Прошло три-четыре дня, и Надя постепенно успокоилась. Хотя вечерами, когда она гасила свет, укладываясь на свой узкий диван, к ней приходили видения той изумительной ночи. За прошедшие дни в памяти не осталось того, что заставляло её содрогаться от презрения к себе, - только тёплое чувство единения их душ и тел.
Как жаль, что она не спросила его телефон, он хирург, у него наверняка есть домашний. А сам почему не дал? И снова тяжёлые мысли, как непослушные жернова, начинали медленное движение по кругу, терзали её душу..
Дни бежали, как беговые лошади, всё ускоряя свой бег. Зима опаздывала, вечера были тёмными, но достаточно тёплыми.
Прошли три недели. Надина мятущаяся душа требовала определённости. В тёплый ноябрьский вечер её ноги сами пошли не в сторону своего дома, а в центр, где стоял единственный трёхэтажный жилой дом для местных специалистов, вернее, местного начальства, здесь же получали жильё и врачи.
Став в глубине двора, чтобы свет от фонаря не падал на неё, Надя стала вглядываться в окна Ионаса. Свет горел в двух окнах – в большой комнате и в кухне. Она стояла долго, уже больше получаса, но никакого движения в квартире не было. А что, если он один, и она позвонит в дверь?
Решение ещё до конца не созрело. Но душа требовала определённости. Она вошла в подъезд, боясь, что натолкнётся на Милену, та, как поняла Надя ещё в тот вечер, жила на первом этаже. Она остановилась перед дверью, чтобы отдышаться. И позвонила. Будь, что будет!
За дверью послышались шаги, щелчок замка… Их глаза встретились.
-Проходи!
Надя перешагнула порог. Он был один. Молча помог снять пальто, усадил на тот диван, который стал их приютом в ту такую памятную ночь. Надо было объяснить как-то своё появление.
-Извини, что пришла, но…
-Хорошо, что пришла. Подожди, я сейчас.
И скрылся в кухне. Надино напряжение только росло. Через минуту-другую он принёс из кухни рюмки.
-Что будешь пить – коньяк, водку?
Она хотела отказаться, но уместно ли?
-Коньяк.
Вторым заходом Ионас принёс в тарелке нарезанные сыр и колбасу, а также из второй комнаты – начатую бутылку коньяка.
-Выпьем за твой приход, - сказал он, наливая коньяк в рюмки. Ей совсем не хотелось пить коньяк, но как отказаться? Они чокнулись, и Надя слегка пригубила напиток.
-Выпей всё. Ты дрожишь. Замёрзла?
Откуда он знает, ведь даже не прикоснулся к ней?
Постепенно напряжение спадало, он задавал вопросы о её работе, об институте, а она – о его операциях. Время бежало. Пора уходить, а иначе калитку закроют.
-Мне пора, - сказала Надя, поставив на стол выпитую до дна рюмку.
-Останься, - не то попросил, не то потребовал Ионас.
И снова повторилась близость, по которой истосковались, видимо, оба. И снова Надя оказалась в плену обволакивающей её нежности и ласковости.. Его мягкие, ласкающие движения одновременно убаюкивали и возбуждали, так что соединение было для обоих желанным. Её руки скользили по его телу, снова возбуждая его.
А утро, как жестокий палач, вновь разрушило это единение души тел.. Снова быстрые сборы, молчаливое прощание. И бегство. От Ионаса, от людей, которые могли её увидеть в этом доме, от себя?
К счастью, суетные рабочие дни, когда приходилось решать одну проблему за другой, вести послеобеденные занятия в продлёнке, разрешать ребячьи споры и обиды – всё это заставляло уходить на самое дно памяти воспоминания о встрече. Им отводилось время перед сном, они заполнили время, всегда отводимое чтению книг.Она ставила зажжённую свечу на стол, садилась на диван, кутаясь в плед, и воскрешала перед внутренним взором самые памятные моменты их встреч.
Стало душевной потребностью по вечерам, прежде чем вернуться домой, добегать – благо, что это всего метров двести от школы – во двор дома, где жил Ионас. Слившись со стволом берёзы, она вглядывалась в его окна. Иногда там мелькали две тени, тогда она убегала к себе и старалась чем-то занять вечер, чтобы не думать, не думать…
И всё же в наступившем декабре она ещё трижды приходила к Ионасу. Их встречи всегда были тёплыми, а прощания – холодными. Однако Надя уже впустила в свою душу этот сладкий яд привязанности к человеку, соединявшему в себе такую нежность в постели и такое невнимание к близкому человеку в жизни.
Приближался Новый год. В этот раз директор предложил учительский праздничный вечер отметить не в школе, – пришло предписание свыше, запрещающее корпоративы в стенах школы, – а в ресторане. Идея пришлась всем по душе, ведь там всегда отмечали праздник и врачи, и другие организации. Ресторан был большой и вмещал всех желающих.
Все с нетерпением ждали праздник. В коллективе было много одиноких женщин, молодых и средних лет. Надя тоже волновалась. Ведь врачи тоже будут. Пригласит ли он её на танец?
Она мечтала об этом. Её тайна готова была вырваться наружу, но она даже Жене пока не доверила её.
На вечер она надела голубое платье из тафты. Она не пожалела почти целую зарплату на ткань, которая покорила её с первого взгляда, сама раскроила и сшила на Жениной машинке. Вырез небольшой, чтобы только была видна серебряная цепочка – единственное её украшение, узкие длинные рукава, юбка заложена мягкими встречными складками, что особенно подчёркивало её тонкую талию. Волосы она просто чуть-чуть подвила на концах, накрутив на сделанные из газеты «бигуди».
Столы в ресторане были составлены длинными рядами, чтобы каждый коллектив мог разместиться отдельно от других.
Надя сидела с Женей, и с их мест было хорошо видно, что происходит за столом врачей. Украдкой Надя поглядывала на Ионаса. Он сидел рядом с Миленой, они оживлённо переговаривались. Уязвлённое ревностью сердце Нади разрывалось от боли.
Заиграла музыка, но Ионас пригласил Милену. Надю тоже пригласил кто-то, она монотонно отвечала на вопросы незнакомца, всё время глазами выискивая другую танцующую пару.
Танцы продолжались, Ионас снова танцевал с Миленой, Надю он даже не заметил.
Продолжение следует