Нас с шоссейных дорог не выкурит смог,
Мы следим за движением строго,
Закон – есть закон, закон - он строг,
Не прощает ошибок дорога.
Глава 15
Поступили мне материалы на одного товарища, на которого было составлено четыре протокола за управление автомашиной в состоянии опьянения в течение одного дня. Вызвал его повесткой. Это был молодой мужчина, приятной наружности.
- Как же это вы умудрились целый день разъезжать на машине в нетрезвом состоянии? - первое, что я спросил его.
- Я жил в Пушкино, и поссорившись с женой, напился, а пил спирт, -
начал он свой рассказ. - Утром, я решил поехать в Ленинград, и, попив воды - горло пересыхало - отправился в путь. Надо было перед поездкой повидать отца, он живёт в Красногорске. На Ярославском шоссе, перед МКАД, меня первый раз остановили, провели освидетельствование и составили протокол, а через час разрешили продолжить движение. Поговорив с отцом, я отправился дальше. Я опять попил воды, которой запасся, выехал на Ленинградское шоссе, и в Спас-Заулке меня снова остановили на посту ГАИ. Спирт с водой даёт реакцию, и на меня второй раз составили протокол за управление машиной в состоянии опьянения. Через час меня отпустили. Я попил воды, и в Калининской области сотрудники ГАИ меня в третий раз оформили. Через полтора часа въезжаю в Новгородскую область, свисток, жезл, протокол.
- Сколько же вы спирта выпили? – спросил я.
- Много, - ответил он.
Мне оставалось опросить отца этого молодого человека и направить дело в суд. В субботу, декабрьским утром, я выехал на служебной автомашине «ВАЗ-2103», чтобы застать свидетеля дома. Приехав по нужному адресу, я подхватил дипломат, в котором находилось единственное дело, и поднялся в квартиру. Отец моего подследственного, как и он сам, произвёл на меня приятное впечатление. Интеллигентный, сухощавый, пожилой человек. Он всё правдиво рассказал о том злополучном дне, подтвердив показания сына. С чувством выполненного долга я вышел на улицу. Поставив на снег дипломат, я открыл дверь машины, и навалился плечом на переднюю стойку. У нашей машины группы дознания были не только плохие тормоза, но и слабый аккумулятор. Поэтому, прежде чем где-либо оставлять машину, мы выбирали возвышенность, чтобы, столкнув машину вниз, сесть в неё и на ходу включить передачу. Так мы её заводили. Мой пригорок был коротким, и я боялся, что двигатель не успеет завестись, но завёлся. С мыслями, что всё сложилось хорошо, я выехал из посёлка. Не прошло и трёх минут, как я хватился дипломата. Вернувшись на прежнее место, его я уже там не обнаружил. Посёлок ещё спал, на улице ни души, хотя время подходило к 10-ти часам.
Спросить некого, и я пошёл к единственному известному мне здесь человеку: к отцу подследственного, даже не зная, чем он может мне помочь, и захочет ли. Открылась дверь, и этот порядочный человек говорит мне :
- Я сразу за вами вышел, чтобы погулять с болонкой, вижу: стоит
дипломат.
Передавая его мне, он попросил:
- Прошу вас, постарайтесь что-нибудь сделать для сына.
- Я вам обещаю, - сказал я. - Большое спасибо.
Я говорил искренне. Обещать было легко, но к доказательной базе комар
носа не подточит, я сам всё проверил. Подлог – не вариант. Надо постараться что-то найти, ведь развалить дело гораздо легче, чем доказать вину. И, по- моему, нашёл. Приехав в Клинскую прокуратору к заместителю прокурора, Даничкину Борису Николаевичу, я обратил его внимание на то, что инспекторы ДПС делали одну и ту же ошибку, а именно: при составлении протоколов за управление транспортным средством в состоянии опьянения, они должны были отстранить водителя от управления до полного вытрезвления:
- Этого сделано не было ни в одном из четырёх случаев, а в остальном – всё правильно, Борис Николаевич. Поэтому я запросил характеристику с места работы водителя, она положительная, и я, в соответствии со статьёй 51-й Уголовного Кодекса, вынес постановление на передачу дела в товарищеский суд.
Даничкин начал знакомиться с материалами дела, и я добавил:
- Если направить дело в городской суд, то судья, наверняка, направит представление в Управление ГАИ.
- Да, это беспроигрышный вариант, - согласился Борис Николаевич, и подписал постановление.
Иной подход в почти похожем случае имел прокурор Солнечногорска. Когда я пришёл к нему с делом, рассмотренным мною по протокольной форме в отношении ветерана афганской войны, который повторно управлял автомашиной в состоянии опьянения, то был уверен, что Карасёв моё постановление сразу подпишет. Но я ошибся.
- Почему это вы предлагаете освободить водителя от уголовной
ответственности, и направить дело в трудовой коллектив на поруки.
- Он награждён орденом Красной звезды, есть ходатайство с места работы с положительной характеристикой. Согласно 52 статьи УК, можно выносить такое постановление, - защищался я.
- Но это не значит, что мы должны с этим согласиться.
- Виктор Васильевич, наша цель: направить оступившегося человека на путь истинный, а передача его на поруки коллективу есть перевоспитание и исправление. Но, если вы не согласны…
Прокурор моё постановление подписал,недослушав меня.
Я отгонял мысли о Хамонове, но тревога поселилась в моей душе.
- Скажи мне: почему тебе уже не нужны данные на водителя «Волги»? – позвонив Татьяне, спросил я, холодея от предчувствия.
- Он меня нашёл.
- Вы стали встречаться? – спросил я.
- Да, Виктор Матвеевич, я влюбилась, - призналась Таня.
Учитывая отношения Тани с мужем, это не должно было быть неожиданным. Впервые в жизни я ощутил, что такое ревность. Был бы это неизвестный, а не хорошо знакомый мне человек, то я, может быть, не почувствовал бы такой боли. Я даже не ожидал, что меня так расстроят правдивые слова Тани. Она стала спокойно мне рассказывать о Виталии, как в своё время рассказывала о муже. Тоже мне, подругу нашла. Для меня, между мужем и любовником большая разница.
Я ушёл в отпуск и взял путёвку в санаторий «Салют» от МВД в городе Сочи. Безрадостный был мой отдых – все мысли о Татьяне. «Что ты, как собака на сене: ни себе, ни людям. Ты же не бросишь своих девчонок, ты же не сможешь уйти от жены, потому что она этого совсем не заслужила», - размышлял я. Всё так, но всё равно, я ощущал боль утраты. Жена никогда не давала мне повода для ревности, но и никогда не говорила, что любит меня, в отличие от Тани. Но веры жене, наверно, больше. Жениться надо, в первую очередь, на умных, а уже во вторую - на красивых. Люба, конечно, не дура, но ведёт себя со мной неправильно. Любви ко мне она не показывает, но ревностью достала.
Где-то, через неделю, когда я со многими перезнакомился, меня ребята спрашивают:
- Виктор, мы смотрим: вроде, ты с виду ничего, и общителен, столько
женщин, а ты ни с кем из них не дружишь. И с нами не выпиваешь?
- Друзья! Я от этого из дома уехал, или вы думаете, что там не хватает женщин, и, тем более, водки. Она вот где сидит, - ответил я, взявший себя рукой за горло.
Говорят, клин клином вышибают. Но этот клин должен быть не хуже первого, и крепче. Где его только взять, этот клин? Хорошие люди на дороге не валяются. У моего соседа по номеру, Александра, который приехал на две недели раньше, был серьёзный роман с отдыхающей Светланой. Они были оба в разводе, и собирались жить вместе. В компании с ними, в которой была и соседка Светланы, Надя, мы ходили, на пляж. В море мало, кто купался, декабрь всё же, но мы с Александром рискнули. Я не проявлял попыток сблизиться с Надей, хотя она была очень не дурна собой. Мне было не надо, а она – хорошо воспитана. До их отъезда оставалось три дня. До этого Светлана уже два раза ночевала в нашем номере с Александром на одной кровати. Он жил в Хабаровске, а она в Москве, и они со мной поделились желанием: после санатория она приедет к нему на Дальний Восток, и они поженятся. Попросили они меня на оставшиеся две ночи перейти в номер к Наде.
-Мне всё равно, согласится ли Надежда? - откликнулся я на их просьбу.
Она согласилась, а я ей пообещал, что приставать не буду. По-правде, не очень-то и хотелось. После обеда мы сообразили шашлык на берегу моря, укрывшись среди пальм. Ветки пальмы послужили нам шампурами. После ужина женщины отправились в номера, а Сашка, купив бутылку водки и плитку «Сникерса», решил проставиться за отъезд. Мы уселись за стол, укрытый зарослью магнолий, у пешеходной дорожки. Александр разлил водку в стаканы, оставив половину в бутылке.
- Извини, я больше не буду, пойду, ладно? – попросил он, посидев со мной минут двадцать.
- Иди, конечно.
Мне самому, как никогда, хотелось побыть одному. Я просидел в сочинской ночи до 23 часов, допивая оставшуюся водку. Не помню, чтобы я когда-либо пил один, а тут мне хотелось напиться. Пил русскую водку, закусывая приторно-сладким, невкусным, американским «Сникерсом». И чем больше я пьянел, тем тягостнее мне было на душе. Вслушиваясь в музыку из близлежащей танцплощадки, я всё больше погружался в грусть-тоску. Когда зазвучала прекрасная песня о разлуке с любимой, у меня в глазах стояли слёзы, так мне было жалко себя.
Надя лежала, укрывшись простынёй. Я разделся и лёг на свободную кровать. Утром проснулись, умылись, и собрались на завтрак. Подойдя к двери, Надя повернулась ко мне и сказала:
- Виктор, какой ты надёжный человек. С тобой можно идти в разведку.
«Если я её сейчас не поцелую, она мне этого не простит». В её глазах я прочитал одновременно: и благодарность, и непонимание, и желание. Я вложил в поцелуй ту страсть, которую предназначал другой. «Хоть не люблю, а целую». Мы провели с Надей день в прогулке по городу, посетили дендрарий. Надежда зашла в церковь, был какой-то церковный праздник, проходила служба. Священник окроплял верующих водой, и мне досталась хорошая порция. Надя сказала:
- Это очень хорошо, ты лицо не вытирай.
На другую ночь, раздевшись, я забрался к ней в постель. Она не возражала, но предупредила, что сегодня ей уже любовью заниматься нельзя, мы опоздали. После нескольких поцелуев, я перешёл к себе на кровать. Не согрешили, и хорошо. Прощаясь со мной на вокзале, она, прижавшись ко мне, сказала:
- Мы оба этого хотели, но не судьба. Если будешь в Куйбышеве, я тебя встречу.
Я промолчал, у меня перед глазами стояла Татьяна. Не вдохновлял меня курортный роман. Вспомнился анекдот про курорт: «Встретились три подруги после отдыха на юге, и стали делиться впечатлениями. Одна говорит: «В первый день я познакомилась с коммунистом. Сразу легли с ним в постель. Потом он 20 дней уговаривал меня, чтобы я никому не рассказывала». Вторая говорит: «А я связалась с сотрудником КГБ. Он меня 20 дней мурыжил, всё допытывался: кто я и откуда, а на 21-й день мы легли в постель". Третья говорит: «Не знаю. Я встретила Ваньку-слесаря. В первый день мы завалились в постель, на 20-е сутки он встал, подошёл к окну и говорит мне: «Маш, гляди: а здесь и море есть». Но это было не про меня.
Есть же другие женщины, но других не надо, мы выбираем тех, с кем потом мучаемся, страдаем. Хотя, наверняка, знаем наперёд, что так и будет, не надо бы начинать отношения. Но, как Сухов говорил, - правда, по другому поводу, - в фильме «Белое солнце пустыни»: «Оно, конечно, лучше помучиться».
12 июня 1991 года Президентом РСФСР стал Ельцин, и первым его указом был запрет на деятельность всех партийных организаций. И в июле городской комитет коммунистической партии Солнечногорска вернул мне мою учётную карточку, прекратив своё существование. Таким образом, Ельцин нанёс главный удар по КПСС, так как другие партии только формировались. Коммунистическая партия была связующим звеном между союзными республиками, и её ликвидация стала одним из условий распада СССР.
А 30 июня 1991 года, ранним утром, на 34 км Ленинградского шоссе, в автомобильной катастрофе погиб вратарь футбольного клуба ЦСКА, Михаил Ерёмин. Это случилось через 9 часов после победы команды в финале Кубка СССР. Что меня неприятно удивило? Читаю информацию в газете «Комсомольская правда»: «По сведениям агентства «Reгters» …». Почему «Рейтер»? У вас в центре Москвы находится Управление ГАИ Московской области, где можно получить правду о ДТП во всех подробностях.
19-го августа должен был состояться новый союзный договор с союзными республиками, кроме прибалтийских стран, но всё пошло не так. Пока Горбачёв отдыхал в Крыму, образовался ГКЧП (государственный комитет по чрезвычайному положению). Вроде бы, и хорошо, надоела эта никчёмная борьба между Горбачёвым и Ельцином. И в этот день, на 49 км Ленинградского шоссе, у поста ГАИ случилось ДТП, в котором получили ранения VIP-персоны. На оформление прислали оперативную группу из Следственного Комитета МВД. Я тоже прибыл на место аварии. Там уже делались замеры и велись следственные действия. Впервые я увидел бойца, закрывшим лицо маской, с автоматом. Он прикрывал группу. А от кого? Мы-то никогда ни от кого не прятались, всегда были на виду. Пока следователи делали своё дело, старший группы, поделился со мной своими впечатлениями о перевороте в Кремле, закончив разговор словами: «Может сейчас порядок наведут».
Не навели. Духа не хватило трём силовым министрам отдать приказ. На третий день всё было закончено: Ельцин перехватил инициативу, министры, устранившие Горбачёва, были арестованы, кто-то тайно был препровождён в Солнечногорск, в сопровождении полуроты автоматчиков, которые их охраняли в доме отдыха «Сенеж». Потом их перевезли в тюрьму. А 23 числа всех выпустили. Из них достойно закончил только наш министр, Борис Пуго, он застрелился. Его жена разделила с ним эту участь. Остальные развесили нюни. Оказался прав Валерий Ярославцев в отношении Михаила Сергеевича. В этот день я приехал на службу к 9-ти часам, и у дежурной части встретил Льва Григорьевича Максимовича. Отглаженный пиджак, стрелки на брюках вызывающе бросались в глаза. Я никогда ранее не видел его в таком виде.
- Ты нарушаешь форму одежды, надев белую рубашку. В честь чего нарядился? – спросил я Максимовича.
- У меня сегодня праздник, - ответил Лёва.
Владимир Игнатов в выходной день находился в Зеленограде, и захотел пить. Купив баночку кока-колы, он вышел на улицу, и пошёл по тротуару, на ходу утоляя жажду. Рядом с ним оказалась пожилая женщина, шедшая в попутном направлении.
- Антихристы. Совсем совесть потеряли, на улице распивают, - стала выговаривать ему женщина. – Вот, такие страну и довели до ручки.
- Бабка, что ты орёшь, - парировал Игнатов. – Ты вдвое старше меня, так, что надо разобраться: кто из нас страну развалил.
Вмешался мужчина, поддержав женщину. Игнатов понял, что спорить не стоит, соберётся толпа, и не поймут, ведь.
В сентябре, в Клинской прокуратуре, я подписал у Даничкина новое
дело, которое направлялось в суд. Я вышел на Ленинградское шоссе, чтобы доехать до Пешек, машину я не брал, удобней было доехать на «попутке». В сторону Москвы двигалась «Лада», и я поднял руку. Водитель говорил с характерным прибалтийским акцентом, хотя номерные знаки на машине были московские.
- Пожалуйста, садитесь, - предложил он.
Прибалтийские страны уже были не наши, но ещё входили в состав Советского Союза. Он ехал из Ленинграда, и, как каждый водитель,
находившийся долго в пути, нуждался в собеседнике.
- Дорога опасная, - сказал он.
- Осень, дожди, дорожное покрытие оставляет желать лучшего, -поддержал я разговор.
- Не в этом дело. Я еду уже восемь часов, а в Европе я бы это расстояние преодолел за пять-шесть часов. У вас очень опасно водители управляют автомашинами, не знаешь, что от них ждать, - объяснил он. «Он, допустим не наш, но не настолько же. Диалект похожий, но не совсем»- размышлял я.
- Вы из какой страны? – спросил я.
- Из Дании, - ответил он.
«Дожили! Когда-то я составил протокол на туриста из ФРГ за то, что
пассажиром у него в машине находился сержант Советской Армии, служивший в ГСВГ. Он ехал домой в отпуск. А теперь сам еду с иностранцем. Времена поменялись. Теперь и в советниках у нашего правительства американцы».
- Я с детства живу в Москве, при посольстве, - продолжил беседу датчанин, - школу здесь окончил. Мне очень жаль, что вы теряете свою государственность. Знаете: на Калининском проспекте, в высотных зданиях, было Министерство по внешней торговле, и я имел дело только с одним человеком. В настоящее время, все люди остались на своих местах, а согласовывать приходиться со многими. Причём: теперь деньги я должен перечислять не в банк Москвы, а в Берлинский, или Парижский. Я их спрашиваю: «Почему вы не перечисляете деньги в Российский банк»? Мне отвечают: «Раньше государство грабило нас, сейчас мы грабим государство».
Суки! Государство, - по Ленину, - это аппарат насилия, то есть, подчинение меньшинства большинству. Контроль и учёт – первый признак социализма. Вы грабили не государство, а страну, то есть, народ.
В стране была проведена либерализация цен, одновременно с либерализацией внешней торговли. Дисбаланс цен на внутреннем и внешнем рынке привел к тому, что организации, занимающиеся внешней торговлей, стали получать сверхприбыли. Было выгодно не вкладывать деньги в производство, а заниматься перепродажей сырья. Это привело к концентрации значительных капиталов в руках отдельных людей. Так появились олигархи. В результате - рост инфляции, разгул бандитизма и коррупции.
По телевизору рассказали анекдот: «Собрались: Горбачёв, Шеварнадзе и Ельцин, и стали рассказывать друг другу свои сны. Шеварнадзе говорит: «Приснилось мне, что меня назначили министром иностранных дел при ООН». Горбачёву приснилось, что он стал президентом всех стран мира. А Ельцин говорит: «А мне приснилось, что я вас на эти должности не утверждал». Всё шутили, а 8 декабря 1991 года разграбленное государство прекратило своё существование, и 25-го, Горбачёв официально передал правление страной Ельцину. Красное полотнище флага Советского Союза над Кремлём сменили на бело-сине-красный флаг Российской Федерации. С молчаливого безучастия народа мы стали жить в Союзе Независимых Государств. А от кого мы зависели?! Не понятно.
25 января 1992 года был назначен большой проезд в Завидово. И Ельцин туда же. Меня тоже вызвали на усиление, и я регулировал на перекрёстке у поста ГАИ, в Солнечногорске. Машины прошли с большой скоростью. После Брежнева, туда по одному разу ездили: Андропов и Черненко, и два раза Горбачёв: перед съездом КПСС, и перед XIX партийной конференцией. На усиление привлекались сотрудники Солнечногорского ОВД, и районной Госавтоинспекции. К нам выехал командир полка, Мамот Вячеслав Васильевич, и его зычный голос зазвучал в эфире. Указания сменялись замечаниями в отношении инспекторов батальона, работавших на перекрёстках. Вдруг, по рации прозвучали слова:
- Мамот – идиот.
- Кто сказал? – сразу среагировал Вячеслав Васильевич.
- Все говорят, - невозмутимо ответил кто-то в эфире.
Я бы не приводил этот факт в повествовании, в отношении уважаемого полковника, если бы не натолкнулся на опубликованное одно из высказываний прославленного вице-адмирала, Радзевского Геннадия Антоновича: «Если про известную актрису больше не говорят, что она - бл*дь, значит - она теряет популярность. Если командира корабля подчиненные в разговоре между собой, хотя бы иногда не называют *удаком, значит, его пора снимать с должности», - говорил он.
Приехав в Пешки, Вячеслав Васильевич, зашёл в дежурную часть батальона. Дежурным был Алексей Самкович. Мамот, пройдя к телетайпу, начал проверять порядок.
- Почему у Вас мусор в мусорной корзине, товарищ капитан?
- А что там ещё должно быть, товарищ полковник? – вопросом на вопрос ответил Самкович.
Зайдя в комнату отдыха, Вячеслав Васильевич спросил:
- Чем тут у вас воняет?
- Не знаю, товарищ полковник, до вас не воняло, - машинально ответил Алексей.
Вторая ошибка, и премиальные Самкович за квартал не получил.
И в январе же погиб Пономарёв Владимир Борисович, работая в ночную смену на посту 49 км. Далеко за полночь он остановил для проверки грузовую автомашину с прицепом, двигавшуюся в сторону Москвы. Водитель встал на обочине и вышел к инспектору на проезжую часть. Владимир прошёл с ним до прицепа, и они остановились. Ширина перекрёстка имела пять полос для движения, - средний ряд для поворота налево, - водитель легковой машины двигался в правом крайнем ряду, и не увидел стоящих людей, на освещённой дороге. Пономарёв успел толкнуть водителя к сцепному устройству машины с прицепом, а сам попал под колёса.
- Это у нас второй такой случай, - поделился со мной Игорь Яковлев. Мы с ним работали в смене Сафронова. – Инспектор Ракитин, на служебной автомашине, на 75 км остановил по громко говорящей связи грузовик. Водитель её остановился на обочине, а тогда ширина «леннградки» была 7 метров, и Ракитин поставил машину впереди него. Документы инспектор у водителя проверял, стоя между машинами, и в это время сзади в грузовик въезжает третья машина. Ракитин успел вытолкнуть шофёра, а сам погиб.
Заработную плату мы получали в бухгалтерии Солнечногорского ОВД, и заместитель начальника по следствию, Александр Иванович Насруллаев, в дни получки уже два раза меня встречал в отделе, и предлагал перейти к нему на работу следователем. А в 92-м году сотрудникам следственного комитета был увеличен оклад в два раза. Он сначала предлагал стать следователем, Гале Корниловой. Она работала в Крюковском отделении милиции, и тоже закончила юридический факультет КГУ, только на два года позже меня. Мы с ней встречались на сессиях, а недавно она приезжала ко мне в батальон по поручению начальника отделения. Галина на предложение Насруллаева ответила отказом, переведя стрелки на меня:
- Александр Иванович, ну, какой я следователь, опыта никакого. Потом, меня только что назначили начальником паспортного стола в Солнечногорск. В батальоне работает начальником дознания Астанин, вот, он достойная кандидатура для вас.
Я Александру Ивановичу пообещал:
- Товарищ подполковник, если 1-го июля нам не увеличат зарплату, то я напишу рапорт о переводе к вам.
- Договорились, - согласился он.
Я о разговоре с ним никому не рассказывал, и не знаю, дошли ли слухи до моего командира, или нет, только Евгений Иванович, ни с того, ни с сего, вызвал меня к себе.
- Виктор Матвеевич, принято решение: ввести новую должность в батальоне: заместитель командира по оперативной работе. Где-то, к новому году. Я планирую тебя на эту должность назначить.
Интересно, получается: как только я собирался уходить из подразделения, так командир меня повышал по службе. Мы с Евгением Ивановичем далеко ни за пани брата, и я, бывало, не соглашался с его мнением, но он, из 18-ти сотрудников, имеющих на тот момент высшее образование, предложил мне
эту должность.
- Спасибо за доверие, - ответил я.
А зарплату нам повысили.
Ко мне в дивизион приехал главный агроном совхоза «Солнечный», Михаил Сергеевич Козлов, с которым я и Иван Захаров вместе призывались на
срочную службу в Красноярский край.
- Какими судьбами? Я твоих трактористов курирую, не беспокойся, посевную не сорвём. Но работу с ними проводи, - встретил я товарища такими словами. - Кто-то ещё попался?
- Попался. Друга остановили ваши на Таракановском шоссе, а он был выпивши. У него это второй случай. Говорят, что ты занимаешься расследованием таких дел.
- А где он сам? - спросил я.
- Во дворе. Давай выйдем к нему, ему неудобно в кабинет заходить, -
попросил Михаил.
У стоянки машин стоял мужчина, которого я сразу узнал, потому что запомнил его на всю жизнь. Двадцать лет назад я подъезжал с ним на чёрной «Волге», из Солнечногорска в Молжаниновку. Он сам остановился, предложив подвезти, и сорок минут поездки я провёл в интереснейшей беседе. Мы познакомились. Его звали Евгений Иванович, и он мне немного рассказал о себе. В то время, когда он меня подвозил до места службы, была
золотая осень.
- Виктор, ты посмотри: какая у нас природа, - с восторгом начал он разговор. - Какая красота! Я недавно вернулся из Африки, не могу
надышаться нашим воздухом. Ты где живёшь?
- Сейчас в Дулепово, - ответил я.
- Земляк, - обрадовался Евгений Иванович.
Он дал мне визитку со своими данными: «Зыкин Евгений Иванович, начальник таможенного комитета при Совете Министров СССР». Просил звонить. Правда, я посчитал неудобным его беспокоить, да, и просить его мне было не о чем, хотя визитку я сохранил.
Он меня тоже узнал:
- Это вы, тот самый сержантик из Дулепово, которого я когда-то подвозил?
- Да, я.
- Что можно сделать в моей ситуации? – сразу перешёл к делу Евгений Иванович.
- Когда поступит ко мне административный материал, то тогда можно будет что-то сказать. Или второй вариант: я пересылаю его по месту учёта
автомашины, то есть в ваше отделение ГАИ, в Москву, - объяснил я ему.
- Второй вариант меня устроит. Договорились. В субботу прошу вас всех ко мне в Дубровку, баньку натоплю, там и поговорим. Рад снова встретиться, - сказал Зыкин.
Мы стали с Евгением Ивановичем хорошими друзьями, у него было многому чему научиться. Человек добрейшей души, очень гостеприимный. Работая в Москве, он проживал в деревне, в которой родился. Сама Дубровка осталась на карте именно благодаря Евгению Ивановичу. Когда в деревне осталось два дома, и было принято решение о переселении людей в центральную усадьбу совхоза «Солнечное», Зыкин отстоял свою малую родину в администрации района. В период построения коммунизма, одной из стратегий советского правительства было: осуществление слияния города с деревней. Стали строить в сельской местности многоэтажные дома, укрупнять совхозы, строить коровники на сотни голов. А раньше, в
послевоенные годы: каждая деревня - колхоз.
Зашёл ко мне в кабинет старший инспектор по административной практике, Александр Ушаков. Наши кабинеты были рядом.
- Вить, пойдём, что покажу.
- Что?
- Пойдём, пойдём, - настаивал он.
В кабинете он завёл меня за стойку, которая отделяла рабочее место от посетителей, и с довольным видом, представил моему взору внутреннею сторону, где на полках, стояло с десяток бутылок коньяка, виски, дорогой водки.
- Ну, ну, - только и мог я сказать.
Не понятно, для чего ему надо было хвалиться передо мной? И было бы чем.
фото: Спас-Заулок, на перекрёстке у поста 106 км Владимир Кирсанов