Когда говорит сердце

   
                (Из воспоминаний родной бабушки)

   В наружности  Ольги Хрусталёвой не было ничего отталкивающего, но она сама со свойственной девушкам мнительностью признала себя дурнушкой, поверила этому и стала застенчивой и робкой, избегала  молодежных компаний, пугалась мужских взглядов, не доверяла дружбе - ей казалось, что над нею смеются.
   
   Своё одиночество она тяжело переносила. Ей всё казалось, что где-то в мире  бродит другая одинокая душа и надо только встретить её.
   
   Шел тяжелый 1942 год. Наши войска вели наступательные бои под Сталинградом. А в тылу войны все работали на победу, цеха заводов работали круглосуточно, люди забывали про сон. Среди этих будней забываешь и об одиночестве. Но молодость брала свое. Однажды она отправила нежное дружеское письмо на фронт вместе с посылкой  и просьбой вручить её бойцу, у которого никого нет на этом свете.
   
   Командир, ознакомившись с посланием, переслал бандероль бойцу, у которого погибла вся семья в оккупации. Но как раз накануне  он был убит. Товарищи разделили между собой содержимое, а письмо взял веселый сержант Грейкин, который обожал переписываться с девушками. Приятели уверяли, что в каждом городе и в каждом селе у него есть невеста. Алексей прочитал письмо Ольги, посмеялся над его грустным содержанием и тотчас написал ответ с описанием подвигов и опасностей, из которого можно было понять, что пишет один из самых геройских парней. Подписался он так:  «От полноты моего одинокого сердца шлю вам боевой и нежный привет, сержант Алексей Грейкин».
   
   Ольга пришла в восторг от письма сержанта и написала новое, ещё более ласковое, предлагая свою дружбу и участие.
 
   На войне время летит быстро, а письма идут медленно. Грейкин давно забыл о своей шутке и ответное письмо от Ольги читал с недоумением. Он не помнил никакой Оли и никогда не был в том городке, где она жила. Может быть, это та девчонка, что встретилась ему на узловой станции? Они тогда весь вечер провели в привокзальном саду. А может …?  Как бы там ни было, но ответить на письмо нужно. Алексей написал несколько туманно, но все же намекнул на незабываемую встречу.
   
   Оля долго не могла понять случившегося. Потом она вдруг осознала, что её высмеяли, обидели, оскорбили. А нежная дружба одиноких душ – не больше, чем очередная несбывшаяся мечта. Она долга плакала над письмом Алексея, который успел стать для неё родным Лёшей, чью опасную жизнь должна была охранять её преданная любовь. Оскорбленное чувство искало выхода. И она написала резкий ответ, советуя герою лучше запоминать своих многочисленных знакомых, чтобы в другой раз не путать.
   
   Письмо Ольги пришло на фронт утром, перед боем,   и читать такие строки было очень горько. В бою Алексей был ранен. Пока он лежал в воронке в ожидании санитара, полученное письмо жгло его душу. Ему даже казалось, что ранение как-то связано с его неудачной шуткой, служит ему возмездием. Лежал он долго, от боли и слабости разные мысли лезли в голову. Стало вдруг казаться, что вся двадцатитрехлетняя жизнь прожита легкомысленно и мелко, без самого главного.
   
   В медсанбате времени было предостаточно, и в один из дней он решил написать далекой незнакомке. Он рассказал ей всю правду и попытался оправдаться. В своем раскаянии он изобразил себя хорошим и страдающим. Умолял простить его и поддержать, не отказывать в дружбе.
   
   Ольга ответила  на письмо быстро,  оно застало его ещё в госпитале накануне выписки. Она его прощала и была полна тревоги за его здоровье. Алексей ответил уже из роты, что вернулся в строй и пойдет сражаться с её именем на устах. Но на этот раз в бою, лежа на мокрой земле в ожидании атаки, он действительно вспоминал незнакомую девушку Олю. И воспоминание доставило ему радость, потому что в строчках  письма от неё угадывалась настоящая забота о нем и подлинная нежность.
   
   Жизнь шла своим чередом, и письма от знакомых,незнакомых девушек приходили по-прежнему и не оставались без ответа. Но молодому легкомыслию уже хотелось нечто иное. Понял он это тогда, когда среди многочисленной корреспонденции, принесенных ротным почтальоном, не нашел нужного письма, а все другие стали вдруг неинтересными. А когда пришла наконец-то заветная  весточка, он выхватил треугольник нетерпеливой рукой.
   
   Товарищи Алексея не сразу заметили перемену. По-прежнему раздавались вопросы по поводу разбросанных по всей стране невест, и при получении почты ждали, что сейчас сержант начнет «зачитывать» интересные места. Но Алексей читал молча, а на шутливое предложение поделиться новостями резко ответил:

   -Да отстаньте вы. Не до вас сейчас.
   
   На войне сердца грубеют и в то же время раскрываются как никогда для нежных и светлых чувств. Никто не понимает так, как солдат на фронте, чистоты и прелести настоящей сердечной привязанности. Товарищи Грейкина переглянулись и, не сговариваясь, прекратили шуточки.
 
   Больше года тянулась переписка. Уже давно ни он, ни она, не ждали получения ответа, а писали часто и длинно, как только находилось свободное время и для удобства нумеровали свои послания. С обеих сторон их было больше сотни. Письма были полны нежности и заботы, насыщенные ожиданием встречи.
   
   Алексею Грейкину обещали краткосрочный отпуск за особые заслуги и в связи с переформированием части. Он прошел с наступающими войсками длинный путь через всю Украину, и ехать к Ольге было далеко. Но именно к ней хотелось ему поехать, и об этом он написал ей в письме, приложив свою фотографию. « Ты не можешь не знать, что я не только друг, что я давно полюбил тебя и мечтаю тебя увидеть и вот теперь эта возможность скоро представиться. Если ты чувствуешь то же самое, то я приеду даже в том случае, если смогу пробыть с тобой всего несколько часов».
   
   Побелев и закусив похолодевшие губы, сидела Ольга над этим желанным и пугающим признанием. Красивое молодецкое лицо с мальчишеским упрямым ртом глядело на Олю с фотографии. Он был намного лучше, чем она представляла его себе. И он любил её. Её? Он любил её по письмам, по неверному представлению, созданному мечтой. Они никогда не видели друг друга. Она рисовала его  себе таким, каким хотела, и даже этот пленительный образ померк перед подлинным обликом человека, смотрящего с фотографии.
   
   Она с отчаянием смотрелась в зеркало, и её искаженное лицо от горя и страха казалось ей ещё хуже, чем обычно. Она прикладывала фотографию Алексея  к своей щеке и от стыда и отвращения к самой себе заливалась слезами. Нет, нет, нет, невозможно, чтобы он приехал. Увидеть в любимых глазах разочарование и досаду …  нет, лучше не бывать этому.
   
   Она промучилась всю ночь и на рассвете написала короткое, злое, мучительное письмо. «Ваша любовь - самообман, - писала девушка,- никогда между нами ничего не будет, кроме дружбы. Не огорчайтесь, я некрасива и вам не пара. Я не хочу и не могу любить вас, и вы не можете любить меня».
   
   В порыве самобичевания она решилась приложить к ответу самую неудачную свою фотографию. И когда письмо скользнуло в щелку почтового ящика, она ужаснулась тому, что сделала. Некоторое время она топталась на одном месте в надежде, что придет почтальон, и она упросит его отдать письмо. Но никто не приходил, и надо было спешить на завод.
   
   С тех пор дни и ночи текли в мучительном ожидании. Вначале ещё приходили письма, посланные до получения страшного ответа. Потом Алексей замолк. Конечно, он увидел её фотографию и обрадовался, что она сама освобождает его от обязанности любить её. Да, так и было. Иначе, почему же два месяца нет от него известий?
 
    Прошло полгода.

   Переболев и промучившись, Ольга с ужасом подумала, что Леша на фронте, может, он  ранен или убит. Да, да, конечно, так и случилось. Он не смог бы промолчать на её отчаянное письмо после двухлетней большой дружбы. Это было не похоже на него, зачем она подумала о нем плохо?
   
   Ольга  послала запрос в часть, умоляя сообщить правду о сержанте Грейкине. Но ответа не было. И вдруг однажды, придя домой в подавленном состоянии, она увидела конверт со знакомым, каждой черточкой знакомым почерком.
   
   Несколько часов она сидела с этим конвертом, не решаясь вскрыть его. И чем дольше сидела она над ним, тем невозможным казалось ей решиться прочесть то, что будет приговором. Потому что Алексей жив и не писал полгода. А значит его слова в письме – жестоки ли они или ласковы – наверняка продуманы до конца.
Ей пришлось окончательно убедить себя в том, что письмо ставит последнюю точку и тогда ей удалось побороть страх и вскрыть конверт.
   
   «Я бы никогда не написал вам, мой дорогой друг, если бы товарищи не переслали мне ваш запрос. Было бы лучше, если бы ваш жестокий отказ остался причиной нашего разрыва. Я даже порадовался вашему равнодушию, так как теперь не стал бы навязывать вам мою ненужную любовь. Но вы все-таки тревожитесь обо мне. Значит, в вашей счастливой молодой жизни этот эпизод нашей дружбы оставил небольшую память. Ну что же, спасибо, и на этом. Ваши письма  помогали мне в боях, я жил в ожидании ваших новостей. Теперь мне уже ничто не поможет, но письму вашему я обрадуюсь, если вы найдете минуту написать несколько слов, как вы живете. Я ранен, изуродован, жизнь моя нарушена, и надеяться мне не на что. Работать я смогу вместо старичка, если кому-нибудь понадобиться сторож с протезом. Правая рука у меня  сохранилась, видимо для того, чтобы писать письма. Так что отвечать буду. И это всё, что я могу вам теперь предложить, моя далёкая Оленька. В ближайшие недели я выписываюсь из госпиталя, и буду начинать инвалидную жизнь. Тогда сообщу вам новый адрес, если вам не скучно будет продолжать переписку. Остаюсь преданный вам до гроба ваш друг, Алексей Грейкин».
   
   Ольга не легла спать ни в эту ночь, ни следующую. Должно быть, она засыпала ненадолго от усталости, но ни сон, ни еда не имели для неё значения. Ночами она судорожно прибирала, мыла, отделывала свою комнату, осматривая её критическим взглядом. Днем она бегала в госпиталь, где работал знакомый врач. Тронутый её мольбами, он наводил справки, где находится тот самый Н-ский госпиталь, откуда пришло письмо. Потом она бегала получать отпуск и удостоверение на проезд. Двое суток дежурила на станции, пытаясь попасть на нужный ей поезд, и всё не могла попасть на него. Посадил её один вагоновожатый из жалости, когда она в отчаянии бегала от вагона к вагону, умоляя взять её, потому что она едет к раненому мужу.
   
   Места у неё не  было, она стояла в холодном тамбуре и думала только о нём. Смотрела сквозь мутное стекло на  дымящиеся поля, а сердце её пело, и сон бежал от её счастливых глаз.
   
   На вокзале незнакомого города она решила переодеться. Достала из маленького чемоданчика своё единственное хорошее платье,одела его за углом,  подбодряюще улыбнулась самой себе и побежала по незнакомым улицам. Дома казались новыми,  люди попадались приветливые и  добрые. Медицинские сёстры в госпитале так же всё поняли по её глазам и ни о чем не расспрашивали долго. Надели на неё белый халат, который скрыл нарядное платье, и одна сестра повела её по лестницам и коридорам.

   Сквозь густой туман в голове звучал её голос:

-Он даже не говорил, что у него есть жена. Очень трудный раненый. Знаете, красивый избалованный парень, и вдруг такое несчастье. Он сильно подавлен.

   Оля старалась её слушать, но ничего не понимала. Сейчас все эти слова не имели никакого значения. Потемневшая от бессонных ночей, от долгого пути, осунувшаяся, в мешковатом застиранном халате с висящими тесемками, она продолжала лететь к своей любви. И лестницы были легки, и коридоры расстилались под её легкими шагами.

- Это здесь.

   Она узнала его сразу, и, подбежав к койке, прошептала: «Леша, Лёшенька мой, слава богу, ты жив»,- и опустилась на колени рядом с койкой. Она разглядывала его без страха и смятения, заметив торчащий обрубок левого плеча и глубокий шрам на красивом лице, - это всё не имело значения. Значение имело только то, что это красивое лицо отразило быстро  сменяющиеся чувства испуга, удивления, радости, смущения и, наконец, безудержного счастья. И тогда её стремительный полет к цели оборвался, время остановилось.
   
   Раненые, деликатно отводя глаза, поворачивались к стенке. Те, кто мог ходить, торопливо ковыляли в коридор.
   
   Она слышала шаги, стук костылей и скрип двери за спиной и, не смея глядеть в его глаза, смотрела на его чуть подрагивающие мальчишеские губы, на закинутую назад худую руку и на свою фотографию, приколотую незаметно для чужих глаз на боковой части тумбочки - ту, самую неудачную, сделанную для удостоверений фотографию.
   
   Когда почти все вышли, она продолжала молчать, потому что все равно не могли найтись слова более полные и точные, чем их молчание. Но полнота счастья так же невыносима, как полнота горя, она требует разрядки для нервов, чтобы воплотиться и стать реальностью.
   
   Его рука стремительно потянулась к ней, и он сказал, неловко поглаживая её плечо.

-Ну почему же вы написали, что некрасивая? Вы же самая лучшая на свете.

   А Ольга думала о другом. Теперь у неё есть ради  кого жить, работать, и быть счастливой.
         
-Ты мой, слышишь, ты мой, навсегда, - шептала она, плача и сияя той высшей красотой, которую дает обретенная вновь любовь.