Крах и далее

Крах и далее. (Февраль – август 2001 года)

Но это просто рубеж, и я к нему готов,
Я отрекаюсь от своих прошлых снов.
Рок-группа «Ночные снайперы»

Штиль, ветер молчит,
Упал белой чайкой на дно.
Штиль, наш корабль забыт,
Один в мире, скованном сном.
Между всех времён, без имён и лиц,
Мы уже не ждём, что проснётся бриз.
Рок-группа «Ария»

Из тядупоумного этапа мне стало ясно, что если я достойно проводил старое тысячелетие, то новое я встретил неважно. А вот в тядупоумно-крахидальном транзите я уже подумал, что плохо расстался со старым тысячелетием, а раз новое должно отличаться от старого, в нём надо было срочно что-то менять. На крахидальном этапе я, прежде всего, отрёкся от своих повестей, выбросил то, что было на бумаге, а значит, отрёкся от писательства, и в связи с этим у меня возникло несколько иных вариантов моей будущей профессии. Я сильно обманулся со своим покладистым характером, так как мне насчёт него просто подхалимничали, и тогда я понял, что отстаивать свои позиции нужно твёрдо, не боясь чем-то рискнуть. Оттого-то сезон и называется крахидальным – в моей жизни наступил крах, а далее она стала трещать по швам, потому как я надеялся поскорее её переиначить. Я неизменно держал в памяти всё тот же облом – то, из-за чего я пришёл к данному состоянию, а последовавшие за обломом свои суждения я расценил как ошибку, вызванную его потрясениями.

Объясню поподробнее.

Крахидальный этап, как и любой другой, не мог начаться просто так, в первый день должно было произойти что-то особенное. А иначе это всё равно, что государственная граница без пограничного поста. Так вот, в первый день крахидального сезона в феврале по телевизору я смотрел передачу, которую в данный момент я любил меньше, чем тогда, когда только начинал её смотреть, то есть ту, которая со временем надоедала. Но наступила реклама, и я решил мельком просмотреть, просканировать то, что идёт по другим каналам. Моё внимание удержал один дециметровый канал, а в голове у меня промелькнуло: «А не похоже ли это на то, что последним летом я смотрел в Новомосковске?!». Дело в том, что я увидел борцовский ринг с тремя канатами на четырёх сторонах, на котором стоял какой-то мускулистый человек. Последним, наполовину обломным летом, по каналу, который вещал в Новомосковске, а в Москве – нет (почему – понятия не имею), я смотрел передачу (а может, и фильм) под названием «Титаны реслинга», а эта оказалась весьма похожей и называлась «Мировой реслинг». Даже если бы ту передачу, которую я смотрел минуту назад, в будущем не повторяли бы, то я всё равно переключился бы на «Мировой реслинг», который ранее считался спортивной передачей.

В чём же заключается захватывающее зрелище, которое я предпочёл популярным видам спорта, например, футболу? Причины в следующем.

Первое. Когда я ходил в школу в пятом-шестом классах, то у меня было особенно мало друзей, а мои враги любили футбол. Иногда я говорил им, что тоже смотрю его, но делал я это только для того, чтобы хоть с кем-нибудь подружиться (особенно я поплатился за эти выдумки во время облома, напоминаю). Но и тут я был абсолютно не уверен в себе, понимая, что всё равно не могу знать о футболе многого в данный момент, да и не хотелось мне узнавать что-то для других, ведь для себя я уже знал всё, что было нужно, раз учился на «четыре» и «пять». Теперь я понял, что с приходом в шестом классе Колчана те, к кому я тянулся, никогда не станут мне настоящими друзьями. Любимым занятием учеников моего класса стало избиение, в основном меня. И тогда же в класс заходили делать объявления о школах каратэ и вольной борьбы. Я стал интересоваться у мамы, смогу ли я когда-нибудь поступить в подобную школу, чтобы преподнести врагам сюрприз, ни с того, ни с сего начав укладывать на лопатки одного за другим, и не только мордобоем, но ещё и искусными приёмами. Пока что я решил начать делать зарядку, думая: «Существует ли в школе каратэ такое же жалкое зрелище, когда несколько нападают на одного?». Увидев этот реслинг, я подумал, что это и есть вольная борьба. А также причины дружбы или вражды между некоторыми борцами, их отношения друг с другом, с борцовским начальством и даже с женщинами вне ринга, раскрывались здесь же, в передаче. Все эти отношения изображены только в связи с происходящим в реслинге и безо всяких причин вовне. Оттого-то я и подумал, что реслинг – вовсе не жалкое, а стоящее зрелище.

Второе. Увидев реслинг, я подумал, что по развитию событий, по сюжету, это и есть тот самый пробел в повести «Линия времени», где должно быть ускорение главного героя с осуществлением его мечты – втягиванием в разборки. Но так как на крахидальном этапе я от своих повестей окончательно отрёкся, то с помощью реслинга я вспомнил как бы о тогдашнем, в момент их написания, основном своём недостатке – убогом сочинительстве. А раз я отрёкся от писательства, то исправлять этот недостаток уже не собирался, а вот посмотреть напоминание о нём, как о пройденном ошибочном этапе жизни, мог с удовольствием.

Вот этот некий  реслинг и создал особую связь облома с данным сезоном. Всё оттого, что я смотрел его ранее, в Новомосковске, по вещавшему там каналу, только, что было заметно сразу, теперь, на другом канале, был другой состав борцов. Объясняется это тем, что на том и этом телеканалах показывались бои разных организаций реслинга. Связь с обломом выражал не только реслинг. Фотоаппарат, вернее, его плёнка не проявлялась аж с августа, то есть с обломного сезона, из-за каких-то оставшихся, считай, запасных кадров. Эти кадры были использованы в феврале, на свадьбе моего двоюродного брата Олега, вместе с ними понадобилась и новая плёнка, которая была проявлена позже. После того, как у меня сломалась третья игровая приставка ещё на предыдущем обозначенном этапе (я не знал, с чего такой закон подлости), то в награду за старания в учёбе, мне удалось снова получить «Денди» вместо «Сеги». В «Денди» я не играл с тех пор, как… как… точнее... всё с тех же пор, с облома! С фотографиями всё было так же: вместе с кадрами со свадьбы Олега на старой плёнке я получил также снимки, изображающее моё пребывание на даче у тёти Оли. Такая связь  крахидального этапа и облома подчёркивала то, что я в известной мере начал всё сначала, на том же фоне, но надеясь на другой результат, не повторяя бывших ошибок.

Как, надеюсь, помнит читатель, в школу я по-прежнему не ходил, так было весь оставшийся учебный год. Прямо по курсу я держал надежду хоть на какой-то успех в личной жизни, но только уже без убогих выдумок, которые, как я считал, были у меня два предыдущих сезона. Я как бы относил себя к различным общественным строям, а в последнем строе решил ничем не выделяться, зато действовать более решительно. Я отрёкся от своих повестей, символизировавших ошибочные суждения, оттого они у меня стали вызывать даже небольшой стыд, особенно начальная фраза «НВ»: «Мир стоял на пороге ядерной войны». Я подумал: «Как я могу судить так о мире, когда теперь должен не выделяться и позаботиться только о личной жизни?». Этим я навязывал бы другим неправильное представление о себе, снова бы выделялся, значит, снова пришлось бы унижаться. От «ЛВ» было отречься легче, так как её я никуда не писал: ни на бумагу, ни на магнитофон, достаточно было забыть о позорно представленной в ней личной жизни. Сложнее оказалось с «НВ», которую я написал чернилами на бумаге, а что написано пером, того не вырубишь топором. Пришлось выбрасывать рукопись в мусорное ведро, но перед этим я сказал ей (ей – рукописи!), что она мне помогла оправиться от шока и унижений после ухода из школы, подбодрила меня. Я рассказал ей всё, что написано в главе «Облом», чтобы и самому не забыть, что привело меня к её созданию. Наконец, я сказал, что больше она ничем не поможет, что дальше со всем я должен справиться сам, и пожелал, чтобы мусорный контейнер, в котором она будет находиться, стал контейнером с государственной тайной. Чтобы мама не думала, что я всё тот же, я, для убедительности, выбросил рукопись при ней, и она вынесла из ведра. Говорил я с рукописью, находясь в квартире один, как бы с расширенным биополем, а выбросил её уже когда мама пришла из магазина. А наши правители тоже отрекались от кое-чего похожего – двадцать третьего марта две тысячи первого года была затоплена международная космическая станция «Мир».

Занялся я ещё и нахождением у себя физических недостатков. Так, кажущийся жёлтым цвет моих зубов, я решил устранять ежедневной чисткой не два, а даже три раза в день. Правда, меня значительно скривило то, как бабушка высказалась: «Да пусть тебе уж мама-то зубы почистит, а то чё уж прям так аж!» (примерно так) – после того, как я жаловался маме на цвет зубов и отказывался, чтобы их чистила мама. Бабушка ещё набралась зверства маме об этом как-то что ли пожаловаться (но мама потом сказала, что это она придумала, и я очень надеялся, что больше она придумывать такого не будет). Мышцы я укреплял зарядкой определённое количество раз в неделю. Со второго марта я начал округлять на календаре дни, в которые делал зарядку, и внизу, под неделей ставил число дней, в которые делал её. Мне стало необходимо узнать о некоторых болезнях, к которым, как я думал, могу быть предрасположен. В книге «Словарь иностранных слов» я ничего подобного не нашёл, поэтому мне в голову пришла идея спросить у мамы, нет ли у нас где-нибудь медицинского словаря или справочника. Она дала старую книгу «Медицинский справочник для фельдшеров». Может быть, в том разделе, который сначала был нужен, было описано мало болезней, только самые основные, но я сначала остановился не на том разделе. Сначала в «Нервных и психических болезнях» я познакомился с эпилепсией, неврозами, ночными страхами и алкогольными психозами. Я начал вспоминать, что что-то из этого ведь вполне могло быть у меня, если к моим фантазиям в прошедшем добавлялась излишняя посещаемость психиатров – сразу в двух поликлиниках, если мои вымышленные, за неимением реальных, друзья проходили этот же контроль вместе со мной, даже тогда, когда «им было некогда», то есть, когда они совершенно не могли занять какую-либо часть моей жизни. Что-то из узнанного из «Нервно-психических болезнях» могло также ещё прийти ко мне, если фантастика в отблеске за каждой тенью исчезла [*Это ещё одно туманное место в записях Антона. Его совсем  необязательно понимать, мы просто показываем образец того, как писал подросток  пятнадцати лет. – Прим. авт.], то этот отблеск просто стал чётче и высветился уже в виде жизненной тропы, которая у каждого берёт своё начало, а при слиянии образуется некое предопределение. Но даже в этом случае воля не отвергается, и оттого я мог пойти не по той тропе, по которой идёт большинство, и на ней всё то, от чего я отрёкся, напало бы на меня само, обманув воображение.[*Попробуем расшифровать. «Когда что-то таинственное в жизни (тени) перестало  побуждать к фантастическим выдумкам, то оно побудило совершенствовать реальную  жизнь, начиная с себя в ней (жизненная тропа).  Жизненные условия (начала  тропы) у всех различны, но на всех давит массовое общество (предопределение). Но  у Антона были особенности, с которыми он мог оказаться в стороне от массы (воля  не отвергается). И при этом вымысел в его повестях, от которых он отрёкся как  от помехи, мог вернуться к нему как отдельное от него, в виде галлюцинаций». – Прим. авт.] В подсознании нет ничего необъяснимого, и оно оправдывает галлюцинации. Я был уже готов к встрече с ними, да ещё и узнал, к чему это встреча приведёт. Так у меня появилась боязнь темноты, особенно после того, как дед два раза заорал ночью – об этом говорили, что он хочет напиться. Ни до крахидального этапа, ни после, я пока (по отношению к данному моменту) не слышал такого громкого медвежьего рёва среди ночи. Хотя ночью и было страшновато, но днём было интересно читать «Медицинский справочник для фельдшеров». Я продолжал это делать и переходил на другие разделы: «Хирургические болезни», «Внутренние болезни», «Инфекционные болезни», «Детские болезни» и т. д. С самого начала меня привлекали те части справочника, которые были похожи на мистический триллер, в них текст доходил до таких терминов, как «кроличьи глаза» и «волчья пасть». Таким образом, один вопрос привёл меня к прочтению едва ли не всей книги. Как раз у Гаврилкиных была кем-то взята книга «Популярная медицинская энциклопедия», где всё подряд было по алфавиту, с фотографиями и цветными вкладками, не менее завораживающими, чем текст. Это был самый разгар моего интереса к медицине. А вот закончился этот разгар, можно сказать, печально, фразой деда: «Скорее б ты на врача пошёл учиться!». После своего дня рождения – пятого мая – у меня были готовы увёртки в том, что на медицину мало времени, ведь я усиленно занимался зарядкой, чтением учебного материала, всякой аппаратурой.

Самодурства у бабушки с дедом на крахидальном этапе ничуть не убавилось, если не говорить о том, что его прибавилось. Безусловно, эта тема для написания является далеко не приятной. И быстро на эту тему не напишешь, оттого что при этом наделаешь кучу ошибок и оговорок, о чём придётся горько сожалеть. Сожалеть придётся даже горче, чем о такой же куче ошибок, совершённой в диктанте, влияющем на годовую оценку. Поэтому про это нужно писать долго и вдумчиво. Придётся избегать не только слишком грубых, но и слишком мягких слов. И дело даже не в том, что я боюсь кого-то задеть, нет-нет, я не боюсь напрямую высказаться о том, кто этого заслуживает, это будет только компенсацией. Просто, в первом случае, правильное выражение эмоций может привести к неправильному описанию событий, а во втором – наоборот. А может, мне удастся всё написать быстро, и я зря себя предостерегаю? Кто его знает, судьбу не разберёшь (я имею в виду ту судьбу, которую творю, записывая всё это на бумагу, а другой судьбы мне и не обнаружить). Итак, пора начать, но только не для того, чтобы «плакать да кончать», а чтобы вышел какой-нибудь толк.

Слова, наиболее часто звучавшие тогда в моём, а скорее всего, в каком-то чужом доме, были такие: «унижение», «издевательство», «фашист», «человек – не человек», «больная», «алкаш», «инфаркт», а также другие, менее цензурные. С первого взгляда даже не поймёшь, кто над кем больше издевается. Причина издевательств бабушки с дедом может свестись только к кое-чему знакомому, но совершенно бесполезному для меня – к деньгам. А у деда ещё и к какой-то денежной зависимости – то ли его от отца, то ли отца от него. Дед уж чересчур громко и надоедливо твердил, что он здесь прописан, и просто так его отсюда никто не выгонит. Разве нечего было ему объяснять? Во-первых, ясное дело, не выгонят ни его, ни кого-либо другого. Во-вторых, они с бабушкой прописались здесь спустя восемь лет, после того, как прописались остальные; учитывая то, что они прописались туда, где они часто и подолгу бывали, и то, с каким поведением они это сделали, можно сказать, что они вторглись сюда. Если мы встали на очередь по улучшению жилищных условий в определённый момент (я помню, мне самому показывали нужную бумажку), то суетиться надо при подходе к концу минимального срока очереди, где-то за год, а если наводить психоз раньше, то очередь никак не ускорится. Хоть, если бы и отец меньше пил, то и психоза было бы меньше, но всё-таки можно же было не превращать нотации в его адрес в пытку для всех и каждого! В этой пытке делались замятыми вещи, приятные и иногда необходимые для других. Для бабушки с дедом в их спектре суждений что-то иногда казалось издевательством. А у меня, с другим спектром суждений, за издевательство принималось другое: непризнание одинаковых со сверстниками прав и ущемление интересов. Я без конца напоминаю, что на крахидальном этапе решил держать курс на улучшение личной жизни, а в первую очередь перестать давать бабушке своим, как она говорила, покладистым характером повод для подхалимства, одновременно с которым было и унижения, и издевательства. Слово «алкаш» употреблялось бабушкой в отношении сразу двоих членов семьи – папы и дедушки. Но для неё проблема с этим сводилась к деньгам, ведь на выпивку тратятся деньги. В крахидальном сезоне мне уже стало меньше нравиться, когда дед приходил пьяный, но дело было не в деньгах, а в том, что он говорил. Его пьяные рассказы всё чаще стали наполняться проблематикой, он не столько рассказывал, сколько задавал дурацкие вопросы, требовал, чтобы я объяснил ему, в кого я такой красивый, и называл мне возможные катастрофические последствия этого. С другой стороны, когда он просто рассказывал истории из своей жизни, рассказывал стихи, пел песни, то это вызывало у меня скорее положительные эмоции, а вот у бабушки – нет. Я-то, когда дед не отвлекал меня от занятий, мог слушать его о чём угодно, но только не о том, что «бабушка болеет». Я мог продолжать спокойно жить, только если смог бы разобраться, кто в какой степени кем у них является.

Я перечислил ещё не все виды тирании, царившей там, где мне приходилось жить. Если проблема с квартирой должна была главным образом досаждать отцу, то проблема с едой больше всего досаждала мне. И любой своим вмешательством мог только усугубить проблему, с ней я должен был справиться сам, только сам. Пожалуй, первое изменяющее меня решение было связано с обнаружением во всей своей каторге чего-то вроде клейма на мне под названием «ребёнок». Ну, и мне захотелось (что?) избавиться от этого клейма, утверждать, что я не ребёнок. Но настрой этого моего решения нарушился из-за того, что я забыл предупредить маму, чтобы она не помогала мне в подобных делах. Но я и сам тогда ещё не начал понимать, что при этом всё обернётся не в хорошую, а в гадкую сторону. Доказывать сейчас, что именно так всё и выходило, особо незачем, но хотелось бы бабушку разоблачить побольше. Поинтересовавшись у меня, что она такого сказала, назвав меня ребёнком, а после этого с мамой поспорив, она возмутилась: «Ну а кто же он?!!». Мама ответила, что член семьи, сын, а эта изрыгнула: «Я не слышу, чтоб он вам сын был!». Сейчас бы я объяснил ей: «Это не основной показатель отношений, кто кого называет сыном, главное, чтобы никто не издевался! Ты, похоже, никогда не задумывалась о степени своих издевательства, занятая никчёмным самооправданием. Вот ты и вспомни каждое из них, начиная с запугивания в начальной школе вторым годом, и посмотри на это, последнее, за это я тебе буду признателен!». О-о-ох!

К своему же ужасу я замечал, что и один бессилен. Зарядкой я занимался не только дома, но и в ЦСО (Центр социального обслуживания), где меня не удовлетворяла группа, в которой большинство училось в начальной школе, а самые старшие кроме меня учились в пятом классе. И чего это я не додумался пожаловаться сразу преподавателю, без разговора с бабушкой? Она мне заявляет: «Стыдно убивать, грабить, воровать, издеваться над людьми, а остальное не стыдно». Я с горечью поправил, что мне не стыдно, а просто неприятно, неудобно, так она: «Неудобно штаны через голову надевать. Так говорят». Это говорит о том, что если она настойчиво хочет показать свой «жизненный опыт», то значит, она полностью продемонстрирует своё умение обижаться, и значит, она покажет только всю свою гниль.

А что же дед? Он учинил мне самое ужасное событие крахидального этапа, или, лучше сказать, одно из таковых. Я встаю утром, надеясь, что некий вчерашний конфликт разрешился, а от деда на кухне слышу: «Бабушка, вишь как, сёдни не спала, всю ночь проплакала. Тяжело ж ей щас, заболеть она может, тогда ж, окажется, и всем плохо будет. Так что мы теперь к ней будем покультурнее относиться». Не ожидал я такой объединённой тирании в своём собственном доме. Нельзя сказать, что они здесь не жили ещё за три года до их здесь прописки. Бабушка не просто здесь задерживалась, а приезжала каждый раз с целью. Одна цель у неё была – смотреть, много ли отец денег пропивает, а вторая – более зверская – контролировать, как я учусь, без видимого повода. Даже, порой, набиралась бесчеловечности в пятницу, перед выходными меня донимать. Плакать по ничтожному поводу она уже и тогда могла, но вот какая особая деталь: я давно уже не ревел по причине взросления, но это не значит, что я давно не страдал. Если же они считают, что я больше заслуживаю упрёков потому, что менее слезливый, то у них воистину извращён ум! Может, им хватит меня изводить, ведь за последние три года вообще извели всего, особенно бабушка. То были последние дни, когда я оставался покорной свинкой, и перед дедом я смог только молча проглотить это издевательство. Единственное, чего я не мог понять, это как люди, хотя бы себе в тягость, могут быть такими противными. Не утешала меня даже мысль о своём приближающемся дне рождения. У некоторых бывает стрессовый период после дня рождения, а у меня, если честно, очень часто перед днём рождения самый трудный период в году.

Здесь же есть один особенный момент, которого трудно не коснуться – это мой день рождения пятого мая. По всему вышесказанному о крахидальном сезоне вполне можно догадаться, что в этом году он был отмечен далеко не лучшим образом. Вопрос: почему, когда мне тётя Оля предложила взять их видеокамеру четвёртого числа, чтобы назавтра мой день рождения снимался в моей же квартире, то я отказался? Ответ: во-первых, потому, что в этой квартире абсолютно нечего и некого снимать, кроме нищенской обстановки и одного из самых ярких проявлений вырождения в нашей стране семейной жизни. Во-вторых, я решил обойтись без почестей, которые могут подвести меня тем, что я опять, пусть даже и нехотя, но выставлюсь. Дед ожидал ещё какого-то мнимого покупателя его дачи, который должен был приехать на машине, а я, отказавшись от камеры, всё-таки гадал, приедет ли с ней дядя Гена. Но мама успела передать мой отказ по телефону. Дед никак не мог понять, кого мы ждём, хорошо хоть успокоился, когда услышал, что мы ждём не покупателя дачи. Даже при написании об этом ощущаешь какую-то суматоху.

Но это ещё ничто по сравнению с тем, что было непосредственно в день рождения. Я, вспомнив, каким я выходил на камере дяди Гены, сослался на то, что его семья может снять не то, что надо. А что от этого бабушка? Она стала учить, или, лучше сказать, изводить меня поучением, что им лучше сунуть в камеру фигу и посоветовать думать (кажется так, уже забыл). Я подумал, что этой фигой я опозорился бы куда более явно, чем уже опозорился. Потом бабушка мне подсунула уже какую-то обобщённую нотацию. Скорее всего, я решил отложить проявление возмущения на некоторый срок, а в день рождение разгрузиться, отдохнуть от всего кошмара, который был перед ним. Ну, не хотелось мне, чтобы ожидание моего дня рождения было подготовкой к войне. Если я как-то и решил после этого действовать против снимающей меня камеры, то не фигой. То, что мой день рождения пришёлся на разгар крахидального этапа, доказать нетрудно. Четвёртого числа мама, сама съездив к тёте Оле, привезла уже видеозапись с моим пребыванием у них на даче, а также много других (четырнадцать или пятнадцать кассет). А также, съездив в село Треполье в оставшиеся майские выходные, я там встретился с теми, о ком имел представление со свадьбы Олега, и попал я всё в ту же камеру.
 
Часть крахидального этапа после моего дня рождения отличалась от предшествующей ему части. Тем не менее, это тот же, крахидальный этап. Просто, если до моего дня рождения включительно у сезона была стадия «крах», то после наступила стадия «далее». Говоря более понятными словами, после краха старых убеждений и жизненной катастрофы возникла необходимость поиска путей выхода, оплота для новой, улучшенной жизни, а в связи с этим нужда открытого возмущения, прихода активного протеста вместо пассивного, бурного негодования вместо обиженного сопения. С поиском такого оплота я и подошёл к переходному возрасту, главному этапу взросления, оттого-то эти поиски и продолжался до самой сей поры. Я понял, что нечего мне больше проникать в массовую культуру, расплачивался я, в основном, за это. Она теперь вызывала у меня ощущение примитива и поддразнивания. Отсюда и выход я собирался искать не по первому, порой глупому впечатлению (как в тядупоумном сезоне), а путём раздумий и жизненного выбора.

Более всего ясно то, что в фазе «далее» крахидального этапа влияние на меня оказывала жизнь семьи тёти Оли, ведь я просматривал четырнадцать или пятнадцать видеокассет, на которых она изображена. Конечно, там не могла быть всецело отображена их жизнь, то есть, включая их конфликты и разногласия, там отобразились только хорошие или, на худой конец, средние моменты. НО!!! Есть одно «но»! Зато, подобного рода напряжённостей в моей семье, касавшихся непосредственно меня, более чем хватало. Положительных событий в данный период я бы вовсе не обнаружил, если бы не увидел их там, на плёнке, соотнеся с ними мысленно свою жизнь. С помощью этих просмотров я проверял, насколько я справлялся с данной себе задачей переиначить личную жизнь. Я следил: могли ли мои теперешние убеждения сочетаться с определённым видом поступков на плёнке или нет, если бы я там находился. Представляя там свои поступки, несовместимые с убеждениями, я делал себе ультиматум: или не поступать так, или всегда и везде вести себя так же примитивно. Во втором случае я продолжал бы быть ничтожеством, зависимым от всех внешних обстоятельств. Поэтому теперь, когда я это пишу, я в мечтах наметил наградой себе за выдержку и откровенность в деле завершения этой рукописи то, за счёт чего я и получил все эти видеокассеты (имеется в виду видеокамера – Прим. авт.). Но для полной заслуги эта мечта осуществится после получения нами квартиры по очереди на улучшение жилищных условий.

На первых порах моё стремление перестать быть «биороботом» и всегда дома применять открытое возмущение складывалось не очень удачно. Это скорее было похоже на ворчание какого-то старика, но стремился я, ясно дело, не к этому. Просто не хватало мне убедительности своих доводов, что приводило к новым катастрофам. Проблема с едой, о которой я не раз говорил ранее, обострялась. Бабушка взяла моду в тот момент, когда я поел, утверждать, что я не наелся. Мне это не нравилось, я перед этим привык сам определять, наелся я или нет. Я пытался сказать ей об этом слабо, неубедительно, но памяти у неё не было что ли? Другими словами, я сказал об этом так, как раньше, а она, значит, подумала, что я, как раньше, многое могу стерпеть. Но один раз, когда и мама была дома, я понастойчивее попросил не повторять эту фразу, когда я поел, и эта моя просьба как раз и привела к дневному ужасу. Бабушка всё равно, как бы просто так, стала говорить, что ещё есть съедобного. Мама, без пользы вступавшаяся за меня до этого, тоже попросила её перестать об этом твердить. Бабушка опомнилась неприятным образом, я попытался объяснить ей, что всё от того, что она не один раз сказала, что я не наелся, а каждый раз, как я поем, что это у неё навязчивая мысль (но не так я сказал, как здесь написано, а более сбивчиво). Сразу же я получил от неё настоящее оскорбление в виде возмущённого наименования моей рекомендации «гудением». Затем она ещё поссорилась с мамой. А когда бабушка начала плакать, и мама, подметив, что я только-только начал так возмущаться, сказала ей, что она «дождалась», то мне показалось, что на диване лежит чудовище, а произнесённые плачущим голосом слова: «Не спрашивайте больше ничего! Ничего не буду готовить! А то «дождалась», ещё чего!» - я принял не за слова, а за какие-то нечеловеческие, звериные звуки, поджигающие любого изнутри. Придя из кухни в комнату, я устроил глубокий психоз. Разразившуюся за окном грозу я принял за хороший знак, думая, что природа может мне посочувствовать, и даже, надев куртку, выглянул в окно. Мама подпортила дело, вмешавшись в мой личный вопрос. С этих пор я решил: пока мои намерения не приобретут убедительной формы выражения, не связываться напрямую с бабушкой и психозы устраивать втихаря от неё. Она вполне могла не думать, что я многое вытерплю и моё возражение – это только плохое настроение или каприз. А я таким образом начинал менять свою жизнь. Да уж, на ошибках учатся, но лучше на чужих. В течение долгого времени я не мог опомниться от этой катастрофы, иногда мне казалось, что она произошла только что.

На той же неделе мы ездили в больницу уже к другому дедушке, не к тому, который жил в нашей квартире, а к папиному отцу, к «свёкру», сейчас уже покойному. Он был самым старшим из всех лично знакомых мне моих родственников и, на мой взгляд, самым достойным. (Поэтому я не случайно решил не обходить стороной этот момент крахидального этапа). Прежде всего, кроме него никто не являлся настоящим ветераном войны. Мне кажется, что больше всего внутренних, пока ещё не проявленных качеств, я унаследовал именно от дедушки Миши. Он встречал приезжавших к нему родственников по-особому – тихо, как мог, и без ломания. Шутил, но шутки не были плоскими. Но главное – то, что он умел на большинство вопросов не отвечать односложно, в этом и заключается «умудрённость годами». Ну и просто из положительных качеств у дедушки было умение всегда понимать шутки, и делать комплименты, каких и не ожидаешь. Например, в своей палате, он сказал мне, что у меня хорошие зубы, тогда как мне они казались жёлтого цвета, а ещё, что я хорошо читаю, когда я решил прочитать тест из лежащей там газеты. Я думаю, что если бы он стал жить в нашей квартире, то с ним бы я сжился лучше, чем с теми, с кем уже живу.

Вот и наступило лето две тысячи первого года. Но для меня оно скорей не насту-пило, а подбрело или подкатило. Это лето, исполненное моего поиска своего назначения, существенно отличалось от предыдущего. К его началу в моей душе не наступило не только лета, но даже и весны. Как ни странно, наиболее плохим оказалось именно начало этого лета (не вошедший в крахидальный этап его конец, наоборот, вышел очень даже неплохим). Но это не значит, что я совершенно ничего не хотел повторять и заново иметь из предыдущего лета. На отдельные компоненты дедукции (эстетического фона – Прим. авт.) я просто посмотрел с другой стороны. Далее я буду описывать качественные отличия этого лета от предыдущего, но пока что затронув только ту часть лета, которая вошла в крахидальный этап (до четвёртого августа).

Первое. Если предыдущим летом видеоигры для меня символизировали хороший отдых, служили источником вдохновения в полезных делах, «убедили» не прорываться в лидеры общения, а просто ждать положительных результатов отдыха, своей дедукцией (фоном – Прим. авт.) лета повлияли на его индукцию (восприятие объективных событий – Прим. авт.), то этим летом всё вышло с точностью до наоборот. Объективные обстоятельства придали мне максималистские наклонности, в результате чего дедукцию я не изменял, а просто подошёл к ней с другой стороны, и теперь уже наоборот, я усовершенствовал игры. Любимые игры прошлого лета – «Flash & Batman», «Master Fighter», «Flintstones-III» и «Duck Tales-II» я хотел записать на видеомагнитофон, как мультфильмы. И при этом я (подчёркиваю!), с самого начала  полагаясь только на себя и заметив, что игру можно подключить через видеомагнитофон, воткнув разъём от приставки в его антенный вход, вытащив оттуда телекабель (так же, как если бы это был антенный вход телевизора). Из всего этого следовало, что игру можно записать на видеокассету. Прежде всего, я записывал четыре вышеперечисленные игры, а затем, спустя месяц с лишним, ещё одну игру – «Rocking Cats», полюбившуюся уже этим летом за нужную в ней сообразительность, оказавшуюся только у меня (папа, как ни старался в течение получаса, так и не смог выбраться из одной западни).

Второе. Предыдущим летом бабушку с дедом я видел только вместе и тогда они были какими-то антагонистами, дрались друг с другом, пусть мне это было и не очень приятно, но по сравнению с тем, что вышло этим летом, то я расценил как сущий пустяк. Когда бабушка уезжала, чтобы начать продавать дачу, то дед, оставшись у нас, устроил настоящий террор за двоих. Несколько раз напившись спиртного, он стонал с вопросами: где сейчас бабушка, что с ней, не попала ли она в больницу. Я не понимал, почему даже без неё мне не было жизни. Как будто после многочисленных страданий я ей остался ещё и чем-то должен! Если уж она и своих близких так изводит, то у чужих она тем более напролом пойдёт! Отпор она если получит, то, скорее всего, по заслугам. Судя по всему, я ещё не обнаружил способа борьбы с дедом. С ним надо было не так, как с бабушкой, если уж не хватало убедительности доводов, то его непосредственно надо было взять и как-нибудь тряхануть. Из себя я выдавил только лишь вопрос: «Чего ж ты с ней не поехал?». А дальше этот кровосос, по-другому его за то не назовёшь, ударил по наиболее больному месту: «…Ты ещё много не поймёшь, ты ж пока ещё маленький. Просто, если бы я поехал, мне бы выпить предложили, бабушка бы…» и так далее. Дальше писать невыносимо. Он часто городил про то, что «бабушку все уважают». Я, как и в методе с бабушкой, трясся в стороне. (Ответил бы он мне на простой вопрос: почему меня так никто и не уважает, как я ни пытался этого заслужить в течение пяти лет? Почему меня в собственном доме изводят?). Некоторые вещи они заставляли ненавидеть, например, цветы, когда дед спросил у мамы: «Растеньица не поливала? А то она обидится». В какой секретной организации им дали задание проводить надо мной такие эксперименты, кто и сколько им там за это платит? Дед же сам от неё выходил из себя тем летом и уже здесь, в Москве, он же знал, что она «тяжёлый человек», зачем же так ничтожно и гнусно притворяться? Не делал бы он этого, перед ним с бабушкой я бы был целиком и полностью на его стороне. У-у-у-ух! О-ой! А-а-а-а! Не могу больше про них писать!

Третье. Предыдущим летом я рассматривал самостоятельное пребывание на улице со стороны объективной надобности этого и оттого ходил один в поликлинику на сеансы физиотерапии. Этим летом мне не приходилось никуда ходить по надобности, оставалось если и ходить, то просто так, гулять. Если вспомнить многое, то можно сделать вывод, что гуляние в буквальном смысле мне вредит. Но теперь я уже смотрел на самостоятельное пребывание на улице со стороны поиска и самосовершенствования. Но последнее одновременно и удерживало меня от совершения частых прогулок, я опасался повести себя не тем образом, в результате чего оплошал бы при встрече с кем-нибудь, при какой-нибудь определённой ситуации, и позор бы стал казаться вездесущим. Так, в один день я решил, что надо погулять, но когда мама сказала, как друг другом интересуются те, кого я могу встретить, мне очень расхотелось это делать. Я одновременно и должен был, и не мог пойти, разрывался между двумя решениями. Всё-таки, лето ещё совсем не кончалось, а позор мог длиться даже дольше него, и я отложил прогулку и в этот, и в следующий день. Но вот после я начал терзаться по этому поводу. Я уже решил выходить, но вдруг побоялся и около часа пытался объяснить маме куксящимся голосом, почему я не могу гулять, не забывая часто прибавлять, что я всё-таки должен это сделать. Наконец, когда я уже было начал снимать уличное, то мама мне объявила, что уже поздно, теперь хоть как-то, но надо идти гулять, то есть вместе с ней. Когда мы дошли до остановки – она хотела поехать в парк – я развернулся и один пришёл назад. Не заслужил я такой поездки. Но это были начальные попытки, первая удачная прогулка всё-таки состоялась в июле. Тогда я вошёл до ворот ЦСО, в котором занимался лечебной физкультурой, и попросился у охранников его территории пройти к качелям и прочему. Я затем использовал свою прогулку для улучшения своего местонахождения, когда выходил гулять в момент возникновения дома каких-нибудь проблем.

Четвёртое. Предыдущим летом фон отдыха вызывал у меня стремление к как можно более полноценному отдыху, не омрачённому стычками с доказательством своей правоты. Этим летом из-за моего поиска элементов начала новой жизни, сфера моей полезной деятельности (зарядка, умеренная подготовка к школе) расширилась. То, что бабушка с дедом, хоть и на время, но отъехали, стало хорошим условием, чтобы ко мне вернулся интерес к медицине. Я не только снова стал смотреть их книгу «Медицинский справочник для фельдшеров», но и попросил у мамы, чтобы она взяла в библиотеке что-нибудь подобное. Принесённые оттуда книги – «Нервные болезни», «Внутренние болезни», «Справочник домашней медицины» и «Энциклопедия боли» – я читал и в то же время спрашивал, скоро ли приедут те, чтобы если это так, то книги можно было успеть где-то спрятать, иначе на меня опять будет оказано бессмысленное давление. На всякие болезненные явления, изображённые на множестве фотографий, я обращал познавательное внимание, узнавая их причину, оттого эти книги уже не мешали мне спать по ночам, как ранее. Пока, я сообщил предположение о том, что стану врачом тем, с кем на данный момент жил в квартире, то есть родителям. Я попросил обоих не говорить ничего об этом бабушке с дедом, возможно ведь я по каким-то обнаружившимся причинам не смогу им стать, а они начнут приставать, чтобы я стал им. Именно так и вышло, в смысле, вышло первое. Прочитав заключение книги «Нервные болезни» я понял, что не смогу стать врачом по личным причинам, даже если всё буду знать. Там говорилось, что у врачей есть специальная врачебная тайна, некая присяга врачей, что не только пациент, но и его родные  ждут от врача особенных слов, были описаны три степени врачебных ошибок. Всё это никоим образом не подходило моему поиску. Увы и ах! Я решил, что не могу быть врачом окончательно и бесповоротно.

Пятое. В середине июля, поздно вечером, совершенно неожиданно я услышал пьяный голос деда: «Это я!» – оказалось, он так тихо открыл дверь. Я и не представлял, что если пытки возобновятся, то это произойдёт так неожиданно. Сразу через несколько секунд он стал предъявлять странные претензии.

– Мама там болеет, её срочно надо сюда везти, она никак не может понять, почему, когда она звонила, на том конце трубку взяли, денег с полведра ягоды заплатить пришлось.

Я объясню, что когда на нашем определителе должен был высветиться номер из Новомосковска, то трубку брать не надо было, чтобы там не платили за разговор, это был просто некий сигнал. Деду показали список звонивших, дошедший аж до весенних звонков из школы, но тот самый номер определён не был. Ещё на дачу требовался керогаз, для чего нужно было ехать на другую дачу – к тёте Оле, а значит, заодно и в гости. Дед снова успел выпить и его пришлось таким везти с собой. Уже там, на даче тёти Оли я оказался не в восторге от вынужденной прогулки, но самым муторным оказался уезд оттуда. У деда начало выходить похмелье (с дядей Геной-то он добавил), да знал он, что нечего большк пить. Их сосед просто поехал с ними, и некоторые вещи пришлось сгрузить на нашу машину, а этому показалось, что к нам поместят их собаку или кошку, он говорил, что не хочет их здесь ни за какие деньги. Ещё дед начал противно жаловаться на то, что папа мне как будто не давал посидеть. Как мне тут удержаться? Я сразу сказал «хватит», сказал, что я не немощный старик, чтобы больше всего хотеть посидеть, что он своей постоянной фразой: «Сиди, сиди!» – реально изводит. В дороге он вообще заорал, отказавшись выбрасывать в окно мусор.

– Да хватит тебе, куда ж я брошу, тот сзади водитель если увидит, что что-то летит, то будет авария, ты что! – хотя раньше на нашу машину сыпался гравий. Я резко сдёрнул с себя ремень безопасности и потребовал остановки. Не беда, что ехавшая впереди машина дяди Гены через некоторое время вернулась, главное, что я понял кое-что важное для дальнейшего, понял, как нужно с дедом иметь дело. Так что это поездка к тёте Оле на дачу в худшую сторону отличалась от такой же поездки прошлым летом. По возвращении домой моё напряжение развеялось мамиными рассказами о двоюродном брате Паше из моего далёкого детства, которого я сам не помнил.

Летом две тысячи первого года была не одна только прошлогодняя дедукция (эстетический фон – Прим. авт.), над которой я проводил свои поисковые эксперименты, должны были быть и дедуктивные (эстетические – Прим. авт.) новшества. Должны были они быть, прежде всего, потому, что я ещё до наступления лета стремился к приобретению, предположительно, любимой видеоигры, которая когда-то сломалась, называлась она «Ninja Cat». Но такой нигде не оказалось, по ошибке была приобретена игра «Rocking Cats». Когда я в ней не мог выбраться из одной ловушки, то говорил маме, что лучше бы было вообще ничего не брать, чем такую ерундовину. Но когда я неожиданно догадался, как выбраться, то игра для меня вдруг оказалась заманчивой, я понял, что она на сообразительность. Окончательный успех с этой игрой пришёл тогда, когда я без чьего-либо руководства и помощи, записал эту игру на видеомагнитофон в виде мультфильма.
 
Кроме этого, один раз я обнаружил дома аудиокассету – альбом группы «Элегия" (название группы изменено - Прим. авт.). На тядупоумном этапе я, услышав одну из песен этой группы по телевизору, сообщил маме, что, возможно, остальные песни этой группы такие же хорошие. Как и та первая песня, песни на кассете показались мне не только красивыми, но и символичными. Символичность (иносказательность, образность – Прим. авт.) – это одно из явлений, подтолкнувших меня к созданию этой рукописи. Песни символизировали даже не реальность, а выдуманную мною когда-то фантастику. Сначала я подумал, что они символизируют моё отречение от своих повестей, но вдруг понял, что скорее не так, они символизируют саму повесть «Линия времени». Я представлял себе большинство песен на кассете музыкальным сопровождением её экранизации. Там оно как бы корректирует неуклюжие моменты сочинительства. Это не было моим возвратом к повести, это было её поисковым исправлением, новым соединением дедукции с индукцией (взглядов на жизнь с её фоном – Прим. авт.) на крахидальном этапе. Песни «Элегии», не вошедшие в воображённое мной музыкальное сопровождение экранизации, явились всё равно неким попутным жизненному поиску явлением, подтолкнув разбираться в некоторых из них. Должно быть, большинство из них мне удалось прочувствовать и, в связи с этим, подобрать к словам в них соответствующие понятные явления. А то, что папа, послушав «Элегию» в машине, начал охаивать рок-группу, не только заставило меня глубже вникать в скрытый смысл её песен, но и сделало мой протест ещё более выраженным и открытым. Ведь папа и так уже определённо взял моду без видимой причины охаивать всё, чем я интересуюсь. Четвёртого августа «Элегия» выступила на рок-фестивале «Нашествие» в Раменском. Это выступление подытоживало мой летний поиск назначения, оттого я его и записал. Сразу же, как прозвучала одна из песен с альбома, крахидальный этап подошёл к концу.

Общий итог крахидального этапа.

Со всем описанным моя жизнь подходила к грандиозным открытиям переходного возраста. Сказалось то, что крахидальный этап был последним перед этим, и больше, конечно, сказалась фаза «далее». От неё остался протест, ставший более явным, а также поиск, направленный уже не только на будущее, но и на прошлое. Ведь с чего бы ещё я стал создавать эту рукопись всё в том же, последовавшим за крахидальным сезоном затянувшемся переходном возрасте?

ЗДЕСЬ ОКАНЧИВАЕТСЯ ТО, ЧТО НАПИСАНО АНТОНОМ ХИБАРИНЫМ.