Завтра – зима без снега (в небе опять заминка –
всё в этот год некстати, боком и невпопад).
Только при ярком свете крохотная снежинка
кружится, примеряя платьишко в детский сад...
Ольга Кузнецова
Порой жизнь становится невыносимой. Парадокс в том, что причину своего гнетущего состояния ты выбираешь сам. Вокруг ничего не меняется: те же предметы, события, люди, находящиеся в непрестанном движении, создающем впечатление незавершённости, а тебе плохо.
Проблема, которая кажется трагедией или драмой, живёт лишь внутри тебя. Это творческая работа мозга, ошибочно направленная в негативном направлении.
Сколько же духовной энергии потратил я даром, чтобы убедить себя в никчёмности и непривлекательности. В голове происходит постоянный круговорот одних и тех же неверно настроенных суждений и мыслей, отчего для полноценной жизни не хватает сил.
Когда-то я смеялся над мальчишками, вырезающими на стволах деревьев и скамейках сердечки, дразнил ребят, встречающихся с девчонками, а теперь мне именно этого не хватает, чтобы чувствовать благополучие и радость.
Как же хочется влюбиться…
Возвращаясь из командировки, совершенно случайно знакомлюсь в автобусе с девчонкой. Слово за слово – разговорились.
Нужно сказать, что девушек в глубинке разбирают сразу, не успеют к нам приехать. Парней много, а девчат нет.
Новая знакомая направлялась на практику.
Случайности не закончились беседой. Мы вышли на одной и той же остановке. Я воспользовался моментом: постарался познакомиться, даже о свидании попросил.
Девушка согласилась.
Я проводил её до места будущей работы, помог устроиться. Комнату ей выделили в том же помещении, где и магазин, в котором Ирина будет продавцом.
Встретиться договорились вечером, после работы.
Совершенно кстати мне премиальные выдали. Замечательно. Можно не мелочиться, устроить не просто свидание – настоящий праздник.
Отпрашиваюсь с работы чуть раньше срока и еду в посёлок за продуктами.
Купил букет цветов, торт, две бутылки шампанского, колбасу, пару шоколадок, лимон.
На обратном пути проговариваю про себя лирический диалог, которым начну процедуру интимной встречи. Витаю где-то вдали от бренного своего тела, представляя, как обрадуется мне и моим покупкам Иришка, как влюбится в меня и жизнь заиграет яркими красками.
Параллельно смакую её удивительное имя, которое в один миг стало не просто живым, а жизненно необходимым.
За этим занятием пролетает незаметно время. Вот уже моя остановка.
Лихорадочно продираюсь к выходу, прыгаю и...
Не заметил я рюкзак, стоящий прямо на ступеньках, не до этого было.
Ласточкой вылетаю из дверей автобуса прямо в кювет, едва успев машинально сгруппироваться.
Сумки из рук не отпускаю.
Мягко приземляюсь на спину, со всего маха хрястнув о землю свои премиальные покупки.
Торт и шампанское, как, впрочем, и букет, вдребезги. Колбаса с лимоном в грязи... Жаль. Очень жаль!
– Недотёпа ты, Петрович, – пеняю себе.
Вылезаю на дорогу, словно после спортивного заплыва в жидкой грязи. Не чемпион... Однако нет повода отчаиваться. Пока, нет. В конце концов, на той стороне реки, в моей комнате, есть чистая одежда, да и деньги имеются, не все потратил.
Бегом, вприпрыжку лечу на берег. Лодки нет.
Лодочник, скотина, крика не слышит. Пьян или спит.
Время идёт. Да, это, как говорится, “полный преднизолон”.
Скидываю с себя одежду, выгребаю всё из карманов, полоскаю наспех, натягиваю на себя мокрую, как есть, надеюсь на авось.
Должно же хоть раз в жизни повезти. Ведь мне это так нужно.
С надеждой гляжу на небо, приложив руку к сердцу, обращаюсь к неведомому создателю, хотя и не верю в его существование. А вдруг...
Однако ничего не происходит.
Мечусь, как загнанный зверь, с желанием прямо сейчас завыть, как волк на луну, или зарычать, выплёскивая накопившиеся эмоции: приседаю пятьдесят раз, отжимаюсь, бегаю на месте, рычу.
Неожиданно тишину нарушает не очень характерный для реки в это время года звук. Прислушиваюсь. Неужели моторка?
Точно. На моё счастье близко от берега идёт.
Я машу лодочнику руками, кричу, показываю ребром ладони на горло.
Мужичок подплывает.
У него ниже по течению сети выставлены, проверить хочет.
Рассказываю свою горемычную историю и её трагические последствия, если не попаду на другой берег. Первое свидание, мать его перетак. Не приду – охотников полно, молодых девчонок в наших краях ещё поискать, а у меня контакт налаживается. Да и нравится она мне, зацепила.
Мужик гогочет, как ненормальный, однако входит в положение, переправляет на мою сторону за несколько минут. Благодарю его, сую деньги, он опять хохочет, машет, отказываясь, руками. Видно настроение хорошее у человека.
Поднятый вверх большой палец с прицокиванием означает крайнюю степень интереса к моему происшествию.
Всем расскажет.
Ну и пускай себе брешет. С меня не убудет. Главное на свидание поспеть.
Бегу домой.
Умылся, переоделся. Теперь скоренько в магазин.
Покупаю бутылку вина, водку, минеральную воду, рыбные консервы, засушенные пряники и мятые, залежалые конфеты: что уж есть. И за то спасибо.
Гляжу на часы. Ещё не поздно. Точнее поздно, но не очень.
Прячу покупки в рюкзак, бегу на берег.
Лодки опять нет. Теперь она стоит на той стороне.
Лодочник дрыхнет пьяный в своей сторожке, а лодку увели и не смогли вернуть. Видно кому - то срочно понадобилось переправиться. Теперь только ждать, когда случайно кому-то сюда понадобится, обратно.
Вот ведь засада.
Что-то тут не так. Вероятно, не зря это происходит. Может мне вовсе и не нужно туда? Что, если это предостережение, а тот самый создатель, что заставляет меня ходить вокруг да около такими зигзагами, на самом деле где-то рядом летает, с ухмылкой поглядывает и хохочет навзрыд?
Смотря, какое у него сегодня настроение.
– Дела! Думай, Петрович, думай!
Додумать не успеваю. Опять слышу звук мотора. Причём знакомый звук, тот самый.
Подплывает рыбачёк, словно по щучьему велению, держится одной рукой за живот, другой за движок. Мне даже кричать не пришлось.
Опять гогочет, руками машет, за сердце хватается, на горло показывает, мол, смеяться уже невмоготу.
Сажусь к нему, рассказываю дальше. Всё как есть.
У него опять приступ веселья. Насилу лодку выправил.
Вылезая, поскальзываюсь на шевелящихся рыбинах, накиданных по дну слоем. В падении хлопаюсь лбом в железную уключину.
Поблагодарил, потирая ушибленное место, наверняка теперь шишка будет, и бегом по адресу назначенного свидания.
Надеюсь на сегодня сюрпризов довольно.
– Эй, Создатель, – шепчу про себя, – не устал ты ещё? Если ты есть, услышь.
Сам между тем ожидаю возможность очередного подвоха.
Под ногами чавкает тропинка. Она здесь всегда проваливается, напитавшись сверх всякой меры влагой, словно предостерегает — не торопись, а то успеешь.
Куда там. Недосуг осторожничать.
Однако пронесло.
Вот и крылечко заветное. А на крылечке Иришка собственной персоной. Стоит в обрезанных валенках на голых ногах, хотя вокруг лужи глубиной по колено, на плечи ватник наброшен, покуривает.
Розовые коленки бесстыдно выставлены напоказ.
Чёрт возьми, как же эротично.
Сигаретку меж пальчиков зажала, словно не курит, а подманивает, как мифологическая сирена. Улыбка до ушей обнажает ровные белые зубки, сверкающие меж ярких блестящих губ, словно начищенные жемчужины. Как же аппетитна она в этом простом деревенском облачении, как желанна.
Стою под невысоким деревянным крыльцом магазина, где два входа: один в павильон, другой в жилую часть. Дом старый, слегка покосившийся, припавший на одну сторону, как доживающий свой век калека.
Стены местами покрыты мхом, углы плесенью. Крыша из смоляной дранки сгнила совсем, непонятно, как держит вездесущую влагу бесконечных дождей и снегопадов. Лишь само крыльцо из свежей, почти не потемневшей, древесины, но с уже истёртыми половицами.
Возле крыльца несколько кустиков смородины с набухающими не ко времени почками, ранняя весна и её обманула.
Машинально отламываю кусочек смородиновой веточки, растираю между ладонями, чувствую запах лета.
Смотрю на Ирину, она на меня.
Некоторое время оба окаменевшие, лишь глазами общаемся. Надо бы сказать что-то, но что? Про погоду? Так про неё и без разговоров всё известно. Вот она, весенняя слякоть, а через пару часов запросто мороз ударит, здесь всегда так.
Сегодня дождя ещё нет, но воздух тяжелый и липкий, несущий ощущение непросохшего, скверно выполосканного белья, которое надето на голое тело.
Хочется уже тепла: чтобы солнышко щекотало горячими лучами, чтобы можно было раздеться, показать ему побледневшее за долгую зиму, истосковавшееся по загару тело.
У Ирины лицо и руки совсем белые. Как сметана или свежий снег. Для северных девчонок это нормально.
На шее тоненькая синяя прожилка. Кажется, будто пульсирует она под прозрачной девичьей кожей. Хочется прикоснуться к ней губами, ощутить тепло, живую упругость нежного изгиба у ключицы.
Мы переглядываемся: она мне в глаза смотрит, я воровато изучаю весь девственный пейзаж, каждую открытую деталь прелестного создания матушки природы.
Внимание особенно привлекли оголённые коленки, большущие зелёные глаза и улыбка.
Совершенство? Пожалуй, нет. Однако, хороша!
Ира сделала последнюю затяжку, затушила окурок, повернулась, покружилась, как бы давая разглядеть себя с разных сторон, изобразила не очень ловкий, но смешной реверанс...
– Ну как я тебе, оценил! То - то. Смотри, не жалко, за погляд денег не беру. Я только магазин закрою. Нам никто не помешает. Любишь, когда никто не мешает? Я люблю. Вообще одиночество люблю. Особенно темноту. В чернильном безмолвии лучше мечтается, представить себе можно что угодно. Ещё читать люблю. И плакать. Всегда плачу, когда переживаю за героев из книжек. Ну, ладно, что-то я разболталась. Быстренько кассу сниму, магазин опечатаю. Ты пока в дом проходи. Дверь уже открыта.
Ирина вприпрыжку, словно маленькая беззаботная девочка, вбежала в магазин, громко прихлопнув входную дверь.
Достаю папироску, закуриваю. Вот так да! Эта пигалица смелее меня. Я её боюсь – она меня совсем нет. Разговаривает так, словно мы всегда были знакомы, только давно не виделись.
Тем временем налетел ветер, одновременно со всех сторон. Небо в считанные минуты заволокло тяжёлыми тучами, застучал частый дождь, какой-то по-летнему остервенелый, льющий косыми струями. Всё почернело вмиг, превращая день в ночь. Рановато для грозы. Неужели еще и гром с молнией будет? С крыши понеслась вода журчащим потоком, вокруг дома разлилось бескрайнее грязное озеро.
А ведь мне после свидания на ту сторону плыть. Как же я в такую погоду!
Потихонечку открываю дверь в магазин, украдкой пробираюсь внутрь, как-то по-детски, словно в прятки играю. Ира сосредоточенно, закусив губу, напряженно пишет что-то в журнал, отрывается от важного занятия, почувствовав моё присутствие, улыбается во весь рот.
– Боялась, не получится. Теперь запрём дверь, опечатаем.
Ирина забавно пошевелила носом, засияла лучезарной улыбкой, – кажется, мой кавалер сегодня надушился. У нас что, праздник? Мне нравится, когда от мальчишек вкусно пахнет. Обожаю вкусные ароматы, особенно летние, фруктовые. Заработаю – сто флаконов себе куплю. Ты ко мне на свидание или просто так?
– Познакомиться хочу.
– Так мы уже знакомы. Я думала на свидание! Правда, я красивая, скажи честно – влюбился?
Ирина скорчила уморительную детскую гримасу, потешно топнула ногой, затрясла кистями рук, – ладно, не отвечай. По глазам вижу – влюбился.
Девушка схватилась за концы пухового платка, прошлась туда-сюда, плавно качая бёдрами. Получилось смешно. Мы захохотали и пошли к выходу.
В комнате чисто, несмотря на то, что Ирина поселилась в неё только сегодня и здесь давно уже никто не жил. Скудная обстановка захудалого общежития: узкая панцирная кровать с парой подушек, истёртыми солдатскими одеялами, голая раскладушка, обеденный стол с полками внутри, четыре колченогих стула, тумбочка.
В середине комнаты огромная печь с треснутой штукатуркой и следами сажи в этих трещинах. Два малюсеньких окна, закрытых двойными рамами. Мебель покрашена в грязно-синий цвет масляной краской.
Женская рука всё же видна: стол накрыт чистой обёрточной бумагой, на нём горка мытых тарелок, банка с вилками-ложками. Кровать ровно застелена, на тумбочке две книжки.
Воздух жилища пропитан запахом макарон с тушёнкой, который перебивает все прочие, какими наверняка наполнен старый дом.
– Раздевайся, гостюшка, будь, как дома. Не забывай, что в гостях. Я вот тут приготовила подкрепиться, чем бог послал, знала, что придёшь. Бабушка говорит, что у меня способность многое знать наперёд. Я и винца взяла, водочки. Правда, в долг. Денег у меня ни копейки. Ну, да ничего, справлюсь, не впервой на пустом месте жить начинать.
– Я вот тоже кое-чего прихватил. Извини, не густо, но что было. Работой завалили по горло. В следующий раз что-нибудь вкусненькое куплю. Мы же не последний раз встречаемся, – с надеждой услышать подтверждение смотрю на неё.
В глазах у Ирины мелькнули лукавые чёртики, она прищурилась, томно сжав губки, и подбоченилась, намеренно картинно, – знаю-знаю, как тебя бедного загрузили делами! Лимоны и колбасу я вымыла, подсушила, шоколадку съела, торт, к сожалению, только понюхала. Шампанского ужас как хочется. Вот купил бы одну бутылочку, может и уцелела бы, а так хлоп и одни осколочки. Люблю, когда пузырьки в носу щекочут, после так приятно голова кружится. С плывущей головой целоваться здорово: словно улетаешь туда, где всегда счастье. Видела, как ты красиво вылетел из автобуса, как перевернулся в воздухе и мягко приземлился. Я тебе кричала, ты не услышал. И вообще… никогда мне не ври… не люблю!
Ирина щебечет, не умолкая, одновременно вприпрыжку носится по комнате, словно заводная механическая игрушка. Заливистый смех тоже не стихает ни на секунду.
Девчонка словно светится, да и сама как сгусток энергии: сверкает молниями, гудит, как трансформатор высокого напряжения, однако вся искра в результате уходит в песок. Остаётся лишь туманный шлейф нежного света, впечатление от которого превращает меня в полоумного романтика.
Ирина мечется меж предметов скудного интерьера по неведомому маршруту, совершает головокружительные прыжки то в одну сторону, то в другую, натыкается на препятствие, бьёт себя ладошкой по лбу, скачет в противоположном направлении, залезает под кровать, выдвигает сумку, бросает её, летит дальше, не умолкая и не сбавляя темпа.
Наконец поворачивается, наставляет мне в лицо указательный пальчик и приказным тоном говорит, – всё, садись на этот стул. Смотри туда. Не вздумай подглядывать! На книжку, не скучай. Я быстро.
Девочка несётся вприпрыжку за печку, долго там шебуршит, чего-то роняет, ругается шёпотом и вообще производит массу разнообразного шума. Наконец разрешает повернуться.
Передо мной значительно повзрослевшая девушка в белой шёлковой блузке с цветком на груди и красивой расклешённой юбке ниже колена в бело-рыжую косую клетку. Туфли лодочки, волосы скручены в тугую косу.
Сразу отмечаю, что коленок больше не видно. Жаль!
Ира крутится, вытягивает ножку, показывая новенькие блестящие туфельки яркой красной расцветки, берёт за края подола юбку, наклоняясь в подобии реверанса, тыльной стороной руки небрежно перебрасывает косу сзади на грудь и танцующей походкой идёт ко мне.
А грудь то у нее, ого-го... и талия.
– Жаль, музыки нет. Я бы сейчас с удовольствием потанцевала. Даже жалко, что никто меня такую красивую не видит. Ладно, давай без музыки танцевать. Я могу подпевать: па-папа, па-па... ну, давай же, не стой как соляной столб!
Ирина капризно надувает губки, прыскает от смеха, хватает меня за руку, заставляя кружиться.
Я забываю дышать, чувствуя в лёгких закипающий спазм. Ирина уверенно положила мою руку на своё плечо, вторую на талию, обхватила меня за шею и принялась кружить.
Меня как током шандарахнуло: моментально покраснел, покрылся испариной. Шея, где она сомкнула руки, буквально огнём горит. Сердце застучало, начав сходить с ума: то ухает, то совсем забывает, что надо сокращаться и качать кровь, которая вскипела, перестав выполнять определённые мудрой природой функции.
Варюсь в этом бульоне, чувствуя головокружение и слабость. Пол подо мной норовит сбросить со своей поверхности. Ещё мгновение и полечу в бездну. Только я летать не умею. Танцевать, впрочем, тоже.
Улететь далеко мне не позволил мелодичный голос.
Танцор из меня не получился, хотя для девушки, похоже, это было неважно.
Она начала кружиться в каком-то экстатическом вихре, подчиняясь энергии движения: закручивалась спиралью, выгибалась, ввинчивалась, совершала резкие прыжки, несуразные по амплитуде и направлению движения.
Инерция закручивала её расклешённую юбку, вздымала подол чуть не до головы, обнажая коленки и откровенно волнующие девичьи трусики.
Я застыл, онемев от удивления, не отрываясь, смотрел на этот сумасшедший, ни на что не похожий танец.
Нечаянный стриптиз напомнил, что я мужчина, разбудил дремавшее естество, заставил напружиниться. Ирина остановилась так же резко, как начала танцевать, сразу и вдруг: вытерла платком пот с лица и жестом пригласила к столу.
Дыхание у девушки было спокойное и ровное, словно не крутилась только что в бешеном ритме, а просто очнулась ото сна или пришла с прогулки. Сосредоточенность, сопровождавшая танец, сменилась озорным улыбчивым взглядом, кокетливыми движениями, выдающими желание понравиться.
– Да, люблю танцевать! Кажется, я об этом уже говорила. Так, о чём ещё не говорила? О том, что сейчас у нас будет праздник. Люблю праздники. Не стой как истукан, развлекай девушку. Ты же не хочешь, чтобы я повесилась от тоски. Наверно здесь, в деревне, очень скучно. Вот чем ты занимаешься, когда не работаешь? Небось по девчонкам бегаешь. Теперь будешь бегать только ко мне.
Девочка засуетилась опять, накрывая на стол.
Воздух наполнился нестерпимо-чувственным запахом вспотевшей молодой женственности. Этот чарующий аромат будоражит во мне не совсем знакомые чувства, полностью отбивая аппетит. Точнее, аппетит есть, но совсем не на еду.
Гляжу не отрываясь, боюсь, что видение может сейчас исчезнуть, испариться. Хочется смотреть и смотреть, не отрываясь, не тратя даром времени на тусклую обыденность.
Может, мне это снится?
Нет, только не сейчас. Теперь я хочу жить, хочу дышать воздухом, так заманчиво пахнущим этой озорной девочкой. Хочу дотронуться до неё, как в недавнем не совсем удачном танце.
Ах, эти соблазнительные коленки, эти волнующие трусики… и загадочно дерзкие зелёные глаза!
Как же хочется потрогать соблазнительницу, ощутить толчки её пылкого сердца, почувствовать живое напряжение упругих мышц.
Ноги сделались ватными, руки и язык отказываются повиноваться. Почему у Иры и у меня всё наоборот? Чем энергичнее она двигается и больше говорит, тем сильнее торможу я. Она вкладывает в мою руку бутылку вина.
– Открывай. Будем пить на брудершафт. Потом опять танцевать. Хотя нет! Про себя я всё рассказала, а о тебе ничего не знаю. Рассказывай. И чтобы без утайки. Сразу пойму, если соврёшь. Потом опять будем танцевать.
Ирина вновь залилась мелодичным смехом. Бутылку вина открыть оказалось нечем. Пришлось протолкнуть пробку внутрь.
Наливаю вино в гранёные стаканы. Больше не во что. Хорошо, что не в оловянные кружки. Бывало и такое.
Чокаемся. Я выпиваю весь стакан, словно газированную воду, не почувствовал даже вкуса. Ира делает маленький глоток и звонко ставит стакан на стол.
– Ну, начинай!
Девушка округляет губки, вытягивает их слоником, делает серьёзные глазки, требующие начинать рассказывать, кладёт голову на ладони рук, нетерпеливо топает ножкой.
Нетронутая еда давно остыла. Мы замёрзли: ночи, хоть и весна, на севере холодные. Растопили печку, уселись спиной к ней на пол, вытянули ноги.
Печка загудела, изрядно надымив, пока не прогрелась.
Сидим рядышком, укрывшись от стужи телогрейкой, плечом к плечу. Взял я махонькую Иришкину ладошку двумя руками, держу, словно штурвал судна в шторм, не отпускаю. Говорю, говорю, боюсь, что ладошку отберёт.
Сколько сидели, не знаю, только заснула девчонка. Голову на моё плечо положила, сама постанывает во сне и забавно шевелит носом.
Я притих, боюсь разбудить. Поза, сначала казавшаяся удобной, стала напрягать. Мышцы, застывшие в неподвижности, окаменели, гудят.
Какая же она во сне замечательная.
Осмелел, зная, что она не видит и не знает, чем я занят, понюхал волосы, поцеловал их, встал на колени. Пытаюсь взять спящую прелестницу на руки, чтобы отнести на кровать.
Она сопит, улыбается чему-то во сне.
Меня обдало волной жара. Донёс до постели, положил, рядом стул поставил и смотрю.
Такая она во сне маленькая, нежная, как дитя. Спит беспечно, доверившись моей порядочности.
Сижу – охраняю покой её безмятежного сна, как пёс сторожевой, не могу позволить себе заснуть. Ирина поворочалась с боку на бок, засунула ладошки под щёку, подёргивается время от времени, как маленький щенок, оторванный от мамки.
Так и просидел до утра, пока она не вздрогнула, открыв неожиданно глаза. Огляделась беспокойно вокруг, видно не сразу поняла, что и как.
– Мне снилось, будто свадьбу играли. Нашу. Сначала танцевали вальс, потом танго и чего-то ещё. Кружимся, вокруг люди, много людей, которых я не знаю. Все смотрят на нас, хлопают в ладоши. Горько кричат. Долго-долго. Только это не здесь было. Ты весь в белом, я в длиннющем зелёном платье. В лёгком таком, почти прозрачном. Фата тоже зелёная. На шее у меня, на руках и ногах ожерелья изумрудные, на пальцах кольца, тоже с огромными изумрудами. Гостей видимо-невидимо. Они почему-то без лиц. Потом мы открывали шампанское, лили в большую ванну, в которой плавали по всей поверхности бутоны алых роз.
Мы купались в этой ванне прямо в свадебных нарядах, целовались. После была ночь. Ты меня почти раздел, начал приставать. Я испугалась чего-то и проснулась. Оказалось, это сон. Просто сон. Странный, да!
Я и не заметила, как заснула. Это ты меня в постель уложил? Хороший у нас с тобой праздник получился. Только ты мне так и не сказал – на свидание приходил или просто так?
Пусть это будет свидание, ладно! Ага, мы ещё не целовались. Получается ненастоящее свидание. Так не честно. Быстро целуй! Нет! Сначала умоюсь, а то на чучело похожа.
Ирина посмотрела в зеркальце, состроила уморительную гримасу, показала язык, опять понеслась по комнате вприпрыжку, напевая что-то весёленькое себе под нос. Потом долго чистила пёрышки.
Не думал, что для того, чтобы умыться и причесаться, нужно столько времени.
Закончив гигиенические процедуры, Ира подошла ко мне, посмотрела в глаза и сказала, – теперь целуй.
Девочка закрыла глаза, снова вытянула губы, раскрыв их призывно, придвинулась ко мне, протянула раскинутые для объятия руки.
Целую в щёку, затем в губы, ещё раз...
Стоим и обмираем от наслаждения.
Внезапно она открыла глаза, отстранилась, не отпуская из объятий, и говорит недовольно, – где это ты так научился, похоже не всё мне рассказал!
– Свидание, Иришка, конечно у нас свидание. Разве мог я придти просто так к любимой девушке! К сожалению, мне пора на работу.
– А чай? Мы же ещё не позавтракали.
– И не поужинали тоже. Только я, кажется, не голоден. Наверно, любовью сыт.
На столе, между тем, на нетронутых блюдах паслись отъевшиеся до безобразия, разжиревшие за ночь мыши, которым было всё безразлично: им ничего больше не хотелось, но они всё равно ели. Просто так, про запас. Кто же откажется от дармовщинки, тем более, что никто на неё не претендует. У них тоже неплохой получился праздник.
Мы с трудом высвободились из горячих объятий, не имея на это ни сил, ни желания.
Дождь ещё идёт, теперь мелкий, неторопливый. Воды на берегу по колено. Как я не осторожничал, зачерпнул полные сапоги студёной водицы.
Удивительно, но на том берегу, где я жил и работал, каждый житель уже знал, где я был и чем именно занимался. Такие уж в деревне порядки: телевидения нет, газеты раз в неделю, а новостей хочется ежедневно.
Теперь моё романтическое свидание номером один в списке местных новостей.