вот это да! Хотя есть под Биробиджаном река Помпеевка и Помпеевский хребет. Правда, Эвенкийский округ совсем не там, но, полистав справочник, друзья убедились, что народ сей живет по всей Сибири и даже в Китае. Так что всё может быть. Интересно, а средневековые предки Названного Дмитрия чем знамениты? Но тут прибор отказал опять, и на этот раз навсегда.
       Сергей долго рылся в схеме, проверял контакты и тестировал детали. Всё работало, запросы уходили в эфир, но ответа не было. Очевидно, что-то в мире изменилось за последние сутки. Или меняется постоянно, и надо всё время перенастраивать датчики. Во всяком случае, оживить индикатор так и не удалось. Остается уповать на будущее и не терять надежды.         
              История с баллистикой
       Однажды ранней весной ротмистру Заверняеву случилось расследовать один случай в древнем Белгороде, на юге Курской губернии. С ним вместе командированы были двое его сотрудников, и племянник Михаил, недавно выпущенный из корпуса и только что принятый в штат. Дело оказалось пустяковым, скорее даже раздутым страхами местных чиновников, и через пару дней начальство готово было отправить варягов восвоясьи, на берега Невы. Но у АП были свои планы в Белгороде, и он уезжать не спешил, невзирая на ворчание своих соратников. Им-то быстро надоело бездельничать в незнакомом городе.
       Но тут ротмистр получил частную телеграмму, содержание которой его встревожило и удивило. Народ шептался про семейные дела, и как раз с белгородским сидением будто связанные. Как бы то ни было, в тот же вечер вся группа отбыла в Питер, к вящему удово-льствию служилых, и местных, и пришлых. Правда, порознь – Мишелю спального места не хватило, и он выехал предыдущим поездом в вагоне третьего класса до Понырей, где выходили соседи АП, ехавшие из Харькова. Встреча случилась уже наутро, и Михаил, после жесткого вагона, завалился спать. А Заверняеву, не спалось, ему не давала покоя та телеграмма, и, одевшись, он сидел до следующей остановки.
        Несмотря на ранний час, уже совсем рассвело. Станция была маленькая, никто в вагон не входил и не выходил, пассажиры спали. Вдруг ротмистр насторожился, что-то было не так. Открытая дверь крайнего купе мешала рассмотреть площадку, и АП неловко наклонился, вытянувшись до предела. Ему показалось, что проводник стоит на площадке, хотя по идее его место было на платформе, возле лесенки, ведущей в вагон. Но пригля-девшись, Заверняев понял, что на площадке скорее всего стоит пассажир из открытого купе. Он и раньше не раз покидал свое место, дабы, не беспокоя попутчиков, выкурить очередную сигару на свежем воздухе.
        Хрустнув затекшими суставами, АП вернулся на место. Этого пассажира он приметил ещё вчера вечером, и тщетно силился понять, где его видел. Высокий, очень полный, очень невыразительной внешности, тот явно не принадлежал к числу друзей, сослуживцев или родственников ротмистра. Но он явно знал этого человека, помнил его приметы, тусклый взгляд, мог хоть сейчас нарисовать его словесный портрет. Всё это удивляло и раздражало. Может быть, пассажир стоял на площадке с проводником, и его-то краем глаза он сперва и увидел? Ну и что? Полный господин, например, попросил о чём-то кондуктора (хотя бы о спичках), но тот мог задержаться и сам, видя, что встречать и провожать ему некого. Наверное, нервы пошаливают, надо успокоиться и забыть, хоть на время, об этой чертовой телеграмме.
        Мысли ротмистра прервал громкий звук, похожий на выстрел. Соскочив с дивана, он выскочил в проход. Проводник метнулся с площадки, из крайнего купе, по-прежнему открытого настежь, шёл дым и тянуло пороховой гарью. Полуодетые граждане, с криками и причитаниями, вылезали из-за дверей; а пассажир, недавно стоявший в тамбуре, лежал на своем месте с револьвером в руке. Голова его с огромной раной почернела от гари. Через пару секунд соратники АП уже приступили к осмотру и опросу свидетелей. А сам он вслед за побелевшим и трясущимся проводником вышел в тамбур. Теперь его подозрения, пусть и бессмысленные, требовали некой проверки.
        На площадке вагона ничего странного не обнаружилось, только окно, открытое с противоположной стороны тамбура, настораживало. Но на лесенке ротмистр заметил ров-ное круглое отверстие, совершенно там неуместное. А под ним на платформе слежав-шийся снег был разворошен. Впрочем, державший сигнал срочной остановки кондуктор, переминаясь и всхлипывая, вскорости наступил прямо на это место. Заверняев осмотрел платформу, следы на снегу, через открытое окно окинул взором высокий холм за станцией. Засим по горячим следам допросил проводника. Тот показал, что пассажир вышел на площадку сразу после остановки поезда, быстро выкурил сигару и вернулся в вагон. Кондуктор стоял на платформе и до выстрела ничего более не видел и не слышал. Он задержался в тамбуре, пропуская господина к окошку, но совсем чуть-чуть. Они ни о чём не говорили. Вообще этот пассажир всю дорогу был угрюм и молчалив, а с утра особенно. Ничего необычного за ним не замечалось.
        Приобщив к делу огрызок сигары, ротмистр вернулся к возбужденным коллегам. Они сразу же сообщили имярек убитого – это был известный вор – домушник и медвежатник, коего давно уже искали по всей Европейской России и Кавказу. Он, правда, постарался изменить свою внешность, но преуспел не шибко. Ну да, точно, эх, черт побери! АП аж скривился от огорчения, но промолчал. Далее, всех удивил револьвер, Кольт образца 72 года, еще под дымный порох. Тяжелая и громоздкая штука 45 калибра, но с коротким, всего в 5,5 дюйма, стволом. Учитывая, что в вещах покойного нашли автоматический 9-и миллиметровый германский пистолет, удобный и современный, было непонятно, на кой ляд он таскал с собой ковбойскую экзотику. Да и мотив самоистребления был не ясен. В бумагах покойного нашли загранпаспорт и иные документы на чужую фамилию, причем подлинные, изрядную сумму денег. И проезд был оплачен до Кенигсберга, через Орел, Смоленск, Двинск, Вильно и Вержболово. Видно, почуяв неладное, решил отсидеться в каком-нибудь приморском пансионе, в горах или на водах. Узнать ротмистра или его подручных он не мог, а других причин беспокойства и вовсе не было. Может, вконец сдали нервы, или же взломщика прибили попутчики?
       Но и эта версия вызывала множество возражений. Не мог же он за полминуты, в верх-ней одежде, заснуть мертвецки! А если не спал, то как позволил без всякого сопротив-ления, молча, за считанные секунды, себя укокошить? Осмотр потерпевшего и окружаю-щей обстановки ничего не прояснил. Неестественный характер раны объяснили тем, что покойник был левша. Его попутчики до выстрела спали и ничего не видели, и не слышали. Сие звучало правдоподобно, ибо убитый все время вёл себя тихо и ходил бесшумно. Ещё раз всё проверив и осмотрев, детективы с бренным телом и грудой поклажи сгрудились на платформе, а поезд, после отправления необходимых формальностей, проследовал далее на север. Местный врач уже осмотрел убитого, но кроме того, что голова пробита выстрелом в упор из крупнокалиберного оружия, ничего сказать не мог. Планировалось вскрытие, но Заверняев на него не надеялся. Если даже злоумышленники и добыли какой-то сильнодействующий яд без вкуса и запаха, то подменить сигару во внутреннем кармане было почти невозможно. Тем более, что это было очень дорогое изделие ручной скрутки, со своим «личным» номером.
        Поразмыслив, АП решил исследовать окрестности. Оставив помощников на платфо-рме, они с Михаилом обошли полустанок, осмотрели местность вокруг, затем двинулись на холм, торчавший справа от станции. По его гребню вилась проселочная дорога, почти не наезженная. На одном повороте ротмистр остановился. Смотри Мишель, - повернулся он к племяннику, - какой прелестный вид. Перрон как на ладони, ага… вот и место, где наш вагон стоял, воон у того столбика. Отличная позиция, особенно если в открытое окно целиться, да ещё через прицельную трубку. Говоришь, далеко очень? Да, для обычной винтовки дистанция неподъемная. Но для столь важного дела можно смастерить и нечто особенное. Я вот знаю одну конструкцию, созданную полвека назад, которая при очень тяжелой пуле обеспечит скорость раза в полтора выше, чем у трехлинейки. Разработка инженера Перро, опытный образец создан в Америке Лейманом и Хаскелем. Все это безумно сложно и дорого, но… Впрочем, давай-ка следы поищем.
        Долго искать им не пришлось. На обочине, между высоких кустов козьей ивы, вид-нелись следы сапог, примятый снег и гарь, очень похожая на пороховую. Тут же лежали какие-то крупинки, а дорога свидетельствовала, что здесь стояла некое время одноконная телега. Следы явно пытались засыпать, но помешал мокрый слежавшийся снег. Опросив жителей соседнего хутора, выяснили, что утром тут проезжал местный охотник, всем хорошо известный. Он чуть не каждый день спозаранку промышлял куропаток, а когда на поля выходили тетерева, бил и их. И сегодня он вроде бы кого-то подстрелил, сперва на том холме, и ещё после, за дорогой. А живет он в поселке, верст пятнадцать отсюда к северу. Там большая станция, не чета нашей, и энтот стрелок в почтово – телеграфной конторе работает. Он не здешний, говорят чухонец какой-то из-под Питера. Но по нашен-ски говорит неплохо.
        Михаил хотел уж обрадоваться, хотя многого ещё не понимал. Но бывалый розыск-ник быстро охладил его радость, заметив, что пока у них имеются одни догадки. Дабы превратить их в косвенные (хотя бы) доказательства, придется много поработать. Сам он, вернувшись на станцию, долго изучал карту, мерил расстояния, расспрашивал местных о каких-то дорогах, холмах и полях. Затем быстро собрался, кликнул помощников, и оседлав тарантас начальника станции, куда-то умчался. Михаила оставили за старшего, но цель отлучки не объяснили. Ему пришлось отвечать на многочисленные вопросы ушлого корреспондента губернской газеты, оформлять делопроизводство и актировать багаж покойного. Вечером явился доктор с результатами вскрытия, которое, как и ожидалось, ничего не прояснило – ни отравления, ни внезапных приступов, ни просто чего-то, странного или подозрительного, обнаружено не было.
       Уже совсем стемнело, когда вернулся АП со своими подручными. Мишель понял, что дела идут неплохо, но никаких объяснений не дождался. Впрочем, все настолько устали, что наскоро перекусив, залегли спать. Поутру, ознакомившись с вечерней информацией, ротмистр довольно хмыкнул, и сообщил, что они тоже мотались не зря. После обеда они с Михаилом двинулись на север. «Чухонца» нашли быстро, это был финн Алексис Серге-лиус, вполне добропорядочный обыватель. Он много лет работал на Сестрорецком заводе, а года три назад переселился на юг, сменив ответственную должность в пригороде столи-цы на почтовую контору в степи. Правда, у Алексиса были друзья в Орле – преподаватели Александровского реального училища и служащие опытной сельскохозяйственной стан-ции, часто навещавшие анахорета. Да и он сам нередко ездил к ним в гости. Ещё имел брата, работавшего механиком на какой-то финской фирме, который регулярно привозил родственнику объемистые посылки. В общем, экземпляр очень общительный.
       Вернувшись на полустанок, Заверняев отправил десяток объемистых телеграмм и отбыл в Орел, предоставив Мишелю получить ответы и до конца разобраться с финном. Тот и правда оказался заядлым охотником, то в одиночку, то в кампании, исколесившим пол губернии. Чаще всего его напарником был управляющий имения Дорнберга, прибы-вший в эти края лет шесть тому назад из под Новгорода. Он тоже, вроде как по долгу службы, часто посещал Орловскую сельхозстанцию, особенно интересуясь агрохимией. А через трое суток вернулся и АП, довольный, но встревоженный задержкой с ответами на свои запросы. Впрочем, он не терял времени, и, тайком отправив одного помощника на соседнюю станцию, съездил в Курск, что-то проверить и уточнить. Вернулся оттуда с кипой учебников и наставлений по органической химии, кои усердно штудировал.
       Наконец, почти одновременно, прибыли обстоятельные ответы. Видно, всё вышло как надо, АП прямо расцвел. С машинистом первого же товарняка, шедшего на север, передал пакет своему напарнику, а Михаила и второго помощника предупредил о скорой развязке. Возможно, им придется выехать уже через пару часов, так что готовьтесь. Ну, а пока он ответит Мишелю на все вопросы, ежели хватит времени.
        Тот уже понял, что в основном запросы касались мотива покушения. В общем, всё было ясно. У сестры Сергелиуса грабитель спёр не только все сбережения, но и несколько тысяч, собранных по подписке земцами. Дело было сложное и запутанное, многие, не разобравшись, обвиняли её в мошенничестве. Дама не выдержала, отравилась, а через па-ру месяцев расследование подтвердило её невиновность. Агроном – химик лишился отца – тот вернулся из гостей раньше намеченного, и взломщику, не успевшему покинуть дом, пришлось его пристрелить. Его двое коллег и управляющий Дорнберга отделались денеж-ными потерями, но очень существенными. Всё это произошло в столице и смежных губер-ниях. Засим, спасаясь от полиции, наш герой тронулся на юг, а за ним потянулись и жерт-вы, решившие мстить своими средствами. Ну, а далее всё ясно. Если бы АП со товарищи случайно не оказались в том же вагоне, что и убиенный, вряд ли у кого-то возникли бы подозрения.
        Потом ротмистр поведал о своих изысканиях, позволивших установить тип пороха и методы его фабрикации. Изготовляли его, конечно, на опытной станции. АП разобрался с ружьём и его создателями, с попутчиками убитого и с проводником – они тоже были в списке пострадавших от именитого грабителя. У одного двоюродный брат, пытавшийся догнать вора, был им смертельно ранен. А кондуктор и на железную дорогу пошел рабо-тать после ограбления. Вот вроде и всё. Оставалось собраться в путь и ждать сигнала.
        Поступил он уже после полуночи, ехать пришлось в теплушке с ремонтерами и дра-гунскими лошадьми. Хорошо, добрались за полчаса. Видно, ротмистр собрал заговор-щиков на квартире Алексиса каким-то подлогом, ибо, увидев АП и Мишеля, они явно удивились. Но Заверняев не дал им и рта раскрыть. Он изложил свои подозрения и наблю-дения в поезде, поведал о странном револьвере, открытом окне и пробитой лестнице. И, переведя дух, продолжил, – Затем, когда кондуктор изволил покинуть перрон, я незаметно порылся в снегу. В дощатом настиле было отверстие, весьма похожее на дырку в лесенке. Ну, а потом мы обследовали холм подле станции, где и обнаружили следы «охотника» и его экипажа, остатки пороха и гарь на снегу.
        И это всё, что вы нашли? – с поразительным хладнокровием спросил финн. Нет, не всё, были ещё следы. Я полагаю, что даже для вашего замечательного ружья это был выстрел на пределе дальности… ну, конечно, прицельный выстрел. Тем более, что стрелять приходилось лёжа или сидя, ибо стоящего человека могли заметить. Надеюсь, мои рассуждения верны? А, черт, действительно, – вскрикнул вдруг Михаил, - как же я не сообразил! Все вопросительно обернулись к нему. Он продолжал – ведь удержать тяжелое ружье в неудобной позе невозможно, следовательно, оно стояло на сошках. Именно их следы Вы и нашли – повернулся он к Заверняеву. Именно, - ответил Алексей Петрович, - но не только их. Вернее, не только вмятины от опоры, и не только на этом бугре. И повернувшись к Алексису, он продолжил – после осмотра бугра я решил, что столь труд-ный выстрел надо было отрепетировать. Естественно, в ближайшие перед покушением дни, при тех же погодных условиях и, конечно, на местности, максимально похожей на поле будущей драмы. Далеко отъехать вы не могли, не хватало времени; с другой стороны, желательно было найти наиболее безлюдное место, хотя ваш охотничий маскарад и не вызывал подозрений. Но видеть вблизи столь необычное ружье, да и его возможности, посторонним не полагалось. Кроме того, около мишени также должна была пролегать мало–мальски проезжая дорога – ведь там предстояла масса работы, а следы на целине могли привлечь внимание. Изучив карту, я нашел всего два подходящих места, причем их осмотр, как мне казалось, не занял бы много времени; я решил рискнуть. Мишель, помнится, был очень удивлен моим бегством «с поля боя», но объяснять что-либо было уже некогда, да и рискованно, учитывая обилие посторонних на станции.
        Я потихоньку отозвал своих помощников и, собрав инструменты, мы двинулись в путь, начав с дальней точки, у Михайловского хутора. Ближняя, около шоссе была менее удобна – это более оживленное место, да и тетеревов с куропатками почти нет. На бугре, после получасового осмотра, удалось найти две пары таких же следов от сошек и совсем чуть-чуть пороховой гари в сильно протаявшем снегу. К счастью, эта позиция почти весь день находится в тени, на солнце гарь давно бы растаяла. Очевидно, первый выстрел был удачный, но наш друг, на всякий случай переставив ружье, пальнул еще раз. Третьего выстрела не было, иначе гари было бы больше, причем, конечно, на второй позиции. Следовательно, второй выстрел также поразил цель, и дальнейшая тренировка была излишней. Теперь оставалось только осмотреть место предполагаемой мишени.
        Там по склону холма проходило некое подобие шоссе с покрытием из слегка утрамбованного щебня. Ясно, что цель стояла на обочине, обращенной к полю, и немного ниже, дабы пули не могли улететь за дорогу. Место мы нашли без труда, снег там был истоптан и на обочине виднелись следы жердей и каких-то подставок. Наверное, господин Сергелиус изобразил мелкую поломку телеги. В снегу валялись обломки разного вида и размера, частью весьма сомнительные, но доказать, что они (или хотя бы часть из них) являлись кусками мишени, отколотыми удачным выстрелом, было почти невозможно. И место установки мишени оказалось тщательно затоптанным. Скорее всего, это была солидная конструкция, ибо на телегу явно грузили что-то тяжелое. Зная дотошный характер нашего друга не удивлюсь, если там стояла настоящая вагонная дверь с моделью головы в окошке.
       Однако это еще не всё. Обочина была завалена камнями, а футом ниже из земли выглядывал слой гальки, должно быть остатки старого покрытия. Оно, очевидно, было настолько изношенным и вдавленным в землю, что его не стали чинить. Насыпали сверху песка для амортизации и отвода воды, а поверх песчаной подушки уложили новый слой щебня. Ну а крупные куски, чтоб не мешали укладке, сбросили на обочину. Поэтому склон шоссе и усеян камнями, открытой земли там, наверное, не больше трети. Эта обочина обращена склоном на юг, весь снег уже стаял. Так что осмотр подозрительного участка был делом нетрудным.
       Среди камней, как раз за мишенью, мы нашли выемку с неровным дном и рваными краями. Видно, одна из пуль попала в камень, лопнувший от сильного удара. Осколок, принявший главный удар, вдавился в грунт, более «энергичные» (или более мелкие) разлетелись в стороны. А остальные остались в лунке или около неё. Все обломки были тщательно собраны, включая самые малые, да я другого и не ожидал. Тогда мы занялись второй пулей – она, наверное, вошла в песок, поскольку никаких обломков или их следов рядом не было. Учитывая высокую точность стрельбы из этого монстра, второе попадание не могло быть далеко от первого, три – четыре дюйма от силы. И вот рядом с ямой от камня мы нашли углубление в виде конуса, шириной у поверхности около пяти дюймов и глубиной дюймов восемь – десять. Алексис конечно скажет, что здесь воткнули или вбили кол, служивший подставкой для рычага, которым приподняли угол телеги при её починке. Не спорю. Уверен, однако, что главным назначением лунки было скрыть отверстие, оставленное второй пулей. Она влетела в песок между двумя слоями гальки почти параллельно земле и вошла глубоко – на два – три фута, не менее. Для таких раскопок наши друзья не имели ни времени, ни сил, да и зачем? И так все вышло отлично. Вроде бы до сих пор мой рассказ был вполне убедителен.
         Теперь перейдём к наиболее спорной части наших поисков, которая тем не менее увенчалась полным успехом. Как я уже заметил, вторая пуля должна была войти в песок параллельно земле или с небольшим наклоном вниз. В первом случае она ушла далеко вглубь полотна дороги, во втором, попав под очень острым углом в нижний слой камня – срикошетила и опять ушла в песок, чуть вверх, хотя, конечно, и не так далеко, как в первом случае. Все же часть живой силы израсходовалась бы на рикошет. Но в любом случае пробег ее в песке был велик (Сергелиус скептически усмехнулся). Да, господа, это кажется бредом, но баллистика весьма точная наука. Я прикинул энергию пули, высчитал – вернее сопоставил с известными примерами – силу сопротивления, и получилось, что снаряд этого дьявольского оружия не мог пройти под дорогой менее сажени. И тут начинается самое интересное.
         Полотно дороги, как и положено, имеет уклон к склону холма, дабы стекающие сверху воды не размыли шоссе. Причем уклон весьма велик. Но тогда пуля, следуя вдоль земли или слегка вверх, неминуемо должна была достичь верхнего покрытия. И застрять в щебне – пробить такую преграду на излете было нереально. Мы прикинули возможный абрис – оказалось, меньше квадратной сажени. И вот ваш покорный слуга с верными соратниками более четырех часов поганили полотно дороги, перебирая в руках грязные камни. Однако не зря – вот что мы нашли. И ротмистр показал аудитории длинный тонкий предмет очень тяжелый и твердый. Последнее подтверждалось тем, что на пуле, проде-лавшей двухметровый путь в твердом грунте, почти не было царапин.
        Алексис Сергелиус – обратился ротмистр к финну, – мне хотелось бы задать вам один вопрос. Как частное лицо частному лицу, мне один момент до сих пор не ясен. На бугре у станции несколько впереди по ходу выстрела в снегу имели место маленькие точки, на дне одной удалось разглядеть какую-то крупинку серого цвета. Но она была так мала, что ничего определенного выяснить не удалось. Такие же крупинки нашлись и на стенде, если можно так выразиться. Когда же мы нашли пулю, я понял, что она выпущена из нарезного оружия. Отсутствие стабилизаторов и идеально обтекаемая форма говорят сами за себя. Но никаких следов нарезов на пуле нет. Если же канал ствола сделан из более мягкого материала, то неизбежен его быстрый износ. Но тогда невозможна столь высокая меткость стрельбы. Следовательно, пуля помещалась в неком контейнере, который по вылету из ствола, наверное, сгорал. Иначе пришлось бы его искать, а это время и лишние следы. Мне думается, что серые точки в снегу – остатки тех самых контейнеров, стаканчиков или вкладок, как сказал бы настоящий охотник. Вы не могли бы нас просветить на сей счет?
        Немного подумав, Алексис задал встречный вопрос:
 - Я ценю ваше обращение как частного лица, но всё же вы сотрудник карательных орга-нов, и в немалом чине. С другой стороны, вы пришли вдвоем, собрали всех подоз-реваемых, кто был доступен. И никаких официальных подвижек в деле нет. Как и ордера на арест, хотя бы одного, самого главного подозреваемого. Что вы замыслили, Алексей Петрович? Согласитесь, мой вопрос актуальнее, хотя бы для нас, грешных. Ответьте, и если моё предчувствие правильно, я постараюсь удовлетворить ваше любопытство.
        - Вы правы, поговорим начистоту. Все доказательства виновности – вашей и особенно ваших соратников – косвенные, да и не очень убедительные. Поверить же в существование такого экзотического оружия без специальных знаний просто невозможно. А я очень сомневаюсь, что наши юристы что-то смыслят в баллистике, в химии, да и вообще в естественных науках. Вот кабы то ружье следователю предъявить! Но это, боюсь, нереально. Да еще подданство главного героя почти иностранное, пока всё оформишь, он уже в Швеции окажется.
       - А дыра в вагоне, ну в ступеньке на лесенке? – бросил реплику Михаил.
- Эх, Мишель, боюсь, ту ступеньку давно сменили. Это же так просто – кувалдой задел, нечаянно ломом не туда ударил, да просто уронил на неё трехпудовую бочку – и хана. Наши подозреваемые – люди сообразительные, их на кривой козе не объедешь. Потому-то мы и беседуем с ними приватным образом, а не допрос ведем. Так что, Алексис, можете смело рассказывать о пулевом контейнере для вашего прекрасного ружья.
       - Все это прекрасно, - подумав, ответил Сергелиус, - но кто вам мешает опосля беседы продолжить следствие? Места здесь малолюдные, строений мало, народ у вас энергичный. За пару недель и ружье найдут, и патроны, да еще и улик прибавится. Или вам версия самоубийства чем-то приглянулась?
      - Ммда, приглянулась. Вы не думайте, что с ружьем так уж все шито-крыто, ведь брат ваш на фирме «Болиндер» работает, мастером на механическом заводе. А вдруг он не выдержит, да и признается, что за чемоданы возил на ваши встречи? Да и эти господа, что вам порох готовили, тоже ведь не железные, жены у них, дети… Сделав паузу, Заверняев выслушал негодующие возражения «господ» и продолжил:
      - Милостивые государи, не надо повторов, ваши аргументы давно мною поняты, но неубедительны. Анализ гари показал, что стреляли пикриновым порохом, приготов-ленным по методу Брюжера. Так называемый зеленый или малодымный порох, состоящий из пикрата аммония и калиевой селитры в соотношении 54:46. Вы, конечно, возразите, что нитрованием фенола никогда не ведали, и олеума у вас нет. Но ведь пикриновую кислоту можно получить не только из фенола, да и не столько. Из салициловой кислоты, из аспирина, индиго, лигнина… И что ценно, никакого олеума не надо, одна азотная кислота. Правда, выход продукта невелик, но для нас сие нестрашно. Вы, конечно, возразите, что при таких масштабах – по две-три унции каждого вещества всего-то приобрели – и пары зарядов не сделать. Но ведь дериваты салицилового спирта, например, в коре ивы содержатся в изрядном числе. Этот спирт и его производные потому так и назвали, ива по латыни «саликс». А сейчас, зимой, самый сезон заготовки корья, и стоит оно копейки. Да два – три пуда и самим надрать можно, не так ли?
        Тут его прервали, и «главный герой», воздав должное уму, наблюдательности и эрудиции господина ротмистра, предложил всё же прояснить будущее подозреваемых. Неохотно согласившись, АП ответил, что версия с самоубийством его устраивает, но при одном условии – оружие мести должно быть ликвидировано. Никто ведь не даст гарантии, что оно не сменит хозяина в будущем, да и вообще… человек слаб, завистлив, у него есть родственники и друзья со многими проблемами. За всеми не уследишь.
        У Алексиса не было выбора, и через полтора часа в кузнице имения Дорнберга ружье исчезло с лица земли. Патроны, приклад и всякую мелочь осторожно сожгли в горне, из стальных частей выковали заготовку для лемеха. По дороге финн объяснил, что стакан для пули состоял из двух половинок, сделанных из магниевого сплава. Вылетев из ствола, стакан раскрывался, не мешая полету пули, и сгорал. Именно эти остатки и остались в снегу. АП конечно поинтересовался, не опасался ли стрелок, что вспышку заметят. Сергелиус возразил, что стрелял он со стороны солнца, а вспышка была очень тусклая, ибо этот сплав горит не так ярко, как чистый магний. Да и гораздо медленнее, так что в пепел он превратился уже в снегу. Затем, на обратном пути в поселок, Алексей Петрович объяснил, наконец, заговорщикам своё миролюбие.
         Он указал, что шансов избежать казни у потерпевшего было мало, а сбежать за границу ещё менее. Он, конечно, человек богатый и в своем роде знаменитый, но его недоброжелатели куда более влиятельные лица. Про полицию, прокуратуру, судей и говорить нечего, они об таком процессе давно мечтали. Так что хитроумный, блестяще осуществленный заговор был бесполезен. Сам он лично к убитому относился сугубо отрицательно, а вот к присутствующим здесь господам скорее с симпатией. Так зачем же портить жизнь неплохим в сущности гражданам и усложнять работу властных структур?      
          Ситуация, кстати, редкая, но довольно типичная. Законы, правила и распоряжения, к сожалению, всего предусмотреть не могут, люди и общество постоянно меняются, а кодификация жизни от жизни отстает. Вот и приходится иногда нарушать букву закона. Тем более, что его отряд здесь оказался случайно, работа, так сказать, неофициальная, а с местным начальством… у него, в общем, чисто шапочное, формальное знакомство. Захотят – сами расследуют, если смогут. На этом вся история и закончилась.
          Каменные джунгли
        Раз в конце мая четверо молодых сотрудников небольшой фирмы решили отметить вечер пятницы скромной выпивкой. Гендиректор с замом ушли, а от приезжавших недавно буржуев остался литр голландской водки. Была она очень крепкой, и не в меру настояна на всякой горечи, но разбавленная тоником, вполне сошла за джин. Прикончив пойло, две барышни разошлись по домам, к мужьям и детям, а Егор с Маришкой решили продолжить. За разговорами просидели до одиннадцати, и тут родился план – продолжить посиделки дома у Марины, благо там сестра приехала с мужем, а родители уже на даче. Будет весело, и никто не помешает. И ехать близко, остановок восемь на автобусе. На том и порешили. Егор позвонил домой, сообщил супруге, что заночует в гостях, ибо ехать до-мой далеко и поздно. Та, конечно, поругалась, но ничего изменить не смогла. Что могли – доели и допили, остальное запаковали с собой. На четверых получилось маловато, даже с домашними запасами. Зашли в универмаг, благо он был круглосуточный.
       Пока выбирали и оплачивали покупки, время перевалило за полночь, и автобуса жда-ли почти полчаса. Наконец поехали. Маришка сразу заснула, да и Егор уже едва держался на ногах. В один момент он испугался, что они проедут остановку, и разбудил попутчицу. Та вскочила, огляделась, и бросилась на выход. Вылезли, проверили сумки, всё на месте. Пошли к дому, но тут выяснилось, что сошли они слишком рано, а автобус был послед-ним. А пешком сколько? Ну, минут двадцать пять – тридцать. Это уж было непосильно для наших героев. Марина вспомнила, однако, что рядом живет подруга, у которой дети тоже на даче, а ложится она поздно, особенно в пятницу. Была бы мелочь на звонок. Деньги нашлись, но Егорушка еще пару минут сомневался, удобно ли это. Наконец его уговорили, и звонок состоялся. Подруга слегка удивилась, но велела приходить, да пос-корее. И вот наши путешественники уже раскладывают приношения на маленькой кухне двухкомнатной квартиры с необычным устройством.
        Егорку удивили двухэтажная кровать в маленькой комнате, обилие вещей в большой и странная антресоль над кухней и передней. Но еще интереснее был совмещенный санузел. Впереди высилась ванна, раковины не было, а крохотный унитаз (из детсада что ли?) ютился в дальнем углу. На нем и вокруг него стояли коробки – если не знаешь, и не найдешь. Впрочем, осмотр был беглый, через четверть часа все сидели на кухне. Есть и пить никому уже не хотелось, да и разговор шел вяло. Немного потанцевали, в основном Егор с хозяйкой, которая ему очень понравилась, и чем дальше, тем больше. Она тоже вроде «была не прочь», обнималась с удовольствием и страстно целовалась в антрактах. Но веселье пародолжалось недолго, все устали и хотели спать. Маришка сперва сунулась не в ту комнату, пришлось ее перекладывать. Наконец, участники распределились по пос-телям. Были попытки близости, но Егорушка ни на что уже спобен не был. Даже говорить не хотелось. Да и не только ему. Короче, через минуту – другую все задрыхли мертвецким сном.
       Где-то в полседьмого сказались последствия переедания. Егор встал, нацепил носки, рубашку, и вышел в коридор. То, что санузел здесь необычный, он, конечно, забыл, и не увидев там ничего кроме ванны, задумался. По малой-то нужде и так можно, а тут… Посмотрел ещё, всё бестолку, а терпеть было уже невмочь. Ладно, сбегаю во двор, потом вернусь, это быстро. Никто и не заметит. Поцеловав спящюю хозяйку, Егор оделся, акку-ратно закрыл квартиру, вызвал лифт. Вышел во двор, осмотрелся. Пространство между домами для задуманного дела совершенно не подходило – большая, открытая детская площадка, стоянка машин, куча дорожек… Зашел в палисадник напротив, но там кусты были очень редкие, пришлось идти к соседнему дому. И тут не лучше.
        Наконец, укромное место нашлось за улицей, на углу кирпичной хрущобы. Там вдоль тротуара разросся шиповник, а у стены раскидистая ёлка закрывала все окна. Да и народу вокруг не было. Процедура прошла отлично, и бумаги хватило, так что довольный Егор отправился вскоре обратно. Но куда? Побродив по дворам, он понял, что совсем не помнит дороги. Все дома похожие, пяти- и девятиэтажки кирпичные или блочные, меж ними школы, бойлерные и детсады. Через полчаса наш страдалец решил бросить поиски и ехать домой. Кое-как нашел дорогу к метро, расспросив редких прохожих, и двинулся в указанном направлении. Идти оказалось минут двадцать, даже больше, но зато наш герой немного проветрился.
       В вагоне он слегка пожалел о своем бегстве, но было поздно. Пакет забыл. Да там ничего ценного и не было, так, фигня. Даже телефон не взял, вот это обидно. Впрочем, всё поправимо, номер узнать нетрудно, у той же Маришки. Дома, конечно, были горькие уп-реки и долгие разговоры, но к понедельнику всё наладилось. Гораздо труднее оказалось возобновить контакт. Маришка долго тянула, а потом продиктовала свой собственный номер (а то Егор его не знал!). Отчаявшись, он как-то ушел с работы пораньше и долго бродил по каменным джунглям. Часа через полтора нашел подходящий дом, но оказался точный двойник, даже двор похож, но не то. Это он понял, когда дверь открыл молодой мужик и не очень дружелюбно поинтересовался о цели визита. Он, видно, спутал Егора с бывшим ухажером своей жены и особо не церемонился. Хорошо, что у парня нога ещё не срослась толком после перелома, и наш герой смог покинуть позицию без суеты и спешки. Так из массированных поисков ничего и не вышло.
      Егор долго ломал голову, пытался что-то выяснить обходными путями, да всё бестол-ку. Помог случай. В большом книжном магазине увидел красивую объемистую книгу по истории паломничества, хорошую, но дорогую. Как раз в тему, обрадовался незадачливый ухажер, а девушка ща почти без денег, сама никак не осилит. Передал через Маришку, вроде бы приобрел по просьбе подруги, а не просто так. Та была страшно довольна, долго благодарила, заодно и свой номер назвала. Правда, странное бегство она Егору долго при-поминала, хорошо хоть больше с юмором, чем с обидой. Потом как-то на работе ей стало плохо, и Егор сопровождал даму домой, до подъезда. Так он наконец узнал дорогу и точ-ное местожительство своей избранницы. Хорошенько все запомнил и несколько раз обошело вокруг, дабы ничего не перепутать. И неделю потом радовался своим успехам.
          Каэр
       Ранний ноябрьский закат исчез в дымке южного моря. Пробило десять, и на остывший город стал наползать всегдашний туман. Медленно застывая, скрывал он древние кварталы с горами мусора и кривыми улицами, острой брусчаткой змеившимися по откосам. Тонули в тумане минареты, купола церквей и мечетей, берега пролива и корабли у причалов в изогнутой бухте, вокруг корявого низкорослого моста.
       Муэдзины звали правоверных к вечерней молитве, тащились домой торговцы и мастеровые, ремесленники закрывали свои лавки. На горе в деловом квартале позвякивал на остановках допотопный трамвай. Оседал туман на черепицу крыш, на воду, на камни мостовых и чахлую зелень садов. Шумный и грязный восточный город постепенно затих. В европейском квартале горели ещё огни контор и гостиниц, но скоро южная ночь погасила и их, оставив редкий свет уличных ламп.
       Утром, ещё в полутьме, из одного отеля вышла группа иностранцев. Опытный взгляд определил бы их русскими эмигрантами из дворян, возможно и весьма знатных. Впрочем, держались они скромно и одевались неброско, несмотря на явный достаток. Не спеша спустившись к берегу пролива, иноземцы двинулись к мосту, за которым был старый центр города. Говорили мало и тихо – то ли все уже перевидали не раз, то ли ждали чего – то важного или необычного. Перешли залив, постояли у Новой мечети, один статный дядечка, видно бывший военный, сфотографировал группу на фоне здания. Потом пошли на вокзал. Там что-то отправили, получили некие письма и посылки, потом вышли на зябкую площадь. И тут под платанами увидели бедно одетого, но опрятного мужика с чемоданчиком и патефоном, по виду из южных славян. Вот он поставил пластинку, и до боли знакомая песня огласила чужой незнакомый город.
       «Умер бедняга в больнице военной» - пела Надежда Плевицкая, Курский соловей, знаменитая Дёжка, когда-то известная всей России. А ведь и она нынче здесь, за бугром, среди эмигрантов, рассеявшихся по свету. Все примолкли, видно вспоминая былое, жизнь на родине, далекое детство. Годы Первой мировой, потери и жертвы, великое отступление пятнадцатого года. И прорыв брусиловских войск, и распад фронта в семнадцатом… Революция, гражданская война, изгнание. А одна высокая, дородная барышня едва сдержала слезы, услыхав знакомый мотив. И потом, когда эмигранты неспешно двинулись в Старый город, она упорно молчала, думала о чем-то своем, не вступая в дискуссию.
        Она, дочь Константина Романова, автора многих стихов и песен, и только что сыгран-ной в их числе, никогда не могла забыть прошлого. Ни ранней смерти отца, ни гибели братьев в заброшенной шахте на Урале, ни тех неурядиц и смут, что трясли ее страну долгие годы. Это со стороны кажется, что «баловень судьбы», с колыбели «к величию призванный», жить должен долго и счастливо. А ведь всё было сложно и трудно. Это ведь только праздным бездельникам, особливо из знатных фамилий, всегда живется весело, вольготно на Руси. И то пока они своей глупостью какого-нибудь бунта не разожгут.
       «Эту солдатскую жизнь постепенно тяжкий недуг доконал». Он ведь и с флота ушел из-за плохого здоровья, и умер, до шестидесяти не дожив. Однако вот на Дунае собственноручно спустил брандер против турецкого парохода, за что и получил Георгия. И в полку служил честно, не пытался никогда на других выезжать. И своим подопечным, уже в новом столетии мог с полным правом сказать – «Завидна смерть за честь родного края». Хоть и острили, что мол сочинитель, певец муз, юнкерами и кадетами заведывает, но они-то его любили и уважали. При всех своих разносторонних интересах был он в первую очередь всё же военным, солдатом своей страны. «Жизнь наша делом вседневным согрета, каждый здесь царскую службу несет». Хорошо всё же, что не увидел он поголовного конца царской службы…
        Говорили, что и поэт он средний, эпигон старых форм и классических размеров. Ну и что? Если даже и так, все претензии – лишь свидетельство молодости и незрелости нашей литературы. Вот на Востоке пишут люди столетиями почти одно и то же, и ничего. Все довольны. А нашим всякий раз модернистские откровения подавай. «И с тоскою о Родине вспомнил своей, об отчизне я вспомнил далекой». Опять же люди поют романсы на эти строки, и неспроста. «О север, север мой родимый, о север, родина моя» - очень неплохо. А в академии Разряд изящной словесности кто учредил? Были, конечно, там дармоеды и примазавшиеся, но немного. «Мы жертвы слабые судьбы, проступки наши так понятны». Возвеличили зазря пару сановников, а сколько хороших людей при этом вознаградили? Могло быть и хуже.
         Упрекали ещё его в излишней мягкости, в нежелании применять силу, принуждение, давление на власть или нерадивых подчиненных.  Но то была не слабость, а убеждение, что у нас на Руси и так жестокости и насилия предостаточно. «О если б занять этой силы и твердости здесь почерпнуть» - это от усталости, а не от ожесточения. Не хватало времени и сил, а дел всегда было по горло. «Принимайся ж опять за работу, и за подвиг берись тру-довой». Ошибки, конечно, были, и промахи, и неудачи. А у кого их нет? Главное – созна-вать сие и преодолевать по возможности. «Неутомимою борьбою себя самих мы победим» – это уже после первой революции написано, незадолго до смерти. И так всегда.
         Скоро уж пятнадцать лет будет, как его нет. А может это милость божия? Как ему, убежденному монархисту, можно было принять Февраль? А бороться – бить своих, бывших питомцев, которых в чужом стане полно. И видеть их гибель, повсюду, и тут и там. «Нам предстояла главная работа: уж близко неприятеля стрелки» - это с внешним врагом легко, а в родном дому… А потом октябрьский переворот, всеобщая ненависть к династии. Всех Романовых перебьем – это же был не абстрактный лозунг, а крик души. И перебили многих, кого за дело, а остальных из принципа. И теперь, когда прошли годы, и многое изменилось в жизни, уже и не ясно, кому из них лучше – живым или мертвым.
           Домашний зверь
       На службу Семён поехал с первым поездом, там ждала его срочная работа. Часам к трем всё успешно доделали, и начальник отпустил сотрудников по домам, благо народ уже засыпал на ходу. Слегка поев, Сёмка завалился спать, но долго дрыхнуть ему не при-шлось. Часа через два возник какой-то шум, дикие крики… На лоджии воняло дымом, и он понял, что где-то, скорее всего в соседнем подъезде, горит квартира. На их этаже или выше, ибо внизу все было тихо. Со стороны улицы гудела сирена, видно вызвали вовремя, и самый опасный момент уже прошел. Только разбудили зазря, чертыхнулся наш герой.
       Но тут с соседнего балкона донеслись какие-то вопли. Странно, у них вроде ни собак, ни кошек, ни другой живности нет, и не было. Но приглядевшись, по разорваной москитной сетке, понял, что зверь прыгнул сверху, спасаясь от огня. Да, вон этажом выше полураскрытое окно с треснувшими стеклами. Почуяв подмогу, животное взвыло изо всех сил. Убрав сетку, удалось открыть раму и, опершись на карниз, достать жертву. Зверушка была здоровой, с испугу он подумал, что где-то в пуд весом, но оказалась всё же в два раза легче. Чуть не выпав из окна, Семён втащил добычу и положил её на дно лоджии.
       Огромная серо – полосатая сибирячка, с опалённой шерстью и израненными лапами, тяжело дышала на каменном полу. Видно, ещё переживала несостоявшийся прыжок с верхнего этажа на острые, корявые и густые ветки подбалконного мелколесья, и в то же время боялась оставаться рядом с очагом пожара. Семён, сам уже задыхавшийся от дыма, тщательно закупорил лоджию и понес страдалицу на кухню. Кости были целы, шкурка под обгоревшей шерстью, к счастью, почти не пострадала, но глубокие кровоточащие порезы от стекла и сетки вызывали опасения. Чем же их мазать? Иод, зелёнка, марганцов-ка… черт их знает, как они на кошачью природу действуют. К счастью, нашлась перекись, кошка орала и стонала, крутила хвостом, но не кусалась и не царапалась. Понимала, видно, что хуже уже не будет.
       Наконец, процедура закончилась, Семён налил ей в миску стакан холодной кипяченой воды. Вылакала за полминуты, налил ещё. От еды отказалась, пошла шатаясь по кухне. Да, ей же где-то спать надо, в тепле, при такой-то шкуре. Хорошо хоть лето на дворе. Соо-рудил в углу из старой цигейки логовище, обнюхала, улеглась, заснула сразу же. Семён ночью и утром подходил к ней не раз, но кошка спала крепко, глубоким ровным сном существа, избежавшего верной смерти. К полудню, благо работой в тот день можно было и пренебречь, наш герой сам заснул мертвецки.
       Часа через три что-то пробудило его ото сна. Сибирячка, уже оклемавшаяся, гордая и сильная, хотя и жалкая со своими ранами и ожогами, урча лизала его физиономию. Её язык был шершавым и острым, как наждак, но Семён, не отворачиваясь и не жмурясь, терпеливо вглядывался в большие зеленые глаза зверя. И с тех пор человек и кошка, за много лет совместной жизни, ни разу не имели повода пожаловаться друг на друга.   
           Обещание
        Ехали студенты на сборы, в Ивановскую область. Уже все экзамены остались позади, и диплом защитили, осталось военное дело освоить. Отведено на это было три летних месяца, немало. Да и то, ежели не опоздаем, а были и такие намеки. Масса народу переживало, столько времени, мол, зря пропадет, иные нервничали – как там, шибко плохо не будет? Ну а многие, конечно, для успокоения или на радостях приняли, и продолжали в поезде, уже, правда, тайно.
       В общем, атмосфера в вагоне была возбужденная и тут началось. Был у нас такой Сева, неплохой парень, но очень нервный, да и военные эти игры совсем не любил. И возбуждался легко. А тут ему на ногу наступили, он в ругань. Боцман ему говорит, мол не горячись из-за ерунды, пройдет. Нет, отвечает, ты нарочно мне пол ноги оттяпал, не прощу никогда. Ну и ладно. Да нет, не ладно… я тебя убью! В отместку за такое издевательство. А Боцман был заядлый футболист, подтянутый, спортивного склада. На полторы головы своего палача выше. Ну, все посмеялись и разошлись.
       Пока приехали, ещё один парень чем-то провинился. Не спортсмен, но мужик крепкий, здоровый. И его Сева обещал жизни лишить. А через день в черном списке уже было трое. Причем последний был профессионал – регбист, кроме спорта почти ничем и не занимавшийся – за удачные выступления на поле ему прощались всякие мелочи с учебой. А мы все за пару лет до того были в одном стройотряде на Севере, и эту ситуацию долго обсуждали, скорее со смехом. Потом прошла неделя, всё было тихо, и Севушкины угрозы как-то подзабылись. Тем паче график был плотный, с утра шли в поля, а после обеда в парк, технику изучать.
       Но раз утром что-то в офицерских планах сорвалось, и нас оставили в жилом городке. А чтоб не скучно было, нарядили таскать тумбочки из казармы в красный уголок. Но там они все не помещались, и пока было приказано составить их у спортзала, где было наше временное жилье. Сказано – сделано. А мы, пока новых вводных не объявили, на тех тумбочках, благо стояли они в прохладе, в тени, и разлеглись. И все довольны.
        А часть курсантов самые старые мебеля таскала на кухонный двор, скорее всего на растопку. Идут они с работы и видят нас за отдыхом. Пристроились тут же, и Сева еще похвалил, вон, мол, как моржи разлеглись. Я ему что-то ответил, вполне шутливо и безобидно, но Севка опять осерчал. И тебя, говорит, убью, зараза, вместе с теми козлами. Ну, народ вокруг расхохотался, а я его спрашиваю – как же ты такое дело осилишь, нас те-перь много, да каких здоровых? Ничего, говорит, придумаю что-нибудь, время еще полно. Вы все растяпы, а я хитрый и умом крепок. Ну тут пришло время обедать, и разговор наш быстро пресекся.
       Вечером рассказал я сей эпизод товарищам по несчастью и говорю – вы ведь посиль-нее меня, бедного, да и выносливее, так уж не бросайте одного в беде. Мужики ржут, мол не бойся, Димыч, все грудью встанем на общего врага. Да уж, отвечаю, я на вас надеюсь, жалко вот мало нас таких приговоренных. Ну, лето длинное, авось кто еще добавится, а мы пока будем мышцы качать, бегать, в стрельбе тренироваться. Ну дай-то бог. А с нами лясы точил мой одногрупник, он тоже с нами в стройотряде был. Послушал, посмеялся и говорит – рано радуетесь. Сева ща притихнет, всё дело забудется, придет день отъезда. Вы напьетесь на радостях, захрапите мертвецки, а ехать почти шесть часов, ночью. Вот он по очереди всех и выкинет из вагона, втихаря. А ведь правда, что ж делать-то? Ну ты Димыч самый непьющий у нас, будешь сторожем. Вот Шуру позовешь, если что, он ведь рядом будет, еще общих знакомых вокруг разместим. Да и сами постараемся особо не квасить. На том и порешили.
        А время шло, и день отъезда приближался. Мы иногда напоминали друг другу о бди-тельности, строили догадки и предположения. Но вот за неделю до экзаменов, венчавших военные сборы, после полевых учений был большой аврал. Таскали лишнее снаряжение и обмундирование на склад до поздней ночи, и устали все как собаки. А Севушка, пытаясь зараз втащить на крутую скользскую лестницу огромную кипу шинелей, упал и вывихнул ногу. Причем серьезно – сперва просто ходить не мог, через день ковылял, но с трудом. И пришлось его после досрочного экзамена отправить в белокаменную. Мы даже не поверили своему счастью. Ща думаем выздоровеет и вернется. Но через пару дней Боцман был в городе и дозвонился до нашей однокурсницы, которая рассказала ему столичные новости. И выяснилось, что она видела Севу на факультете, в учебной части. Ещё хромает, но боль прошла, доволен очень, что вся эта война позади. Ну и мы, конечно, тоже порадовались – и за него, и за себя в особенности. И уж при отъезде ни в чём себе не отказывали.
    
                Воспоминания и размышления
           А все – таки она вертится!
        Вас это удивляет? Меня нисколько. Ещё Энгельс заметил, что на свете все вертится. Ну не всегда по кругу, иной раз вверх – вниз, вперед – назад, вправо – влево. А стоять на месте нельзя. Оборона есть смерть вооруженного восстания, как другой классик заметил. Бог с ней, с обороной, но ежели не вертеться, то на морозе замерзнешь, а в воде утонешь, на кухне помрешь с голода, а в туалете от запора. Диалектика, однако. И покойники вертятся, стоит вспомнить про них. А как не вспоминать? Все мы одним миром мазаны.
           Рестораны
        «По вечерам над ресторанами» - проникновенно писал поэт. Так и видишь воочию – в теплый весенний день незнакомки за столиками сидят, лакеи, пьяницы, писатели. С боль-шим, с большим чувством описал. И ведь ресторан был не один, а много, не сосчитать. Прямо Квартал красных ресторанов. Нет, тогда они еще были белые. Так сказать, помещичье – буржуазные. А потом?
        Снесли, наверное. И нет теперь такого квартала, ни в Питере, ни в окрестностях. Люди интересуются, где это, мол, Блоковская Незнакомка сидела, а показать нечего. Стыд и срам. Снесли, правда, много чего ценного, не перечесть. Но дворцы и церкви ладно, это хоть объяснимо. А рестораны кому мешали?
         Может быть, налепили их слишком много. Так перестройте, сохранив внешность, и показывайте экскурсантам. Вот мол, раньше тут дворяне пропивали имения, а сейчас командировочные живут в тепле и уюте. А Блок о котором писал? Это вон там, за углом, он и сейчас работает, можно зайти, посидеть за столиком Незнакомки. И все были бы рады, не то что нынче.
           Избранные мысли
         В доме, где мы раньше жили, рядом с подъездом была арка. Мне было тогда года два с половиной, не больше. Вышли гулять, не то в апреле, не то в мае, встали у крыльца. Я и пошел, вдоль дома пару шагов, потом под арку. Там остановился, смотрю вокруг. Тут подошла бабуся, за руку берет, чтоб не бегал куда попало. И всё. Дальше не помню. Потом уже, лет в пять, что-то осталось, и чем дальше, тем больше. Хотя нет, еще было – года в четыре или пораньше. В детсад шли мимо стройки, отец ворчал, что мол дом этот строят который год. Я кивнул и ответил чего-то, в смысле что да, плохо.
        Вот ещё вспомнилось, ни с того, ни с сего – в последние детсадовские дни пели мы известную песенку про птичку, что вьёт гнездо над окошком. «И пушок во рту несёт». Я сразу подумал про соседского Пушка, жил на даче такой кот, ласковый и очень приятный. Так и представил себе, как тащит его какой-то орёл в гнездо, хочет скормить голодным птенцам. Чуть от страха не расплакался, и от жалости. А что потом будет? Вот съедят они всех кошек и собак, и примутся за детей. Я уже понимал, вернее, смутно чувствовал инстинктивно, что взрослого человека вряд ли и самая большая птичка поднимет. А вот шестилетнего ребёнка запросто. Не мышей же и лягушек им ловить. Потом несколько раз непроизвольно прятался, заслышав вороний крик, особенно на даче.
         И так всегда. Избирательность памяти совершенно необъяснима. Просто, когда помнишь много, это незаметно, а покопаешься – та же чепуха. А говорят, что две трети мозга ничего не делают, только дышат. Хоть бы за остальной частью присматривали, чтоб та работала оптимально. Но увы… Наверное, это коренное свойство разума – создавать резервы, закладывать базу на потом. Обеспечивать будущее, которого никогда не будет. И что обидно – когда пчелы там, сойки или бурундуки создают запасы на сто лет, это нестрашно. Кто-нибудь, да сожрет. А лишние мозги лишь людоедам полезны.
           Про землю
         Вот все говорят родная земля, родная планета, родная страна. Почва под ногами, русский чернозем, земля полей, где бегал в детстве, родимые огороды. Прекрасно. А воздух чем хуже? Без него человек и полчаса не протянет, а без земных плодов и неделю выдюжит. Так что родное небо важней родной земли. Вот крот, он в земле живет, ему на небо начхать. А также землеройки, выдры и барсуки. Китам и тюленям еще проще – была бы вода, а её везде много. И не поделишь особо, она ведь вечно куда-то течет, испаряется и выпадает.
        А родимую атмосферу надо беречь пуще всего на свете. И охранять от недругов. А то повадились чужим кислородом дышать, чужой азот связывать, в нашем аргоне железки варить. Нечего. Руки прочь от нашего неба, самим мало!
          Леннусенция
       Привыкли, понимаешь, к заскорузлым штампам. Светочка – конфеточка, Машуля – красотуля, Лапуля, Сашуля, Сюсик, Мусик... Пора менять. Ксантиппа, например, куда лучше Ксении. Не нравится? Ладно. Оксанушник к примеру, весело и игриво. И вместо Леночек всяких Леннусенция куда солидней. Прямо жена цезаря. Нет, скорее сестра или племянница. Родственницы цезарей – они самые веселые римлянки были. Ели – пили в свое удовольствие, пели, плясали с актерами. Да и вообще…Иных, правда, приходилось отсылать в глушь, чтоб народ не смущали. Вот ещё отличные варианты – Иринния, Александриция, Наталенция. И вообще, мы Третий Рим или нет?!
           О разном
        В стране сотни электростанций, тепловых и атомных. И на каждой – пруд для охлаждения воды. Рыба есть, но мелкая, ерши, пескари да бычки. Хорошая не живет, зимой больно жарко. Ну и ладно, есть такие рептилии, что в теплых водах живут и любую рыбу сожрут. И шкура у них отличная, для выделки сумок и ремней высший класс.
        Больших, конечно, не надо, так, метра по два. Индийский гавиал, например. Не нравятся хищники – разводите бегемотов, ведь в тех прудах вечно травы избыток, никакая рыба не съест. А гиппопотамы все осилят. А сколько ещё полезных птиц и зверей есть в природе! Вот соколы. Приручили их для охоты, прекрасно. А на войне? Спикирует такая птичка на танк, гранату бросит и хана. Отдохнула пять минут и снова в бой. Её и разглядеть-то трудно, особенно в стае себе подобных, а уж подбить… Опять же ондатры – все плотины врагу разроют, и воевать не надо. А змеи, а ежи, а белки с летягами? Куда только вояки смотрят!
            Сделка
         АП, как заядлый турист, кучу стран объездил, и везде куда – нибудь залезет. То на завод, то на грузовую пристань, а уж в жилые кварталы зайти, на автобусах да метро покататься, это святое. Вот и в Брюгге, после экскурсий, перекусил он на вокзале и пошел по путям гулять. Ничего интересного. Лежит, правда, красивых шурупов куча, ими настил на платформе крепят, но он такой уже в Амстердаме спёр. И тут видит – мелкий начальник, вроде бригадира, дал своим задание и стоит, думу думает. А попрошу – ка я у него на память чего – нибудь, решил АП и подошел к туземцу.
        Поздоровались, наш турист и говорит по аглицки – я, мол, транспортом интересуюсь, извините, но если можно техникалс сувенир фром ю. О кей, бригадир отвечает, бат вот тайп? Да что угодно, чего не жалко. Ол Райт, летс гоу. Перешли пути и в углу за каким – то складом остановились. Вот он, электрик локомотив. Старый, но ездит. А цена? Ес, онли эз э метал, четыреста евро. Нет с собой столько? Фигня, кредит оформим. Паспорт есть? О кей, атторней дежурный тут рядом, за час сделаем.
        АП, воспринявший сперва всё как шутку, наконец испугался. Да куда его девать, что делать? Как что, ездить. Курсы окончил, разрешение получил и вперед. Частные поезда дороговаты, правда, и пускают их не везде, но иногда можно. Чего только АП не наплел, потом вспомнил – колея у нас не та. Помрачнел бельгиец, задумался. Да, говорит, колеса тут не переставишь, прямо на оси мотор сидит. Ну, через какие-то шестерёнки, но всё равно не разобрать и не переделать. Так и разошлись.
          А теперь наш АП думает – а может быть, зря? Поставить его в Тересполе в сарай и ладно. Друг у него, Егор, в эту Польшу каждый месяц ездит, присмотрел бы за железякой при случае. И сам бы поездил, чем на автобус тратиться. А с другой стороны, как эту фигню через пол Европы тащить? А может и обошлось бы, черт его знает. Агрегат – то хороший, как вспомнишь, сердце кровью обливается. Особенно у Егора.
           Отрывки
         Когда-то классик пел – «И мне, уставшему от ржи и тундры, мне было с ними сухо и тепло». Верно, в пустыне не промокнешь. А вот гораздо хуже – «Президент Рональд Рейган лютой злобой обуян, пионерский наш отряд покусал его за зад». Явное вранье – пионеры Алабамщины даже отряда создать не смогли, где уж им должностных лиц кусать. А хорохорились, стихи писали: «Алабамский пионер едет в гости в СССР». Был один отряд в Неваде, и тот бесследно сгинул в дикой пустыне. Тем более, что Рейган ни разу в Неваде не был. Ладно, продолжим. «У Голанских высот он нашел агарот, и пошел по холмам Галилеи. Водку пил в кабаках, и плясал на стогнах, а вокруг удивлялись евреи». Вот так. На агарот вроде бы много не выпьешь, но если захотеть… Ещё Остап Ибрагимыч заметил, что это свинство, так напиваться на рубль. А вот ежели более нет, а хочется? И не такое сотворишь.
         Не только Рейган предавался диким чувствам. «Лютой злобой обуян, режет он фили-стимлян». Тоже, кстати, ошибка, хотя и древняя. На самом деле это песня про Плиния – Младшего: «Лютой злобой обуян, режет Плиний персиян». Сочинил когда-то римский поэт Марциал. Неактуально, говорите, за давностью лет? Ладно. «В ссылке большевики разругались с тоски, и с обидой расстались навеки. Лютым злом обуян, Лев ушел в Абакан, в Минусинские дальние степи». А что ему оставалось? Они же все упертые были, спорь не спорь – ничего не докажешь. А там, в степи, зайцев и лис много, всю зиму народ на охоту ездит. Хоть при деле.
          Про Юру Л.
       «Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко, не будь ко мне жестоко, как Юра Либерман – сожрал пирог с капустой, он свежий был и вкусный, а речь зашла о свадьбе – сказал, что всё обман!». Вот такие они гады. Хотя потом он всё же сдался и честно исполнял супружеские обязанности. Так что «Наш Либерман не так уж плох. Взял ятаган, чекрыжил блох». А это сложнее, чем подковать, скажем, одну из них. И дольше, их ведь много и плодятся быстро. Пока всех порежешь…
          Как назвать Козу?
        Машкой или Глашкой нельзя, запретил еще Павел I, царь и император всероссийский. И до сих пор тот указ никто не отменял. Жучки, Рексы, Кешки и Мурки все же из другой оперы. Вот народ и изголяется как может.
        Мой дед родом из большого села Ермишь на Рязани, у окраины Муромских лесов. Когда-то там был чугунный завод, и от него остался здоровенный пруд с хорошими пляжами и прорвой уток и куликов. Вокруг по оврагам и перелескам зайцы – лисы попадались, рябчики, дикие голуби. Отец на открытие охоты в августе – сентябре часто ездил, иногда и со мной. Как-то даже к началу школьного сезона опоздали, так не хотелось в город по жаре переться.
        Жили мы у дальних родственников на окраине, рядом с берегом пруда. Был у них огромный огород, сад неплохой, соседи молоком торговали, яйцами. Так что жили «на подножном корму». А одна из соседок как раз коз разводила. Взрослых было четверо – Ариадна, Венера, Дездемона и Клеопатра. И козел Марс, не самый крупный, но очень активный. И потомство нарекали похоже, просто, но со вкусом – Аделаида, Паллада, Жозефина, Альберта, Цезарь, Отелло, Жорес, Кромвель... И никаких Машек - Дашек.
             1911
         Раз мне одноклассники поручили найти наших сверстников, которых лет 15 – 20 никто не видел. Пошел лазить по сетям и сайтам. Одногодки нашлись быстро, хоть и не все, а вот ребята помоложе пропали напрочь. Кто-то подсказал мужнину фамилию одной девицы, опять полез в компьютер. И вот шарю глазами по строчкам, и чувствую – что-то не то. Потом понял. У одной дамы на заставке черным по белому – родился 06.02.1911. Ого! Ну, послал ей письмо, мол есть женщины в украинских селеньях, аж душа радуется. И на фотках выглядит прекрасно, лет на 35 – 40. Барышня удивилась, мол у неё на странице такого нет, и день рождения – только число и месяц. Да не на странице, а на заставке, и не на общей, а если войти в сеть. Ну ладно, отвечает она, посмотрю, но всё это как-то странно. А вообще-то я 77 года. Ну, мы так и предполагали, однако. И вот прошел месяц, а древний год на заставке как был, так и остался. Видно, неспроста это, а для привлечения внимания. Ведь девушка журналистом работает, ей все тайны пиара известны и доступны.
          Спор
        Едем мы как-то с работы, сперва метро, потом троллейбус. Поначалу набитый, а потом народ рассосался немного, как всегда. Ну и пошли разговоры. А проезжали как раз мимо Газпромовского небоскреба, и двух дамочек на архитектурную дискуссию потянуло. Одна говорит, что это мол величайший шедевр, невиданный ранее, другая с сумасшедшим упорством утверждает обратное. И спорят так яростно, как будто в первый раз его увидали. Ну минут через десять один из наших и говорит – что вы, мол, в крайности то впали, здание интересное, но уж и ни мировой шедевр, и не убогий сарай, на который смотреть стыдно.
        Тут один гражданин пенсионного вида (но бодрый) обернулся, и ткнув нашего друга пальцем в пузо, изрек – вот как они рассуждают, мол и нашим, и вашим подпоем за самую малость. Проституированная буржуазная молодежь! На том спор и кончился, народ долго обдумывал услышанное. Наш сперва обидеться хотел, потом раздумал. Все же ему пятьдесят скоро, а тут молодежью стал. И на том спасибо.
             Пустая бутылка -
        - для всякой мелкой дряни отличное убежище. Всё острое и колючее, что пакет порвет, в бутылке спокойно до свалки доберется. А с ними и обрывки всякие, что полсумки займут, если их не утрамбовать. Да мало ли чего в мусор бросать накладно, а пластиковая бутыль всё стерпит.
        Но и скромная стеклянная емкость из-под водки или портвейна может стать знаменитой. Работали мы после второго курса в стройотряде на севере, в Нарьян – Маре. И по окончании сезона устроили, как обычно, общий банкет с попойкой. Спирт был дешев и еды немало, кто-то ближе к утру спать пошел, а иные до рассвета сидели. Все допили, одна пустая тара вокруг. И наш друг Боря решил все бутылки об стену с размаху, чтоб не мешались. Ну, остальным пофигу – бей, коли заняться нечем.
        Три штуки он благополучно расшиб, а четвертая влетела в стекловату и застряла где-то внутри. Стена-то толстая, с северным утеплением, но недостроенная, вся в дырках. Боря обалдел, где, мол, моя тара? Всё, говорят ему, на том свете. Доигрался. Теперь тобой органы заинтересуются, ещё и посадят. Хааа, за бутылку? Дурак ты Боря, за религиозную пропаганду. И не за пропаганду даже а… за подрывную деятельность. Сугубо антисовет-скую. Ты нам только что доказал, что загробный мир существует. А в Стране Советов это делать опасно, да ещё при свидетелях. Восемь лет строгого режима… если не десять.
        Боря сперва хихикал, потом испугался, особенно спьяну. Обшарил весь зал – нет бутылки. Сложил осколки разбитые – три бутылки выходит, а четвертой нет! Ну он с горя НЗ из аптечки и выжрал, не разбавляя. И отрубился напрочь. И надолго, зараза – даже в Архангельске, на пересадке, тащили его как мешок. Только во Внуково, слегка водой спрыснутый, кое-как в себя пришел. До дому добрался почти без посторонней помощи.
         И что обидно – про бутылку напрочь забыл. А мы всю дорогу придумывали, как его изводить будем, кучу страшилок насочиняли. С активистами из соседнего отряда договорились, как в комитет комсомола его вызовут, пропесочат. Уже обличительные речи готовили…  И всё бестолку.
           Бутылка – 2/3
       Вспомнилась по пригородной электричке, где её, уже опорожненную, засунули меж дверей в тамбуре для лучшей вентиляции. А через пару остановок двери открывались уже с другой стороны, пришлось бутылку изъять. Пока народ входил с перрона, один из питухов вознамерился партнеру отдать кучу мелочи – наверное, за употребленное пойло. Но пока собирал деньги, двери закрываться начали. Он за бутылку, мелочь рассыпалась на полтамбура, ринулся собирать, выронил бутылку. Она об дверь и вдребезги. А поезд уже летит, станция большая, стрелок много, вагон дрожит и раскачивается. По медякам гор-лышко катается и куски донышка, а барышне, что последняя в дверь входила, осколок в туфельку попал. Стала вытряхивать, чуть не упала, собирателю денег каблуком по лбу врезала – случайно ли, нет, уж и не знаю. Хорошо, хоть не в глаз. В общем, ушло у них на подборку мелочи минут двадцать, в тесноте и духоте, один свою станцию проехал. Но всё собрали до копейки, и почти не порезались. Так, пара – тройка мелких царапин.
       А недавно летом, уже в калужском поезде, тот же фокус мужики решили проделать с пластиковой кока-колой на полтора литра. Отпили немного, и давай меж дверей совать. А жара же, вагон трясет, бутыль раздулась. И никак на место не встает, норовит боком меж створок застрять. Им весь тамбур орет, мол отпейте поболе, а то ща ее раздавит, обольет всех этой дрянью. А был вечер пятницы, тамбур полон и в вагон не убежишь. Экспери-ментаторы послушались, но лучше не стало, бутылка гнется и всё время выскальзывает. Тут кто-то срочно пиво допил и передал им стеклянную поллитровку, которая, наконец, встала на место, обеспечив народ «живительной прохладой».
            Кино, кино…
         Журнал «Крокодил» когда-то публиковал названия фильмов, перевранных в кинопрокате. Давно это было. С тех пор зрителей в кино поубавилось, ассортимент вырос, да и по телефону имена картин диктуют редко – факсы есть, компьютеры, ксероксы… А врут не меньше, даже в известных вещах. Турецкий гамбит – Простецкий бандит, Цезарь и Клеопатра – Слесарь из под Иматры, Ночной дозор – Больной Трезор, Железная маска – Полезная краска, Сказки Венского леса – Маски земского беса! Такое придумать – боль-шой талант нужен. А с фильмами, не столь знаменитыми, просто беда. Красный мак – Страстный рак, Золотой Рамзес – Молодой балбес, Капитан Новотко – Капитал на водку, Плот с Титаника – Рот ботаника, Бегство из плена – Детство без тлена (архиверное решение!), Проклятые всадники – Стоптанные задники, Поход в Перу – Проход в дыру (однако!), Царь и батрак – Старый дурак (это точно).
       А вот Счастливый вдовец и Слезливый юнец не только поменялись прилагательными, но побывали брезгливыми и строптивыми (причем оба). Вдовец также превратился в конец (хорошо хоть не строптивый), а юнца сменили стервец и агнец. И не только счастливые. И, наконец, Страшный оскал – Старый шакал. Музыкальная комедия в двух сериях. Прямо слов нет. Бедное животное.
           Ошибка
         В одном академическом институте, в отделе кадров, работала очень беспокойная барышня. Вроде и муж был, а всё чего-то хотелось. Часто и регулярно. Казалось, чего бы проще – носи бумаги, присматривайся, личные дела изучай. Ан нет. «Научники не идут на контакт» - не раз жаловалась она коллегам. Просто дураки какие-то и лентяи. Ладно, работали бы допоздна, или на стороне халтурили, а то ведь целыми днями чай пьют, болтают или просто по коридорам шляются. И ничего им не надо. «Вот так и помрешь невинной женой».
         Но вот одному физику вынесли благодарность с записью в трудовой книжке. Вроде нормальный мужик и молодой к тому же. Есть повод его в кадры вызвать, а уж там… Договорились на завтра. Дама приготовила угощение, заварила фирменный чай, кассетник из дому приволокла, самодельную настойку. Сидит, ждёт. Наконец, уже после обеда, стук в дверь – здравствуйте, вы меня вызывали? – заходит дедок лет за шестьдесят, но бодрый такой и подтянутый. Ой, как у вас чаем-то ароматно попахивает, наверно цейлонский.
         Барышня растерялась, ничего понять не может. Простите, а как вас зовут? Заварухин Николай Николаевич. Странно… Николаевич?! Да-да. А Николай Иванович… не родственник ваш? Я ведь его вызывала. Нет, такого не знаю, даже странно, и фамилия у нас редкая. А у меня одни дочки, и те гуманитарии, племянников, или кого ещё, нет.
         Да, ошибка досадная вышла. А дед оказался общительным, болтал часа полтора, чаю прорву выпил. И все нахваливал – и чай, и печенье, и комнату такую уютную, и хозяйку. Та его насилу выпроводила. А молодой Заварухин оказался в отпуске. Пришлось его до осени ждать. И как уж там у них всё вышло – не знаю. Сами думайте.
           Купецкие страсти
         Кяхта – город пограничный, вся торговля с Дальним Востоком раньше шла через местных купцов. Туда – железо и мануфактура, оттуда – чай, кожи, пряности. Милли-онами ворочали. Город солидный отстроили – два собора, дома каменные, лавки, амбары. Да и сейчас магазины богаче, чем в ином облцентре. Ну, конечно, не все гладко было. Случалось всякое, смешное и не очень.
         Спьяну два негоцианта затеяли свару, одного помяли изрядно, он решил отомстить. Противник как раз за чаем уехал, вот бы сделку расстроить. Но как? Потом придумал. Нанял знакомых аратов, те откопали спящих сурков – тарбаганов (дело было в феврале), и вместе с гнездами запрятали их среди тюков с чаем. Замаскировали как надо, все таможни и заставы прошли. Едут дальше. Сурки спят, собаки, не видно их и не слышно. Прошел месяц, другой – дорога длинная – весна началась. Тарбаганы проснулись, поерзали, размялись. Смотрят – вокруг трава какая-то, стали ее грызть. Кто-то с непривычки копыта откинул, других пронесло. Пока заметили неладное, пока разобрались, три воза пропало. Пришлось их списать на «разгрызание и отмокание».
         Хозяин чая обидчика вычислил и осенью ему отплатил сторицей. В Северной Якутии нашел оловянную ложку, от мороза распавшуюся в порошок, и привез её домой. Потом его люди тайно этой серой дрянью посыпали оловянную посуду, которую противник вёз в Красноярск. Тут зима настала, морозы, и все тарелки, ковши и кубки от «оловянной чумы» рассыпались в прах. Так на ничьей они и успокоились.
          Бывали штуки и похитрее. Один тип накупил серебряной мелочи, вещички позолотил и повез в тайгу, лесным туземцам продавать, как чистое золото. А те достали из погреба бутыль ртути и потерли ей побрякушки. Однако, начальник, они внутри белые, совсем не то. Золотишком только покрыты. Сами прознать про мухлеж они не могли, надоумил кто-то. Объяснил, что и где, рассказал как обман раскрыть, и снабдил жидким металлом. А достать его тогда было непросто, да и стоил он очень дорого. Или купил мужик бочонок пороха, самого отборного. Проверил, всё путём. А через неделю открыл бочонок – сыро, как в болоте. Никто ничего понять не может. Потом оказалось, что вместо обычной селитры там была кальциевая, очень гигроскопичная. Она из самого сухого воздуха воду тянет со свистом. И тоже ведь продукт дорогой и редкий, где только достали.
          Ну, всякие мелочи, вроде лягушек в том же порохе, мышей в тканых отрезах и лещей в соленых грибах и припомнить трудно. Но до серьезных размолвок не дошло дело ни разу. Так, нашкодят взаимно, и забудут, да и убытку от этих проказ было немного. Ведь такой посад отстроить непросто, да и нескоро. Значит, торговали успешно и жили весьма неплохо.
           Песня
         Её хором пели октябрята в новой, недавно открытой школе на окраине Москвы. Пели про то, как сотня юных бойцов ушла в разведку, и что из этого вышло. Я в детстве любил всякую военную героику, но к подвигу красных всадников остался равнодушен. Но вот белые, залегшие в цепь у реки, вызвали невольное восхищение. Надо же – в полутьме, в болотистой пойме, не побоялись в пешем строю встретить советскую кавалерию. И не просто сразиться с лихими конниками, а напасть на легендарных буденовцев, громивших Мамонтова и Шкуро, разбивших казаков и польских панов. Конечно, наших всего сотня была, но и это немало. Бывало, буденовский эскадрон дивизию разгонял. А тут не вышло. Видно, были и в белой гвардии отчаянные рубаки и опытные бойцы.
         Вот такие мысли навеяла популярная песня. Как-то странно и неожиданно. Потом, с годами, сознание всё больше отклонялось от официальных канонов, как и у многих. Дело обычное. Но первый, ещё неосознанный случай, как-то запал в душу.
            Испытание
         Студентами в праздники и на дни рождения мы обычно собирались в общаге. У москвичей квартиры маленькие, родители дома торчат, неудобно. Да и живут почти все на окраинах или в пригороде, еще хрен доедешь. А тут все рядом, особенно «Балатон» нам нравился – венгерский магазин, где всегда было неплохое вино, а иногда и вермут. Ну, и водка разных сортов, и пиво. Я легкие напитки любил, но понемногу, с лишней рюмки сразу становилось плохо и уж ничего не хотелось, ни пить, ни есть. Всех это очень устраивало, другим доставалось больше.
         Но как-то уже на предпоследнем курсе, девятого марта, отмечали праздник и юбилей сразу – один парень прямо в женский день родился. И наш бывший одногруппник с кафедры научной фотографии и кинематографии (была и такая) уперся – ты, мол, просто хитришь, боишься коменданту или дежурному на глаза попасться сильно поддатым. Да что ты, говорю, больше никак не лезет, и так блевать охота. Ну давай проверим. А этот Майкл упрямый такой и настырный, бесполезно с ним спорить. Ладно, говорю, черт с тобой, только таз принеси или ведро. Принес, выпили по рюмке, и сбылось мое предсказание. Ладно. Умылся, запил все крепким чаем, веселимся дальше. Тут Мишель опять за свое – очухался, так давай повторим. Тьфу на тебя. Нет, так нельзя. Выпил, результат тот же. Минут через двадцать третья попытка, и сразу четвертая. Это он решил клин клином выбить. Да только безрезультатно.
         Слава богу, наши девчонки возмутились, превратили, мол, праздник чёрти во что. Да, отвечаю, гоните его в шею вместе с тазом. Наш экспериментатор умолял хоть ещё разок, опыт довести до конца. Тут уж все возмутились, выперли его в коридор. Так он и меня с собой тянет, надо говорит закончить серию. Наука требует жертв. К черту, говорю, отстань, ноги не ходят, голова кружится, ща помру. Едва отбрехался. Но он весь вечер крутился рядом, и домой вместе ехать предлагал. Нам, мол, почти по дороге. Хорошо ещё, на том же этаже праздновала соседняя группа, а там четверо в нашем районе живут. Затерялся я среди них и спокойно доехал до дому.
           Интервал
         Хорошо быть худеньким – подумал Серёга, втиснувшись в маленький интервал меж двух тучных гражданок на крайнем сиденье в вагоне метро. Намаялся за день, а ехать долго, стоять невмоготу. Отдышался немного, стал думать – когда они так раздобреть успели? На вид лет тридцать – сорок, не больше.
         Вошла бабулька, тоже не маленькая, стала озираться в поисках места. Сергей хотел встать, а та лишь руками машет. Разве я в такой интервал влезу? Вишь жирдяйки какие расселись, не протолкнешься. Одна молчит, другая затеяла дискуссию. Сама то, мол, ещё толще. Во-первых, не толще, даже поменьше немного, отвечает бабуля, а потом, лет то мне вдвое, а то и втрое поболе, чем вам. В мои года небось и вдвоем на эту лавку не влезете. Фиг тебе, окрысилась молодая, к старости нормальные люди худеют. Втроём сво-бодно влезем. Ну, бабка усмехнулась, и говорит Серёге – ты, милый, поспорь-ка с ней на круглую сумму по этому поводу. Возьми адреса и телефоны, да проконтролируй. Смот-ришь и разбогатеешь под старость, меня добрым словом вспомнишь. Однако молодуха такую идею с негодованием отвергла, и разговор понемногу затих.
            Перебранка
         Летим из Монастира, городок такой есть в Тунисе, на родину. Ноябрь, конец сезона, огромный «Боинг» набит до отказа. Рейс ночной, да и вылет, как водится, опоздал почти на два часа; народ на ходу дрыхнет. Места в самом конце, у туалетов, удобно.
         Только устроились и задремали, впереди плюхнулись две барышни. Раскладывая вещи, они о чём-то ругались вполголоса, и севши на место, продолжили это занятие. Сонный народ их шугал не раз, но примолкнув на пару минут, свара быстро возобно-влялась. Постепенно суть их спора стала ясна.
         Взаимные обвинения были очень серьезными. Испортила отдых, никуда не съездили, ничего не купили, сорвала все знакомства и даже покупаться в море не дала. Неправда, это ты как раз всё проделала со мной. Нет, ты. Аргументами барышни себя не затрудняли, но зато подробно вспоминали прошлые грехи, удивительно похожие на нынешние. И повторялось всё это не раз.
        Через пару часов мы поняли, что последние лет пять они только тем и занимались, что портили жизнь друг другу. И не только в отпусках, но и дома. В гостях, в кино и в театре, при знакомствах и расставаниях, и даже на работе. Хотя работали порознь, и в разных концах города. Да и жили друг от друга неблизко. Но было бы желание, а придумать можно что угодно. Их в конце рейса соседи спрашивают – что же вы терпите столько лет друг друга? Разбежитесь по углам и живите порознь. Да я бы с радостью, да она не пускает. Кто, я? Да ты сама от меня отлипнуть не можешь. Да что ты мелешь, я давно бы, и с радостью! Ой, не ври, все наоборот было! И т.д., и т.п.
        Ну, на таможенном контроле и при проверке паспортов они притихли, но в ожидании багажа всё началось опять. И пока к выходу шли, и у кассы, и в электричке… И теперь, похоже, уже навсегда.
            Про болезни
          Петр Иванович хоть и в средних летах, но кавалер галантный, обходительный и энергичный. Вообще мужик добрый, отзывчивый, особенно к бабам. И увидев в метро симпатичную барышню с огромными сумками, вызвался, конечно, помочь. Тем более, что живут они, как оказалось, рядом, и выходят на одной станции.
         Та с благодарностью приняла помощь, и домой позвала чайку выпить. Иваныч обрадовался, но и смутился немного. А что… там нет никого? Ну, дочка на секции пропадает, очень любит танцы, а муж у меня больной, почти не ходит. Встанет с кровати раз пять за день, и то хорошо. Ага, подумал наш ловелас, он поди и ничего другого не может. Домой соваться не надо, а так, вовне, все устроить можно и нужно. И осторожно, намеками, уточнил у дамы детали.
        Оказалось, что с этим у мужа всё отлично. Ему же скучно весь день лежать как бревно, вот вся энергия в половую жизнь и уходит. Совсем, извиняюсь, затрахал. Вот сумки таскать, ходить в сберкассу, в школу, дочь встречать самой приходится, да ещё после работы. Она так рада, что его встретила. Да, что это я все про чай, у нас отличный коньяк есть, салат, помидоры соленые. Я так классно мясо умею жарить, и быстро. А ещё вино есть, чилийское, оттуда прямо привезено, лучшими друзьями.
         Иваныч наш растерялся, не знает, что и сказать. Тут, на счастье, мобильник звонит. В минуту опасности мозг – то работает быстро. Да-да, слушаю, что там стряслось? Как без печати? И сумма не та?! Так переделывать надо! Да, конечно. Весь договор? Срочно? Дда, правда… сроки поджимают. Хорошо, я подъеду, вот только домой заскочу, буквально на пару минут. И сразу бегом на службу. Да не за что, господи, я же тоже за дело тревожусь. Да, всё, хорошо, ну, так где-то через час буду. Звонивший коллега, прослушав сей моно-лог, решил уж, что Петька спятил. Затем, узнав подробности, долго смеялся.
        Номер квартиры, куда сумки припер, он всё же запомнил, и телефон взял, чтобы дама не очень грустила. Потом, немного остыв, Петр Иванович решил всё же связи не рвать. Пару сумок ведь притащить не трудно, готовит барышня и впрямь отлично, да и напитки у них классные. А муж долго со своей страстью не протянет. Но тут он сильно ошибся. Уже четыре года прошло, еды и шмоток тонны три перетаскал, в танцевальной секции все привыкли, что он дочь встречает. А муж в своем роде все еще в расцвете сил, и жена его при одном намёке на секс в обморок падает. И не видно тому конца.
            Совпадения
         Мой друг как-то вечером, в воскресенье, не попал на автобус, и пришлось ему с дачи домой электричкой ехать. Сначала народу было полно, потом пошли контролеры, поло-вина сбежала в хвост поезда. Ну, он сел поудобнее, стал соседей рассматривать. Напро-тив сидит девица зрелая, но молодых лет, с дочкой. Бойкая такая девчушка, непоседливая и очень разговорчивая. Пока мама покурить вышла, она всё и разболтала. Что они из Молдавии, отец там остался, мама познакомилась было с дядей, но ненадолго. Живут в Развилке, с бабушкой и дедом, это прямо за МКАД-ом по Каширке.
         Мужик обрадовался, решил уж, что дело в шляпе. Разговор затеял, угостил дочку яблоками с грушами, поинтересовался, как в школе дела, чем увлекается. Мамашу угостил тоже, развлекал как мог. Но та слушала рассеянно, отвечала неохотно и редко. И вот, уже на подходе к городу, он её прямо в лоб и спросил – что, мол, не так? Одной-то ведь жить сложнее, да и скучнее. А так хоть прижаться есть к кому.
         Дама в ответ насупилась, напряженно о чём-то размышляя, а потом как брякнет на весь вагон: Нет! Всё равно толку не будет, мужики – они все козлы. Лучше вибратор купить. – И углубилась в чтение цветного журнала. Народ, услышав такое, смотрит с интересом, особенно с дальних скамеек, где прежний разговор не слыхали. А сидевшая рядом студентка просто возмутилась безмерно. И всю дорогу до вокзала убеждала его не обращать внимания на эту дуру. Вы себе куда лучше найдете, - уверяла девушка, - такой умный, приятный мужчина, сам всё на даче делает и дочь взрослая, уже отдельно живет. Друг наш от этой сумбурной похвалы приуныл даже – оказывается, охмурять-то её следовало, а не молодую мамашу. Но было уже поздно. Вот кабы всё заранее знать…
        Ну, в понедельник он допоздна работал, потом к тетке заехал, и в суете да в делах те воскресные приключения благополучно забыл. Ладно. Во вторник вышел пораньше, дабы на службе не застрять до ночи. И на пересадке в метро видит – в его поезд садится любительница вибраторов. Ну, он обрадовался, хотел подойти, потом раздумал. Ещё поедет для маскировки в другую сторону, или в магазин завалится часа на три. Лучше уж проследить втихомолку маршрут, место работы, когда обратно едет и куда обедать ходит. Сказано – сделано. Вся неделя на разведку ушла, но вот следующая... Барышня уж и удивляться перестала бесчисленным совпадениям. И так ей наш герой надоел, что она в конце концов на все согласилась. Даже вибратор не понадобился.
             Ералаш
          Представьте себе старинную улицу в центре большого города. Тихий осенний вечер, темнеет, народу вокруг немного. Трое мужчин, болтая, медленно идут по тротуару. У одного запищал мобильник, он достал его из кармана и хвать об стену. Потом с размаху об тротуар, с криком. Ты что, возмутились приятели, совсем спятил? А чё он орет, зараза, дрянь вонючая! Не могу больше эту суку слышать! Так отключи его. Нельзя, донесут ведь, она меня со свету сживет. Ну придумай что – нибудь. Дак я его весь день разряжал, радио слушал, музыку на всю дурь включил. А он не гаснет! Надо было вчера разряжать. А она бы заметила, зарядила. И так весь день гонял… Вот тебе, вот, железяка х..ва! Смотри, ещё светится, буржуйская сволочь. Ничего, ща мы его под трамвай сунем, хватит, попортил мне нервов, сволочь.
        А вот подземка, час пик. Станция с двумя пересадками, толчея, народу невпроворот. На платформе, обнявшись, стоят две дамочки, целуясь взасос, тискают самозабвенно друг друга. Народ недоволен, проход и так узкий, а тут эти бабы с любовью… Пассажиры их нещадно пихают локтями, плечами и коленками, толкают, как бы случайно бьют пакетами и сумками. Ноль эмоций. Один мужичок приветливо так осведомился – нельзя ли мне меж вас всунуться, поучаствовать в благородном деле. Нет, отвечают ему, не нужны нам всякие охламоны и обормоты, жизнь и так прекрасна. А будет ещё лучше! Нее, все вы козлы. Одни страдания и огорчения от мужской любви.
        А на другой станции высокий гражданин слегка восточного вида уговаривает пассажиров пожертвовать ему некую сумму денег, очень уж кушать хочется. Якобы он три дня ничего не ел. Так проехай пару остановок, и там у вокзала каждый вечер бесплатный обед раздают. Да дэнег нэт на проезд. Какие деньги, ты уже в метро, вот сюда садись и через две на третей выйдешь. Да нэт, вы ничего не понимаете. Так нэльзя. Ну нельзя, так нельзя, проси дальше.
        Теперь перенесемся в небольшой тихий город, где-то между Рязанью и Воронежем. Сентябрь, школьники уже засели за парты. Идут парни мимо соседнего дома и видят – из окна пятого этажа свесился телефонный провод и по нему спускается их друг из младшего класса. Его мать запирала в квартире, чтоб не набедокурил, он немного был не в себе. Но вылезти через окно ума хватило. Правда, у третьего этажа провод все же лопнул. Хорошо хоть внизу клумба была, через месяц уже бегал. Его потом спрашивают – что ж ты антенный кабель не взял, он же много прочнее. Точно, говорит, в другой раз так и сделаю. И еще добавил, что пойдет автомобиль покупать, ибо узнал, где мамаша деньги прячет. Хорошо она этот треп услыхала, отодрала советчикам уши, а ребенка с тех пор запирала в кладовку. Опять же там ни воды, ни света, ни газа, все спокойней.
         Какие постарше, те уже похитрее, сразу и не поймешь, что к чему. У нас на курсе был один такой парень. Пока поступал, учился, все было нормально, а как сессию завалил, сразу в карман за справкой. Я, мол, умишком-то порой слабоват бываю, так можно кое на что и глаза закрыть, и спрашивать не так строго. Мы думали он придуривается, ан нет, в самом деле. Особенно мания преследования всех удивляла. Вернется в общагу и полдня рассказывает, как убегал по чердакам и туннелям, прятался в подвалах и на стройках, как стреляли в него чуть ли не с самолетов. Хорошо, говорит, я быстро бегаю, а так хана. Да кому ты нужен, опомнись? Да я сам удивляюсь, но ведь факт. Вон вся куртка прострелена, порохом воняет на весь этаж.
        Мы все удивлялись, как же его в институте-то держат, а потом поняли – это же в своем роде очень ценный кадр. Пока о своих бедах расскажет, обойдет все комнаты на всех этажах, всё видит и слышит. Потом отчет напишет куда надо. И не прогонишь, больного-то человека. Кстати, больной не больной, а через год женился на московской девушке, симпатичной и очень неглупой. Правда, прожили они вместе недолго, всё же с ним было трудно. Через пару лет соседи между делом нашего героя спросили, как там, мол, бывшая жена, видитесь ли. Что вы, отвечает, да ни в жисть! Раз зашел, а у неё полон дом любовников, едва удрал. Хорошо, я бегаю быстро, а то… И на сборах его местные пытались поймать и в подпол спрятать, чтоб потом всю жизнь на них работал. Опять быстрые ноги спасли. Затем с работой были неурядицы, переехал в Липецк, но и там не прижился, и осел в конце концов где-то под Тамбовом. Правда, до завкафедры местного университета дослужился с годами.
        А уж в Белокаменной-то психов треть города будет. В школе воевали мы с соседним домом, и мой друг, готовясь к осаде, завалил весь подъезд дровами, досками, кирпичами и трубами. Соседи выкинут, он опять принесет, в правление жалобы пишут, а ему хоть бы хны. Еще приволок куски арматуры, мы мол их заострим как копья, и будем на врагов из окон кидать. Уймись, говорю, ведь убьешь или покалечишь кого, самому худо будет. А пусть каски носят, я вот спёр на стройке три, а они чем хуже? К счастью, арматура была очень твердой, напильники её не брали, да и попадалась редко. Тогда он стал на чердаке копить гнилую картошку, тухлые яйца и помидоры, и просто комья грязи.
         Мы думали, с годами он утихнет, ан нет. В восьмом классе поссорился с трудовиком, из обрезка трубы скостроляпил пушку, натолок черного пороха и пальнул в окно мастерской – школа стояла напротив дома, на пригорке, как раз на уровне второго этажа, где он жил. Пробил окно и сам пострадал – орудие мести начисто разорвало, весь балкон закоптило. Сам, правда, жив остался. Потом налил бром в замок соседу, в отместку за прошлые обиды. Тот пришел с работы, ковыряет ключом в двери, а там одна грязь, механизм разъело. Но массивный язычок остался, пришлось дверь ломать. Но тут моего знакомого поставили под строгий надзор, и больше он ничего натворить не смог.
            Привокзальная улица
          Когда-то в этом районе жили кожевники и скорняки. Потом город рос, появились фабрики, заводы, мощеные улицы. Провели конку, вокзал построили, товарную станцию. Деревянные домишки сменились каменными, пустили трамвай, через реку перекинули широкий мост. Постепенно слобода оказалась в центре, промышленность стали выводить понемногу. Возвели корпуса института, дворец культуры, дома посолидней заселялись различными учреждениями. На месте развалюх построили пару многоэтажек, но в общем и целом район постепенно становился нежилым.
          А потом пошла мода старые фабричные корпуса, после реконструкции, сдавать под конторы и офисы. Теперь вечером, около шести, от вокзала вглубь района и не пройти – встречное движение не позволит. Все валят с работы к метро, а улица узкая, из боковых проездов то машины, то толпы народа выныривают. И вот пока ползешь по обочине, да на перекрестках торчишь, поневоле прохожих разглядываешь – кто же это у нас в офисах, конторах и разных компаниях работает?
        Мужики разных лет, разной комплекции и характера, как обычно. Но что-то есть и общее, видно бумажная, офисная работа как-то нивелирует людей. Даже в одежке, хотя и косвенно, почти незаметно. А женский пол еще забавней. Тут, при всех различиях, четко видны два типа. Первый – подчеркнуто положительный, благонамеренный, правильный. Они и ходят-то сугубо размеренно, по правилам, даже когда опаздывают. А уж их разго-воры – о бумагах, о программах и картриджах, как их менять и перетряхивать, о красках для печатей и принтеров… Лет в сорок такая подруга терпима, в пятьдесят и позже даже желанна. Но раньше? А ведь все довольны. Или им кроме оргтехники уже ничего не надо? И таких где-то две трети, ну может чуть меньше.
         А остальные, в основном, «разнузданного», подчеркнуто – своевольного склада. Тут разговоры о дискотеках и клубах, винах и коньяках, сигаретах, позах и положениях при разных партнерах. Наряды очень разномастны, хотя и минимальны. Эти, конечно, веселее и приятней, но столь же однообразны. Всё же пить шампанское в женских объятиях куда приятнее, чем факсы и ксероксы обсуждать. По крайней мере, мне лично.
         Наконец, явное меньшинство – просто девушки, женщины, тетки. С мужьями, детьми, сумками, здесь или дома. И вот их разговоры самые разнообразные, там есть и всё вышеописанное (но в разумных дозах), и политика, и хозяйство, и просто жизнь. Жалко только, их мало и подслушать трудно. Зато интересно.
             Тундра
         Северную тундру все знают, а многие и видели воочию. А вот на юге, на широте Воронежа, в тундру верится с трудом. Даже в Хабаровском крае, что лишним теплом не избалован. Есть, однако, такая тундра!
         Среди гор, правда, но не очень крутых. Вершины их где-то вдали, иной раз и не видны вовсе. А вокруг до горизонта равнина. Снег, олений лишайник, за кочками кустики ниже колена. Мартовское солнце печёт, как в Крыму. Синее небо, капель, олени ягель жуют. А ночью мороз, иной раз с метелью.
         В горах ещё холоднее. А внизу теплый ветер, ни льда, ни снега. Реки вскрылись, летят птицы на север, трава кое-где уже лезет. Таежная весна. И не поверишь, что за хребтом тихая снежная равнина, где ни листвянок, ни берез, ни елей. Одна тундра.
            Синеножки
         Осенью 93-го года, после путча, решили мы на недельку съездить в Липецкую область. Там, в большом селе на Байгоре, у нашего друга был кирпичный дом. Пару дней работали, бревна для сарая шкурили, потом больше бродили по окрестностям. Ночами холодало, иногда дожди шли, но в общем погода не подвела. Недалеко от нас стоял большой коровник, из коего на пологий склон ложбины много лет лили навозную жижу. И вот там вырос огромный бурьян, полынь трехметровая и репьи толщиной в руку. Ходишь, как в густом лесу. Травы нет, света ей мало, но между стволов грибы торчат. Здоровые, похожие на моховики или козлята, но с синеватой, фиолетовой даже ножкой. Оказалось, вполне съедобные, особливо поджаренные с луком, да и росло их там море. Тря дня ели, и домой полведра привезли.
        А в лесочке рядом их не было, и в приречных зарослях тоже. Обошли всё вокруг, но нигде ничего. А там, в бурьяне, в день отъезда уже новые выросли. Жалко, времени не было, а так набрали бы ещё пару ведер. Чудеса, да и только.
            Про маршрутки
        Транспорт это быстрый, не спорю, но иной раз уж очень. Ехали раз из Обнинска в столицу поздней осенью. Гололед, туман, порой мокрый снег с дождем сыпет, а нашему шефу хоть бы хны. Пассажирка слева то краснеет, то бледнеет, и бормочет, что вот заснуть бы, да никак. Забыться что ли, а как? О, говорю, точно, у меня же перцовка есть. Только вот без посуды. Ну, тут у супружеской пары на соседней лавке сразу стаканчики нашлись. И ведь напиток крепкий и очень резкий, а минут через двадцать поллитровка закончилась. Ну, хоть с пользой.
        Другой раз, летом, попали под дождь. Окно на крыше протекает по всем швам, вкруговую. Мы вертимся, да всё бестолку, больно зона обстрела велика. Пришлось ладошки подставить и ловить эту капель. Как пригоршня наберется, сливаешь её под дверь, и опять за работу. Так и ехали.
            Незадача
       Очень плохая у меня память на лица. В детстве гости придут, тихонько спрашиваю родителей – а кто это? Годам к восьми запомнил, но не всех. На одной работе с завлабом не виделись всё лето – то он в отпуске, то я. И вот садится в лифт моложавый, загорелый мужик и смотрит пристально. Дима, ты меня не узнаешь? Ой, Илья Георгиевич, заду-мался, а вы так прекрасно выглядите! Прямо помолодели после отпуска, лет на… десять. Слава богу, пронесло.
       Но смешнее всего было в университете. Одно время я на учебу ездил на двух авто-бусах, для экономии средств. Там же ездил школьный друг из шестой группы, хоть побол-тать можно. И вижу ездит тем же путем очень симпатичная барышня нашего возраста, явно в универ, только сходит на остановку раньше. И как-то удивленно на меня погляды-вает. Хотел поухаживать за попутчицей, но что-то сдержало. Чувствую, тут что-то не так. А Сашка, как назло, ни разу с нами не попал в один автобус. А потом было какое-то сбо-рище курса, наверное, по комсомольским делам, и вижу – а девица-то из наших! И парень у неё давно уже есть, говорят скоро свадьба. А он мужик крепкий, спортивного склада, и очень решительный, так и по роже схлопотать можно. И ведь никто не поверит, что пострадал из-за плохой зрительной памяти.
        Есть женщины…
       Особенно в тех русских селеньях, где они трамваи водят. У нас возле работы одна дама, когда её подрезали, или плюнет на багажник, или окурок бросит, или огрызок какой-нибудь. Да так метко, душа радуется. Раз одному лихачу на боковое зеркало стакан пластиковый одела, а в нем сладкого кофею осталось грамм пятьдесят. А другая барышня как-то на перекрестке заметила, что у одной тачки с крюка трос свисает – видно, тащил кого-то и забыл убрать. И она умудрилась колесом встать прямо на ентот трос, его хвостик как раз в канавке рельса лежал. Вот смеху-то было! А на другом маршруте тетка работала очень острая на язык, постоянно всё комментировала, и в вагоне, и вокруг него. Да так складно и весело, что хоть весь день катайся, не надоест. И такие мастерицы есть, на все руки. Едет быстро, но плавно, остановки объявляет вовремя, между делом закусит, чаю выпьет, брови накрасит, и домой позвонить успеет, ребенка проведать. И всё без суеты, без надрыва, очень легко и изящно. А ведь иные пассажиры тоже не сахар, и не всегда они правы. Может быть, это всё мелочи, не спорю. Но всё же, всё же, всё же…
          История одного увольнения
         После университета меня, как злостного двоечника (мы еще с одним парнем даже в факультетскую стенгазету попали как образец разгильдяйства), распределили в элект-ронный «ящик» на окраине столицы. Там работала химическая группа, но вакансий в ней не было, и меня отправили в электродный отдел, благо химики везде нужны. Наш отдел числился в службе главного энергетика, коим был некто Котелков, по отзывам весьма крикливый и бесталанный мужик, бестолковый администратор и плохой инженер. Правда, слыл он отходчивым и незлобивым, и за три года моей службы никому вроде зла не принес. В соседнем отделе работал, однако, старший инженер, не то Ивченко, не то Ильченко, уж и не помню, коий на оного Котелкова был весьма зол. Какой-то меж ними случился конфликт лет пять назад. Ну, начальник о том давно забыл, а этот Ивченко все помнил до мелочей, но виду не подавал.
        Но как-то предложили ему перейти на соседнее предприятие, с повышением, да и ездить на службу там было удобней. Он, конечно, согласился, написал заявление по собс-твенному, отработал положенный срок и собрался уходить. Уже и торт сослуживцам выставил с парой бутылок игристого, со знакомыми распрощался. Но в последний день, когда оставалось ему получить трудовую и раскланяться, случился некий казус.
        Уходя с рабочего места, наш инженер оставил там – забыл якобы – почетный знак работника отрасли, удостоверение к нему и еще какие-то важные мелочи. А двоих сослу-живцев попросил минут через десять подойти к проходной, где он стоять будет, и попро-сить вахтершу его вернуть – он, мол, забыл вроде бы ценные вещи, посмотреть надо. А сам Ивченко на пару минут забежит в соседний отдел к другу, коньяку выпить втихо-молку, напоследок. И оставил в благодарность коллегам десятку. Те, естественно, охотно согласились. Наш герой прошел проходную, сдал пропуск, попрощался с охранницей – в тот день дежурила его хорошая знакомая – и пошел в кадры. Там получил ТК, вышел на улицу, и вдруг что-то вспомнил! И бегом назад.
        Ой, говорит, Аркадьевна, я ведь забыл значок и удостоверение, пропусти, будь добра, обратно на пять минут. Та засомневалась, человек хоть и проверенный, но не положено, но тут сослуживцы подошли со своим рассказом. Вахтерша плюнула, всё равно, мол, никто ещё не знает, что он уволен, только ты давай быстро. Без проблем, минут восемь максимум. И, поблагодарив коллег, наш Ивченко забежал за регалиями, рассовал их по карманам, и в соседний отдел. Но не к другу, а к Котелкову прямиком в кабинет.
        А кабинет тот, отдельный и весьма просторный, от лаборатории отделялся тоненькой фанерой, и всё везде было слышно. И вот сотрудники главного энергетика слышат такой разговор: Ну что, котелок сраный, всё сидишь? Глаза вылупил, как болванчик, хоть рот закрой, шляпа! Кто ж тебя на работу-то взял, придурка зассатого? Небось кроме своей подписи все буквы забыл, читать – писать разучился. Или и раньше не умел, м…к. Тут начальник в крик, да я мол, да тебя, да в порошок сотру! Да заткнись ты, говнюк, хрен собачачий, над тобой вся служба смеется. Вот сейчас всё начальство наше у зама по режиму совещается, зайди, узнай о себе всю правду. Что, куда?! К замдиректора по режиму, балда! Совещание завотделов, понимаешь? И мой шеф там сидит.
        Ааа, сообразил Котелков, у режимников! Ща ты узнаешь, как тут хамить, вылетешь у меня по статье! Давай, давай, жопа, беги быстрее, пока там все не разошлись. Да шибче, шибче, ишь разожрался, колобок херов! А отдел режима был на другом конце территории, туда и бегом минут десять – пятнадцать. И проводив взглядом разьяренного босса, Ивче-нко спокойно вышел на проходную. Попрощался с Аркадьевной, с коллегами и друзьями, что вышли его проводить, заглянул в кадры, пожелал там всем доброго здоровья, и пошел на остановку. А тем временем представление продолжалось без его участия.
        То, что говорилось в кабинете, слышало человек восемь, если не более, и все детали склоки сохранились в народной памяти. А вот дальнейшее известно лишь предполо-жительно. В режиме сначала ничего понять не могли, потом уяснили, что кто-то Котелко-ва принародно обматерил. Ещё через пару минут сообразили, кто именно. Так он разве ещё не уволился, удивился завотделом. Пошли выяснять. Да нет, говорят коллеги, полчаса уж, как ручкой помахал. Тогда в проходную. Уже всё, отвечает охранница, нет его, вот и пропуск сдал. Когда? Ну… минут двадцать – тридцать назад. Кинулись в кадры. Да, говорят, с концами, уже трудовую выдали, он ещё так душевно со всеми распрощался. И по времени сходится. И пошел Котелков обратно, не обращая внимания на хохочущих соратников. Ну и мы в службе тот казус долго вспоминали.
          Про орехи
      После вышеописанного увольнения в нашей службе настало затишье, ничего интересного. Да тут и лето пришло, пора отпусков. Было жарко и дождливо, ходили порой в соседний лесопарк, но ненадолго. В основном в обеденный перерыв. Вот в сентябре погода наладилась, в лесу орехи поспели, и народ накинулся на дармовщинку. Одна барышня просто пропадала в тех кустах, вечно опаздывала и на проходной ругалась. Фамилия у нее была Распахова, но мы для смеха звали ее Распахуевой, благо она особо не обижалась.
        Вот раз после обеда пьем чай, кто-то спросил, а Галка-то где? А она ещё из леса не вернулась. Ну я и говорю, мол Распахуева пошла за орехуйниками, да видно увлеклась, как обычно. А наш шеф сидел недалеко, за шкафом, и всё слышал. А он строил из себя очень идейного и высоконравственного товарища, ну и решил возмутиться. Да не просто, а разразился длинной проповедью, скучной и бестолковой, как всегда. Хотел я всё в шутку обратить, да только испортил ситуацию. Завлаб окончательно оборзел и принаро-дно поклялся снизить мне премию, насколько сможет. А за что, собственно? Да за неприс-тойную ругань, за оскорбления, за поведение, недостойное советского инженера и комсо-мольца. Ну, в комсомоле у нас своё начальство, а всё остальное к работе и не относится. Нет, относится! Моральный климат в коллективе! Кодекс строителя коммунизма! Да просто человеческие отношения, в конце концов. Да хорошие у нас отношения, просто отличные, по всему коллективу. Но всё было тщетно.
          Начальнику, однако, пришлось попотеть, дабы найти серьезные изъяны в моей работе – он понимал всё же, что ссылки на мораль и этику наверху не поймут. Ну, в итоге наскреб огрехов на двадцатипроцентное снижение квартальной премии. А она осенью и так маленькая, все деньги на отпуска ушли. И потерял я в итоге меньше пятерки, где-то четыре сорок три. По полтора рубля в месяц, сущая фигня. А наш завлаб, сочиняя компромат, сил и времени потратил куда больше, да и перед народом не в лучшем свете предстал.
            Любознательность 
         В нашей службе работал народ очень разномастный, поскольку занимались мы почти всем на свете и понемногу. Половина инженеры, остальные рабочие всех мастей. Ну, когда шли поставки все руками работали, включая зам завлаба, а научную (в основном псевдо) работу в основном делали мы, инженеры всех рангов. И в других отделах примерно то же. В колхозы нас не гоняли, общеинститутские авралы случались редко, и основной трудповинностью была овощная база Брежневского района. Работали там вперемежку все отделы и службы, и мы обратили внимание на странного молодого человека. Он ел все подряд, включая лук и сырую картошку (в ней витаминов якобы много), причем постоянно. И ни о чем кроме еды не разговаривал, вообще был угрюм, молчалив и нелюдим.
           Ему было где-то лет 27 – 28, жён и детей не имел, да и завести их не стремился. Мы уж думали, что парню ничего не надо в жизни, окромя как пожрать, но ошиблись. В одном сортире дамы заметили, что средняя кабинка часто уж очень занята, почти постоянно. И одна, самая смелая или любопытная, туда заглянула, а там наш знакомец сидит. Не в первый раз, видно, и уже позицию подготовил – просверлил дырки в соседние кабины, и все женские прелести рассматривает. Хотя под таким углом, да в тонкую щель… Ну, голую жопу разглядеть ещё можно, а что поинтереснее – вряд ли. Хотя кто знает, что столь любознательному индивиду приятнее всего созерцать.
          Был, конечно, скандал, парня пропесочили по комсомольской линии, объявили выговор. Потом он тихонечко уволился, через пару месяцев. А дырки наши бравые ремонтники заделали, и очень тщательно. Дня три туалет не работал, пока шла стройка.
          Монах моего имени
       Началось всё с двери, здоровой, из толстого дуба, что застряла в кустах на берегу речки Нахабинки. В мае, после половодья, которое и принесло её откуда-то сверху. Нашел дверь Вовоша, двоюродный брат моей матери, и сразу побежал к прадеду сообщить. Тот как раз сарай под кухню достраивал, и готовая дверь была бы кстати. Из холодной воды её вчетвером еле вытащили – хорошо на даче были в тот миг отец и второй брат мамаши. Потом эту дубину тащили вверх по мокрому склону, несли по улицам… Приперли к обеду, и оказалось, что она выше и шире дверного проема, а пилить такую штуку непросто. Легче из обрезков дверь сколотить. Так и сделали, а махину привалили к забору в углу, про запас. Так она там и стоит до сих пор, и ничего. Сарай уже подгнил, чинить надо, а дверь всё как новенькая.
        Прабабка на Вовошу дюже сильно обиделась, мол затеял такую возню с тяжестями, и всё без толку. Но он с детства был слегка не в себе, и тут уж обижаться вполне бесполезно. Надо было сразу достойное призвание искать, а не рыпаться попусту. Он вот пел неплохо и имел хороший слух, и отдали бы в хор, в церковь. Тем паче, что Вовча с детства был истинно верующий, хоть никто его особо не агитировал, и даже в старости готов был ездить в Лавру да в Новый Иерусалим хоть ежедневно. А идеологические осложнения при наличии справки не страшны, да и какая карьера грозила ему в совдепии? И всё было бы отлично, а так…
        Один родственник, впервые услыхав на дачном огороде некое подобие проповеди, просто испугался. Он тогда был пионером и ничего этакого даже не подозревал. И не знал, что такие люди есть на свете. Потом всем рассказывал, что там, на даче, есть «монах мое-го имени» (он тоже был Владимир). И долго расспрашивал родителей об услышанном, к удовольствию старшей сестры, часто вспоминавшей его смятение. Она-то Вовошу видела с детства и успела привыкнуть, ну а для свежего человека реприманд был весьма неожи-данным. Хотя если вдуматься, у нас треть страны такая, да и во всем мире не меньше. Просто раньше как-то старались скрыть сие, но ничего не вышло. Теперь уж придется привыкать, всерьез и надолго.
             Про тепло       
           Которое выделяется не только «в ходе реакции», но порой и просто при смешении иных веществ. Это и школьникам известно, и пример им приводят, кстати, самый актуальный. Но как раз его-то никто и не помнит, на свою беду. У нас в отделе на Новый год один инженер решил добавить, а всё уже выпито, надо спирт разводить. Водой из-под крана он побрезговал, взял чайник. Смотри, говорят ему, он ещё не остыл. Фигня, спирт холодный, всё уравняется. Ну размешал, глотнул… и хана парню. Плюнуть жалко, а глотать невмоготу. Так и бегал по коридору с открытым ртом минут десять, на радость зрителям. Пока всё не остыло.
             Дубовый крест
         «Сажали яблони на даче, сырой осеннею порой». А там и так местность мокрая, в октябре вода от земли на локоть стоит. Где-то насыпали холмики, а под один саженец решили положить крест из толстых дубовых обрезков, дабы корни вглубь не шли. Только вот яма оказалась мала, а расширять долго и хлопотно. А мы его кувалдой вгоним, земля мягкая, – решил я и пошел за оной. Здоровая такая, полено с суком вместо ручки. Все стоят вокруг ямы, смеются – ты его полдня вгонять будешь. Да ладно, пяти ударов хватит, а то и менее. Ну давай, работай. Ну присел я, размахнулся и вдарил. Деревяха на дно легла с первой попытки, а обратно взлетел фонтан воды, холодной и грязной. Полведра, ежели не более. Я-то ладно, при деле и в драном халате, а родственники обиделись. Окатило их, вишь, с головы до пят. А вы над душой не стойте, и не зубоскальте, когда другие работают.
           Здесь и там
       Лечу к друзьям в Иркутск на восьмое марта. Всего три дня, и в аэропорт еду, конечно, с работы; и в понедельник утром – с самолета на службу. Хорошо билет купил заранее, по дешевке. Коллеги вечером в пятницу пошли в кафе, прямо завидки берут. Ладно, я тоже прибарахлился, взял джина и Абрау – Дюрсо марочное, пятилетнее. Пока летел, поспал немного после еды, и так захотелось этого шипучего пойла, прямо невмоготу. Оно ещё и холодное будет, из багажа-то. И тут, к счастью, сумку мою выкинули на транспортер одной из первых, хватаю ее и бегу к машине. Обнялись, поцеловались, достаю бутыль и начинаю открывать. Может потом, дома, спрашивают встречающие. А что на неё смотреть, капот ровный, удобный, и стаканы одноразовые есть. И так шесть часов терпел. Ну, посмеялись и дрогнули.
         А мимо идут пассажиры, встречающие, просто всякая публика. Из зала прилета (деревянный такой сарай) вышла группа во главе с видным пожилым мужиком. Он что-то спутникам рассказывает, показывает вокруг, видно не первый раз летит. Народ поеживается, хотя какой там холод весной – ну, десять – двенадцать в тени, без ветра. И вот сей гражданин обернулся к нам и говорит окружающим: Вот видите, настоящие сибиряки, коренные! Прям на морозе холодное шампанское пьют, под открытым небом. Вот было бы минус тридцать, они перешли бы на водку, а в сорок на перцовку. А в пятьдесят, его спрашивают? Ну, спрятались бы под крышу, а там пей, что хочешь. Мы от гордости одежки распахнули пошире, и последнюю порцию мурыжили минут десять. Мол, знай наших. Друзья-то мои там тоже по найму трудились, временно, меньше трех лет. Ну, сейчас-то поболе, кто ещё остался.
           Голубое платьице
        Самое хорошее сочетание – когда и смешно, и грустно. Как в известной песне, её название вы только что прочли. Впрочем, у меня-то сия зарисовка вызвала целый вал воспоминаний, все же на свалках, или, официально, на полигонах твердых бытовых отходов (ТБО) работал не раз. В Тимохово под Москвой ещё застал народ, что жил в землянках прямо на свалке и за её счет. Там слой отходов метров 10 – 15, и биогаз прёт потоком, а в нём половина метана. Вот люди и втыкают вглубь трубу потолще, лучше перфорированную, сверху кран, над краном решетка от плиты. Жарь, вари что хочешь, зимой грейся. Хотя там и так тепло за счет брожения, самый лютый снег тает за полчаса. Дерьмо осядет – не беда, выроем новую нору. Свалка огромная, четыреста гектар. Крупнейшая в Европе.
          Потом владельцы «объекта» стали наводить порядок, потихоньку всех обитателей выселили. Но прихожан – чья профессия рыться в отбросах и выбирать нужное – полно, как и прежде. Кто-то сдает утиль – железо, бутылки, картон, кто-то ищет съестное. Другие отбирают вещи поновее, стирают, штопают, продают более удачливым собратьям. Иногда находят что-то ценное, продают работникам полигона, гуляют и веселятся. А вот интересная пара, собирает что-то своё, особое. В день меньше ведра, но, видно, очень ценное – приезжают на иномарке и одеты с иголочки. Но пашут от зари до зари, упорно и целеустремленно. Народ пытается раскрыть их секрет, но тщетно. Лет шесть прошло, а тайна остается тайной.
         Следующее место работы под Серпуховом, по дороге на знаменитый ускоритель. Полигон небольшой, неглубокий, работы мало. И народа тут немного, но есть. Вот тетка собрала коробки из-под порошка, сунула в ржавое корыто, долго болтала в воде. Пенится, да ещё как! Теперь стирает там детские игрушки, одежку, какую-то рвань. Потом полощет в канаве. Водя мягкая, отмывает медленно, а куда спешить? Нет у неё никого, а «жилье» - подвал в заброшенном сарае, где когда-то грузили вагоны на Серпуховской узкоколейке. А тут Солнце, синее небо, вода теплая и есть с кем поболтать, пообщаться. Вечером поменяет просохшие вещички на жратву у соседей по сараю, и хорошо.
         А вон тот мужик и живёт здесь постоянно, даже зимой. Чему гореть, всегда найдется, да и что съесть тоже. Народ ленивый пошел, редко кто банку выскребет до дна, или пакет опрокинет, высыпая остатки. Так и живем. Он ещё на нас удивлялся, что едим в машине, ходим туда – сюда, время тратим. Вот удобный ящик, есть ножи и ложки, старые, но почти не ржавые, две банки для питья. Хорошо хоть он не видел, как мы руки моем под капотом, прячемся. Мужик добрый, всем помогает, угощает, когда есть чем. Место тихое, спокойное. Конец мая, деревья зеленые, всё вокруг цветет и пахнет.
          Вот хороший объект, за Мытищами, почти у канала Москва – Волга. Тут грунт песчаный, чистый, никогда нет ни луж, ни грязи. Вокруг хвойный лес. В таких местах кладбища строят, а не свалки. Бывший карьер, всё компактно и со стороны не видно. Полигон огорожен, под контролем, вечером собирателей выгоняют за ворота. А ходить-то далеко и неудобно. И одна пара сколотила на опушке маленький сарай, на шалаш похожий. Там два матраса на кривых старых досках, ящик – стол, он же тумбочка, и печка. С толстой решеткой поверх топки и мощными мехами для поддувки воздуха. Медь и чугун плавятся, сам видел. У соседней сосны навес, где по всем правилам обжигают уголь – на щепках и ветках чугун не расплавишь. Хозяева говорят, что и сталь плавить могут, даже нержавейку. Сомневаюсь. Но всё равно здорово, в восемнадцатом веке быть бы им великими мастерами на уральских заводах. Да, впрочем, людям и так неплохо.
         Но это элита, титаны духа, свалочная аристократия. А основные прихожане как везде – собирают, что кому надобно. Однако, из виденного это лучшее место, всегда сухо, есть где присесть с комфортом, покушать, полежать после работы. И ветра нет, и полигон не горит никогда, хоть слой отходов изрядный. Жалко площадь маленькая, много народу не влезет. Но что-то ведь должно быть в жизни не так.
            Основной рефлекс
         Вот читаешь про Винни – Пуха, Карлсона или Мумми – Троллей и поражаешься – как люди много едят! Причем решительно всё, сообразно размеру и темпераменту. Да и герои Киплинга или Гашека не прочь сожрать всё, что плохо лежит. А уж сказки всех времен и народов – сплошное обжорство. И не только сказки, вся литература вообще. Плохие герои и хорошие, старые и молодые, древние и современные, мужчины и женщины. Некая разница, конечно, есть – чем герой лучше, привлекательнее, добрее и умнее, тем быстрее и полнее всё усваивается. А кто похуже, страдают ожирением, гастритом и прочими гадостями. Причем в полном соответствии с размерами своих пороков и недостатков.
         Бывают вроде бы исключения, но только на первый взгляд. Если хорошие герои едят плохо или мучаются одышкой, значит они всё же плохие, и автор их не любит. Порой ненавидит внутренне, и как бы не были хороши их поступки и мысли, состояние желу-дочно – кишечного тракта безошибочно определяет их никчемность и даже вредность. А вот иная сволочь жрет с три короба, строен, весел, и здоров как бык. Не волнуйтесь, к эпилогу он непременно исправится. Или в следующем романе, к концу серии, наконец. А если нет – вы что-то не поняли в прочитаном, попробуйте еще раз. Основной рефлекс не обманешь!
              Бег с препятствиями
        В воскресенье на военных сборах устроили как-то соревнования по бегу в полной форме, правда без автоматов и вещмешков. Вокруг гарнизона и прилегавшего к нему квартала деревянных домов с огородами и палисадниками. А мы-то знали, что там кое-где можно спрямить и срезать, вдоль канав и среди заборов. Ну и конечно воспользовались, так в основном немного, а я перестарался.
        Накануне заигрались в преферанс, и с утра ваш почтенный слуга был не в форме, едва глаза разлепил. Какой уж тут бег, да и вообще бегал я плохо. И спросонья трассу сократил так, что к финишу пришел третьим или четвертым. Хорошо результаты записывал мой друг, Шура Америкс (у него дед был латыш, впрочем, уже обрусевший), он так посмотрел странно и послал куда подальше, минут на двадцать. Хоть пол – курса пусть прибегут, а там и вылезай. Ой, говорю, спасибо, извиняюсь за дурость, я случайно. А ночью дождь был, и сидеть в кустах оказалось очень противно, да и грязно. А что делать, сам дурак. Кстати, тот (и не только тот) забег выиграл Гриша Родченков, он у нас на курсе был лучший легкоатлет.
        Многие удивятся наверно, как это мы так полночи в карты дулись. Но во-первых, после стройотряда, где нашу комнату дважды ловили за сим запрещенным делом, техника конспирации дошла до совершенства. Уже через месяц одним движением одеяла всё запретное скрывалось так, что даже и карты не мешались, в любой момент можно было продолжать игру. Да и койки у нас стояли удобно, прямо напротив входа, но в конце ряда, через частокол матрасов и спинок (а кровати стояли в два яруса) ни фига не видно. Гарик, наш взводный, первым сие сообразил. Ты Димыч, иди ко входу и смотри, а ты Серега сядь на эту койку… так, теперь встань тут, пройдись… Отлично, чуть какое-то движение в казарме – скажем, все перед офицером вскочили – так наш край вовсе не видно. Те, кто по углам, даже завидовали – на них-то любое начальство сразу зыркает, от самой двери. А нам, двоечникам, всё нипочем.   
             Перевод
       Васильич был в Карелии у друзей, в маленьком уютном городке на Ладоге, и рас-слабился. Приехал в Питер как был, в туристских штанишках с мелкими кармашками. А тут ему триста рублей сдачи дали десятками, карман разбух, как сумка у кенгуру. И как на грех, садился он в метро на Гостинном дворе, где только одна платформа, а в двойных дверях вечная давка. Едва в вагон влез, а полез в карман – там пусто. Хорошо хоть билет был обратный до Белокаменной, гостиница с завтраком оплачена, на метро четыре жетона и немного еды. Но всё же Васильич позвонил родственнице, дабы выслали ему тыщи полторы, хоть на экскурсии сходить да по магазинам прошвырнуться. Деньги пришли через день, жетоны уже кончились, но утром по холодку поход от моста через Оккервиль на Заневском до Почтамтской улицы прошел успешно. Вот только паспорта у нашего друга не было, его как раз меняли на новый, а официальная справка почтовиков не удо-влетворяла. Пришлось обяснять, что новый паспорт он без денег и не получит, а ежели паче чаяния и добредет до Москвы пешком, то возвращаться в Питер будет бессмысленно. Постепенно ситуация прояснилась, со справки сняли ксерокс (Васильич клятвенно поо-бещал отдать полтора рубля сразу по получении денег), осталось проверить адреса – его и родственницы. Тут опять заминка вышла, девушка за компьютером спросонья стала искать их в Питере и выяснила, что на Бутлерова живут совсем другие люди, а улицы Миклухо – Маклая и вовсе в природе нет. Постепенно, однако, всё прояснилось, и купюры были получены. Тыщу наш страдалец спрятал в трусы, а с пятисоткой пошел оплачивать ксерокс. Минут через десять ему собрали сдачу, и счастливый богач побежал на Невский. Купил две экскурсии, кучу жратвы, десяток жетонов, перцовку в «отель» и коньяк в дорогу. Доехал на метро до Новочеркасской, завалился в свое общежитие и часа три проспал мертвым сном.
            Двойной охват, или место для жениха
       Алеша Д. ехал с дачи домой. Автобусом до Обнинска полчаса, и электричкой в полто-ра раза более, если экспрессом. До остановки дошел, видит – барышня средних лет, как будто знакомая, стоит в конце очереди с родственницами. Ага, так они и неделю назад на этот автобус стояли, мы даже поболтали о каких-то черенках. Ну поздоровался, даже имя вспомнил, что-то спросил нейтральное про рассаду и про цветочные сорта. А дамочка замялась, вся пошла пятнами, с ноги на ногу переминается. Ой тётечка, я ведь забыла перец закрыть, а ночи холодные, придется вернуться. Поеду потом, часа через три. Ну тетки её уговаривают, а та ноль внимания – время ещё детское, в городе делать нечего, лучше всё оставить как надо. И понеслась по переулку.
       Алексей себя осмотрел, даже обнюхал, ничего не нашел. И не пил в эти дни вовсе, даже символически. Сосед стоял рядом, придирчиво всё проверил, и тоже ничего не по-нял. Ну ладно. Прибыли на станцию, взяли билеты, сходили в кусты № 2 – возле первых какие-то бомжи пиво пили. Да чё вы, говорят, мужики, не стесняйтесь, мы далеко. Ну нашим героям полметра далеко не показалось, и они решили деликатность проявить. Народу было мало, в вагоне все сели, правда, сосед в другом конце. Ладно, и так побол-тали всласть, можно и вздремнуть немного, или в окно поглазеть.
       Рядом с Лёхой, у окна, сидела тетка лет сорока пяти, и опять же показалась она ему знакомой. Но он был теперь настороже и решил сперва хорошенько приглядеться. Тем паче, когда входили, она уже сидела, а в Калуге он знал человек пять, не больше. И явно не её. Может, всё же в Обнинске вошла самой первой, и сразу плюхнулась в угол? В общем, торопидзе не надо, а надо подумать не спеша, и всё вспомнить.
       Тут его внимание привлекла девушка напротив, которая рьяно хранила место для друга, хотя ближайшие станции электричка пролетала без остановок. А где ваш друг-то войдет? В Апрелевке. Уу, далеко, посадите пока кого – нибудь, до Апрелевки он отдохнет, и все будут довольны. А так мало ли что… Но девица уверяла, что входить будут мало, время ещё раннее, да и остановок кот наплакал. В Балабаново её предсказание сбылось, но в Наре вошла сварливая тетка с мужем, и началось разбирательство. Алексею она сразу не понравилась, возрастом вроде не старше его, но при этом очень базарна, и муж рохля рохлей. Ну, до Апрелевки её, конечно, усадили.
       А там, увидя друга, мадам разразилась речью, что мол ожидала дедушку или бабушку, а ухажёры всякие и так постоят. Он не ухажёр, а жених, и работал все выходные – свадьба через месяц, деньги нужны. Ну это уже не моё дело. Ага, про себя как бы бросил Леха, наше дело чужие места занимать. Баба промолчала, а её муженёк как-то заёрзал, и что-то стал у Алехи выяснять про дачи, электрички, цены – невнятно и невпопад. Ну, тот и отвечает, что мол, пардон, ничего не знаю, не ведаю, и вообще занят. И стал придорожный пейзаж разглядывать. Дама у окна кивнула одобрительно, и что-то прошептала, явно с по-хвалой. А сварливая бабель прошлась по поводу невоспитанных типов, что даже простой разговор поддержать не могут.
       Да, кстати, о воспитании, оживился Алёха, садитесь, молодой человек. Раз уж иные особи не в состоянии усталого человека уважить, спасем честь нашего вагона. Парень обрадовался, а приоконная дамочка восхищенно заулыбалась. Алексей опять задумался, ведь явно же знакомая тетка, но откуда? Минут пять размышлял, и вдруг заметил, что скандалистка носом крутит и фыркает возмущенно. Ага, я же полдня вкалывал, весь взмок, а вымыться не успел. Ну держись, зараза. И наш герой поплотнее прижался к скамье, да ещё слегка развернулся, дабы последнее дуновение перекрыть. Баба наконец не выдержала, посыпались замечания. Ах, извиняйте, соседка одна осталась, мужик её пропал на неделю, пришлось помогать женщине. А у них душ странный, да ещё что-то сломалось… а днем автобусы редко ходят, пришлось так бежать. Вот у нас всё просто, кондово – сколько раз с подругами ездил, и зимой и осенью, и всё было путем.
       Барышня у окна хихикает радостно, а муж сварливой ёрзал, вертелся, подпрыгивал, потом и говорит – давайте сидеть по очереди, что-то мы и правда нехорошо себя ведем. Да ладно, копал и косил-то я давно, а… перемена работы тот же отдых. Да соседка покормила вволю, «Вдову Клико» на радости открыла. Двадцать лет выдержки. Дама у окошка чуть в ладоши не хлопает, и тут он её узнал. Это же жена соседа, который бухгалтером в правлении их садоводства служит. Вот ведь однако… Сперва очень было досадно, но потом, рассудив здраво, решил Лёха, что репутация галантного и остроумного кавалера тоже полезна. Да и парня жалко, он два дня вкалывал ради любимой, а тут всякие ворчалки-сопелки даже присесть не дают.
           Лозунги на столбах
       Висели в советское время повсюду. У нас недалеко от дома, на остановке, вдоль шоссе красовалась такая надпись – «Под знаменем Ленина к победе коммунизма». Даже без восклицательного знака, но с маленьким портретом вождя в начале лозунга. Темно – красным цветом на белом фоне. Висел плакат на стальных трубах, покрашенных серебря-нкой, залитых для устойчивости бетоном. Впрочем, бетонные квадраты были низенькими, и на газоне почти незаметными. Надпись длинная, и столбов много. Я их подсчитал од-нажды, запомнил, потом в других городах проверил – лозунг-то был популярным. И везде подпорок одинаковое число. Да сие и понятно – поставишь меньше, полотно прогнется, ветер может его порвать, а больше – явное расточительство. Но что интересно – у кого не спросишь, лозунг все помнят, а сколько столбов его несло, никто не знает. Впору уж всероссийский конкурс объявлять.
           День здоровья
      Праздновался каждый год где-то в середине июня, обычно в четверг или среду. Все сотрудники, кто хотел и мог, на трех – четырех автобусах ехали в лесок на берегу огромного пруда, даже скорее водохранилища, где пили, ели, танцевали и развлекались на свежем воздухе. Кто-то предпочитал нежиться в лесу или на пляже, желательно парами, а иным хватало для полного счастья теплой водки за казенный счет. Лучше, правда, с пивом и хоть какой-то закуской. Иные пытались купаться, но пруд глубокий и обычно в начале лета вода была ещё зверски холодна, даже внутренний обогрев не помогал. Другие на полянах играли в футбол – волейбол, бегали по лесу в прятки – догонялки. А одну полянку, где как раз народ мячом перекидывался, пересекала асфальтовая дорожка. И наш друг, уже подпивши, постоянно на неё падал, и ругался зверски – почему это, мол, в лесу так твердо? Когда его уговорили с дорожки сойти хоть на метр, на мягкую траву, жизнь наладилась, и игра пошла.
       Как-то одна девица со знакомым шофером решили углубить свои отношения, и пошли искать подходящие кусты. Но не налево от главной стоянки, где был сухой нормальный лес, а направо. А там было болотистое мелколесье, местами совсем непроходимое. Но они по колено в воде форсировали все препятствия и вроде бы нашли удобное место. И сразу (или почти сразу) заснули крепким сном. А уже вечер, все собрались ехать домой, а счаст-ливой парочки нет. Искали их долго, всей толпой, но всё не там – кто ж мог подумать, что они в болото поперлись? Хорошо, кроме автобусов был ещё козёл, на котором харчи привезли. И вот, отправив публику домой, остались водитель козла, секретарша замглавного – она основным организатором считалась – и мамаша пропавшей барышни. Та тоже у нас работала, причем на руководящей должности, и пропажу переживала очень остро. Тем более, представляя, что назавтра в отделах говорить будут про непутевую дочь. Бродили ещё три часа по градам и весям, но так никого и не нашли.
      Слава богу, беглецы к полуночи отоспались и сами пришли к машине. Ой, а где народ весь? И темно как, уже вечер что ли? Мамаша сочла вопросы риторическими, и сняв туфлю, приступила к экзекуции. Вошла во вкус, и ежели бы не водитель с Алёной, процедура могла затянуться. Но они кое-как втолковали разъяренной даме, что отношения можно выяснить и утром, и лучше дома, а не в ночном лесу. Постепенно сия идея овладела массами, и праздник здоровья, наконец, завершился.
       Подруга юной подпольщицы, из того же отдела, отличилась на следующий год. Сидела спокойно на лавке, как раз на опушке большой поляны, где народ играл, и вдруг пропала. Упала со скамейки в кусты, поворочалась там, ноги подобрала... И ведь зазор между кустами мизерный, кошка не влезет, и тем не менее барышня свернулась клубоч-ком, руки под голову и сопит помаленьку. Её тоже долго искали, но всё же нашли, благо все видели, что никто от скамьи не удалялся, и лес прочесывать не пришлось.
      В другой раз начальство расщедрилось на огромный котел плова, народ часа два тол-пился в очереди, но всем досталось по изрядной порции. Многие на радостях тут же добы-чу и употребляли, не отходя далеко от котла. Потом, поостыв, сами же и удивлялись – в пыли и грязи, на самом солнце, без вилок и ложек… А рядом, метрах в десяти, отличное местечко под березами, с густой пышной травкой. Видно, и впрям охота пуще неволи.
          Очистка перекрытий
        Предстояла нам в небольшом двухэтажном домике на Нарьян – Марской нефтебазе. Неясно было, для чего такую мелкую халупу сложили из бетонных блоков под плоской асфальтовой крышей. Вроде бы там какой-то насос собирались установить. А мы должны были расчистить полы на обеих этажах, заляпанные застывшим раствором, глыбами шту-катурки и присохшим битумом. Ну, снизу всё было просто, лом в руки и долби. А на втором этаже местами сквозь дыры был виден первый, пол скрипел и прогибался. А тут его ещё и долбить! Ну, бригадир местный нас успокоил, как мог, мол там балки крепкие, и лежат густо, ну а между ними смотрите повнимательней, и всё будет о кей. Да вот фиг – при первом же ударе по куску бетона он разлетелся в пыль, а лом на первый этаж ухнул. Хорошо, никого не задел. В другом месте поковыряли, и опять после пяти – шести осторо-жных ударов стал виден первый этаж. А всё перекрытие при этом дрожало и скрипело, как соломенный матрас. Ну, мы бригадира послали кой – куда, он даже и не обиделся, и все слезли вниз. Часа за три первый этаж доделали, сдали, и на новый объект пошли. А про верх никто и не вспомнил, сколько мы на нефтебазе ещё работали – так он и стоял, никому не нужный и заброшенный.
         Правильнописание
      Когда ребенок учится читать, буквы как-то запоминаются неравномерно. Что-то сразу, а иные по году не выучишь. Потом, когда дело до чистописания доходит, всё как-то выра-внивается, а вот в начале… У нас в детсаде висел «Календарь погоды», а я прочел «кален-дарь погоди» и мучительно думал, чего ж ему годить, он что, убежать задумал? Или в метро висели объявления над эскалатором, что мол запрещается ставить вещи на ступени. А я прочитал шеи, и долго смеялся – какой дурак будет на лестницу голову класть? Спать что ли негде?
       А потом иду как-то, уже во взрослом состоянии, по оживленной улице в центре. Впереди шёл мальчик с мамой и читал все вывески вокруг. А он пока тоже не все буквы знал, ну и додумывал огрехи как мог. Золото превратилось в болото, возникли вопросы – что здесь, болотом торгуют? Подарки превратились в палки, ну и так далее. Потом минут пять шли мы молча, и вдруг он и говорит – самки. Какие самки? А магазин такой. Смотрю, мужики, что шли рядом, тоже головой крутят с неподдельным интересом. Но всё же магазин оказался Сумки, и прохожие быстро успокоились.
            Города мечты
     Их в советское время было немного. То бишь мечтать невредно, а реально простому смертному выбирать не приходилось. Ну Прага прежде всего, многие любили Берлин и Варшаву, болгарские курорты и Гдыню с Сопотом. Ну и Югославия хороша, но с ней было сложнее, Третий мир посещался иными по долгу службы, и в общем, восторга не вызывал. А Будапешт-то забыли! – воскликнет любой соотечественник, не забывший тех времен. Нет, не забыли, а специально… решили разыграть публику. Как же без Будапе-шта! Красивый город, и древний, и товаров полно. Никаких дефицитов, только деньги отсчитывай. Ну, а денег в такое турне тащили тогда, кто сколько мог. Или сколько позволялось, народ особо не баловали.
    И ладно бы только тряпки, а там ещё вин всяких полно, и токай, и вермут, и ракия с палинкой. И салями. И Балатон недалеко. И та же Югославия, рядышком за рекой, каза-лась ближе и доступней, чем из-за Буга и Прута. Наших, правда, при советской власти в югославских магазинах не любили, мол денег везут мало, а выбирают самую мелочь по полдня. Но что делать, одних подарков друзьям и близким тащили по полчемодана, а хо-телось и того и сего и третьего. И конечно, мечтали заглянуть во все встречные забегалов-ки и кафешки, их ведь там много пооткрывали, не в пример Союзу. И везде всё было, просто глаз не оторвать. Но мы отвлеклись, всё же Югославские города и веси как-то с тогдашней мечтой особо не ассоциировались.
    Итак, в общем и целом, Прага и Будапешт, остальное приложится. Увидеть Карлов мост и Цепной дунайский, и умереть. А теперь? Разве что Пуэрто-Наталес на краю земли, или Син ле Нобль в окрестностях Дуэ, где кукушка из двух вагонов останавливается пару раз за день. Да и то – было бы время и желание, и доберемся куда угодно, легко и просто. А были времена…
          Пробная плавка
       Вот все говорят – индукционные печи, СВЧ, классная технология. Может быть. Только цена у них дикая, ресурс невелик, охлаждение сложное. Скажете, по-другому нельзя? Еще как можно. Вот наши соседи купили муфельную печку, серебряный припой плавить, и прочую полезную и ценную мелочь. Маленькая, дешевая, с защитной решеткой от ожогов. И регулировка простая, не ошибешься.
       Но всё хорошо не бывает, особенно впервые. На всякий случай они буры насыпали больше чем припоя, и перемешивали часа два. Ну и все добавки выгорели, осталось почти чистое серебро. Оно вдобавок наглоталось кислорода и при застывании плевалось как вер-блюд. Да и тигель графитовый чудом не прогорел насквозь. Ладно. Сплавили совсем без флюса, весь слиток черный. Видно, от тигля графит отслоился, он ведь мягкий и хрупкий. Наконец, наладили плавку, решили слиток отлить. К печурке прилагались чугунные изло-жницы очень приятного вида. Взяли самую крупную. Выплеснули в нее припой. Половина не влезла, пролилась на стол. Хорошо, у него плита каменная, а то…
       Как быть? Попробовали остужать прямо в тигле, вынули его осторожно из печи, пос-тавили на шамотный кирпич. А он (тигель) возьми и тресни. Хорошо запасные были. При-шлось следующий держать на весу четверть часа, пока не остынет. Потом долго счищали флюс, выковыривали слиток, но вышел он неплохой. Светлый, ровный, плотный, просто красавец. Вскоре сделали еще пяток слитков, один такой же, остальные маленькие, они даже в изложницу влезли. Но все же хотелось и большие слитки отливать по-человечески, а таких формочек найти не удалось. Пришлось делать самим. Выпилили по размеру чугу-нные плитки, у донной торцы скосили, дабы стенки кверху расходились и слиток сам вываливался после охлаждения. Насверлили дырок, нарезали резьбу, стыки намазали огнеупорной пастой для ремонта печей. Скрутили всё болтами из нержавейки, просушили, прокалили, и самодельная штуковина работала не хуже фабричных.
       Но вскоре всплыли новые проблемы. У владельцев фирмы был небольшая скупка, и со временем накопилась неудобная мелочь, в основном низкопробная и с «инородными включениями». Так как стоила она не дороже лома, в основном всё порваное и помятое, потертое да гнутое, решили всё сплавить в кучу, заодно и пробу поднять. Сперва насы-пали цепочки, они ведь самые рыхлые и много места занимают. А уж когда расплавятся, в них можно и кольца, серьги и брошки утопить. Но не успели нагреть толком, как из тигля полыхнуло пламя, да яркое такое, почти без копоти. Народ испугался сперва, потом кто-то сообразил – ведь цепочки обычно на голом теле носят, они все потом покрыты и салом. Но вот вся грязь сгорела, металл расплавился, а на нём что-то плавает. Оказалось – пружинки и защелки, они ведь стальные, легкие, и даже в низкопробном золоте не тонут.
    Это наших металлургов очень обрадовало, ведь на кольцах и серьгах тоже были какие-то стекляшки, камешки и прочая дрянь. А теперь уж стало ясно, что всё всплывет. И вот загрузили весь лом «в мартен», буру добавили, перемешали и стали ждать. Но дело как-то застопорилось, а потом и расплав застыл. Проверили все контакты, выключили, опять включили – не греется. И напряжения на обмотке нет даже при включенном рубильнике. Наконец поняли, что сработала блокировка, но где и отчего? Через пару часов выясни-лось, что защитная решетка выскочила из пазов – наверное, сшибли её, когда грузили тигель. Решетку поправили, нагрели печь, перемешали, отстояли, полюбовались на всплы-вшие обломки, и наконец, вылили в формочку готовый металл. Красота! Правда, всех огорчило немного, что цвет расплава был ярко – белый, совсем не золотой. Но ведь при таком жаре все металлы на одно лицо, что «твердый припой», что жидкие побрякушки. Главное, что процесс наладили, и опять же – никаких индукторов не надо.