Любовь… Это великое чудо, великое таинство единения душ, космическая гармония. Почему мы любим? За что? Как наше сердце выбирает то - единственное, родное - из миллионов сердец, пришедших в этот мир, чтобы любить и стать любимым? Ответа нет и, наверное, никогда не будет. Да и нужен ли он, этот ответ? Разве от понимания чудесного таинства любви мы перестанем искать родную душу? Нет! Мы пришли в этот мир для любви, ради любви, ради жизни…
Любовь настигает нас внезапно, часто в тот момент, когда и не ждёшь её, не думаешь о ней. Она просто приходит и распоряжается нашими сердцами, нашими душами. Облагораживает, возвышает их или делает мелкими и подленькими. Такова жизнь и такова любовь...
Война застала шестнадцатилетнего Яську возвращающимся с ночной рыбалки. На плече упруго покачивались удочки, а в ведре плескалась разномастная и разнокалиберная рыбёшка, которую к ужину приготовит в печи мамка. Тишина, какая бывает в маленьком городке по утрам, изредка нарушалась скрипом отворяющейся двери, одиноким брёхом собаки да свистом просыпающихся птах. Вдруг за спиной, вдали, в стороне Гродно, что –то загудело, завыло, заухало! Все громче и громче! Содрогнулась земля. Еще раз. И ещё, ещё, ещё…
В городке захлопали калитки, завыли собаки, люди повыбегали из домов , кто в чем был. Рёв приближался, и вот над разбуженным городком, разворачиваясь, пролетели чужие бомбардировщики.
- Война! – дед Кастусь сплюнул под ноги. – Принесло сатану!
Гродно бомбили весь день, а жители городка, спешно собирали пожитки и покидали свои дома. Бежать надо! К своим! Но далеко ли убежишь пешком? К вечеру 23 июня танки с белыми крестами обогнали беженцев и отрезали им путь. И потекла река людская обратно, к покинутым избам…
Немцы устроились в городке основательно, по-хозяйски, заняв все лучшие дома. В самом большом и добротном устроился начальник комендатуры, косоглазый Ганс, как называли его между собой жители (глаз его левый немного косил в тот момент, когда Ганс изволил гневаться). С собой он привез юную барышню – высокую и тоненькую, с личиком красивой фарфоровой куклы и длинными, ниже талии, волосами. Она никогда не убирала их в причёску. В городке решили, что это любовница косоглазого и злословили не раз.
Люди стали приспосабливаться к новым условиям, новым порядкам и правилам. Жить ведь как-то надо! Отец Яся еще в первые часы войны ушел с партизанами, наказав сыну открыть на рынке сапожный ларёк, латать и тачать боты, сапоги и … быть связным у партизан. Умный, сообразительный и ловкий Яська ходил с тележкой по улицам, забирал на починку обувку, а между делом оставлял шифровки в «почтовых ящиках», передавал партизанам добытые другими подпольщиками оружие и боеприпасы, наблюдал за немцами…
Однажды у ларька появились полицаи и приказали пареньку следовать за ними в комендатуру. «Провал!» - решил парень. Хотел бежать, но рядом патрулировали улицы немецкие солдаты – шансов на побег не было.
Но он ошибся. В городке Яська слыл лучшим сапожником, и косоглазый Ганс решил воспользоваться его услугами. Впереди осень, зима, и его дочка Грета нуждалась в сапожках. Да и набойки на туфли, ботинки нужны. Яська шёл навстречу судьбе.
Словно иглами пронзило парнишку, когда он прикоснулся к тоненькой, изящной ножке Греты, обводя на картон очертание ее ступни, снимая мерки. Сердце застучало в дикой пляске, забилось стремительно и неудержимо от нежных мелодичных переливов ее голоса. А её глаза! Огромные, серые, окруженные густыми длинными ресницами. Он взглянул в них и утонул, пропал… Золотая стрела любви, пущенная голым крылатым мальчишкой, пронзила юное сердце! А толстый лукавый Купидон расхохотался и пустил вторую стрелу - в сердце девушки. И оно потянулось навстречу красивому, высокому мальчишке с задорным чубчиком надо лбом и обаятельной улыбкой.
Яська стал частым гостем Греты. Она звала его, придумывая различные предлоги – то набойки поправить, то ремешок подшить… Девушка отлично говорила по-русски, ведь её покойная мать – русская эмигрантка, бежавшая с родителями от революции. Она и выучила Грету языку. Отец – карьерист-вояка – души не чаял в дочери и вынужден был брать ее с собой везде и всюду, так как оставить шестнадцатилетнюю дочь дома, в Дрездене, было не на кого. Не ломать же из-за этого карьеру! Да и переводчица с варварского языка всегда под рукой. Пусть служит на благо Великой Германии.
Яська работал, подшивая намеренно распотрошенный шовчик на ботиночке, и слушал прекрасную Грету. Иногда она случайно выбалтывала то, что слышала в разговорах отца с подчинёнными. Яська же передавал эти новости партизанам. А любовь меж тем из слабой искорки разгоралась в неукротимое бушующее пламя, испепеляющее душу. Она уносила юных к звездам на крыльях восторга и низвергала в пучину опьяняющей страсти, она баюкала и ласкала, обжигала и леденила, пугала и заставляла сердца плавиться от нежности…
Весной 1943 Яську арестовали. Немцы устроили неожиданную облаву на рынке и нашли в его ларьке, в тайнике под досками пола, несколько пистолетов и пачки патронов к ним, две гранаты, свежеотпечатанные листовки со сводками Совинформбюро. Все это парень должен был переправить в лес, но не успел.
Его водили на допросы, где жестоко избивали, выдавливая сведения о партизанах. Не давали ни еды, ни воды. Держали туго связанным проводами по несколько часов, чтобы затекли руки и ноги... Но Яська молчал. Молчал, лишь изо всех сил сжимал зубы, чтобы не закричать от невыносимой боли. Ведь на допросах переводила она, его нимфа, его ангел, его прекрасная Грета. Она видела его мучения, и любящее сердечко её рвалось в клочья от боли за него, любимого и родного Яську. Но сделать ничего не могла. Только переводя очередной вопрос следователя, девушка вплетала туда свои мольбы, уговаривала любимого рассказать всё, что знает – ради нее, ради их любви.
- Тебя пощадят, я знаю! Папа может всё! Ясичек! И мы уедем отсюда, уедем с тобой в Германию! И будем жить! Пожалуйста! Советы все равно проиграли войну! Зачем умирать, ради чего?! Я же люблю тебя!
А он, откашливая кровь и сплевывая ее на грязный пол, лишь хрипел:
- Глупая… Меня убьют в любом случае… Ты хочешь, чтобы я стал предателем? Презираемым всеми? Предал родину, друзей? Ты сможешь жить с предателем? Лучше умереть!
Когда его, изувеченного, окровавленного, уводили в камеру, он говорил ей:
- Ты только помни – я люблю тебя…
В отчаянии Грета призналась в своей любви отцу. Она надеялась вырвать любимого у смерти. Но просчиталась и только подписала Яське смертный приговор.
Яську повесили на площади. Стоя на помосте перед казнью, он увидел Грету рядом с Гансом , который намеренно велел дочери присутствовать при "мероприятии". Она не сводила с любимого глаз, в которых бушевали одновременно отчаяние, тоска, боль, любовь, и по лицу ее, лицу красивой фарфоровой куклы застывшему в невыносимом горе, бежали слёзы.
Яська посмотрел на небо, потом снова на любимую, как – то робко и печально улыбнулся ей. Губы его, разбитые и распухшие, прошептали всего три слова, и… его не стало…
И она услышала его слова, услышала истерзанным сердцем. "Я люблю тебя..." ,- прошептала она в ответ. После казни Грета пропала, в городке её больше не видели.
После освобождения Белоруссии советскими войсками Василь Журавель, отец Яськи, ушел вместе с Красной армией и погиб уже после подписания Германией акта о капитуляции.
В 1961 году в маленький белорусский городок на имя Марии Журавель и её младшего сына Стася пришло частное приглашение в Германию. Гадая о том, кто мог их пригласить, мать и сын, заняв у родственников и знакомых денег на дорогу, отправились в путь. В аэропорту Берлина их встретили молодая элегантная женщина и красивый семнадцатилетний юноша с задорным чубчиком надо лбом и обаятельной улыбкой. Мария сощурила близорукие глаза, всматриваясь в лицо мальчика, а оно всё расплывалось в тумане набегающих слёз.
- Мальчик мой! Ясик, - наконец прошептала Мария, глядя на юношу и осторожно трогая его за руку. А тот обнял старушку и поцеловал её огрубевшие руки.
- Да, мама, - тихо ответила элегантная женщина, Грета. – Это наш с вами Ясик...