(о романе Вячеслава Макеева «Щит Сварога»)
«Щит Сварога» - третья часть трилогии Вячеслава Макеева… Почему многоточие? Потому что явление, если это настоящее явление, а не фикция, имеет развитие. Трилогия переросла в пенталогию. Четвёртая и пятая часть ждут издателя.
В названии соединены «начала и концы» в блоковском понимании этой фразы. Щит – ядерный щит России, Сварог – Бог из славянского Пантеона. Следовательно, события происходят в двадцатом веке, имея многовековую перспективу и ретроспективу.
Сварог… Мне довелось услышать об этом Боге из уст Никиты Ильича Толстого – потомка Льва Николаевича Толстого. Профессор Толстой читал лекции в МГУ им. М.В. Ломоносова, где служил многие годы.
О Свароге, профессор сказал, что имя Бога связано со словом «сварка». Ибо слово «сварка» порождено именем грозного славянского Бога. Имелась в виду электоросварка. Тогда мне это показалось странным. Теперь нет. Потому что всё в мире спаяно-сварено в единую нить.
Случаются парадоксы. Но именно они законны. Парадоксальным явлением вселенского масштаба стало образование Советского государства – СССР. Нынешнее поколение молодых людей не знает о нём ничего. Многие даже не совсем понимают, кто такой Ленин и какова его роль в создании государства, занимавшего шестую часть земли, как и Российская империя.
Символично, что именно СССР стал пионером Космоса, запустив впервые в мире спутник и космический корабль с человеком на борту. СССР был закрытым государством, как и все уважающие себя империи. Но о его могуществе знал весь мир.
Как пишет Макеев, государство это ныне предано забвению, на память о нём нанесены груды мусора, которые обязательно расчистят следующие поколения.
Маяковский, кстати, будучи гениальным поэтом, обронил то же самое: «Уважаемые товарищи потомки! Роясь в сегодняшнем окаменевшем г…, наших дней изучая потёмки, Вы, возможно, спросите и обо…» А Маяковский, как известно, был певцом Октября и социалистического строительства, человеком искренне любившим Советскую республику. Даже не одну Российскую федерацию, а все Республики СССР: «В поцелуе рук ли, губ ли, в дрожи тела, близких мне, красный цвет моих республик тоже должен пламенеть».
Пытались любить СССР Блок и Есенин.
2017 год был годом столетия Октябрьской революции. В историческом музее в Москве работала выставка, посвящённая 100-летию «Российской революции».
Скромно умалчивалось её исконное наименование: Великая Октябрьская социалистическая революция. Таких революций мир никогда не знал. Она уникальна. Осмыслить эту революцию трудно. Поэтому в последние годы она получила название «октябрьского переворота».
Революция породила граждан, которые были винтиками могучей машина, но они пришли в мир, были «рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор». Дальше в марше моётся: «Нам разум дал стальные руки – крылья и вместо сердца – пламенный мотор. Всё выше, всё выше, и выше стремим мы полёт наших птиц. И в каждом пропеллере дышит спокойствие наших границ».
Этот «Марш авиаторов» положен на мелодию немецкого марша времён нацистской Германии. Но мало кто об этом знал в те времена, когда он родился. Ведь СССР был изолирован от мира.
А в мире тогда процветали нищета, болезни, детская смертность, оккультные науки, мистицизм и т.д. Недавно мне в руки случайно попал журнал «Новый мир», Книга третья, Москва, 1933 год. В мягкой обложке, напечатанный на плотной, совсем уже пожелтевшей бумаге.
Много там всего, в том числе: повесть Александра Воронского «Бурса», статья К. Радека «Карл Маркс», глава из романа Алексея Толстого «Пётр Первый», стихи друга Есенина Петра Орешина», эссе Андрея Белого «Культура краеведческого очерка», даже «Письма Бальзака, с примечаниями П. Сухотина, продолжение». Моё внимание привлекла статья вторая Л. Варшавского «Смертность, рождаемость, браки», напечатанная в разделе «За рубежом».
Сама подборка материала свидетельствует о том, что в СССР бурно кипела общественно-политическая и творческая жизнь, бился пульс науки и искусства. Одним словом, век золотой и серебряный в истории русской культуры сменился веком бронзовым.
О чём же писал Варшавский. Об этом расскажут выдержки из статьи: «Безработица в Германии, - заявил недавно председатель ганноверского страхового управления Фронгольдт, - угрожающим образом действует на состояние здоровья низших слоёв населения. Громадное число застрахованных рабочих и их детей, доставленных в лечебные учреждения, находится в таком ужасном физическом состоянии, какое напоминает худшие послевоенные годы».
«Действительность полностью подтверждает слова проф. Фридберга. Так, в одном из ноябрьских номеров чехо-словацкая коммунистическая газета «Руде право» приводит ряд данных о распространении голодного тифа в городах и деревнях Закарпатской Украины…» (Закарпатье тогда входило в состав Польши – Е.М.)
«…население до того обнищало, что не обращается к врачу даже в серьёзных случаях».
Тысячи врачей бросают свою профессию и в поисках куска хлеба берут первую попавшуюся работу».
«Кризис заставил 20 докторов в Бруклине (часть Нью-Йорка) взять места шофёров», - читаем мы в американской газете «Дейли уоркер».
«… в то время, как тысячи врачей голодают, не имея пациентов, только у одного из знахарей, некоего Цайлеса, бывает ежегодно до 3 тысяч больных».
Картина жизни в «цивилизованной Европе» и САСШ (США), судя по документальным свидетельствам», была далеко не радужной.
Поэтому сваливать все беды тех лет, постигшие население СССР, на большевиков не совсем справедливо. Мир увяз в противоречиях. Война была неизбежна. В третьей части своей уже пенталогии Вячеслав Макеев создаёт масштабные картины послевоенной Европы, карту которой перекроила Вторая мировая война. В поле зрения автора и другие страны, в частности, Северная и Южная Америка.
Потерявшая погибшего при испытании нового самолёта мужа Руса Соколова снова получает важное государственное задание от КГБ. На этот раз она сделает всё, чтобы его не выполнить. Ведь оно касается предмета её первой любви – Воронцова… Воронцова нужно найти и… устранить.
Действие романа начинается в Любляне, потом переносится в Москву, потом дальше. С большим мастерством и настроением описана послевоенная Москва, Таганка – старинный промышленный и купеческий район с дворянским ареалом: мир особнячков, утопающих весной в цветах сирени, православных храмов и элитных домов для высшего государственного, партийного и военного руководства СССР (точечная застройка тех лет).
Мир золотого и серебряного веков Российской империи под сенью сталинских знамён. Большой вопрос, кто был бы хозяином этих дореволюционных райских домиков, если бы СССР проиграл войну. Ответ напрашивается сам: янки.
Конечно, Америка задаёт теперь тон в мире, а не СССР, и у особнячков не всегда русские хозяева. Но русский дух всё ещё теплится в Москве и России.
Советская власть выделила в своё время Маяковскому квартиру в уютном двухэтажном таганском купеческом владении на паях с семейством Бриков. Товарищ Сталин по просьбе Лили Брик разрешил там открыть музей-библиотеку.
Потом этот музей закрыли. Открыли новый – на Лубянке. Дом на Таганке принадлежал музею Маяковского на правах фондового хранилища. Там всё было, как при Маяковском. На лестнице висел старый телефонный аппарат. В комнате поэта стояли его шкаф и тахта…
Сейчас в этом домике сделан евроремонт. От дома остались одни стены. В нём поселилась фирма – корейская, кажется. Мемориальная доска пока висит…
Картины европейского разорения, донесённые до читателя, Варшавским до боли напоминают картины 90-х годов в России: кандидаты медицинских наук торговали шапками, в мире правил СПИД, прорвавшийся в разрушенный СССР, на оболмках которого возникло новое политическое образование – СНГ.
Но до СНГ Макеев, хотя и добрался, читатель это пока не прочитает, потому что умер издатель Макеева, а нового он пока не нашёл. А ведь Макеев – это современный Лев Толстой.
Макеев придерживается популярной идеи: о преимуществе социализма перед капитализмом. Хотя писатель никогда не был членом КПСС. Идея эта, безусловно, справедлива и актуальна.
Преимущества социализма настолько явные, что наше государство Российская Федерация – приемник СССР, остаётся государством, ориентированным на ценности социализма. Россия по-прежнему является ведущей ядерной державой в мире. Автор считает, что ковать ядерный щит помог советским (русским) людям древний Бог.
Родина России – Север, земля Матка, Новая земля. Там основные владения Сварога. И грозный Бог, хотя и нахмурил брови, когда учёные, испытатели и военные, вторглись в его пределы, но оказал покровительство потомкам «стрибожьих сыновей, сварожьих внуков».
Интересно, что на этой земле живут не только русские, но и коренные народы России, настолько малочисленные, что они не смогли бы удержать огромную территорию, на которую давно положил глаз Запад.
Снова Макеев возвращается к истории экспедиции «Аненербе» на Новую землю, которая хранит памятники арийской древности и кладези полезных ископаемых. Мы встречаемся с её участниками: Воронцовым и другими героями предыдущих книг.
Конечно же, действие происходит и в Германии, в Рерике, где после войны обосновалась Советская группа войск. Русские покинули военную базу после распада СССР. Теперь там другие хозяева – американцы.
Действие романа развивается так же центростремительно, как развивалась история в двадцатом веке.
Есть выход и на тему будущего человечества …
Я долго думала, о чём написать в эссе о романе «Щит Сварога», так он объёмен по содержанию, тематике и проблематике. Мысль рассказать о скромном очаровании СССР, конечно, не оригинальна. Но, на мой взгляд, наиболее сейчас актуальна.
Была такая программа «Взгляд» на перестроечном телевидении, которое относительно современного представляется шедевральным. Начиналась программа с заставки: маска из музея народов Востока, где работала реставратором жена Владислава Листьева. Теперь уже ясно, что маска была выбрана не та.
Интересно, что эта моя статья состыковалась, с замыслом статьи о Блоке, задуманной к юбилею поэмы «12». Я решила, что назову её «Достоянье доцента», потому что Блок был уверен в том, что ему доведётся «стать достояньем доцента и критиков новых родить».
Эту фразу любил повторять нам Учитель – заслуженный профессор МГУ им. М.В. Ломоносова Альберт Петрович Авраменко.
Статья «не шла», пока я не узнала то, о чём он никогда нам не говорил…
Альберт Петрович был коммунистом, много лет возглавлял партком филфака, в своё время служил в Советской армии. В биографии указывал социальное происхождение: из рабочих. На рабочего он, безусловно, никак «не тянул».
Это был человек, занесённый в СССР из Серебряного века: лёгкий, как ветер, элегантный, изящный, подтянутый, с тонкими перстами и невероятно красивыми глазами, с которыми не мог соперничать даже ахматовский «Серорглазый король», обладавший Душой артиста.
Потомок «рабочих» имел, оказывается, глубокие дворянские корни. По матери он был Философов. Помню, как он любил упоминать при случае и без случая «наших соседей по одиннадцатому этажу». На одиннадцатом этаже находится философский факультет. А на крыше, над факультетом, светились ночью в небе советской Москвы слова «Да здравствует коммунистическая партия Советского Союза»!
Естественно, на гуманитарных факультетах готовили будущих работников и работниц идеологического фронта.
Нам преподавали много общественных дисциплин: истмат, диамат, историю КПСС, марксистко-ленинскую философию, такие же эстетику и даже литературоведение, научный атеизм.
Ношение православного креста на шее запрещалось. Приспосабливались. Носили крест кто, как мог: прикалывали булавкой к белью, зашивали в воротник. Мой друг Миша, внук расстрелянного в 1937 году священника, вырезал крест на груди. Крест выступал в виде шрама. На вопросы непосвящённых отвечал: «Поранился!»
Филологи, по большей части, люди верующие, потому что погружены в стихию старославянского и церковнославянского языков, древних сказаний, фольклора и памятников древнерусской литературы.
Даже, если не хочешь, станешь православным.
По-православному, Учителя зовут Николай.
Конечно, мой друг Миша был комсомольцем. Он курянин: родился в Курской области, жил в Курске, пока с шестого захода через рабфак (рабочий факультет, потом подготовительное отделение) не поступил в МГУ.
Человек физически сильный, он на первомайских и ноябрьских демонстрациях был знаменосцем. Носил Миша, естественно, красное знамя. Только, когда колонна шла мимо храма, с которого в своё время упал, но выжил после падения Серафим Саровский, склонял знамя в сторону колокольни…
Макеев, рассказывая о послевоенном возрождении СССР, касается темы советских праздников и Международного фестиваля молодёжи и студентов в Москве. Описывает, в частности, первомайскую демонстрацию. Что это такое, кто на ней не бывал, никогда не поймёт.
Со всех московских окраин к Красной площади стекались, как реки, колонны демонстрантов. Движение транспорта, естественно, перекрывалось. Колонны формировались на предприятиях, в ВУЗах.
Праздничное оформление было индивидуальным у каждой организации. Оно отражало характер деятельности предприятия и трудовые успехи коллектива. Колонны формировались по районам. Поэтому впереди катили тележку с названием района: Октябрьский, Первомайский, Гагаринский…
Главное украшение воздушные шары, цветы, флаги. Звучала музыка, люди пели, танцевали. На тротуарах устраивались буфеты.
Шли долго, потому что Москва всегда была большим городом. При подходе к Красной площади приободрялись. Детей поднимали на плечи. На трибунах Мавзолея целый день стояли члены ЦК партии и Правительства…
Потом ехали домой праздновать.
Московский фестиваль молодёжи и студентов открыл Красную Москву планете Земля. Весь мир запел песню «Подмосковные вечера».
Тему празднования Пасхи Макеев обошёл. Но Пасху после войны стали праздновать широко и по-русски. Красили луковой шелухой яйца, покупали кекс «Весенний». Так назывался кулич, который широко пускался в продажу за неделю до Пасхи. Был разрешён Крестный ход вокруг храмов. Ходили от конечных станций метро бесплатные автобусы до кладбищ.
Вообще-то, празднование Пасхи и сейчас так проходит. А лозунг «Мир! Труд! Май!» как-то сжат. А зря!
Очень проникновенно Макеев пишет о судьбе пленных немцев в СССР. Как известно, они работали на советских стройках, в частности, строили новые здания МГУ им. М.В. Ломоносова на Ленинских (Воробьёвых) горах. Им даже платили зарплату. Потом разрешили вернуться в Германию.
Вернулись не все. Некоторые прикипели к новой родине – СССР. В романе трогательно изображается история возникновения семейного союза, в котором соединились немец и ненка.
В целом, в книге царит праздничная атмосфера, эйфория после Великой Победы. Но враг не дремал. Против СССР была организована мощная идеологическая война, в которой СССР проиграл…
Очарование книги Макеева заключается в том, что в ней нет мелких характеров, ничтожных, проходящих образов: всё мощно, крепко и серьёзно. Любовь так любовь, дружба так дружба, вражда так вражда.
Основные приоритеты советского (русского) человека: Родина, Семья, Труд, Наука. В этом контексте подробно рассказывается о домашних праздниках, Детском парке на Таганке, крупнейшем московском универмаге для детей «Звёздочка» там же.
Лучшими подарками для детей, приобретаемыми в «Звёздочке», были книги, карандаши «Искусство», колонковые кисти, масляные краски в тюбиках, которые разбавляли льняным маслом, и, конечно, игрушки.
Лада – дочь Русы и Ярослава Соколовых радовалась подаренному ей на день рождения родителями заводному самолётику, который летал вокруг башенки. Ведь её отец был лётчиком!
Кстати, автор упоминает такую деталь, продукты в магазинах упаковывались в большие бумажные пакеты. Добавлю. Они изготавливались из коричневой бумаги, и на них было написано розово-красными буквами «Гастроном».
Одним из крупнейших гастрономов в Москве и популярнейших был сороковой гастроном при КГБ. Обслуживали в нём всех желающих. Большим успехом пользовались у москвичей и гостей столицы стоявшие там автоматы с бутербродами – свежайшей «Докторской» колбасой, сыром, ветчиной.
Имелись в столице многочисленные «Пельменные», «Рюмочные», «Пирожковые». Герой романа генерал КГБ Калюжный, начальник Русы Соколовой, однажды провёл в них целый день, гуляя по морозной Москве и заходя туда, чтобы выпить сто грамм (ов).
А коммунальные квартиры автор не упоминает. А их было пруд пруди. В них, в основном, и жили до войны и в первые годы после Победы. По пять-семь человек на двенадцати квадратах. Правда, после войны и эту проблему стали решать. Выросли кварталы новых домов. Например, ставшие символом новой Москвы, Черёмушки.
На эту тему даже был снят художественный фильм «Черёмушки», в котором снялся молодой и очаровательный Геннадий Бортников, кстати, большой русский советский патриот, тяжело переживавший распад СССР и гордившийся званием народного артиста России. Высшим званием для артиста было звание – народный артист СССР.
В моём домашнем архиве хранится переписка семьи: множество открыток и писем со всех концов СССР и братской Чехословакии, распавшейся на две страны в результате очередного передела мира.
Мой друг Ярослав писал мне в девяностые годы: «Словакия от нас откололась», «Свобода приходит нагая, её надо надеть (одеть)», «Как ты у меня в Москве живёшь, в очереди, наверное, стоишь»?…
В начале нулевых у меня жили вьетнамцы. Иногда им приходили письма с адресом: «Советский Союз, Москва…»
А улица, подробно описанная в романе, на которой поселились семьи Соколовых и Лебедевых, называлась сначала «Дворянской», потом «Коммунистической», теперь «улицей Александра Солженицына»…
Действие романа происходит также в Северной Пальмире – Ленинграде, теперь Санкт-Петербурге, в годы Первой мировой войны – Петрограде. В числе подвигов ленинградцев упоминается огромная стена, которую насыпали женщины, защищая свою землю от врагов в Великую Отечественную войну.
Что будет дальше? Поживём, увидим. Но уже сейчас можно сказать, что трава забвения СССР не грозит.