«Не асфальт, а лунная поверхность» - подумала она, семеня своими длинными стройными ножками по разбитому тротуару, - каждый год ремонтируют,а толку ноль».
Асфальт действительно напоминал собой изрытое краторами лицо Луны, которая как раз выходила из-за размазанных по небу туч. Большие и маленькие, бесформенные и идеально круглые, эти ямки были до краёв наполнены дождевой водой, однако, грязь уже успела осесть на дно, и теперь они словно маленькие зеркальца отражали ночное небо. Где-то прямо над ухом громко крикнула ворона и сердце девушки подпрыгнуло от неожиданности. Она поежилась и оглянулась назад, но улица была пуста. Час был поздний и единственным её спутником был холодный ноябрьский ветер, что гонял по пустынной улице полусгнившие листья и помятые одноразовые стаканчики.
Она шла мимо слишком уж хорошо известных ей обшарпанных пятиэтажек и бездарно подстриженных деревьев. Задумавшись, она повернула за угол и резкий кислый запах ударил ей в нос. Прямо у её ног сидел уродливый, согнутый в три погибели человек в грязном полушубке. Медленно поднявшись, он повернул к ней своё покрытое бурыми пятнами лицо, и сильно шатаясь двинулся в её сторону. Она вскрикнула и сделала шаг назад. От резкого движения, очки скатились с её носа и повисли на стильном кожаном шнурке.
— Тише-тиш, не над вот этого вот... — глотая половину гласных пробормотал жуткий встречный, добавив, — своих не узнаешь штли?
Прищурившись, ей удалось разглядеть перед собой нищего, чье рябое и распухшее лицо, носило явные следы недавней драки. Узкие заплывшие глазки, неопрятная кудрявая борода и поблескивающий в свете фонаря металлический зуб дополняли портрет, позволяя безошибочно идентифицировать собеседника.
— А, Олег Тимофеевич, так это вы. — Саша облегченно вздохнув, поправила очки. — Напугали вы меня.
Оборванец широко улыбнулся и из его рта повеяло сточными водами. Лет двадцать назад, когда она была ещё совсем маленькой, Олег Тимофеевич был вполне приличным человеком: у него была семья, работа и уважение соседей по дому, а пил он только по большим праздникам, да и то в меру. А потом в его квартире случился пожар, в котором погибли его жена и дочь, и жизнь дала трещину.
Он начал выпивать. Сперва вместе с кем-то, а потом и в одиночку, ушел с работы, разругался с друзьями. Поговаривали, что после пожара он почти ничего не восстанавливал в квартире, и жил практически на пепелище. Через год даже самые сердобольные соседи перестали заходить к нему в гости, а беспробудное пьянство стало для него константой. Шло время и во дворе стали появляться люди, которые не знали его истории и относились к нему с неприкрытым отвращением. Один из «новых» мальчишек, как-то обратил внимание, что на почтовом ящике у соседа стоит не номер квартиры, а фамилия с инициалами «О.Т. Рыжков», после чего к местному пьянице тут же приклеилось прозвище Отрыжка. Ещё через пару лет, Отрыжка связался с какими-то сомнительными личностями и потерял квартиру, став не только безработным, но и бездомным. Впрочем, со двора он так и не исчез, видимо, ночуя где-то поблизости. Саша часто видела его побирающимся возле входа в ближайший круглосуточный супермаркет, где он унижался поклонами за каждую копейку, что ему кидали, но сама редко подавала ему, компенсируя это тем, что всегда разговаривала с ним, как с тем, «настоящим» Олегом Тимофеевичем, чьи светлые деньки давно прошли.
— Сашк, у тя будет мелочь мне на опхмел? Я те отдам чстно. — Он замолчал, сдерживая рвотные порывы. — Я же тя вооот ткую помню ещё. Метр в прыжке. Ну дай, денег, а? Трубы горят, пнимаешь?
Она хотела было уже отказать ему и снова пожурить за неправильный образ жизни, но тут холодный ветер забрался ей под курточку и желание спорить со старым алкоголиком резко исчезло. Сунув руку в карман, она выгребла оттуда всю мелочь и высыпала ему в ладонь. «Блин, там же рублей двести, наверное» — тут же подумала она, вспомнив, что в супермаркете ей дали сдачу десятками с крупной купюры. Но жалеть о содеянном было поздно, так как блестящие монеты уже исчезли в огромном кулачище Отрыжки, разжать который теперь можно было только ломом.
— Благослови тя бог и все его святые апостолы, — выдал он заученную фразу и поклонился, — я тебе всё отдам, Сашк, зуб даю, отдам.
На этих словах его согнуло пополам и вырвало на угол дома.
— О, вот и место освободилось, — сказал Отрыжка, вытирая рвоту рукавом куртки, — лан, я это... пойду... Ты тож домой давай иди, а ходит тут по ночам...
Выдав свои ценные наставления, пропойца отвернулся от неё и придерживаясь за стену побрел вдоль дома. Саша тоже не хотела больше стоять на месте и быстрыми, насколько позволяли каблуки, шагами пошла через тёмный двор. Стуча зубами от холода, она почти бежала мимо голых кустов сирени, покосившихся лавочек и странных конструкций из автомобильных покрышек, которые по логике чьего-то больного разума считались местным украшением. Впереди уже виднелась арка между двумя домами, за которой начиналась её улица. Но перед самым входом в арку, она вдруг споткнулась и упала, разодрав себе коленку до крови. Рядом с ней из асфальта торчал тонкий отливающий металлом каблук.
— Всё-таки наступила на одну из этих дырок! — тихо выругалась она, вставая на ноги. — И как они тут постоянно появляются, асфальт кто-то сверлит что-ли?
— Девушка, вам помочь? — внезапно раздалось сзади.
Саша обернулась и увидела рядом с собой приятного молодого человека, в коротком черном пальто и удивительно чистых, для этой погоды, туфлях. Вполне интеллигентного вида, он прятал руки в карманах, а носом кутался в ярко-белый шарф, от которого пахло дорогим парфюмом. В другой ситуации, она неприменимо воспользовалась бы его предложением и вполне вероятно даже оставила ему свой номер телефона, но сейчас она была слишком уставшей, слишком замерзшей и слишком испачкавшейся в грязи, чтобы думать о подобных вещах.
— Нет-нет, не надо, спасибо. Я сама до дома дойду, мне тут всего пару шагов сделать...
Но незнакомец уже приближался к ней уверенным шагом. Словно в замедленной съемке, она смотрела на него и никак не могла понять, что же так беспокоит её. Вполне приятное лицо, прямой нос, тонкие губы. Да, именно с губами было что-то не так. Они как-то странно подергивались, словно скрывая... улыбку. Так и есть! Незнакомец едва сдерживался от смеха! За странным подергиванием его губ скрывалась улыбка лжеца, причем лжеца плохого, который ещё не научился прятать свои эмоции.
Почувствовав неладное, она рванулась в сторону, но было поздно — его тонкие белые пальцы уже успели ухватить её за ворот куртки. Что-то легонько кольнуло её в шею и холодная тяжесть стала медленно растекаться по телу. Крик сорвался с её губ, но чужая ладонь тут же заткнула ей рот. Другой рукой, нападавший выхватил её мобильный и выбросил его в кусты. Воспользовавшись этим моментом, девушка вцепилась зубами в руку и высвободилась. Путь через арку был прегражден и она побежала к ближайшему подъезду. Крича и зовя на помощь, у самого подъезда она обернулась и увидела, что маньяк уже почти нагнал её. Дернув дверь, которая оказалась незапертой, Саша нырнула в темноту дома за секунду до того ,как тяжелый удар обрушился на то место где недавно была её голова. Она бежала вверх по лестнице, попутно нажимая на кнопки дверных звонков и истошно крича о помощи, но никто не спешил открыть перед ней свою дверь. Второй этаж, третий. Перед глазами начали плавать черные круги, а каждый шаг требовал невероятных усилий, но она не хотела сдаваться и превозмогая наркотик в своей крови толкала себя вперед. Между четвёртым и пятым ей стало дурно и она упала, больно ударившись локтем о бетонные ступени.
Снизу лестницы послышался звонкий ритмичный звук и сдавленные смешки. Мучительная и жестокая смерть шла за ней, постукивая скальпелем по перилам, но, Господи, как же тяжело заставить своё тело двигаться! Яд в её венах вдавливал её в пол, словно злой великан, наступивший ей на грудь. Неспособная даже на крик, она промычала что-то нечленораздельное и поползла вверх по ступеням. Рывок, ещё рывок. За спиной послышалось тихое шарканье дорогих туфель. Ещё один рывок, ну же! Шаги замедлились. Да, Господи, она поднялась! Надо только постучать в эту дверь. Просто постучать... Но тело уже переставало подчиняться ей. Из последних сил, она приподняла голову и ударила лбом в дверь. Раз, другой, третий. Облупленная краска и ржавчина отпечатались на её лице и смешались с кровь из ссадин, но хозяин квартиры так и не откликнулся. Четвёртый...нет на него уже нет сил. Тело окаменело и она могла лишь слушать и смотреть. Шагов не было слышно. Не было и того ужасающего звона от скальпеля, который ещё недавно подстегивал её. «Неужели он ушел? Может кто-то из жильцов вышел и напугал его? Или.. нет, что это?» В тишине тёмного подъезда едва-едва улавливался звук тихого ровного дыхания. Чужого дыхания. «Он стоит прямо за мной. Прямо за мной! О, Боже, помоги мне». Но помощи не было. Зато дыхание становилось всё громче и через мгновение она уже могла ощутить его на своей шее:
— Разве мама не говорила тебе не открывать незнакомцам? А вот местные жители очень хорошо усвоили этот урок. Подумай сама, зачем им влезать в чужие проблемы или, упаси Боже, рисковать собой, если можно просто прибавить звук в телевизоре? Вот и я думаю, что незачем. Но не волнуйся, завтра каждый из них обратит на тебя внимание...
С этими словами он поднялся с колен и схватив её за ноги поволок вниз. С каждым его шагом спасительная дверь становилась всё дальше, но Саша могла лишь молча рыдать, оставляя за собой след из мокрых пятнышек на полу. Когда они преодолели лестничную клетку и её тело стало сползать по ступеням, сквозь радугу слёз она вдруг увидела, как в дверном глазке загорелся свет. «Откройте дверь, ну пожалуйста, откройте! Помогите мне». В двери что-то лязгнуло и заскрежетало. Хлопнула внутренняя дверь, скрежет раздался вновь. Свет погас. Хозяин квартиры закрыл последний замок с той стороны и со спокойной душой отправился спать.
***
Отрыжке снился огонь. Но не тот обузданный человеком огонь, что согревает замёрзшие руки или усыпляет своим танцем и тихим скрипучим пением, а ревущий, всепоглощающий и дикий словно зверь. Языки пламени приходили к нему во сне каждую ночь, если только он не был мертвецки пьян, и потому последние двадцать лет он безбожно пил, словно пытаясь затушить алкоголем пожар в своей голове. Но к своему глубочайшему сожалению, в эту ночь он был слишком трезв.
Он вновь открывает глаза и видит всё ту же картину: врата в ад. Сама преисподняя распахнула свои врата перед ним и с тяжелым гудением втягивала воздух в своё ненасытное чрево. Пламя бушевало повсюду, пожирая всё на своём пути. Всё кроме него. Он медленно шел сквозь лижущие его рыжие языки огня и черные клубы дыма, но вдруг остановился, всмотревшись куда-то сквозь алые всполохи. Там, в одной из адских камер лежали два обугленных и до боли знакомых тела. Перекрывая рёв огня своим криком, он упал на колени и зарыдал в самом сердце огненного смерча, забравшего у него всё.
Отрыжка дёрнулся и проснулся. Высоко над ним в морозном небе ярко светили звёзды, а ветер шумел сухими ветками деревьев. Бездомный встал, выбравшись из-под вороха старых газет с кричащими заголовками вроде “Поп-дива оголила грудь” и “Паранормальное среди нас”. В кармане зазвенела непотраченная мелочь, но соблазн напиться сменило какое-то иное чувство. Он должен был сделать что-то очень важное. Воплотить в жизнь нечто, что он увидел в своём кошмаре перед самым пробуждением и чего раньше в нём не было. Отрыжка не был силен в словах и потому не мог даже самому себе описать одолевающие его чувства, но одно он знал наверняка. Впервые за много лет у него появилась цель.
***
Дело сделано. Немного не по сценарию, но сделано. В конце концов, это его финальная работа, и было бы довольно досадно, если бы она ничем не отличалась от двух предыдущих. Он закинул её тело на приготовленный заранее стол и стал разминать затёкшие пальцы. «Очередная жертва жестокого убийства найдена в подвале жилого дома. — заголовки завтрашних газет уже кружили ему голову, — Свидетелей снова нет». Короткий смешок. На самом деле свидетели были всегда. Только в этот раз он насчитал, как минимум двоих, кто точно видел его во время нападения, и это жутко веселило его. Теория, сперва казавшаяся довольно сомнительной, уже оправдала себя два раза из трёх, а по итогу этого вечера может и вовсе выдать стопроцентный результат. А ведь идея до смешного проста: безнаказанно совершить преступление проще всего там, где всем на это наплевать. К чему все эти хитрые схемы, железное алиби и прочая ерунда, когда можно совершить убийство практически у всех на глазах? Понимание этого пришло к нему пару месяцев назад, когда он шел через парк и увидел, как группа парней насиловала женщину прямо на перекрестке двух прогулочных дорожек. Поначалу, девушка пыталась вырваться и закричать, но три пары рук крепко держали её и закрывали ей рот. Те же, кто проходил мимо, бросали на них беглый взгляд, и со стыдом или отвращением отводили его, ускорив шаг. Когда мимо сцены группового изнасилования прошло с четверо человек, поведение девушки изменилось: она больше не сопротивлялась, не пыталась позвать на помощь, а глаза её остекленели и уставились куда-то в пустоту. «Безразличие — мать отчаяния», — подумал он тогда, а потом добавил, — «И безнаказанности». Понимание этой простой истины будоражило его разум и сердце, а главное требовало немедленного подтверждения действием. Искушение проверить догадку было настолько сильным, что он даже не смог дождаться следующего дня. Схватив первый острый предмет, что попался под руку, он вышел из квартиры и отправился в тот же парк. Менее чем через час, он уже вынимал нож из глазницы первого встречного, а отдыхающая неподалёку группа подростков, даже не повернула головы в его сторону.
До самого утра он не мог уснуть. Он вздрагивал от доносящихся с улиц сирен и громких шагов на лестнице, прислушивался к каждому странному шороху в квартире. Но никто так и не пришел за ним. В состоянии постоянного страха он прожил целую неделю, пока не наткнулся на короткую заметку в местной газете: «В городском парке найден труп неизвестного. Свидетелей нет». И тогда он понял, что был прав.
Это откровение полностью изменило его и позволило ему стать тем, кем он был теперь — просветленным, свободным от устаревших норм и условностей этого общества, творцом чужих судеб, демиургом, Художником. Концепт картины пришел к нему сам собой. Пусть первая её часть и была лишь спонтанным порывом, но она стала началом его великой трилогии. Свою вторую жертву он настиг в трамвае, уже идущем в депо. Хватило одного быстрого укола в шею и пары движений скальпелем. На утро новости уже гремели о нём — дерзком убийце, который оставил после себя лишенный ушей труп на дальнем сиденье. Водитель смотрел на дорогу, кондуктор был слишком уставшим, а парочка пассажиров смогла вспомнить лишь «какого-то парня, среднего роста и непримечательной внешности». Художник ликовал.
И вот теперь, настал час Икс — финал всех его трудов. Осталось сделать лишь последний штрих. Он достал кожаный свёрток из внутреннего кармана пальто и развернул его. «Сегодня я приготовил свои лучшие кисти». Голландский красавец от MedApex, жутковатый на вид “немец” от VoidMedical с одноразовым лезвием... Брюшные, полостные, ампутационные, все они были просто прекрасны! «Но начать надо, несомненно, с нестареющей классики». Тяжелый литой скальпель с широким лезвием и гофрированной рукояткой блеснул в его руке. Он склонился к парализованной девушке и заглянул ей в глаза. «Воистину, безразличие — мать отчаяния». Он мог бы поспорить на свою жизнь, что даже если бы яд перестал действовать, она бы никуда не убежала. Художник даже знал точное время, когда свет надежды навсегда потух в этих очаровательных зеленых глазках. Это был тот миг, когда неизвестный житель пятого этажа закрыл перед ней свою дверь.
— Открой свой сладкий ротик, красавица, — промурчал он, разжимая ей челюсти, — мне нужен твой язычок.
Холодная медицинская сталь проникла в её рот, острое лезвие коснулась корня языка и рот наполнился багровой солёной слюной.
— О нет, как можно! — он резко извлек лезвие, порезав ей губу, — Для этого существует более тонкий инструмент! Но раз уж я взялся за брюшной...
Молния её куртки взвизгнула, а футболка затрещала под натиском скальпеля и разошлась, обнажив плоский белый живот. Медленно он провел по этому живому холсту своей жуткой кистью, вычерчивая тонкую алую линию.
— Говорят, что краплак — это кровь искусства. Улавливаешь иронию?
Он провёл рукой в латексной перчатке по лужице крови, образовавшейся на её животе и направился к стене.
— Ты знаешь, мне казалось, что мой замысел раскроют сразу после того случая в трамвае. Но я, очевидно, переоценил умственные способности аборигенов.
Он начертил что-то на стене и снова подошел к ней. Пальцы вошли прямо в рану, выдавливая из нее больше крови.
— Поэтому придется чуть-чуть помочь им в этом, а то боюсь, что никто так и не поймет сути. Люмпены не уловят месседж, понимаешь? — ещё один мазок пальцем по алой палитре — Я хочу лишь показать им простую истину, что понял сам: непротивление злу лишь множит зло. Все, кто думает иначе — расходники для просветленных.
Он отошел в сторону и окинул взглядом результат своих трудов:
— Ну, что думаешь?
На потемневшей от времени стене красовалась начерченная кровью надпись: «НЕ ГОВОРЮ О ЗЛЕ».
— Такой вариант старой поговорки, кажется мне более актуальным в наши дни. Надеюсь, теперь ты понимаешь, зачем мне нужен твой язык?
Его пальцы вновь забегали по кожаному свёртку.
— Я сразу смазал карту будня... — в его руке появился тонкий составной скальпель с листовидным лезвием, — прочел я зовы новых губ... — он засунул окровавленные пальцы ей в рот и грубо отведя нижнюю челюсть продолжил напевать, — на флейте водосточных труб...
Металл несколько раз лязгнул о зубы и вошел ей в горло. Всего одного движения было бы достаточно, чтобы отсечь этот отросток плоти, новнезапно дверь в подвал протяжно заскрипела. Сердце Художника сорвалось с места бешеным галопом. «Полиция? Нет, сирен не было». Он обернулся и, спрятав скальпель за спину, осторожно направился к двери. На верхней ступеньке стоял смердящий помойкой бомж, и, согнувшись пополам, исторгал из себя содержимое своего желудка. «Пара шагов и один удар». Вот один шаг. Ещё один. Пьяница перестал блевать и уставился на него своими влажными покрасневшими глазами. Художник замер. «Достану или нет?» Нищий спустился на одну ступень и снова схватился за живот, сгорбившись в очередном спазме. «Сейчас».
Художник прыгнул. Но когда тонкое лезвие показалось из-за его спины и понеслось навстречу сонной артерии врага, изо рта Отрыжки извергся поток густой светящейся жижи. Казалось, будто расплавленный металл вырывается из его рта, мгновенно воспламеняя всё, что оказывалось у него на пути. Словно вулканическая лава, горючая жидкость растекалась по лицу Художника, заставляя его кожу вздуваться уродливыми пузырями и взрываться кровавыми брызгами. Упав на колени, маньяк схватился за лицо и взвыл от нестерпимой боли, но несколько брызг жидкого огня тут же скатились ему в глотку, превратив неистовый крик в тихое предсмертное сипение. За пару секунд обрушившегося на него ада, глаза Художника побелели, как у вареной рыбы, а нос истлел и ввалился внутрь. От черных ухоженных волос осталась лишь пара дымящихся клочков, распространяющих вокруг себя тяжёлый тошнотворный запах. Трясущимися руками он тщетно пытался вытереть дьявольскую субстанцию со своего лица, но ладони загребали лишь его собственную плоть, которая слетала с его черепа так же легко, как проваренное мясо отходит от косточки. К тому моменту, когда первые огненные капли стали стекать с его обугленного подбородка и прожигать дыры в дорогом пальто, Художник был уже мёртв. В подвале стало тихо.
Секунду поглазев на испепелённый труп, Отрыжка вытер губы рукавом, который тут же задымился, и неуверенной походкой зашагал к другому, ещё живому телу. В одной его руке был смартфон с потрескавшимся экраном, а в другой поблескивал обломанный каблук.
— Ты, это, живая, не? Вроде живая. Молчишь да? Пнятно. — он медленно перевел взгляд на её окровавленный живот и задумался, что давалось ему с явным усилием, — вроде не глубокая. До свадьбы заживет, ага. Я это самое... Скорую вызвал короче.
Он положил телефон и каблук рядом с набором скальпелей и захромал в сторону выхода.
— Пойду банкомат сломаю, тогда точно кто-нибудь приедет.
После этих слов он рыгнул, громко втянул носом все нечистоты своей носоглотки и смачно сплюнул. Едва коснувшись земли, брызги от его слюны ярко вспыхивали, прожигая в бетоне маленькие ровные ямки.