БАРГУЗИН. ТАКИЕ РАЗНЫЕ КЮХЕЛЬБЕКЕРЫ
Преодолев на Баргузинском тракте два «семейных» перевала «Сёстры» и «Братья», у каждого из которых по шесть подъёмов и спусков, мы оказались в посёлке Усть-Баргузин, расположенном в устье реки Баргузин, впадающей в Баргузинский залив. И сразу же отправились дальше вдоль живописной Баргузинской долины в районный центр село Баргузин, осиливая встречный ветер «Эй, Баргузин».
На улицах Баргузина, имевшего ранее статус города, навязчиво, как главные достопримечательности села, бросались в глаза столбы под электричество, за которыми ровными рядками расположились бревенчатые дома с бревенчатыми заборами между ними и крышами, покрытыми шифером. Некоторые избы выделялись незатейливой архитектурой и принадлежали до революции золотоискателям. От жилищ почти к дороге выступали палисадники, обнесенные побелённым штакетником.
Подъехали наши вездесущие мотоциклисты, и Шурик «доложил»:
- Юрий Александрович. Я уже отснял участок, который Кюхельбекеры отвоевали у гор. Он по-прежнему засажен картофелем. Ботва там густая, цветущая. Поле огорожено нетолстыми жердями.
- А где находится этот участок?
- А вон там, на окраине села, - и Рабинович махнул рукой в направлении гор.
- Самый старый дом в Баргузине также зафиксировал на камеру. Местные жители сказали, что ему 250 лет.
- Опиши его.
- Фасад в три окна с простенькими наличниками, закрыты ставнями. Во дворе два окна тоже заперты. Крыльцо в две ступени, изготовлены из распиленных вдоль брёвен, под навесом, с низкой входной дверью. Кровля деревянная, как и сам дом, построена без гвоздей.
«Похоже», - подумал я и вспомнил, что в 1841 году Вильгельм Кюхельбекер переписал в свой дневник стихотворение Николая Огарёва «Старый дом». Мне оно тоже понравилось.
«Старый дом, старый друг, посетил я
Наконец в запустенье тебя,
И былое опять воскресил я,
И печально смотрел на тебя».
Подъехали к автовокзалу и увидели стелу, посвящённую братьям Кюхельбекерам. На вертикально поставленном подиуме со скошенными торцами размещены худощавые, вытянутые профили лиц знатных поселенцев, устремлённые в сторону Байкала, и надпись: «Здесь жили М.К. и В.К. Кюхельбекеры».
А где конкретно «здесь»?
Ночевать остановились у гостеприимного начальника местной милиции, взявшего нас на полное довольствие.
***
На следующий день капитан «доставил» нас в кабинет секретаря райкома Ольги Михайловны Серебряковой, одетой как Екатерина Фурцева.
- Давайте проведём «семинар» с участием наших краеведов, - услышав о наших планах, предложила Ольга Михайловна. И пока мы пили чай, на райкомовской машине быстро свезли участников экспромтного мероприятия.
Председатель поселкового совета Юрий Николаевич Словохотов, невысокого роста пожилой мужчина, поздоровавшись, сразу же перешёл с нами на «ты». Председатель районного совета ветеранов с орденскими планками на пиджаке Пётр Николаевич Эдинг представил нам своего сына, ещё совсем молодого человека.
- Вилен Петрович Эдинг. Возглавляет общество «Знание».
- А это Валерий Иванович Манзырёв, наш заведующий отделом культуры, - познакомила Ольга Михайловна с ещё одним участником «семинара», держащим в руке пухлый портфель.
Стол был некруглый: мы четверо сидели по одну сторону, а местные начальники и активисты по другую.
- У нас в гостях экспедиция Географического общества из Владимира и Москвы. Участники этого уникального путешествия исследуют старинный Сибирский тракт и занимаются изысканиями новых и малоизвестных фактов из жизни декабристов, а также снимают кинофильм для центрального телевидения, - такими словами открыла «семинар» Ольга Михайловна. И предоставила слово Словохотову.
- Известно, что у нас на поселении были оба брата Кюхельбекеры: Михаил Карлович и Вильгельм Карлович, - начал своё выступление Юрий Николаевич. - Насколько похожими они были по внешнему виду: узкий профиль лица, карие глаза, большие носы и одинаковые усы - настолько разными оказались по жизни.
Даже во время восстания на Сенатской площади Вильгельм был гораздо радикальнее Михаила. Покушался на наследника русского престола, дважды стрелял в генералов, но оба раза пистолет давал осечку. В общем, поэт и Дон Кихот, - обозвал Вилю, так его ещё звали, Словохотов.
- Другое дело Михаил Карлович, морской офицер, путешественник, плавал к берегам Новой Земли и Камчатки, на каторге занимался огородничеством и земледелием, работал портным, в то время как его старший брат писал стихи, - с разной долей уважения оценил занятия братьев баргузинский краевед.
- Каждому своё, - не преминул вставить «шпильку» Алик Брагин.
- Приехав на поселение из Петровского Завода в Баргузин, Михаил Карлович остановился в доме мещанки по фамилии Токарева.
На этом месте я тактично прервал рассказ председателя поселкового совета.
- Вот о людях с необычной для ваших мест фамилией Токаревы, если такие в Баргузине есть, нам бы хотелось узнать поподробнее.
- Про Токаревых вам лучше расскажет Вилен Петрович. Он больше занимался этим вопросом, - и Серебрякова предоставила слово Эдингу-младшему.
- У Токаревых, проживавших в Баргузине в первой половине XIX века, была дочь по имени Анна Степановна. Она работала в услужении у богатых людей в Усть-Баргузине. Там Анна Степановна «случайно» забеременела. Рожать приехала домой к родителям в то самое время, когда у них поселился Михаил Кюхельбекер. Роды прошли благополучно.
После родов мать хотела прогнать дочь из дома и обратилась к Михаилу Карловичу с просьбой взять под опеку незаконнорожденного ребёнка. Кюхельбекер согласился, принял под опеку мальчика и стал его крёстным отцом.
Вскоре оказалось, что одинокий поселенец взял под опеку не только сына Анны Степановны, но и саму Анну Степановну, сблизившись с ней и подарив ей ещё одну беременность. После чего обратился к властям за разрешением на вступление в брак. И получив такое разрешение, женился. Казалось бы, всё сложилось хорошо.
Но однажды ссыльный не дал на водку сильно пьющему священнику Петру Кузнецову. И тот донёс на Кюхельбекера, сообщив, куда следует, сведения о том, что государственный преступник до свадьбы «принимал от святой купели незаконнорождённого дитя своей жены». И брак расторгли.
Несмотря на это молодые продолжали жить вместе, прижив ещё шесть девочек. Так и пребывали они в гражданском браке, до тех пор, пока в Баргузин не приехал Вильгельм. Он решил вступиться за брата и написал письмо на имя Бенкендорфа, в котором изложил все причины расторжения брака. И брак был восстановлен.
- Вилен Петрович, - вмешался я в выступление Эдинга, - недавно читал работу Евгении Матхановой «Немцы-декабристы в Сибири», в которой сказано о местах проживания семьи Михаила Кюхельбекера в Баргузине. Там написано, что жили они сначала в доме, срубленном отцом Анны Степановны ещё в начале XIX века. Затем, при финансовой поддержке Трубецких, купили другой дом. И, наконец, когда после десятилетнего заключения в крепостях Шлиссельбурга, Динабурга, Ревеля, Свеаборга Вильгельм Кюхельбекер приехал в Баргузин, был построен большой новый дом. В новом доме Михаил Карлович – лекарь, краевед, знаток сельского хозяйства, просветитель организовал школу, аптеку и небольшую больничку. Обо всём этом написано у Матхановой.
Сохранилось ли что от этих домов?
- А вот я сейчас отведу вас на улицу Красноармейскую к Любови Леонтьевне Токаревой, и вы сами спросите у неё, - предложил Эдинг-младший.
И мы направились к реке.
У реки увидели пустующий старый дом Токаревой, срубленный топором. Дом покосился, крыльцо со двора разваливалось, окна были закрыты ставнями. Дом нежилой уже десять лет. Во дворе большой старый амбар. На дверях замки.
Любовь Леонтьевна, проживавшая в небольшом новом доме, построенном на задворках старого, встретила нас настороженно.
- Ветхий дом дважды или трижды перевозился. Так что это не его первоначальное место. Что же касается декабристов, то я никакого отношения к ним не имею.
- Любовь Леонтьевна. Но нам рассказывали, что ещё два месяца тому назад Вы не отрицали своего родства с Михаилом Кюхельбекером. А теперь, после заключения договора на продажу дома леспромхозу, стали отвергать.
- Это вам всё Эдинг наговорил. Он мой главный враг, - с обидой и даже злостью ответила нам Токарева. – Да. Документы на старый дом у меня есть. Вот они! Я их никому не показывала. И вам не покажу.
Восьмидесятилетняя бабушка Токарева достала из-под скатерти на столе какую-то сложенную вчетверо бумагу помахала ею и суетливо запихнула обратно.
Зашла соседка. Примерно того же возраста, что и Токарева. И узнав, что мы интересуемся старым домом, бросилась на защиту Любови Леонтьевны.
- Никаких старых писем нет, никаких старых книг нет, никаких документов нет.
И мы попрощались с Любовью Леонтьевной, не выяснив даже, кто же у неё числился во врагах: Эдинг-старший, Эдинг-младший или оба Эдинга. Но уходя, я всё же спросил.
- За сколько дом-то продаёте?
- За 1000 рублей.
Услышав цену, Алик «выдохнул»:
- Любовь Леонтьевна! Да Вы что! Этому дому минимальная цена 1500 рублей.
И мы оставили Токареву вместе с соседкой в большом смятении.
***
Но дом этот мы всё же помогли продать Любови Леонтьевне. А заодно и сохранить его. Но не леспромхозу, а министерству культуры Бурятии, куда и обратились с таким предложением. Из министерства пришло письмо.
«Многоуважаемый Юрий Александрович! Достоверных данных, подтверждающих принадлежность дома Токареву, отцу жены М.К.Кюхельбекера, пока получить не удалось. Однако хорошо известно, что здание принадлежало единственному в Баргузине жителю по фамилии Токарев. Указанный дом представляет ценность сам по себе. В связи с этим в настоящее время он приобретён у Л.Л.Токаревой Объединённым республиканским историческим и архитектурно-художественным музеем. Дом будет реставрирован как памятник жилых построек начала XIX века. А. Герштейн, заместитель министра культуры Бурятской АССР».
Зная, что Михаил Кюхельбекер в Баргузине жил в трёх местах, мы отправились к девяностотрёхлетней слепой Зинаиде Михайловне Кондаковой.
Не в пример Токаревой Зинаида Михайловна встретила нас любезно.
- После смерти Михаила Кюхельбекера дом его перешёл к моему деду. В нём же всю свою жизнь прожил мой отец. В 1957 году этот дом я продала Сабировым, потому что после какой-то болезни умерли мои дети и муж. И я осталась одна-одинёшенька в большом доме. Решилась переехать к родственникам. А Сабировы дом разобрали и на его месте построили новый.
И мы направились к Сабировым.
- Да. Да. Тот дом у Кондаковой купил мой отец, - сообщил нам Юра Сабиров. – Дом разобрали и на его месте построили новый. Вот этот. Из части хороших брёвен старого дома сложили подсобное помещение. Не знали мы, что он принадлежал декабристам. Кондакова нам ничего не рассказывала.
- Юра, а нарисовать тот дом сможешь?
- Могу. - И Юра в моём блокноте шариковой ручкой нарисовал двухэтажный последний дом братьев Кюхельбекеров с двухскатной крышей, с высоко прорезанными окнами и двумя возвышенными с перилами входами. Пока Сабиров рисовал, мимо нас несколько раз проходила его мать и недобро посматривала на занятие сына.
***
Как и Михаил, Вильгельм тоже женился в Баргузине. На дочери баргузинского почтмейстера Артенова Дросиде Ивановне. И, видимо, женился неудачно, если написал: «Не женись никогда на девушке, как бы ты её не любил, которая не в состоянии будет понимать тебя».
О Вильгельме Кюхельбекере написано много. В том числе опубликован роман Юрия Тынянова «Кюхля» с отдельно изданными иллюстрациями. Написал много и сам «Кюхля». «Я бы не должен давать волю перу моему, не должен бы поверить бумаге чувства мои: но что утешит меня мысль, что это прочтут, может быть, поймут иначе…». И прочитали, и поняли. В 1979 году в издательстве «Наука» вышла объёмная книга В.К.Кюхельбекера «Путешествие. Дневник. Статьи».
Если не обращать внимания на распространённые в советское время наветы такие, как «мстительный царь», «его сатрапы», «озлобленные и невежественные тюремщики», «вся громада деспотического государства», и при этом не забывать, что Вильгельм Кюхельбекер был справедливо наказан за попытки убийства, то можно посчитать удачей для российской культуры и истории, что в условиях неволи он смог всё-таки дать волю своему талантливому перу.
Читая о его путешествии по Германии, его размышления о музеях, о Рембрандте, Корреджио, Рафаэле и других художниках, невольно вспомнил свою первую встречу с большим искусством в Дрезденской картинной галерее. В частности, встречу с картиной Рафаэля «Мадонна ди Сан-Систо», выделенную из всех шедевров Кюхельбекером. Впоследствии, бывая в Дрездене, каждый раз приходил в музей полюбоваться Сикстинской мадонной, особенно трогательно выглядевшей на фоне расположенной при входе панорамы Дрездена 1945-го года, превращённого бомбёжками в руины.
Но насколько хорош был Вильгельм Карлович в восприятии духовных ценностей, настолько был худ в восприятии производства материальных благ. Вот один из отрывков его путешествия.
«В Берлине я, между прочим, посетил фарфоровую фабрику. Механические работы, махины (это он так об оборудовании – авт.), горны и прочие предметы для многих очень занимательные, не только не возбуждают во мне любопытства, они для меня отвратительны».
Интересен его дневник. С периодами «умственной засухи», тоски, страданий, приучающих, как он писал, охотнее умирать, находил в себе силы для излечения от всего этого с помощью лекарства под названием поэзия.
«Погаснул день; склонился мир к покою;
Открыли небеса
В бесчисленных светилах надо мною
Господни чудеса».
Тематика его дневника весьма широка и многообразна.
От котёнка, заигрывающего со старою курицей, до поэмы о вожде иудеев «Зоровавель».
От бесцветного, как считал Вильгельм Кюхельбекер, описания Карамзиным гибели Андрея Боголюбского, до более эмоционального и трагичного описания убийства князя в извлечении из летописи Арцибашева.
От твёрдой уверенности, что луна и все небесные тела обитаемы, с «железным» аргументом, «что это и быть не может иначе», до вопроса биения сердца и пульса, которое, по мнению поэта, «не что иное, как просто журчание крови, подобно журчанию всякой другой льющейся жидкости».
Но всё это было написано в перерыве между работой над стихотворениями, статьями, поэмами, прозой, литературной критикой…
В дневнике Вильгельм, находясь в крепостях, неоднократно вспоминал брата. «15 марта 1831 года. Сегодня день рождения моего брата». «Брат в своих письмах являет прекраснейшую душу: он гораздо лучше меня». И Вильгельм пишет послание, посвящённое брату.
«И вот свою суровую судьбу
Я внёс в его смиренную избу!
……………………………………………..
Отныне в жизни неразлучны будем:
Ведь той же матерью мы рождены».
О баргузинском периоде жизни в опубликованном дневнике Вильгельма Кюхельбекера написано мало. Однако, судя по отрывочным данным, совместная неразлучная жизнь с братом в Баргузине у Кюхли не сложилась.
«Сегодня (29 сентября 1840 года – авт.) именины брата. Итак, я опять с ним розно, как тот год моего заточения, когда я ему написал те стихи, в которых я так желал этот день проводить вместе с ним. Желание моё сбылось, но …».
«Брат – мы друг друга не понимаем».
И Вильгельм, по собственной просьбе перед властями, вместе с Дросидой Ивановной и детьми навсегда покинул Баргузин.
«Покинул я Баргузин. Сижу на Итанце у Оболенского. Расставание было тяжко, но я должен был решиться на этот шаг. Храни, Господи, моего бедного брата!»
Следующим пунктом его поселения стала Акшинская крепость, расположенная на правом берегу реки Онон в месте впадения в неё речки Акша, недалеко от границы с Монголией и к западу от города Борзя.
Мы же вернулись в Усть-Баргузин.
***
История захоронения Михаила Кюхельбекера в Баргузине полна загадок.
Первоначально, по сведениям научного сотрудника Алексея Тиваненко, на могиле, обнесённой оградой, был установлен обитый жестью деревянный крест с фотографией (?).
Бурятский краевед Эдуард Дёмин, ссылаясь на воспоминания старожила Анатолия Михайловича Нелюбина, в статье «Золотой след», опубликованной в журнале «Байкал», написал:
«В конце 1920-х годов райисполком вынес постановление: объединить в одну могилу всех революционеров с Кюхельбекером».
Выполнение задания было поручено заврайкомхозом Дмитрию Чудинову.
Рабочие выкопали большую яму, раскопали могилы, на которых лежали плиты с фамилиями захороненных революционеров, и перенесли все останки к декабристу. На братской могиле насыпали холм, а на холме поставили пирамиду, сложенную из кирпича. А пять чугунных плит были установлены вокруг памятника. Плиты даже не были вмурованы в пирамиду.
Со временем пирамида начала рассыпаться, и была растащена местными жителями по кирпичику, а плиты, видимо, попали в кузницу.
Научный сотрудник П. Муравьёв в статье «Тайна баргузинского кладбища», опубликованной в «Правде Бурятии», написал, что он ещё в конце 1960-х годах видел на кладбище чугунную плиту с надписью: «М.К.Кюхельбекер. 1835 г.». Почему 1835-й - непонятно.
Мы же увидели вот что. Непривычное для нас безлесное кладбище, хотя оно и старое. Только могила Михаила Кюхельбекера (?) окружёна десятком худых берёз. Захоронение находилось в центральной части кладбища.
На могиле был насыпан просевший земляной холм, огороженный бордюром, на котором уложены три плиты из розового мрамора, образующие воедино надгробие. В изголовье надгробия положена мраморная плита меньшего размера с чугунным пальмовым венком на ней, одинокой ромашкой и рельефной надписью: «Михаил Карлович Кюхельбекер. 1798 – 1858». Могила обнесена чугунной оградкой на бетонном основании со звёздами. Памятник, видимо, был установлен к юбилею в 1975 году. Шурик снял всё это на кинокамеру и при этом «выразился».
- Вот грешники! Уж не могли вместо звёзд изобразить кресты!
Через десять лет после того, как мы были на старом кладбище в Баргузине, там работала международная антропологическая экспедиция «Петефи». Экспедиция искала останки национального героя Венгрии поэта Шандора Петефи (псевдоним Александра Петровича – авт.). Хотя официальной версией гибели венгерского поэта считается смерть во время сражения с царскими казаками 31 июля 1849 года в Трансильвании близ города Шеговар. Ему было 26 лет.
Однако появилась и другая версия смерти «венгерского Пушкина», высказанная сибирским пленником Ференцем Швигелем.
«По окончании Первой мировой войны венгерский военнослужащий, чудом выбравшийся из плена в Сибири Ференц Швигель в Баргузине обнаружил могилу, на некрашеном кресте которой было написано: «Александр Степанович Петрович, венгерский майор и поэт умер в Илсунске – Азия в 1856 году, май месяц».
Илсунск – это, видимо, село Элесун, находящееся в Баргузинской долине.
Эта информация и послужила поводом для организации антропологической экспедиции в Баргузин. В ходе работ было установлено и истинное место погребения декабриста Михаила Кюхельбекера (?).
«В пятом по счёту открытом захоронении был вскрыт скелет мужчины северного нордического типа. Антропологические признаки, сравненные с двумя портретами и описаниями полиции декабриста М.К.Кюхельбекера позволили группе антропологов экспедиции высказаться в пользу принадлежности обнаруженного скелета декабристу. Рядом с ним лежал скелет новорождённого ребёнка. Известно, что вместе с отцом была похоронена его новорождённая дочь».
Тогда же в торжественной обстановке состоялось перезахоронение останков первого политического ссыльного Михаила Кюхельбекера. Памятник на могиле сделали похожим на тот, какой мы запечатлели на киноплёнке. Позади небольшой баннер с известными стихотворными словами Пушкина «Во глубине сибирских руд…»
Насколько верно антропологи установили место погребения Кюхельбекера, можно судить по результатам исследований останков Петефи.
Останки были изучены в Москве, а затем в Нью-Йорке международной антропологической комиссией. Эксперты пришли к выводу, что останки принадлежат женщине европеидного типа, да ещё беременной.
Однако в апреле 2015 года Ференц Морваи (предприниматель, спонсор экспедиции в Баргузин) заявил, что по данным анализа Института судебной экспертизы Китая, найденные останки с высокой вероятностью принадлежат именно Петефи, и он намерен организовать торжественную церемонию их перезахоронения.