Мой любимый ангел

Мой любимый ангел
 (полуфантастическая повесть)

1.

 - Домой, домой! – ликовала измученная рабочим днем душа, а ноги бодро неслись к машине. Поворот ключа – и вот оно счастье: ни одной мерзкой рожи вокруг, едва слышимый звук мотора и расслабляющая музыка старых французских фильмов. А то, что небо на глазах чернеет и солнца не видать, так это ничего, даже хорошо. Сколько его еще летом будет! И обожжет, и высушит, и изведет хамсинной духотой. Так что надо благословлять каждый дождливый день.
 Но благословить не получилось: телефон всегда звонит в самое неподходящее время.
- Ася, Толстый рвет и мечет. Где отчет по строительству на улице Адлер?- шепот не мог скрыть паники в голосе Эден. – Он сейчас офис разнесет. Возвращайся скорее!

 В прошлой жизни, то есть до приезда в Израиль, Эден звалась Оксаной и провела счастливое детство в провинциальном украинском городке. Сменив имя и слегка подправив фамилию, она из кожи вон лезла стать успешной израильтянкой и не жалела для этого усилий разного рода, не гнушаясь легкого "постукивания" на бывших соотечественниц и "незлонамеренной" подставы.

Внешне ее отношения с Асей выглядели довольно миролюбивыми, но, если заглянуть поглубже, то кто ж его знает, что творится в непостижимой девичьей душе. Злобный характер Толстого не оставлял Асе особого выбора: голос разума говорил, что надо вернуться, явиться пред светлые очи с готовым докладом и просидеть, глядя в тупые и недобрые глаза начальника еще, как минимум час, разъясняя азбучные истины. Но рабочий день уже закончился, а терпению пришел конец задолго до этого.
Скандальные и чересчур требовательные посетители изводили ее весь день неуместными просьбами и вопросами, не давая сосредоточиться на главной работе. А теперь еще и возвращаться?!
- Ни за что!- безапелляционно отрезала Ася.

- С ума сошла! – зашипела, прикрывая трубку рукой, Эден. – Ты что Толстого не знаешь?! Уволит тебя на фиг.

- Пусть только попробует.

- Да ему это как … - тут Эден произнесла ивритское идиоматическое выражение, которое на русском языке звучит немного грубовато, что-то вроде, "как два пальца
Обоссать", -  и никакой профсоюз тебя не защитит. И вообще, что-то я раньше в тебе такой смелости не замечала.

- Послушай, Дуня: не нужен мне никакой профсоюз. У меня другая защита есть. – Ася многозначительно замолчала, а потом таинственно добавила:
- На самом верху.
Она любила позлить Эден, особенно когда та проявляла чрезмерную производственную активность. На другом конце связи на несколько секунд воцарилась тишина, а потом вкрадчивый голос Эден прошелестел:
- Ну смотри, мами. Я тебя предупредила, а ты поступай, как знаешь.
Машина плавно вписывалась в крутые повороты улиц. Из головы не выходили слова о высшей защите, вырвавшиеся неожиданно для нее самой.

Хорошо, когда за тобой кто-то стоит или простирает сверху спасительно-выручательный зонтик. И никто, кроме тебя, не знает о его существовании. Кто-то невидимый, но вездесущий. Что-то наподобие ангела-хранителя.
 - Ну, нет у меня никого, но помечтать-то можно,- Ася любила поговорить вслух сама с собой. Ее сын, заслышав материнские монологи, обращенные в никуда, снисходительно улыбался и неизменно крутил пальцем у виска. Но Ася не считала эти задушевные беседы признаком сумасшествия. Все нормальные люди разговаривают сами с собой, и нет ничего страшного в том, что внутренние монологи обретают голос. С недавно записанного пиратского диска Азнавур пел о вечной любви, завораживая нежностью и грустью.
 - Еще четыре светофора, затем небольшой туннель, две клумбы, городской парк – и я дома.

На дорогу и лобовое стекло начало слегка накрапывать, и вдруг, без дальнейших предисловий, нависающая твердь обрушилась на землю безудержным ливнем. Пешеходы суетливо раскрывали зонтики и ускоряли шаг. На мокром тротуаре Ася заметила худенькую старушку.

Она медленно брела, опираясь на палочку, и была одета совсем не по погоде. Ветер усиливался и рвал в клочья все маловесное. Легкая красная юбка на старушке вилась коконом, белая кофточка прилипла к телу, а обмякшая шляпка с головы перекочевала в свободную руку. Седые кудрявые волосы рассыпались по плечам и при каждом порыве ветра лезли в лицо, закрывая глаза. Старушка бесстрашно боролась со стихией и мокрыми волосами. Купола разноцветных зонтов обгоняли ее, словно не замечая.

 - И что старикам в такую погоду дома не сидится! – в досаде на свою жалостливость подумала Ася. – Надо же, и ни одна сволочь не остановится! Не видят они ее что ли?! Рухнет ведь сейчас старушка…Черт, черт, черт…И что за день такой?!
Притормозив у тротуара, Ася вышла из машины. Зонтика у нее не было, но большой капюшон куртки защищал лицо от дождя. Взяв под руку промокшую незнакомку и удивившись ее бестелесности, Ася усадила старушку на переднее сидение. Та блаженно улыбалась, вытирая капли, стекающие на полупрозрачный нос.

- Спасибо, дочка! Спасибо, - непрестанно бормотала старушка, расправляя складки мокрой юбки и разглаживая ее на костлявых коленях.
 Вид у нее был жалкий, ни дать ни взять, старая мокрая курица. Вода стекала на серый резиновый коврик и расползалась блестящим пятном. Ася смотрела на старушку с плохо скрываемой тревогой:
 - Боже, какая худющая! А вдруг у нее Альцгеймер, и она не то что адреса своего не знает, а давно уже не помнит, как ее зовут…
- Ну что, бабушка, - бодро начала Ася, - домой поедем?
- Поедем, дочка, поедем. Только вот давай сначала постоим немножко.
- А долго стоять будем? – Ася с интересом посмотрела на старушку.
- Еще десять минут. Ты ведь не торопишься, верно? А если б торопилась, так мимо бы проехала.

Асе показалось, что старушка слегка расправила плечи и чуть заметно подмигнула ей.
- А ехать-то куда? Вы где живете? – Ася послушно заглушила мотор.
Ух, какой ливень. Ничего не видно вокруг. Сплошная водяная лавина. Пропустив вопрос мимо ушей, старушка загадочно улыбнулась и уставилась в пустоту.
- Бабушка, вы адрес свой знаете? – Ася коснулась плеча незнакомки и снова удивилась ее бесплотности.
- Знаю, милочка. Не волнуйся. Скоро уж поедем. Вот и дождь кончается. А музыка у тебя хорошая играет, - старушка закатила глаза, и ворох мокрой одежды плавно задвигался в такт Франсису Лею.
 - Клевая старушка! – пронеслось в Асиной голове.
Когда трек из "Мужчины и женщины" сменился "Шербурскими зонтиками", чудная старушка несколько раз наморщила лоб, внимательно прислушиваясь, подняла вверх указательный палец и произнесла совсем другим, враз потяжелевшим голосом:
- Ну вот. Теперь можно ехать, - внезапная дрожь прошла по ее телу.
 - Что это вы дрожите вся? Замерзли, наверно. Ну ничего, сейчас приедете домой, переоденетесь, теплого чайку попьете, и все пройдет. Давайте-ка я кондиционер включу. Ася перевела кондиционер на тепло и направила вентилятор на трясущуюся чудачку.
 Старушка сосредоточенно смотрела в одну точку и молчала.
 - Дорогу сможете показать? – снова забеспокоилась Ася. - Прямо поезжай до туннеля, - бесцветно отозвалась незнакомка и в ее голосе послышалась покорная обреченность.
- Старушка-то не простая, - подумала Ася, - то радуется, как ребенок, то впадает в прострацию. Может, не все дома…Ну ничего, сейчас доставлю по назначению и поминай как звали.

На время прекратившийся дождь зарядил с новой силой. Дворники не справлялись с водяной лавой и судорожно двигались по лобовому окну. Несмотря на дневное время, поток медленно двигающихся машин становился все плотнее. У въезда в туннель образовалась длинная пробка. Ася поглядывала на старушку, та беззвучно двигала губами. Воздух в салоне машины густел, наполнялся непонятным гулом. Ася нервно барабанила пальцами по рулю, медленно продвигаясь к въезду.

Дождь снова перестал, и сильный ветер разгонял по небу свинцовые тучи. От кондиционера в машине стало душно, и Ася приоткрыла окно с водительской стороны. Не доехав до туннеля несколько сот метров, Ася услышала странный грохот и скрежет, и вслед за этим крыша туннеля, видневшаяся впереди, стала рушиться, медленно расползаясь на огромные бетонные куски, обнажая металлическую арматуру. Ася не верила своим глазам. В один миг все заволокло пылью и дымом.

 Когда прошло первое оцепенение, Ася бросила руль и выскочила из машины. Глядя на искореженные машины, оказавшиеся в губительной ловушке, она подумала:
- И я тоже могла быть там…
Вокруг уже суетились люди, кто-то звонил в скорую и полицию, женщина, стоявшая у белого "форда", истерично кричала и била кулаком по капоту машины. Полный мужчина беспрестанно икал и тер глаза. Пожилая туристка из арендованной "хонды" качала головой, в ужасе повторяя " O, my God!". Спасательные службы примчались в мгновение ока, расчищая путь к туннелю.
 Полицейские оцепили место и следили за быстрой эвакуацией раненных и свидетелей происшедшего. Ася вернулась к машине. Только сейчас она вспомнила о своей странной пассажирке. Но салон был пуст, и ничто не напоминало об ее присутствии. Сиденье, на котором она тряслась в мокрой одежде, было сухо, и на коврике для ног – ни капли.
- Не задерживайтесь! Разворачивайтесь! Освободите левую сторону! – слышались команды полицейских.

Ася не знала, что делать. Она бросалась от одной машины к другой, задавая всем один и тот же вопрос и не решаясь уехать. Но никто не видел старушку в мокрой одежде, она как сквозь землю провалилась. Место происшествия стало обрастать кольцом любопытствующих. Над головами стоящих в растерянности людей замелькали телефоны и камеры. Не обремененный эмпатией улыбающийся подросток делал селфи на фоне разрушений.
 - Вы в порядке? Ехать можете? – молодой полицейский, совсем мальчишка, взял ее под руку.
 - Я в порядке. Но у меня в машине сидела старушка, она исчезла.
- Как это исчезла? Это ваша родственница? – полицейский всматривался в Асино лицо, ища признаки посттравматического шока.
 - Да нет. Просто она шла. А тут этот ливень. Я хотела ее подвезти до дому.
 Ася недоумевала и беспомощно разводила руками.
 - Ваша машина мешает проезду. Вы не можете здесь больше оставаться. Поезжайте домой, пока эвакуатор машину не забрал. А старушка ваша найдется. Не волнуйтесь.
- Вы так думаете? Может, я могу чем-то помочь… этим людям, - неуверенно произнесла Ася и кивнула в сторону туннеля.
- Уезжайте, как можно скорее.Это единственное, что вы можете сейчас сделать для них. Он помог Асе сесть в машину, заглянул в кабину стоявшего перед ней "форда", что-то сказал испуганному водителю. Тот включил мотор и начал медленно выруливать на встречную полосу. Ася тронулась за ним.

До дома она добралась на автопилоте. Перед глазами стоял обрушившийся туннель и беспорядочно сгрудившиеся у его входа машины. По телевизору транслировали прямой репортаж с места происшествия. Уже сообщили о пяти погибших и нескольких раненых.
- И я могла быть одной из них, - как-то тупо пронеслось
в Асиной голове.

Она почувствовала как огромный мир становится вязок и тесен, сужается до кровоточащего комка боли. Боже, как страшно!...От холода свело пальцы рук, и мороз пополз по спине.
Ася закуталась в одеяло, закрыла глаза и попробовала заснуть, но сон не шел и озноб не унимался. Полежав немного, она вернулась в салон, глотнула прямо из бутылки красного вермута, быстро разделась и залезла в душ. Под горячими струями воды она согрелась и немного успокоилась.

Голодный желудок напомнил о себе легкими спазмами. Ася открыла полупустой холодильник. Особого выбора не было: пара помидоров, несколько огурчиков, листья салата, баночка йогурта и открытая упаковка творога. Впору Толстого приглашать на романтический ужин.
 – Господи, мало терактов в нашей благословенной стране, текущей молоком и медом, так теперь еще и это! – думала она, нарезая овощи для салата. - И получается, что спасло меня только чудо. Чудо в лице мокрой старушки. Чушь какая-то! Ты еще скажи, что Толстый тоже годится на роль спасителя. Сидела бы сейчас напротив его гнусной рожи, так обо всех этих ужасах только из телевизора бы и узнала. И это тот редкий случай, когда из двух кошмаров, я бы выбрала кошмар общения с начальником.
 Толстый на самом деле был толстым лет пять назад. Именно тогда Ася пришла работать в небольшую инженерную компанию, которой он руководил. Гади
весил килограмм сто сорок и без конца что-то жевал. Первое время Асе с трудом удавалось разглядеть черты его лица: казалось, они целиком утопали в жировых складках. Считается, что полные люди намного благодушнее худых, но Гади являл исключение из этого правила. Исходящее от него раздражение и беспокойство не скрывали прочные стены и деревянные двери. Желчь и досада просачивались во все комнаты офиса, зависая неподвижной тучей над головами сотрудников. Унижая сотрудников, он компенсировал собственные многочисленные комплексы. Ася не выносила хамства и еле сдерживалась, когда слышала его вопли. Она не могла понять, как можно так драть глотку по столь ничтожным поводам. Пять лет назад врачи начали уговаривать Гади лечь на операционный стол, чтобы сократить его ненасытную утробу. Сначала он, в свойственной ему манере, негодовал и возмущался, называя это вмешательство не иначе как кастрацией, но после тяжелого сердечного приступа и вызванного им удушья, испугался не на шутку.

 Сокращенный желудок доставлял Гади много проблем: принимал пищу по чуть-чуть, заставляя забыть о прошлом обилии и разнообразии. Зато Гади начал стройнеть прямо на глазах у изумленных подчиненных. Лишний вес начальника неукоснительно таял, однако благости это ему не прибавило. Может поэтому сотрудники, отмеченные ригидностью, по-прежнему называли его Толстым, однако не могли не
заметить произошедших с ним гендерных изменений. До операции он воспринимался как существо злобное и амфигамное. Однако с потерей веса в организме
Гади произошли гормональные изменения. Он приобрел несвойственную ему прежде фривольность в отношении с подчиненными. Освобожденное из многолетнего заключения либидо не могла заглушить ни профессиональная этика, ни беспощадность законов о сексуальных домогательствах. Зов плоти был могуч и
разнонаправлен.

Впрочем, Гади не позволял себе прямых намеков или непристойных жестов, но его взгляд был откровенно говорящим и ни у кого не оставлял сомнения в истинных желаниях Толстого. Но сейчас, при одной мысли, что могло с ней произойти, Ася предпочла бы быть пожираемой грязным взглядом начальника.
Поклевав салат, она свернулась калачиком в кресле и снова закрыла глаза. Душа была не на месте, и ничего не хотелось делать. Дождь остервенело колотил по опущенным ставням, заливал во все щели. На балконе лениво расползалось мокрое пятно.

- Господи, когда я уже отремонтирую свою конуру, - раздраженно подумала Ася, кинула половую тряпку поверх растекающейся лужи и уже решила пойти вздремнуть, как услышала звонок в дверь.
- Наверно, Мирра, - обрадовалась Ася и пошла открывать.

С Миррой Ася соседствовала уже несколько лет, и они часто забегали друг к другу без всякой причины и без предупреждения. Она убрала со лба мокрую прядь волос и открыла. Божественной красоты юноша стоял на узкой лестничной площадке. Он был так хорош собой, что Ася потеряла дар речи и не сразу заметила два облачка, трепещущих за его спиной.
 
Дресс код у юноши был странноватый.
Молодой человек путался в темной мантии и выглядел немного смущенным.
- Тебе кого? – удивилась Ася.
Юноша совсем засмущался и, закусив губу, переминался с ноги на ногу.
- Боюсь, что вас, - наконец ответил он, слегка конфузясь. – Странно, может, какая-то ошибка вышла.
Молодой человек обращался к ней на "вы" и говорил на чистейшем русском языке. Он достал из кармана мобильный телефон, несколько раз потыкал в него длинным полупрозрачным пальцем, потом в растерянности поднял глаза на Асю:
– Да нет, вроде, никакой ошибки. Я этот город, как облупленный, знаю. Каждый день залетаю по несколько раз. Улица Шавтай Леви, семь, квартира три?
 - Ну да, все верно. А что вы, собственно, хотите? – Ася в тон незнакомцу перешла на вежливую форму обращения, и, видя, что гость совсем стушевался, пригласила его зайти.
Тут только она заметила, что волосы и одежда у него мокрые.
– Да вы проходите. Наверно, тоже под дождь попали? Юноша с готовностью перешагнул порог и прошел в салон. За ним тянулся столп белого бутафорского дыма. Садясь на краешек стула, он слегка почесал левое крыло. Ася залюбовалась легким свечением вокруг его головы.
 - Вы, наверно, из рекламы? Как же мне ваша братия надоела! – беззлобно проворчала Ася, радуясь, что присутствие незнакомца отвлечет ее от пережитого за день.
– Мало того, что ни одной передачи нельзя спокойно посмотреть без этих глупостей, уже и по домам начали ходить. Как вы дошли до жизни такой?
Красавчик закашлялся и с сожалением посмотрел на Асю. - Я не из рекламы, Ася. Где-то тут у меня был мессидж , - он проверил пальцем список сообщений мобильника.
Вверх-вниз забегали буквенные строчки. Нужное сообщение никак не открывалась.
- Странное дело, куда-то подевался. Ну не сам же я это придумал: прийти вот так в дом к живому человеку…
- Что-то я не понимаю. Что значит, прийти к живому человеку? А к кому же еще приходить? Это как-то связано с аварией в туннеле?
- Понимаете ли, Асенька, - смущение юноши, как по волшебству, испарилось, а в интонациях появились развязность и странное резонерство, - вы только не пугайтесь, но вы сегодня должны были умереть. Я собственно по вашу душу…Но вы меня удивили! Звоню в дверь – а вы живехонькая! Не иначе как могущественные связи сработали, протекционистка вы, однако…Может, ради такого дела чайку мне нальете? Погода уж больно мерзкая сегодня.

Ася машинально включила чайник и стала внимательно разглядывать гостя.
- А ведь я, и правда, чудом уцелела сегодня. Значит, вы… - Да мне и самому это не в кайф. Но работа есть работа, сами знаете, не ошибается тот, кто не работает, или, как говорит японская пословица, никто не спотыкается лежа в постели, - оправдываясь, перебил гость.
- Ну, хватит мне голову морочить! И без ваших дурацких шуточек тошно, – не выдержала Ася. – Вам, собственно, что от меня надо?
Юноша горестно вздохнул, протянул руку к чашке чая, пару раз глотнул из нее и уже хотел начать признаваться, но вдруг передумал, и жалостливо посмотрел на Асю:
- Может, у вас что-нибудь сладенькое найдется к чаю? Грешен, совсем не могу без сладкого.
- Да вы нахал! – усмехнулась Ася, но полезла в холодильник за банкой варенья.
Варенье из китайских апельсинчиков было сварено Асей собственноручно. Вообще-то, Ася не отличалась большим рвением к кулинарии, но когда Амир, сосед с первого этажа, принес ей в подарок мешок продолговатых оранжевых апельсинов, она поняла, что рука не поднимется загубить такую красоту в холодильнике, а тем паче в помойном ведре. И теперь хорошо проваренные апельсины благодарно плавали в прозрачном янтарном сиропе.

 - Красота какая! – нахваливал гость, облизывая со всех сторон серебряную ложечку. – Я, видите ли,
Асенька, к рекламе никакого отношения не имею. Я совсем по другому ведомству. Глядя на мой наряд, вы, верно, думаете, что это бутафория. И ошибаетесь. Я – ангел. Самый настоящий ангел. Ангел смерти.

В комнате воцарилась тишина. Ася тяжело опустилась на стул. Дверной звонок нарушил повисшее безмолвие, а затем нетерпеливые удары обрушились на запертую дверь.
- Ась, открывай скорей, - голосила соседка Мирра, не переставая барабанить, - я знаю, что ты дома, мне тебе такое рассказать нужно!
Ася вопросительно посмотрела на ангела, он как ни в чем не бывало прихлебывал из блюдечка. Открыв дверь наполовину, Ася извиняющимся голосом прошептала:
 - Я к тебе попозже зайду. Не могу сейчас. Не одна я.
- Да? – и без того огромные глаза Мирра расширились и загорелись огнем любопытства. – А с кем?
 - С ангелом.
 - И чего ты с ним делаешь? – без тени смущения продолжала допрос Мирра.
- Чай пью.
- Значит, чай пьете. А имя у твоего ангела есть?
- Не знаю я его имени.
- А ты спроси, спроси. У "ангелов" имена тоже есть, Михаил, Гавриил. Люцифер, кстати, тоже в ангелах ходил, пока не упал с высоты. Ты спроси, может пригодится потом. Мирра многозначительно ухмыльнулась и стала спускаться по лестнице. Ася вернулась в комнату. Чашка гостя была пуста.

- Вы мне еще чайку не нальете? – простодушно поинтересовался юноша и, как бы продолжая разговор, заметил: – А я смотрю, Асенька, вы библиоман. Книг у вас столько! Да таких разных. Неужто все это прочли?
- Конечно, нет. Но многое прочла и даже не раз.
- Вижу, вижу. Одни книжки будто совсем нетронутые, а другие зачитанные не на шутку, я бы даже сказал захватанные. Так вы поэзию, и философию любите? Похвальный вкус, - приговаривал юноша разглядывая книжные полки.
- Уж поверьте мне, я во многих домах бывал, редко такое собрание увидишь. Народ перестал читать. Печально, но факт. Все уткнулись в телевизоры и смартфоны. Такая жизнь, что уже не до поэзии. Ой, а это что? Неужто Мережковский? Вы что ж Мережковского читаете? Я ведь тоже большой его поклонник.
- Неужели? – Асе никак не удавалось понять интонации непрошенного гостя, серьезен он или циничен.
- Ну что вы меня так пристально разглядываете,
Асенька? Мне просто не по себе от вашего взгляда. Я ведь не шифруюсь, не скрываю своей пагубной сути. Миссия у меня такая, с тем и послан на землю. Если честно, мне и самому такая работа не по душе. Но что поделаешь?! Не поверите, очень отягощающая сердце обязанность. Так и до исступления недалеко. Давно хочу переквалифицироваться. Уже и в очередь записался на курсы.
- А что у вас там тоже очередь? И кем же вы потом будете? – вторя юноше, иронично поинтересовалась Ася. - Как кем? Ангелом и буду. Только не смерти, а ангелом-хранителем. Буду вас охранять от всяких неприятностей. Я бы хоть сейчас приступил. Очень вы мне симпатичны, и варенье у вас вкусное.
 Беседа приобретала инфернальный оттенок и начинала тяготить Асю. Пришел неизвестно зачем, кривляется, время отнимает.
- Ну, нет уж. Мне ангелы-недоучки не нужны, вы сначала диплом получите, - раздраженно произнесла Ася. – И вообще, знаете, у меня тяжелый день был сегодня. Вы чайку попили, пошутили, пора и честь знать.
Красавчик от неожиданности поперхнулся чаем и стал медленно подниматься из-за стола.
- Ну что ж, если вы считаете, что мне пора…конечно, конечно, вы правы, и день непростой такой… Туннели-то
не каждый день рушатся. Простите великодушно, мы, ангелы, иногда такие навязчивые…

Ася хотела проводить его до двери, но крылатый юноша пятился спиной к окну и, приблизившись к нему вплотную, растворился в слегка запотевшем стекле. Ася присела на краешек дивана.
- Ничего не понимаю… Что со мной происходит сегодня? Какой-то сумасшедший день. Или меня уже глючит?
На столе стояли недопитая чашка чая и блюдечко с вареньем.

2.

 Утро следующего дня было солнечным.
Глядя на зелень, промытую и отлакированную вчерашним ливнем, Ася почувствовала себя немного успокоившейся. Но недавние события все же не шли из головы. "Что день грядущий мне готовит?" - бурча под нос слова знаменитой арии, Ася рылась в шкафу, выбирая, чтобы надеть.

Предвкушая разговор с Толстым и обвинительные речи в ее адрес, она решила не дразнить гусей и выбрала скромный деловой костюм. Выходя из ванной, она увидела на полу легкое серое перышко, положила его на ладонь, чтобы рассмотреть получше. Обычное голубиное перышко, наверно, ветром с улицы принесло. Город после дождя будто родился заново и замер в ожидании праздника. Дома побелели, машины, стоящие на открытой стоянке, блестели, как новые. Как будто и не было вчерашней трагедии. Добираться до работы по обычному маршруту Ася не решилась и поехала по старому шоссе в объезд туннеля.
Азнавур пел "Lei". Мир заливало теплом и любовью, потом саксофон заплакал "Осенней грустью" Леграна.

 Музыка размягчала. Но расслабляться перед разговором с Толстым вряд ли стоило. Сейчас уместнее был бы "Танец с саблями" или на худой конец " В пещере горного короля".
 На лестничной клетке офиса нервно покуривала Эден. Увидев Асю, она затушила сигарету и озарилась иезуитской улыбкой:
- Ну что, будем сегодня твой protection на прочность проверять на ковре у Гади в десять пятнадцать. Все
Челенджи выискиваешь?
Ася не выносила табачный запах и сморщила нос, принюхиваясь:
 - Не как повеяло дымком инквизиции?
А потом добавила как можно беззаботней:
- Эх, Дуня, у тебя такое ангельское имя…Могла бы стать офисным ангелом-хранителем. Не кури, Дуня. Курение укорачивает жизнь и закрывает врата рая. Прямо перед носом. Ты помни об этом, Дуня.
 - Бэсэдер,бэсэдер, - Эден затушила сигарету, и скорчила миролюбивую гримасу, - У тебя еще часок есть, можешь
Погуглить или кофейку дринькнуть.

Лицо Эден напоминало заставку рекламного щита, который сегодня можно заклеить рекламой классической музыки, а завтра фотографиями из дешевого борделя. Как и многие репатрианты, она говорила на чудовищном сленге, мешая разноязычные корни и флексии. В добавок к этому в стремлении подчеркнуть свою значимость и выглядеть на шекель дороже, она принимала неимоверные позы, стилизованные под красоток голливудского кинематографа. От ее ужимок Асе становилось смешно, иногда так смешно, что невозможно было удержаться.
Ася прошла в свою комнату, вытащила из шкафа нужную папку и включила компьютер. На улице Адлер, рядом с городской библиотекой, возводился многоэтажный комплекс. Несмотря на полученное разрешение, строительство велось с большими нарушениями и вызывало недовольство будущих жильцов, которые завалили офис требованиями тщательных инженерных проверок. Отчет был почти готов, осталось внести небольшие поправки и скинуть материал на флэшку.

 Ася села за компьютер и начала работать. За окном уже вовсю расползалась жара. Хотелось пить. Ася налила из кулера стакан воды и тут только заметила на небольшом кресле в углу женскую шляпку. Она покрутила ее в руках, недоумевая, откуда бы в ее кабинете взяться подобной вещице. Края шляпки были сыроваты. Ася показалось, что где-то она уже ее видела, но только вот где… Звонок телефона прервал ее воспоминания.

- Ася, Гади ждет тебя в кабинете с отчетом, - официальным тоном провозгласила Эден и, прикрыв трубку рукой, гоготнула:
- С вещами на выход!

Толстый сидел в черном кожаном кресле напротив включенного монитора. Ася сразу заметила, что вид у него был на редкость миролюбивый и даже растерянный. - Я сожалею, Гади, что вчера не смогла вернуться по твоей просьбе, - дипломатично начала Ася, - надеюсь, что ничего страшного не произошло из-за этой задержки. Она протянула начальникуфлэшку.
 - И хорошо, что не вернулась. Ты ведь в районе
Атиква живешь? Через туннель едешь? Повезло тебе: проскочить успела. А вот мой приятель не успел.

Гади пожевал губами.
- Погиб? – чуть слышно спросила Ася.
 - Слава Богу, жив. Но в больнице со множественными переломами. Не факт, что на ноги встанет: позвоночник задело. Так-то вот.
- Мне очень жаль, - искренне проговорила Ася, и перед глазами вновь возникли картины вчерашней аварии.
- Мы суетимся все время, ругаемся, обижаем друг друга, а жизнь, вот она какая: раз - и нет тебя. Раздавили, как червяка, за одну секунду. Одна нелепая случайность, совпадение – и ты уже не нормальный человек, а инвалид, и вся жизнь – коту под хвост.

Гади нервно встал, подошел к окну, раздвинул шторы и уперся лбом в стекло. Он чуть не плакал. Солнечный свет брызнул по стенам лимонным соком. Асе стало жаль начальника, и она уже открыла рот, чтобы сказать что-то участливое, но через минуту он взял себя в руки, собрался и принял обычный нелицеприятный вид.

- Ладно, это все лирика. Садись, давай смотреть твой проект.
- Это не лирика, - подумала про себя Ася, - это трагедия,- и, передав Гади флэшку, послушно придвинула стул к его креслу напротив компьютера.

Двухчасовое сотрудничество прошло на редкость миролюбиво. Несмотря на стойко консервативные взгляды Гади, ему понравился современный дизайн, в который было вложено много труда и вдохновения. Ася заранее вооружилась к бою за проект, заготовив кучу неопровержимых аргументов и наглядных иллюстраций своей правоты. Но ничего этого не понадобилось. Толстый с интересом разглядывал Асины чертежи и рисунки, и, выпятив нижнюю губу, одобрительно покачивал головой.

В целом проект прошел на ура, и оставалось доработать лишь пустячные детали. Выйдя из кабинета Толстого, Ася не успела пройти несколько шагов по коридору офиса, как мимо нее мелькнул скользящий силуэт, а затем она услышала звук закрывающейся двери, будто кто-то поспешно прошмыгнул наружу. Дверь в Асину комнату была чуть приоткрыта. Бумаги на столе лежали там, где она их оставила, все вещи оставались на прежних местах, но не покидало ощущение чужого присутствия.
- Эден, ты ко мне заходила? - Ася старалась не показать своего волнения.
- Я – нет, - не поднимая глаз ответила Эден, изображая безмерную занятость. – Правда, тебя тут дожидалась какая-то смешная старушка. Я ей сказала, что ты на совещании, а она "ничего , мол, я подожду".
 - Ну, а ты что?
- А ничего. Хочет ждать – пусть ждет.
- Так она что, так два часа и просидела?
- А что такого?! На улице жара, а у нас кондиционеры пашут, водички ей принесла. Диваны мягкие. Тихонькая такая старушка, только вот худющая, как скелет. Сидела-сидела, а потом, видно, терпение лопнуло, поднялась и ушла.
- А по какому делу приходила? Неужели ничего не сказала и не просила передать?
- Ничего! – Эден изо всех сил шлепнула печать на печатный лист, будто поставила жирную точку в разговоре.

Ася вернулась в комнату и тут только заметила, что странная шляпка, лежавшая на кресле в углу, бесследно исчезла. Возвращаясь домой, Ася пыталась осмыслить события последних дней. Ее не покидало ощущение набирающего силу водоворота, крутит, вертит и засасывает в пучину, чистый Мальстрем. Тут и мощный корабль пойдет ко дну, что уж говорить об одиноком утлом суденышке.

Мало было проблем загубленной личной жизни, затянувшейся до невозможности тяжбы с бывшим мужем, требовавшим продать квартиру и отдать ему половину ее стоимости, волнений с сыном, загоревшимся пожить в "ином пространстве", и в поиске духовного просветления и благостной тиши уже полгода скитавшимся по Индии и выходившим на связь в случае крайней финансовой нужды, так теперь еще какие-то блуждающие и исчезающие старушки, ангелы с мобильными телефонами и вечно горящие рабочие проекты.
- Господи, жить-то когда? Или это и есть жизнь?!
Ася машинально посмотрела на небо, в самую его высь, и увидела плывущие облака, тысячи белых перышек, паривших над улицами, или это были ангелы, раскинувшие крылья и с каждым порывом ветра удалявшиеся все дальше от земли.



 3.

 Муж Аси был гениальным гитаристом. Гениальным и не
меньше. Во всяком случае так он себя позиционировал. В чем в чем, а в позиционировании он знал толк. Особенно удачно ему это удавалось после интенсивного принятия на грудь. Приехав в Израиль и не найдя применения своей гениальности, Эдик категорически отказывался от другого вида общественно-полезной деятельности и, мысля исключительно эстетическими категориями, все глубже погружался в беспробудное бухло, не помехой которому было присутствие малолетнего сына
Юваля. Ася пахала как проклятая, работала, училась, тащила на себе семью и дом, ласково выпроваживая из него нетрезвых гостей и постигая горькое искусство выживания на одной территории с вечно пьяным музыкантом.

Терпению Аси положили конец пропадающие из дома вещи (последней пропала игровая приставка Юваля, подаренная ему на день рождения) и появляющиеся, очевидно вместо них, женщины, готовые самоотверженно разделить тяжкий жребий непризнанного гения. Одной из таких особ в душный августовский хамсин отчаявшаяся Ася вручила судьбу мужа. Перед драматическим уходом Эдик разразился покаянным монологом о коварности, недвусмысленно напомнив Асе, что предательство – всегда чья-то боль и всегда чей-то позор. Первое время он еще часто звонил и на алкогольно-лирической
волне вспоминал счастливые совместные годы. Потом ностальгический период сменился нескрываемой агрессией и упреками в бездушии и отсутствии толерантности, а через некоторое время Эдик и вовсе исчез с Асиного горизонта.
Нарисовался он только спустя несколько безглагольных лет, потрясенный известием о материальном процветании бывшей жены. К этому времени он безвозвратно позабыл прежнее кредо о ненужности уютного очага для настоящего художника, парящего в безграничном просторе вселенной. Вселенная же сжалась до нескольких центральных улиц города, на которых Эдик музицировал за символическую плату. Сердобольных прохожих было мало, и щедростью они не отличались. С тех пор Ася жила, как на тлеющем вулкане, который нередко пробуждался и превращался в разрушительную стихию.

Визиты Эдика были до неприличия шумными и не лишенными театральной патетики. Добросердечные
соседи-израильтяне настоятельно советовали Асе обратиться в полицию, но ей претил подобный способ разборки пусть с бывшим, но все-таки мужем, тем более отцом ее ребенка. После отработанного представления Эдик сдувался, как слабо перевязанный шарик, и до утра устраивался на диване в салоне, жалостливо свернувшись под легким пледом и бормоча о справедливости, которой нет без милосердия и без возмездия.
 У Аси болела душа, но возврата к прошлому она не хотела, и это придавало ей силы. Узнавая об очередном посещении Эдика, Мирра возмущалась интеллигентской рефлексией и мягкотелостью подруги и призывала к кардинальным действиям, на которые Ася все никак не могла решиться, понимая, что бывших мужей не бывает, особенно в том случае, когда жизнь не гладит их по головке или, говоря словами поэта, "кажет свое мурло".

На самом деле участь Эдика была еще не так драматична, поскольку всегда находились отзывчивые женские сердца, которые не могли устоять перед настоящим искусством. Этот факт поражал Асю. То ли великая сила музыки необъяснимым образом глушила в них мыслительную деятельность, то ли они и впрямь были лишены меркантильных соображений, но когда не выдерживала одна, то всегда находилась другая добрая душа, и Эдика, как святое полковое знамя, передавали из рук в руки. Эдик называл это волшебной силой искусства.
Нельзя сказать, что отцовские чувства не посетили Эдика при появлении на свет Юваля, но как-то так получалось, что в результате рождения сына жизнь Эдика становилась проблемной и менее комфортной. Мир звуковой гармонии нарушался детским плачем, необходимостью менять подгузники, невозможностью спать до полудня и прочими радостями, поэтому Эдик все больше времени проводил со своими друзьями, стараясь при любом удобном случае улизнуть из дома.
Юваль рос смышленым мальчишкой и быстро впитывал реалии израильской жизни. По мере его взросления отношения с отцом становились все более поверхностными и краткими. Как многие дети русской эмиграции, он быстро и без всяких усилий перешел на иврит, оставив русский язык на уровне понимания. Асе новый язык давался непросто, но она упорно корпела и грызла гранит иврита, набираясь словарного запаса от малолетнего сына.
У Эдика отношения с новым языком не сложились. Его напрягало письмо, текущее справа налево, отсутствие гласных, глагольные биньяны да и вся эта система, при которой дети учат родителей говорить. Гитаристу, владеющему универсальным языком музыки, иврит был ни к чему, и к его изучению Эдик больше не возвращался.

Иногда всей семьей они ездили на море. Эдик плохо переносил израильскую жару, поэтому предпочтение отдавалось вечерним часам. Сын набивал сумку совками и лопатками, отец бережно упаковывал в чехол гитару. Эти часы на море Ася больше всего любила вспоминать. Они оставались на берегу до самого заката и вместе смотрели, как солнце опускается в море. И каждый раз Ася с облегчением думала: какое же это счастье, когда Эдик трезв и из души уходит обида.
Теперь Ася старалась ездить на море утром, а если случалось застать закат, она грустила и думала, что нет на земле печальнее зрелища, чем свет, превращающийся в тьму. И почему-то вспоминала светоносного Люцифера, упавшего в темноту и обретшего там новое имя.

 4.

 По дороге домой Ася заехала в супермаркет. Холодильник окончательно опустел, а последние продукты еще вчера устроили прощальную вечеринку. Раньше Ася любила готовить, но с тех пор, как осталась в доме одна, ей стало жалко тратить время на кулинарные деликатесы. Но сегодня вдруг привиделся красивый стол и возникло желание съесть чего-нибудь домашнего, вкусного, медленно, никуда не торопясь, запивая хорошим вином.

Она набрала почти полную корзину продуктов и расплатилась кредиткой в кассе. Подходя к своей квартире нагруженная пакетами, Ася услышала приглушенные звуки музыки. Кажется, это была одна из прелюдий Баха. Она хотела достать ключ, но поняла, что дверь не заперта. - Странно, – испуганно подумала Ася, опуская дверную ручку. – Может, Мирра… Дубликат ключа от Асиной квартиры был передан на хранение Мирре. Не то чтобы Ася была хронической растеряшей, но она чувствовала себя увереннее, зная, что для ключа есть еще одно надежное местечко.

 - Да вы не сомневайтесь, никаких консервантов. Это
Асенька сама варила. Вкуснотища, просто пальчики оближешь, - из салона доносился знакомый голос.
– Хозяйка, наверно, на работе задерживается, так я за вами поухаживаю.

 Ася появилась на пороге салона в тот самый момент, когда ангелоподобный юноша накладывал варенье в розетку своей собеседницы. Женщина сидела спиной к двери, и даже не повернула головы при появлении хозяйки квартиры.
- Что же это за беспардонность! – возмутилась Ася. – Нахал какой! Что о себе возомнил! Еще и подружку привел! Сейчас же выметайтесь из моего дома, или я вызываю полицию. Про неприкосновенность частной собственности что-нибудь слыхал или у вас там разгул коммунизма? В полиции будешь байки рассказывать о своем ангельском происхождении.
Подкрепляя угрозу решительным действием, Ася схватила телефонную трубку, но не услышала обычного гудка. Бросив разряженную трубку на кресло, Ася принялась шарить в необъятных закромах висевшей на плече сумки в поисках мобильного. Через пару минут поиски увенчались успехом, однако радости Ася не испытала: батарея села, а зарядное устройство было непредусмотрительно позабыто на работе. Юноша невинно моргал длинными ресницами, незнакомка невозмутимо прихлебывала из блюдечка, так и не повернув головы.
- Асенька, да что вы! Посмотрите только, кого я вам привел?! – ангел взял Асю за руку и усадил на стул напротив непрошенной гостьи.
- Вы?! – гнев Аси растворился в каком-то новом, непонятном для нее чувстве. Старушка приязненно улыбалась, лукаво посматривая на Асю:
- Ну, это еще большой вопрос, кто кого привел.

Надо сказать, что выглядела она значительно бодрее, чем в тот дождливый день, когда Ася посадила ее в свою машину. Теперь она больше походила на фею, не лишенную изящества и некоторой светскости.
- Добрая девочка еще не забыла меня?
Вот уже пятнадцать лет Асю никто не называл "доброй девочкой". Пятнадцать лет после смерти мамы.
- Такое не скоро забудешь. Я же искала вас. Куда вы пропали из машины?
 - Никогда не надо оставаться на том месте, где ты больше не нужен, - от выпитого чаю старушке стало жарко, она стянула с плеч трикотажную кофточку и повесила ее на спинку стула.
- Верно, верно. Как некультурно, - вмешался в разговор ангел. – Взяла да исчезла. Ни тебе "до свидания", ни "спасибо". Я тоже не выношу этих привычек.
- Н-да… любимые человеческие привязки. Одни слова и остались, – старушка наклонила чашку и аккуратно добавила чай в блюдечко, не разлив ни капли на стол.

Ася почувствовала, что разговор ускользает в умозрительную плоскость, а хотелось ясности и хоть какой-то определенности:
 - Так вы друг с другом знакомы? А что вы делаете в моем доме? Вы следите за мной? Кто вы?
- Да бог с вами! Что же это у людей такие панические реакции на каждый пустяк! - старушка расстроенно поставила чашку на стол. – И не надо на себя напускать
лишнее. Вы ведь и сердиться-то толком не умеете, этот гнев вам совсем не к лицу. Да, да не умеете, вы добрая и к тому же смелая девочка.
- Не называйте меня "девочкой! Я давно вышла из детского и даже юношеского возраста, - возмутилась Ася.

Эти двое сидели как ни в чем не бывало, а она в собственном доме чувствовала себя как на иголках. Ася злилась, но что-то мешало ей взять и решительно выставить за дверь эту парочку. Между тем херувим уверенной походкой прошел в Асину спальню и вернулся с небольшой диванной подушкой, которую свернул валиком и ловко приспособил к спинке стула.

- За весь день так намучаешься с этими крыльями. Всю спину оттянули, - промолвил он, оправдываясь и жалуясь одновременно. Плохо воспитанный юноша повадками напоминал Асе школьных приятелей Юваля. Они тоже без всякого стеснения бродили по квартире, освежались в душе, залезали в холодильник, бессовестно опустошая его закрома. Первый подобный визит сильно поразил Асю, но потом она привыкла и ко многому другому, что лаконично и успокоительно называлось израильской ментальностью. Со временем она научилась находить позитивные моменты в подобном поведении и даже поняла, что оно избавляет ее от фальшивых проявлений гостеприимства и лишних хлопот. Этих ничего не стесняющихся подростков не нужно было уговаривать чувствовать себя как дома, им не надо было готовить бутерброды и предлагать питье – все нужное они брали
сами.
Херувим был явно израильской закваски.
 - Вот вы на меня сердитесь,Асенька, а я, зная вашу слабость к церемониям, пришел передать вас в надежные руки и попрощаться, вернее, сказать до свидания, - глаза юноши превратились в теплое масло. Лучась искренним радушием, он облокотился на подушку и вздохнул с облегчением.
 - Ваша любезность не знает границ. Надеюсь, не до скорого! – в тон юноше подхватила Ася.
 - Ну это как знать. Мы все на службе, каждый на
своей. Да не обижайтесь вы так на меня! – юноша скользнул по Асе осуждающим взглядом.
 - Вы же должны понимать: я системный работник, а против системы у кого есть силы восставать. Чем-чем, а героизмом не грешим, делаем, что прикажут. Хотя тут что-то говорили о смелости…Но это не про меня.
- Расписываетесь в собственной трусости? И готовы любого погубить? А где же милосердие, сострадание? – Ася окатила юношу презрением.
 - Да, Бог с вами, Асенька! Разве ж я душегуб? Какая, однако путаница в вашей головке… Хотя что ж тут удивительного! У людей все наперекосяк. Траурная мелодия в исполнении духового оркестра бесцеремонно прервала дискуссию. Крылообразный вздрогнул и нервно взглянул на табло мобильного телефона. Вальяжная безмятежность улетучилась, и ангельский лик приобрел неожиданную жесткость. Юноша осторожно отодвинул стул и медленно поднялся из-за стола:
- Ну вот, теперь уже точно пора. А жаль… Я ведь еще ваш слух музыкой не усладил. Вы ведь музыку любите, да и к музыкантам слабость питаете, верно? Покидаю вас,
Асенька, с большим сожалением. Если позволите, буду изредка вам приветы передавать, чтобы вы обо мне совсем уж не забывали. Руки не подаю, не принято у нас это.

Потом чуть заметно подмигнул старушке и дематериализовался. Ася обескураженно села напротив оставшейся гости, всем телом ощущая свою уязвимость. С какой радостью она бы сейчас открыла дверь Мирре, но подруга не объявлялась. Старушка тактично молчала.
- А все-таки странно, - примирительно сказала Ася, - никогда не представляла себе ангела смерти таким голливудским красавцем. Смерть всегда ассоциируется с чем-то страшным и отвратительно-пугающим.
- Что ж тут странного, - чуть слышно отозвалась старушка. – Смерть – дама немолодая. Вот и окружила себя смазливыми молокососами. Вполне естественное желание для беззубой и костлявой дамочки. Средства позволяют, да и мальчики при деле и не внакладе. Хотя тусовка у нее разноплановая и разновозрастная. Молодые черти гаерского вида с шутовскими манерами вокруг нее тоже вьются. Власть и вседозволенность опьяняют. Так что и не различишь сразу, тем более что мода и метаморфозы разные диктуют новые обличия: теперь уже не часто увидишь крылья и рога. А если и увидишь, то не всегда стоит верить глазам, сплошная бутафория. С верой вообще большая проблема по нынешним временам.

- Вы это серьезно? – Ася неожиданно улыбнулась, почувствовав интерес к собеседнице.
- Серьезнее не бывает. Населяющие высшие уровни, к сожалению, не застрахованы от низменного притяжения, и те времена, когда Смерть не гнушалась одиночества и вела почтенный образ жизни, давно прошли. Как верно заметил Цицерон, O tempora! O mores! Где оно, прежнее таинство и величие?! Вам, Асенька, и не представить себе вакханалий, творящихся наверху.
 Ася недоверчиво рассматривала старушку:
 - И откуда ж у вас такая информация? Знаете, мне тут в голову мысль пришла…
Сарказм, изобразившийся на лице гостьи, прервал Асины измышления.
- Асенька, вы себя хорошо слышите? Люди привыкли говорить удивительные глупости. Вы уверены, что мысль пришла именно в голову? Или, может быть, мысли навещают вас в других местах? Ну продолжайте, продолжайте. Хотя можете и не продолжать, и так скажу. Как вы догадываетесь, я не ваша невесть откуда объявившаяся бразильская бабушка. Все значительно проще. Уж не знаю, поверите ли вы, Асенька, что жалкая старушонка, та самая "мокрая курица" и есть ваш ангел-хранитель. Ангелица, так сказать. И не надо лишних вопросов. Просто пришло время мне завестись тут.

 - Еще один ангел? Не много ли ангелов за один день? Просто какой-то слет. И вы хотите меня убедить, что бесплотный дух способен выпить четыре чашки чая и с аппетитом опустошить банку варенья?
- Вы умная хорошая девочка, Ася, а мыслите архаичными стереотипами. Ну хорошо, что хоть не опустились до трюизма по поводу моего возраста и пола. Кстати, варенье вам и вправду удалось. Ну что ж, засиделась я у вас, пора и честь знать, - старушка отодвинула пустую чашку от края стола и засобиралась.
 - Обиделись? - Асе вдруг захотелось удержать невероятную гостью. - Асенька, вы когда-нибудь читали Гильберта Честертона? Обожаю его детективы. Очень вам советую. В свободное время, на ночь глядя… Умница был большой, все о вечном человеке размышлял. "Ангелы, - писал он, - могут летать, потому что относятся к себе легко". А вы говорите "обиделись"… Не браните себя, мне и правда пора.
- Так зачем же вы приходили, вернее, прилетали? – Ася недоумевала.
- Неужто не поняла? – старушка резко перешла на "ты" и разочарованно покачала головой.
- Нет.
- Ну тогда думай. Это самое лучшее, что можно сделать, когда что-то непонятно. И верь в то, что счастье находят в душе, а не в жизни, ангелов-хранителей - на земле, а не на небесах. У нас еще будет с тобой время: границы реального и нереального так призрачны. И нужно ли все договаривать до точки? Разве недостаточно бросить нить, а каждый раскрутит ее в свою сторону.
- Подождите, а когда же вы, то есть мы..? - Ася пыталась задержать старушку.
 Но та лишь обронила напоследок:
- Ты главное помни: в любом мире ангелам любовь нужна, без любви – никак, без любви они не приходят. Им ведь тоже за что-то зацепиться надо. Как писал один земной товарищ, "в этом мире столько любви, что хватит на всех, надо только уметь искать".

Старушка ушла. А Асе стало грустно и одиноко. И захотелось любви, или хотя бы воспоминаний о ней. С верхней полки шкафа она достала конверты со старыми фотографиями, и стала выкладывать их на кровати. Вот оно, лоскутное одеяло жизни! И все это уже в прошлом… Мама, папа, Эдик, молодой и счастливый, с гитарой в кругу друзей, девчонки-однокурсницы, лето на даче, прибалтийские кафе, Юваль совсем крошка, Юваль в детском садике, в школе, Юваль рисует, играет на флейте…
Кстати, давно мне эта флейта не попадалась на глаза. Не иначе как отправилась путешествовать по Индии вместе с хозяином Ася включила скайп в надежде выловить сына, поглядеть на родную рожицу, но его не было на связи. Тоскуя, она зашла на его страничку в фейсбуке и уткнулась в последние визуальные хроники индийских путешествий.

Ночью Асе приснился странный сон, будто сидит она за столом с чуднОй старушкой и в совершенно несвойственной ей манере плачется на жизнь: вот ведь и то не так, и это не этак, и вообще, что ж так тяжко жить? А сердобольная старушка гладит ее по голове, словно внучку, и утешает: ничего, мол, если годам к шестидесяти не натворишь глупостей, то придет к тебе и мудрость, и легкое дыхание, и радость бытия.

5.

Официально Мирра была замужем, но с тех пор, как дочь Яна, едва закончив армейскую службу, влюбилась в туриста из Канады и уехала с ним из страны, Алекс редко появлялся в районе Атиква. Он был успешным бизнесменом и жил в небольшой вилле на берегу моря со своими молодыми подругами. Просторную пятикомнатную квартиру он оставил Мирре и баловал Янку щедрыми денежными переводами. Человек он был неплохой, но с Миррой они разошлись по многим жизненно важным для каждого позициям.

Разногласия между Алексом и Миррой наметились довольно рано и разрыв мог произойти задолго до того, как дочь выросла и покинула дом, но Алекс, несмотря на бесчисленные романы, считал своим долгом казаться примерным отцом и заботливым мужем. Мирре было трудно владеть собой, но она старалась. Когда же пропала необходимость разыгрывать спектакли перед повзрослевшей дочерью, Алекс и Мирра разъехались, но избавиться от любовных чар и патологической привязанности к человеку, давно к ней охладевшему, Мирра так и не смогла. Алекс родился в Москве в зажиточной семье врача венеролога через два года после появления на свет брата Миши.
Детей баловали, не отказывая ни в чем. Благо средств на это было более, чем достаточно. Ввиду востребованности профессии отца и дискретности информации, которой он обладал, многие его пациенты предпочитали хорошо оплачиваемые частные визиты. Уже в раннем детстве отношения братьев стали строиться на конкурентной основе. Сначала они безуспешно делили сладости, вещи и игрушки, любовь и внимание родителей, а после их смерти - оставшееся наследство.
Ревность к родителям и зависть друг к другу зашли так далеко, что на определенном жизненном этапе братья прекратили всякое общение. Впрочем, это не помешало им в один и тот же год уехать из Москвы и осесть в Израиле. Мирра была единственной дочерью матери-одиночки и всю жизнь мечтала о большой дружной семье. Она пыталась помирить братьев еще в Москве, но все ее попытки не увенчались успехом. Уезжая в Израиль, она надеялась, что общие проблемы в новой стране и отсутствие знакомых толкнут братьев в объятья друг другу.

Но и этим надеждам не суждено было сбыться. Несмотря на бытующее утверждение, что смысл жизни эмигрантов в первом поколении сводится к выживанию, каждый из братьев на удивление быстро наладил свой бизнес и обзавелся кругом общения, не включающий ближайших родственников. Мирра переживала, и открытой душой не могла принять подобных отношений. В тайне от мужа она иногда встречалась с женой брата Соней и его детьми. Соня, со своей стороны, тоже была за мир во всем мире, к тому же ей нравилась Ася и смешливая Янка, но мужчины были непоколебимы в своем закостеневшем упрямстве и непрощении друг другу непонятных женщинам грехов.

Когда "предательство" Мирры оказалось раскрытым, Алекс учинил страшный скандал, в завершении которого проявил неожиданную эрудицию, процитировав Ницше: "Чем шире твои объятия, тем легче тебя распять".
По непонятным для Мирры причинам Алекс не торопился официально оформлять развод, и у Мирры не было серьезного резона настаивать, так как замуж ее никто не звал. Апартаменты, оставленные мужем, она продала и перебралась в район Атиква в небольшую трехкомнатную квартиру с огромным балконом, выходящим на море.

Первые годы на деньги, вырученные от продажи квартиры, она ездила летом в Канаду к дочери и раз в год встречалась с ней в Европе, оплачивая совместный отдых. Первые годы брака Яны казались безоблачно счастливыми: молодые учились и работали, много путешествовали и, наконец обзавелись белокурым и голубоглазым сынишкой Гаем, который поначалу мало отличался от других очаровательных младенцев, но потом родители стали замечать некоторые отклонения от общепринятых норм развития, пугающую отрешенность и отсутствие интеракции. К трем годам ребенку был поставлен диагноз "аутизм".
Нервная система Мирры, подорванная жизненными обстоятельствами и педагогической деятельностью, давно искала верное плечо, и это плечо, а также чуткое ухо и родную душу она нашла в соседке по дому. До Аси у Мирры были приятельницы, но никто из них не прошел теста на добро.
После разных жизненных перипетий Мирра, любившая во всем порядок, разложив по полочкам личный коммуникативный опыт, пришла к неутешительному выводу, что совсем не всем нужно помогать, даже если сделать добро просто невтерпеж, потому что добро очень часто оборачивается натуральным злом. И дело здесь не только в банальных "благих намерениях". Она заметила, что благодеяния или просто хорошее отношение вызывают у людей самые разные реакции. Чаще всего "облагодетельствованные" ожидали бесконечного продолжения благодеяний и паразитически повисали на
Мирриной шее, пока она не взбрыкивала.
Другая группа воспринимала помощь как унижение собственных достоинств и способностей, а потому реагировала злобной самообороной. Как правило, это были закомплексованные люди, причиненное им добро угнетало и заставляло в очередной раз задуматься о собственной никчемности. В этом случае трудно было рассчитывать на ответное чувство и признательность. Была еще одна замечательная группа, которая считала бескорыстное проявление добра своеобразной умственной недостаточностью. Как можно сделать что-то в ущерб себе?! Например, жертвовать деньги разным благотворительным фондам или просто незнакомым нуждающимся людям, когда еще не куплена новая престижная машина и летаешь в отпуск экономклассом.
Идиотизм в чистом виде!
Но все же самой неприятной была реакция людей, которые в ответ на добро, начинали лютой ненавистью ненавидеть благодетеля. Невыносимо, если не можешь вернуть той же монетой. К неподъемному грузу неоплаченного долга примешивалось недремлющее чувство зависти, зовущее мстить. И тут приходила на ум Фаина Раневская с замечательным афоризмом о том, ч то "если вы вдруг стали для кого-то плохим, значит, вы сделали для этого человека слишком много хорошего".

Асю можно было благодетельствовать без боязни: не избалованная жизнью она принимала хорошее с открытой душой и искала случая отплатить добром. Кроме успешно пройденного теста, подруг сближал общий статус стойких одиноких женщин с вытекающими из него бытовыми проблемами. Они шли по жизни в одном не богатом на события ритме, всё еще размышляя о сущности бытия, его духовном и бытовом наполнении. Они виделись почти каждый день, но за несколько лет не наскучили друг другу. Вместе они проводили пасхальные каникулы, уезжая из Израиля в небольшие европейские города, не охваченные туристической лихорадкой. Из двух подруг Мирра была более открытой и непосредственной, она воспринимала Асю как свою вторую половину и опрометью неслась к ней со всеми своими проблемами, которые надо было обсудить здесь и сейчас. Асю не тянуло на молниеносное выплескивание, ей требовалось время, чтобы переварить проблему внутри себя, да и не всеми своими сомнениями она была готова делиться.

Какое-то внутреннее чувство удерживало ее от чрезмерной открытости. Возможно, это шло из детских воспоминаний, истории первой любви, о которой, не удержавшись, проболталась школьной подруге.

Два месяца молчаливой влюбленности, несмотря на безответность чувства, душа росла, как на дрожжах, и каждый день был озарен радостным светом. Но любовь не открывают непричастным, о сокровенном не болтают всуе. Только об этом мама не успела предупредить. Вот о том, что нельзя приходить в мир с одним желанием – брать и получать, Ася слышала часто, а о том, что любовь – не предмет для трепа и что есть чувства, которые растут в тишине, мама не говорила, видимо, считала, что еще рано. И тогда Ася из личного горького опыта поняла, что с каждым выболтанным словом душа становится жиже, малокровнее и, того гляди, вся вытечет.

То, что у Аси появилась какая-то тайна, Мирра поняла в тот день, когда подруга предательски выставила ее за дверь, отговорившись присутствием ангела. Хоть зуд любопытства был нестерпим, теребить Асю она не решалась и все ждала удобного случая. Случай представился в среду. В этот день Мирра не несла свет в дебри тинэйджеровских душ и наслаждалась свободным днем. Обычно с самого утра она отправлялась за покупками и на неделю забивала холодильник продуктами, чтобы не заморачиваться все оставшиеся дни недели. Ася планировала допоздна сидеть в своей конторе, заканчивая очередной проект, и обрадовалась
Мирриному звонку.
- Ась, я тут в "Меге", как сказала бытвоя Эден,
шопингую. Могу захватить для тебя что-нибудь съестное. - О, это было бы очень кстати. Давай мой
любимый багет, творога пару коробочек и упаковку йогурта, - радостно отозвалась Ася.
- Понятно. Набор аскета. Ты что на диету села? Вроде без надобности пока, – прижимая телефон к плечу, Мирра складывала продукты в тележку.

Располневшая за последнее время, она слегка завидовала стройности подруги и часто вспоминала студенческие годы и свою тростниковую талию, тоньше которой не было ни у кого на курсе.
- Эх, Аська, ты когда-нибудь выйдешь из подростковой конституции, или так и будешь до смерти немым укором всем сладкоежкам? Нет, я серьезно: как тебе это удается не жрать совсем?
- Мне это не удается, а дается. Слушай, захвати еще маленькую коробочку шерри. И загрузи, пожалуйста, в холодильник. Я сегодня поздно буду.
 - Нет, я на тебя живьем посмотреть хочу, - запротестовала Мирра. - Забегу часиков в девять и принесу. Или ты раньше вернешься?

- Ну, как хочешь. Только знай: я никакая буду, уставшая и злая, как собака.
- Нет, и кто придумал это дурацкое выражение! Обижать самых ласковых и преданных животных! Ну ладно, паши, не буду тебе мешать.

 День в офисе выдался непростой.
Приближался день свадьбы Гадиной дочки. В предсвадебной суете счастливый отец, перебросил Асе горящие проекты, над которыми она и билась вместе с группой молодых конструкторов. Мальчики были молодые, амбициозные и доставляли Асе много хлопот. Но в совместной работе с ними время летело незаметно, и только к концу дня наваливалась усталость. Едва переступив порог дома, Ася услышала позывные
Скайпа . Звонил Юваль. Время от времени он объявлялся, чтобы сообщить, что все беседер и дать возможность Асе лицезреть похудевшее, заросшее щетиной лицо, обрамленное жесткими дредами.

Юваль скупо рассказывал о пройденных маршрутах, а Ася рассматривала возмужавшее лицо сына и думала о том, как быстро взрослеют дети, и не знала, что делать с этим неизбывным желанием заботиться, поучать, подкладывать руки, когда оно уже никому не нужно, и остается только одно – отпустить и тихо любить. И еще – принять абсолютно чуждый ей образ жизни и не задавать лишних вопросов. Ох, уже эти вопросы, ими можно ненароком обидеть, досадить, испортить настроение, заморочить голову, выставить себя круглой идиоткой, да мало ли еще чего! Но всё это – ерунда, а главное, что жив и здоров, и звонит, не забывает, и от радости сердце колотится в груди совсем по-юношески.
Сеанс связи закончился традиционным виртуальным поцелуем. Ася почувствовала, что голодна и открыла холодильник. Он был первозданно пуст.
- Тоже мне подруга! – недовольно бурча, она набирала номер Мирры.
– Мирра, я что должна теперь с голоду умирать?! - шутливо накинулась она на подругу, не успев расслышать ее голоса. – Раз такое дело, иду к тебе ужинать.
- Приходи, Асенька, приходи скорее, - в голосе Мирры слышались слезы.
 Ася осеклась.
 - Случилось что-то? – в трубке слышались только вздохи и всхлипы. – Я сейчас буду.

 Мирра сидела в салоне, поджав ноги и мокрой салфеткой размазывала слезы по лицу. По тому как яростно она бросилась в объятия подруги, Ася поняла, что на этот раз дело серьезное. Мирра заикалась, перемежая информацию эмоциональными выбросами в адрес бывшего мужа и самообвинениями: - Если бы я была рядом, этого бы не случилось. Идиот! Допрыгался юбочник проклятый. Бедный, бедный мой Алекс! Я так и знала, так и знала… Но чтобы вот так?! Позор какой! Из бессвязных восклицаний и отчаянных жестов подруги Асе все же удалось понять, что Алекс скоропостижно умер, причем при весьма щекотливых обстоятельствах.

 О смерти сообщила его молодая подруга, которая застала его дома с еще более молодой соискательницей на банковский счет любвеобильного бизнесмена. И пока две гурии выясняли отношения, Алекс, самодовольно ухмыляясь, пошел на кухню глотнуть что-нибудь тонизирующего. Но не успел. Схватился за сердце, страшно захрипел и рухнул на пол. Притихшие девушки с испугу хотели дать деру, но, когда поняли, что дело совсем дрянь, вызвали скорую, которая констатировала смерть. Затем в доме появились полицейские и, попросив документы, стали задавать вопросы. Поскольку по документам выходило, что ни одна из присутствующих не является родственницей или женой усопшего, полицейские запросили министерство внутренних дел на предмет обнаружения супруги.

 Мирру обнаружили, оповестили и попросили срочно приехать, чтобы опознать труп. Оповещение состоялось как раз в тот момент, когда Мирра, загрузив в багажник продукты, собиралась ехать домой.
- Нет, вот ты скажи, где она эта справедливость?! Всю жизнь... одни цветы удовольствия… и даже смерть, и та раз – и всё, и никаких болезней и мучений. Страдания – они не для него, это от него все страдали, - надрывалась Мирра.
– Вот теперь все страдания кончились. Что ж я так убиваюсь? – она искала ответа у Аси. - Ты бы посмотрела на этих двух ****ей! – Мирра всхлипывала как безутешный ребенок. – Где он их только находил!?. Ну ладно бы, был придурок полный, но, Ася, мы же с ним когда-то на концерты ходили, о книжках умных спорили. Он же Баха мог часами слушать…

Ася обняла подругу.
- Ты в Канаду звонила?
- Звонила. Янка не приедет. Ты же знаешь: малышке всего 5 месяцев, да и Гая не на кого оставить.
- А Мишке? - С Соней говорила. Они сейчас похоронами занимаются, - Мирра заревела в голос, уткнувшись в Асино плечо.
 Ася гладила подругу по волосам и думала о несправедливости мироустройства, о том, что жизнь, делая свой выбор, безжалостно колошматит именно хороших людей. Вот за что Мирре это все: и бросивший ее муж, и невозможность разлюбить его, и дочь, уехавшая в Канаду, и внук-аутист, и эта смерть, наконец? Или, может, вопрос надо ставить по-другому: почему это все происходит с ней, зачем? Неужели и правда, все дело в слишком широко открытых объятиях?

На похороны Алекса съехалось множество народу: непонятно откуда объявившиеся дальние родственники, коллеги по работе и бизнесу, друзья по развлечениям. Брат Миша с Соней и выросшими детьми стояли, скорбно опустив головы.
Заплаканная Мирра опиралась на Асину руку. Ася, в первый раз увидевшая Мишу, о котором только слышала от Мирры, была поражена. Это был почти двухметровый часто моргающий красавец с удивительно мягкими чертами лица. Искренность его скорби не оставляла ни малейшего сомнения: он хоронил любимого брата. Внимание Аси привлек бледный юноша в инвалидном кресле, за которым стояла невзрачная женщина неопределенного возраста, явно не из тех, с кем Алекс любил проводить досуг. Когда раввины пропели эль-
мале рахамим и тахририм с телом Алекса исчезли в земле, нашлись желающие сказать о нем добрые слова, и их было немало.

О покойном говорили как о человеке необычайной энергии и успешности, как о мудром и проницательном руководителе, весельчаке, любящем жизнь. Потом взяла слово та самая худенькая невзрачная женщина. Она сильно волновалась, путалась в словах, без конца теребила легонький шарфик на груди, как будто стесняясь своего присутствия.
 - Дорогой Миша!- ее неестественно тонкий голос прорезал кладбищенскую тишину. - Мы с Даником
будем вас всегда помнить. Если б не вы, не ваша помощь… - женщина не находила нужных слов. - На земле есть так много богатых людей и так много больных детей. Если б все были добры, как вы, может, стало бы меньше горя.

Толпа провожающих согласно кивала головами. Мужчина средних лет рассказал о том, что много лет Алекс был почетным донором и регулярно сдавал кровь, а председатель общества слепых поведал о ежегодных щедрых пожертвованиях покойного. Солнце нещадно палило на открытой местности и, несмотря на драматичность событий и трогательные речи, жара повергала Асю в бесчувственное оцепенение. Выходя с кладбища, все дружно бросились совершать натилат
ядаим.
Сполоснув руки, Ася вытерла их о салфетку и тут же услышала возмущенно-поучающий шепот закутанной в черный шарф бабенки:

 - Ни в ком случае не вытирайте руки. На кладбище нельзя. Вы что наших еврейских законов не знаете? Надо вот как, - и она сильно встряхнула ладонями, так что брызги полетели Асе в лицо.
- Все ясно, тетенька из новоиспеченных иудеев, - подумала Ася.
 - Я недавно читала, - на этот раз умудренная вульгарным иудаизмом бабенка обращалась к Соне, - что близкие умершего могут помочь его душе, исправив какие-то неправильные поступки, совершенные им в этом мире.
Соня шарахнулась от незнакомки в сторону, обняла младшего сына за плечи и засеменила к выходу.
- Ну вот и все, - Мирра тоже вытерла руки.
– Знаешь, Аська, раньше я говорила, что для того чтобы узнать своего мужа, надо с ним разок развестись. Сегодня я поняла, что развестись мало. Надо его похоронить. Кажется, это Мережковский предупреждал, что надо осторожнее кидать камни в Иуду – слишком близок к нему Христос.

Мирра горько улыбалась. Выходя из ворот кладбища, Ася почувствовала легкий толчок в плечо.
- Простите, Асенька, - пробормотал на бегу худенький юноша, и она не успела разглядеть его лица, только удивилась плавности и легкости его движений.
 - Кто это? – спросила Мирра.
- Не знаю.
- Но он назвал тебя по имени. Или я ослышалась? – Мирра взяла Асю под руку, и они медленно пошли к Асиной машине.
Новенькая "Тойота", резко выезжая со стоянки, чуть не сбила их с ног.
- Черт! – невольно чертыхнулась Ася, отталкивая назад подругу.
От неожиданности Мирра вскрикнула, машина резко затормозила. Молодой шофер, высунулся из открытого окна и, помахав рукой, весело подмигнул Асе:
- Вот так встреча! Не ожидали?
- Мы вроде недавно попрощались, - Ася инстинктивно закрыла собой подругу.
- Да не напрягайтесь так, Асенька! Не трону я вашу соседку. Какая вы однако решительная, на подвиги потянуло? Рано, рано вам еще подвиги совершать. Бывайте, милая! – и, ударив по газам, молодой человек в машине скрылся из виду.
- Странные у тебя знакомые… Никогда его раньше не видела, - Мирра смотрела на Асю в ожидании объяснений.
- Сейчас не время грузить Мирру моими проблемами, ей своих хватает, - решила Ася и как можно беспечней обронила:
- Да, тимуровец один без тормозов, не обращай внимания.

6.

 Женская дружба разрушает бытовое одиночество, но одиночество экзистенциональное порождает чувство внутренней пустоты, отдающее привкусом тревоги и страха. Именно в такое состояние погрузилась Мирра после похорон Алекса.
Она худела и молчала. Особенно плохо было в часы заката и по ночам. Снотворные помогали мало. Просыпаясь с дурной головой, Мирра автоматически одевалась и шла на работу, там ей удавалось немного отключиться: конец учебного года и привычка "держать лицо" перед коллегами и детьми выдергивали на время из черной дыры безысходности. Ася старалась быть рядом с Миррой и почти каждый вечер приходила к ней, хотя все слова утешения уже были сказаны.

 - Это нормально. Это должно болеть, но,
Миррочка, все проходит, и боль, и страх притупятся и улягутся, - утешала Ася подругу. – Потерпи. Ты же знаешь, как ты мне дорога. Смотри, вот купила твои любимые манго. Порезать?
Мирра смотрела на Асю бесцветными, потухшими глазами. Эти глаза надрывали Асину душу, казалось, будто чья-то безжалостная рука ластиком прошлась по яркому синему небу, превратив его в серое желе.

- Ась, ты понимаешь, мне ничего не хочется. Целыми днями вспоминаю, как мы жили, как Янка родилась, как радовались ее первым словам и шагам, как собирались в Израиль, месяц прощались с друзьями, каждый вечер кто-то приходил, столько хорошего было...

- Мирра, но Алекс уже давно исчез из твоей жизни, самоустранился. - Это все материя. Он для меня всегда был. Я знаю, что я последняя идиотка… На работу с трудом хожу, а без нее еще хуже. Знаешь, я подумала, на каникулы поеду к Янке, внучку понянькаю, с Гаем посижу… Надо из этого вылезать.
Ася обрадовалась, увидев на лице подруги подобие улыбки.
- Одобряю, отличная идея. А я буду тебе каждый день по
Скайпу звонить. Ну что, заказываем билеты?
 - Ась, а может давай вместе рванем?
- Да я бы с радостью. Да кто же меня отпустит?! Нет,
Миррочка, я не могу.

Через неделю Мирра улетела в Канаду. А Ася продолжала свой трудовой марафон. Эден, по причине удушающей жары и отсутствия домашнего кондиционера, притаскивалась на работу ни свет ни заря и была последней, кто покидал офис. Очевидно, по этой же причине градус ее злобности и раздражительности повышался с каждым днем.
Из кабинета Гади веяло грозой. Из-за предстоящей свадьбы дочери начальник находился в состоянии эмоциональной амбивалентности: то донимал сотрудников выражением чрезмерной доброжелательности, то шипел, как рассерженный гусь. Ася, как и другие сотрудники офиса, не горела сильным желанием идти на свадьбу. Но мицва для проживающих в Израиле, даже если они абсолютно светские люди, есть
мицва: пригласили тебя на свадьбу – надо идти, так же как надо идти на похороны или шиву... Из всех шестьсот тринадцати заповедей, эту евреи соблюдают с особым тщанием. Иногда Ася думала, что у израильтян в совершенно исключительной мере развито чувство коллективизма. Почему-то радоваться и горевать они предпочитают при большом стечении народа. Ну утешение скорбящих – это еще понятно. Но вот почему на свадьбу надо приглашать всех, с кем столкнулся на жизненной стезе. Два раза в туалете перебросились словами – и приглашение на свадьбу уже лежит в твоем почтовом ящике.
Нет, с Гади , конечно, другое дело, коллеги, как никак, не в туалете с ним повстречалась, хоть он у нас и один для всех сотрудников и давно не запирается, но ведь приглашенных 600 человек! Неужто всё друзья да родственники?! Интересно, а когда Юваль женится, мне тоже придется пригласить на свадьбу весь офис?
От этих мыслей Ася загрустила. Она вспомнила годы молодости, студенческие свадьбы в тесных квартирах или небольших залах, с веселыми тостами, капустниками, песнями под гитару, шуточными стихами и, конечно, танцами под человеческую музыку и по-стариковски вздохнула.

Свадьбу дочери Гади отмечал в одном из престижных залов торжеств на севере страны. В празднично декорированной палатке молодые мальчики в белых рубашках с бабочками вручали гостям карточки с номером стола. Размещение гостей было тщательно продумано с тем, чтобы за столом с родственниками со стороны жениха не дай бог не оказались родственники невесты, а за молодежным столом не угораздило приземлиться какой-нибудь древней развалине. Лучезарно улыбающиеся родители молодых встречали гостей у входа, благодарно принимая поздравительные конверты с чеками. На открытой зеленой лужайке в лучах заходящего солнца томилась хупа, украшенная колоннами в стиле ампир и безвкусно убранная искусственными белыми цветами явно не первой свежести.
Возбужденные гости толкались у лотков с легкими закусками и у барной стойки. Публика собиралась
по-восточному голосистая и разговорчивая.
Лужайка уже была почти заполнена людьми, но гости все прибывали и прибывали. Гомон нарастал, и напоминал Асе шум бегущего по взлетной полосе самолета. Вот- вот
и взлетит!

Счастливый жених разгуливал в толпе гостей, невесты нигде не было видно. Наконец, появился седой энергичный раввин, и гости двинулись ближе к
хупе. Ася присела на освободившееся кресло в дальнем углу лужайки. Тихонько потягивая мартини, она собиралась на расстоянии наблюдать за кульминационным событием вечера. Сначала родители жениха под аплодисменты и восторженные визг и свист гордо провели сына под хупу. Потом на судьбоносной дорожке появились торжествующие родители слегка смущенной невесты и с высоко поднятыми головами прошествовали по тому же маршруту. Глядя на вульгарный макияж невесты, Ася подумала, что это явно дело рук Азазеля. Только он, научивший женщин "блудливому искусству" раскрашивать лица, мог так расстараться.

Крики и аплодисменты достигли своего апогея и смолкли с появлением под хупой раввина. Наконец, стало тихо. И в этот момент Ася почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Мужчина средних лет очень знакомой наружности направлялся к Асиному
креслу.
 - Ася? – слегка сомневаясь, спросил незнакомец.
- Да, Ася. А вы? – Ася прищурилась. И через минуту глаза ее заискрились:
- Шурка?! Не может быть! Как ты здесь оказался?
- Ну, во-первых, не Шурка, а Ашер, ваше королевское величество, - слова утонули в обаятельной улыбке, которая лишила Асю последних сомнений.
- Ашер – красиво! Тебе идет. А я, как и прежде, Ася.
- Значит, ничего не изменилось?
 - Почти ничего. Ну если только самую малость, - смущенно отшутилась Ася.
- А корона? –
Корона, увы, давно с головы упала. Почти сразу после окончания школы.

7.

 Перед ней стоял Шурка Штейнберг, тот самый Шурка, гордость класса и всей английской спецшколы, победитель математических и физических олимпиад, капитан триумфальной волейбольной сборной, на матчи которой ездили болеть все девчонки старших классов. Веселый и не унывающий Шурик, с которым любое горе было коротким.
Единственным недостатком Штейнберга была чрезмерная словоохотливость, но и этот недостаток превращался в достоинство, так как говорить он умел красиво и убедительно Тот самый Штейнберг, который в девятом классе без памяти влюбился в тупенькую, но смазливую одноклассницу Катю Пирогову и раскрыл над ней романтический зонтик обожания.
Самым странным в выборе Шурки было то, что Катя, в отличие от сонма обожающих его девиц, никогда не проявляла к нему никакого интереса, и ничем, кроме беспросветной серости и неразвитости не отличалась. Еще Катя умела таинственно молчать, опуская необыкновенно длинные ресницы.

Ася любила вспоминать школьные годы. Особенно, когда грустила или тосковала. Со школой ей и правда повезло неимоверно: она помнила всех своих учителей, да и как их забудешь, когда почти каждый был фанатично влюблен в свой предмет и нес его как священный сосуд. В конце девятого класса Асю выбрали королевой школы. На целый год! Королеву выбирали все: учителя и ученики. И короновали настоящей короной. Целое школьное королевство неожиданно свалилось ей в руки. До Аси три года бессменной королевой была Рита
Санаева, та самая, которая в спектакле школьного театра в белом хитоне с красным цветком в руке величественно проплывала по сцене в роли Эос , богини зари. " Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос…" В ней и правда было что-то особенное: когда она проходила рядом, школьные коридоры становились светлее, хотелось дышать с ней одним воздухом. Королева была лицом школы, олицетворением духа, царившего в ней, и нельзя было уронить корону.

В школу всегда хотелось идти, и было жаль каждого пропущенного дня. Для Аси она стала первой моделью мира, который завораживал, манил, учил дружбе и созиданию, умному добру и справедливости. Настоящий золотой век человечества в одной отдельно взятой московской школе. Эта модель оказалась так крепка, что заложенные ею ценности не рухнули, столкнувшись с суровой реальностью, и уже на пятом десятке Ася была не готова принять расхожую сентенцию о том, что миром правит зло.
Для бедной Кати все складывалось по-другому: школа была неизбывной морокой. Она в ней томилась, как лапотник в музее изобразительных искусств. Любовь Штейнберга являла собой довольно редкий экземпляр в элитной спецшколе, куда в основном попадали отпрыски интеллигенции, и не потому что происхождением не
вышла, а в силу мутности интересов, непроходимой серости и невосприимчивости. Красивое ее не трогало, интересное не увлекало, сердечное оставляло
равнодушной.
Училась она очень слабенько, на стабильную "тройку" по всем основным предметам, явно тяготясь образовательным процессом и не поспевая за ним. Правда, был у Кати один любимый урок, урок кройки и шитья, но и там строчка выходила прерывистой и
кривоватой. Открытые ухаживания Шурки за Катей стали притчей во языцех. Учащаяся и педагогическая общественность дружно недоумевали, что в ней нашел звездный Штейнберг, какой-такой загадочный свет заронила она в его душе.
 Да и сама Катюша поначалу не могла поверить в серьезность Шуркиного чувства и все прикидывала и приглядывала, нет ли тут издевки или иного подвоха, и лишь вопросительно смотрела на Шурку огромными серыми глазами в длинных загибающихся ресницах. Правда, период сомнений не затянулся надолго. Катя поняла, как выгодно быть объектом любви Штейнберга, и крепко взяла его за руку своей маленькой шершавой ладошкой.
Сразу после окончания школы – чего кота за хвост тянуть! - загадочно-молчаливая Катюша привела Шурку в загс. Мольбы и просьбы еврейской мамы не торопиться и все обдумать, не возымели должного воздействия на обезумевшего от страсти Шурку: Свадьбу справили в недорогом ресторане. Друзья издевательски пропели жениху "Ах, эти серые глаза тебя погубят" и слиняли задолго до того, как небольшой ансамбль закончил музыкальную программу.

Уже после торжества молодая жена, размазывая по лицу мелкие слезки, открыла Штейнбергу тщательно оберегаемую семейную тайну о том, что Катин отец, считавшийся скоропостижно скончавшимся после рождения дочери, на самом деле жив и здоров и отбывает наказание в колонии строгого режима за непреднамеренное убийство, совершенное в состоянии алкогольного опьянения. Возможно, Катюша и не стала бы так безрассудно откровенничать с молодым мужем, но скорое возвращение папаши не оставило ей другого выбора.
Благодаря неустанным Катюшиным стараниям, сопровождавшимися мнимыми болезнями и беременностями, постепенно школьные друзья отпали от Шурки, как высохшие листья в осеннем лесу. Каждое семейное общение с "папой" Ваней заканчивалось одинаково безобразными пьяными сценами. Глаза родственника наливались кровью и, размахивая руками перед еврейским носом Штейнберга, он хамски требовал уважения и материальной помощи.
Шурка держался героем, но, однажды не выдержав, дал по морде наглецу. Правда, его геройство не нашло ни понимания, ни солидарности остальных членов семьи. А "оскорбленный действием" зять рванул на груди несвежую майку и, схватив лежавший на столе нож, бросился на Штейнберга с воплем: "Я тебе покажу, жид!".
Рана оказалась пустяковой, но, столкнувшись с откровенной мерзостью, Шурка почувствовал мучительную тяжесть на сердце. Его чудесному прозрению способствовали и участившиеся семейные неурядицы с Катей, которая при каждом удобном случае советовала ему сначала "не жидиться", а потом и "валить в свой Израиль". И в конце-концов умный Штейнберг
свалил.
Перед отъездом в ящике письменного стола он нашел тщательно запрятанный выпускной альбом с фотографиями. Лица одноклассников и учителей, страдавших национальной неполноценностью, были варварски исчерканы шариковой ручкой, а глаза и рот Аллы Гольдиной, закончившей школу с золотой медалью, зияли пугающей пустотой.

 Ася и Штейнберг с интересом разглядывали друг друга. Встретиться одноклассникам в таком неожиданном месте после стольких лет - вот уж, действительно, судьба иногда преподносит приятные сюрпризы. Мысль сбежать с шумного и бестолкового торжества в тихое спокойное место посетила их одновременно.
 В пятнадцати минутах езды от зала торжеств они нашли полупустой уютный паб, и в полумраке открытой деревянной террасы сначала повспоминали школьные годы, одноклассников и учителей, потом перекинулись в израильскую плоскость, сетовали на жизнь, разбросавшую кого куда.
Ася узнала о том, что Шуркины родители, с первого дня влюбившиеся в Израиль, умерли три года назад в один день с разницей в три часа, что, несмотря на наличие страстей, личная жизнь его как-то не задалась, хотя профессионально он успешен (кто б сомневался!), что его последняя любовь, встреченная в Японии и длившаяся целых два месяца, кончилась ничем.
Шурка сыпал событиями, географическими пунктами и фактами жизни, щедро приправляя их самоиронией и неожиданными сентенциями.
Штейнберг пил мало, зато Ася то ли от радости, то ли от растерянности налегала за двоих. Пила и слушала. Сразу после десятилетки она уехала учиться в Питер, встретила Эдика и быстро растеряла школьных друзей. Лишь изредка доходили слухи о судьбах одноклассников.

- Бедный Шурка! А в школе всегда казалось, что он баловень судьбы, везунчик, и все у него будет легко и гладко. Юношеские иллюзии... Как жалко с ними расставаться. Шурка Штейнберг - мечта всех девочек двадцатой спецшколы...Как бы они мне сейчас завидовали, - поймав себя на этой мысли, Ася решила, что пить ей хватит, и попросила Шурика отвезти ее домой.

На переднем сиденье лежала небрежно скомканная женская шляпка, и Ася, покрутив ее на пальце, подмигнула Шурке:
- Похоже, не все ты мне рассказал?- развязно произнесла какая-то тетка. Ася не узнала своего голоса и внутренне одернула себя:
– С чего это тебя на пошлости потянуло? Неужто с двух рюмок? Но Шурка, похоже, не уловил развязности в ее интонации и бесхитростно улыбнулся:
- Да брось ты! Это совсем не то, что ты думаешь. Давай садись. По дороге расскажу тебе кое-что удивительное...
- Буквально пару лет назад я думал, что хоть мой красный свет еще не зажегся, но зеленый точно погас. Семейные друзья один за другим валили в Канаду, спасали детей от войны и интифады, рвались последние связи. Конечно, есть скайп и вотсап и всегда можно поехать в гости, но, понимаешь, они – там, а ты – здесь, и ты не можешь похлопать их по плечу, поговорить о том, о чем можно поговорить лишь с ними или молча посидеть за одним столом, поиграть с их детьми, коль бог своих не дал.
- А тебе не приходила мысль тоже взять и уехать, особенно если тебя здесь ничего не держит.
- В том-то и дело, что держит, да так крепко, что даже в командировках заграницей не могу больше двух недель усидеть.
 Ася радостно улыбнулась:
- Знаешь, я ведь тоже такая. Проклиная израильский климат и наглую ментальность, отсутствие безопасности и культуры, не могу от всего этого оторваться. Конечно, никакая я ни сионистка, и моё иудейство лишь дань национальной принадлежности, но я не пришелец на чужой земле, только здесь и чувствую себя дома. И еще чувствую кровную связь с теми, кого веками уничтожали и снова хотят уничтожить.
 - Надо же, как похоже мы с тобой думаем. Вот и я порой ощущаю себя таким древним, будто за плечами четыре тысячи лет дорог наших предков, слез, гонений.
 - Да, похоже. И все же… Мне по ночам снег снится и свежесть морозного воздуха, арбузная свежесть… И московская осень с кленовыми листьями под ногами и пронзительной грустью предзимья.
 - Ась, а ты не изменилась, не заглох лирический ручеек. - Да нет, Шурик, ручеек давно пересох, не раскопаешь. Это раньше судьба полной ладонью подносила.

 Ашер замолчал. Машин на дороге почти не было. Фары "Мазды" слабо освещали петляющую дорогу, и он включил дальний свет. Какое-то время они ехали молча и вскоре выехали на прибрежное шоссе. Ася испугалась своей откровенности и поспешила перевести разговор:

 - Ты хотел о чем-то рассказать, удивить грозился.
- Вообще-то это долгая история. Последнее время со мной происходят разные странные вещи, которые непостижимы для моего понимания или до такой степени неожиданны, что падают как снег на голову.
 - В Израиле эта пословица звучит особенно актуально, - улыбнулась Ася.
- Ну да, жизненные реалии поменялись, а прежние ассоциации не исчезают. Первый раз это упало на меня два года назад, в Пурим. На пуримон мои коллеги дурачатся и веселятся, словно дети. Все приходят в костюмах, приводят жен и мужей, так что не сразу и догадаешься, кто есть кто.
Когда начались танцы и притушили свет, я обратил внимание на одного молодого человека. На нем был костюм ангела, красивый стервец, за спиной полупрозрачные крылышки и даже подобие нимба над головой. Знаешь, есть люди с удивительной пластикой, они так красиво движутся, что гипнотически завораживают остальных. И вот этот юноша просто вцепился в нашу совсем неюную секретаршу Орну
и не отпускал ее ни на один танец, хотя вокруг было полно молодых и незамужних девчонок. Честно говоря, я от диабетички Орны такой прыти не ожидал: обычная офисная малоподвижная мымра, до пенсии всего два года, она и улыбалась-то редко.
- Ну и язычок у тебя, Шурка. До чего ж ехидный.., - Ася укоризненно улыбнулась.
- После быстрого танца, ты уж извини, я в них не разбираюсь, Орна возвращается к столу и садится напротив меня, а через минуту ее голова падает прямо в тарелку и все тело обвисает. Музыка гремит, народ пляшет. Я хватаю телефон, вызываю скорую, пытаюсь привести ее в чувства. Каким-то шестым чувством угадываю, что она в диабетической коме и пытаюсь засыпать ей в рот побольше сахара. Когда скорая увозит
Орну в больницу, вспоминаю о гуттаперчевом танцоре. Но его нигде нет. Спрашиваю молодую коллегу, не видела ли, мол, юношу такого с крылышками, а она удивленно на меня смотрит и заверяет, что никакого ангела на вечеринке не было, а в качестве доказательства предлагает посмотреть фотки в смартфоне. Смотрю. И правда, Орна есть, а его нет.
Тут уж мне нехорошо становится. Приезжаю домой. Жуткий озноб. Температура под сорок, проваливаюсь в небытие. Утром просыпаюсь, как ни в чем не бывало, и не могу понять, что со мной было накануне, а на телефоне сообщение о месте и времени похорон секретарши.

Ася затаила дыхание.
- Вы прибыли на место назначения, - приветливо сообщила женщина из GPS.
Машина Шурика остановилась возле дома Аси.
- Вот видишь, какие интересные истории случаются с твоими бывшими одноклассниками, - Шурка посмотрел на часы. – Замучил я тебя своими откровениями?
- Значит, она все-таки умерла, – почти прошептала Ася. – Кто б сомневался…
- Асенька, боюсь, что Лекси, больше не выдержит. Последний раз она писала сегодня в шесть часов утра. Спокойной ночи. Извини, я позвоню завтра.
- Лекси?
- Ну да, это моя маленькая подружка, длинномордая и
длиннохвостая.
- Ладно, поезжай к своей длинномордой подружке, но обязательно позвони. Для меня это очень, очень важно. Ты даже не представляешь, как.
- Не сомневайся! Я теперь от тебя не отстану ! - прокричал Шурка в открытое окно машины.

 8.

 Вставив ключ в замок, Ася обнаружила, что дверь ее квартиры не заперта, а лишь прикрыта. В коридоре горел свет. Обеденный стол украшала пустая банка из-под апельсинного варенья. Лежавшая около нее столовая ложка была вылизана до блеска. Видимых следов вандализма не наблюдалось, вещи стояли на своих местах, шкафы закрыты. Правда, в мойку скинули две грязные тарелки и две рюмки. Некоторый беспорядок наблюдался в холодильнике, и в кухне на полу валялись две опустошенные бутылки хорошего коллекционного вина.
 - Господи, неужели опять эта парочка? Это уже просто беспредел какой-то. Теперь не хватает только появления Коровьева или Бегемота.

Первым побуждением Аси было вызвать полицию, но, вспомнив классика и хорошенько подумав, она решила, что займется этим с утра. Она подперла входную дверь двумя швабрами и улеглась спать в салоне.
 - Наверно, я скоро умру. Этот чертов ангел так и кружит вокруг меня. Надо завтра Ювалю позвонить, - подумала она засыпая.
Проснулась Ася от телефонного звонка. На беспроводной связи означился не совсем трезвый Эдик.
- Ась, ты извини… Мы вчера у тебя немного погудели. Но все было чин-чинарём, по чести…Тебе б тоже понравилось.
 - Значит, ты хотел своим приходом мне удовольствие доставить? По чести, говоришь? – Ася неохотно выплывала из утреннего сна и начинала закипать от негодования.
– Что же у тебя за честь такая, от которой у меня бутылки пропадают?! И кто это "мы", и вообще, Эдик, ты как в квартиру попал?
- Ась, ну что ты сразу в атаку рвешься?! Давай все мирно обсудим. Любая война, особенно победоносная, вызывает кризис интеллигенции, духовный кризис. Зачем нам лишние кризисы?

- Эдик, если можно, без душеполезных разговоров. Ты что за старое взялся? Откуда у тебя ключ?
 
- Аська, ты успокойся. Ключа у меня нет. Я ведь для того и звоню, чтобы узнать, где ты отыскала такое сокровище. Все-таки годы, прожитые со мной, не прошли для тебя даром: у тебя появился нюх на таланты. Значит, на те же грабли… Ась, но он какой-то… ну слишком уж молодой.
- Эдик, перестань. У меня нет сил на твои пошлости, - устало огрызнулась Ася.

- Нет, Ась, он, конечно, божественный музыкант, и тембр у нашей флейты совершенно неземной. Но что Юваль
скажет? Они ж почти ровесники. А ты давно его знаешь?

- Какая флейта? Какой музыкант?
Ася прошлепала на кухню и включила чайник. Неугомонное израильское солнце уже вовсю парило. Дорожная развязка, видная из окна и забитая в часы пик, была почти свободна, и только отдельные машины, как в детской игре, то появлялись на мосту, то исчезали в туннеле. Безумно хотелось пить. Ася выжала в чашку
пол-лимона , залила сок кипятком и вышла на балкон.
 
- Эдик, ты в состоянии членоотчетливо рассказать, что ты вчера здесь делал?

- Странно как-то, - промямлил Эдик.- Ну слушай. Вчера я, как обычно, поехал на Мерказ Хакармель, поиграть, ну и всякое такое… Уже собирался уходить, заканчиваю "Сицилиану", и тут вдруг вступает флейта, да как вступает… профессионал, сразу видно. Народу сразу собралось, как никогда, все слушают и еще просят. Одна пожилая тетушка так расчувствовалась, что плохо ей стало, пришлось даже скорую вызывать. И что они по такой жаре шастают, старухи эти?! А потом он меня к себе, вернее, к тебе пригласил. Молодой такой парнишка, а уже проблемы со спиной. Сначала все о спинку стула терся, а потом даже подушку из спальни приволок. Вообще, странноватый он какой-то: сухое вино вареньем заедал. Но ты бы видела, как он мою игру слушал! Как завороженный!

- Жалко, что ты не на арфе играешь и зовут тебя Эдик, а не Давид, - подумала про себя Ася.

 - Потом я задремал, наверно, а когда проснулся – его уже не было. И тебя еще не было. А какая-то старушка по-хозяйски рылась в холодильнике. Потом взяла начатую банку с вареньем и сокрушенно покачала головой. Вот я дверь прикрыл и пошел.

- Понятно. Значит, увезли тетушку на скорой, - тихо проговорила Ася. – Знаешь, Эдик, ты держись от него подальше, от музыканта этого. Как увидишь еще, так на другую сторону переходи. И ни в какие дуэты с ним не вступай. И… береги себя. Всё, Эдик. Мне надо уходить.

 - Все суетишься, Аська. Напрасно. Когда ж ты уже поймешь, что жизнь – тлен и ***та.

- Уже поняла. И прошу тебя: перестань играть на улице.

 - А что в этом плохого? Для звучания музыке нужно пространство.

- Но эти люди просто проходят мимо. Они в другом пространстве. Когда-то ты говорил, что музыка умолкает, когда никто не слушает.

- Ну так приходи меня послушать.

 Ася повесила трубку, оставив бывшего мужа в неясности и недоумении. Она и сама не понимала, что происходит, от каждого разговора с Эдиком саднила душа. Она несказанно обрадовалась соседу с цокольного этажа. Стоя на лестничной клетке, он застенчиво улыбался и снова протягивал Асе большой пакет китайских апельсинчиков.
 - Выручай, Аселе. Просто весь палисадник завалило. Вроде жара такая, а плодоносит и плодоносит. Только не ругай меня сильно.

- Ругать?! Возьму с радостью. На твои апельсины такой спрос, что я не успеваю варенье варить.

- Ну вот и здорово! Моя жена их уже ни видеть, ни варить не может. Побежал я. Хорошего дня!

Амир помахал Асе рукой и побежал вниз по лестнице.

9.

 В конце рабочего дня Штейнберг пригласил Асю посидеть на море, и она с радостью согласилась. Ей не терпелось услышать продолжение его истории. К тому же у нее было смутное чувство, что все происходящее с ней в последнее время, каким-то боком имеет отношение к Шурке, и их истории пересекаются. Наверно, поэтому бывший одноклассник был, пожалуй, единственным человеком, с которым хотелось поделиться излившейся на нее чертовщиной или, вернее, "ангельщиной". Даже удивительно, как легко было с ним общаться после стольких лет  необщения.
Шурка приехал с длиннохвостой подружкой. Она обнюхала Асю, несколько раз шмыгнула влажным носом, завиляла хвостом, поднялась на задние лапы и потянулась к Асе сладкой мордочкой. Сначала Шурик с Асей немного прошлись по почти безлюдному променаду, а затем сели под зонтиками на открытой террасе приморского кафе.
Ася потягивала освежающий коктейль, Лекси
свернулась шелковым коричневым калачиком на подушке стула, а Шурик не переставал удивляться тому, как можно столько лет прожить в маленьком городе и ни разу за все это время не пересечься в реале, не говоря уже о бескрайних, но все же тесных просторах виртуала.
Ветра почти не чувствовалось, но к берегу прибивались небольшие волны. Закат над морем был акварельно нежен, будто на гигантский альбомный лист нанесли разноцветные полосы: внизу – дымчато-серую, чуть выше – бледно-розовую, переходящую в облачно-белую, а сверху – прозрачно-голубую. Вот оно, счастье созерцания!

Когда Ася смотрела на эту красоту, что-то внутри нее смещалось, переходило в другую субстанцию, душа освобождалась, летела, и звучала, и требовала поэзии. В голове, как волны, перекатывались строчки: " и море, и Гомер – все движется любовью…" и "Пены бледная сирень в черно-лазоревом сосуде" и "неживого небосвода всегда смеющийся хрусталь". И снова хотелось в ту жизнь, где поэзия, музыка, любовь и никакой лихорадки деятельности.
Как же так получилось, что насущные заботы и нескончаемые бытовые проблемы поглотили все то, чем прежде она жила? Вечная спешка и тщета. В этом с Эдиком не поспоришь. Когда последний раз брала в руки томик стихов или просто заглядывала внутрь себя? Где она, рано проснувшаяся, выпестованная мудрыми учителями и, казалось, заложенная навсегда духовность? Неужто все растеряно в суете, погоне за покоем и благополучием, и голос благоразумия и посредственности будет звучать все громче, заставляя подчиняться внешнему закону. Я совсем разучилась слушаться того, что требует сердце.

 - Ну, признавайся, хочешь послушать продолжение моей истории? – спросил Шурик, - или до другого раза отложим?

- Не надо откладывать. Рассказывай.
Шурка по-прежнему любил поговорить.

10.

Через неделю после странного случая на пуримоне
профессор Штейнберг улетал на международную конференцию в Германию. В аэропорту было столпотворение, Длинные, медленно двигающиеся очереди выстроились к стойкам контроля безопасности. Неожиданно к Штейнбергу приблизился молодой человек красивой наружности и вежливо поздоровался. Шурик кивнул в ответ, пытаясь вспомнить, где он мог его видеть
раньше.Но молодой человек, заметив его смятение, пришел ему на помощь:

 - Вы меня не узнаете, профессор Штейнберг? А ведь мы с вами виделись совсем недавно, правда, при весьма печальных обстоятельствах. Бедная Орна! Такая внезапная смерть!

- Да, да.., - промямлил Штейнберг, вмиг вспомнив последнего партнера по танцам покойной секретарши.

Между тем молодой человек – сама любезность и прямодушие – помог Шурику передвинуть чемодан и, заглядывая в глаза, попросил о небольшой услуге.

 - Профессор, хоть мы мало с вами знакомы, но вы моя последняя надежда. Вы ведь летите во Франкфурт? Дело в том, что я тоже должен был лететь этим рейсом, но по непредвиденным и очень грустным обстоятельствам вынужден остаться здесь. У моей сестры завтра свадьба. Она уже пять лет живет во Франкфурте. Нашла там свою любовь. Тут он вытащил из кармана брюк новенький мобильный телефон и с гордостью показал Штейнбергу
фотографию очаровательной молодой девушки, положившей голову на плечо улыбающегося блондина.

- Я должен был привести обручальное кольцо для невесты, его заказали по специальному дизайну у известного израильского ювелира.

При этом молодой человек открыл небольшую шкатулку, и Штейнберг увидел удивительно изящное кольцо с выгравированными буквами.

- Моя сестрица немного сентиментальна и решила, что это кольцо будет своеобразным амулетом, оберегающим семейное счастье. А тут такая неувязочка…

- Послушайте, я бы с удовольствием вам помог, но очень ограничен во времени, - Штейнберг пытался вежливо отделаться от просителя.

- Вас встретят прямо в аэропорту. Я сейчас же позвоню и обо всем договорюсь, - в голосе юноши слышалась мольба.

- И вам не боязно доверять такую драгоценность практически незнакомому человеку? Ведь я даже не знаю ни вашего имени, ни вашей сестры, - удивился
Штейнберг.

 - У меня нет другого выхода. Если из-за меня расстроится свадьба моей сестры, я никогда себе этого не прощу. Любящий брат выглядел искренне несчастным, и добрый Штейнберг согласился.

 - Вы не сочтете меня конченным нахалом, если я еще попрошу вас передать мой подарок невесте. Это всего лишь небольшой сувенир, он почти ничего не весит. Я знаю, наши службы безопасности очень бдительны и не хочу доставлять вам лишних хлопот. Вы можете открыть и посмотреть. Ничего взрывоопасного и воспламеняющегося, можете быть уверены.

Юноша взглянул на часы и заторопился.
- Вы меня очень выручили. Счастливого полета. Обязательно забегу в вашу контору отблагодарить.

Штейнберг покрутил в руке небольшой сверток и бросил его в сумку ручной клади.
 - Интересно, - подумал он, - почему из всей длиннющей очереди он выбрал именно меня. Наверно, у меня ч то-то с лицом не так.

Додумать эту глубокую мысль ему помешал сильный удар в спину.

 - Ох, извините, до чего же я неуклюжая, - виновато воскликнула изящная старушка в шляпе, с трудом передвигающая большой чемодан. Чемодан не катился, а перемещался грохочущими рывками. – Вот колеса сломались, теперь придется тащить эту бандуру. В ее взгляде проклюнуло что-то обезоруживающее и трогательное, она была похожа на состарившуюся девочку. Штейнберг потер ушибленную спину и улыбнулся:
- Ну что ж вы будете такие тяжести таскать! Поставьте, поставьте ваш чемодан, я помогу. Не торопитесь, видите, очередь какая длинная. Успеем без суеты.

Старушка благодарно смотрела на Штейнберга и не уставала благодарить до самой стойки контроля багажа. Избавившись от чемодана, старушка резко оживилась и даже помолодела. Она достала пудреницу и кокетливо взглянула в зеркало, подмазала губы, поправила шляпку и резво двинулась в сторону паспортного контроля, пропав из глаз Штейнберга. До взлета оставалось совсем немного времени, и Шурка, прикупив в магазине беспошлинной торговли пару бутылок любимого коньяка, отправился в зал на посадку. Народ уже томился у стойки, ожидая регистрации, хотя стюардесс еще не было видно. Сидячие места почти все были свободны. Знакомая старушка с книгой в руке примостилась в дальнем от стойки ряду и приветливо махала
Штейнбергу.
Шурик подошел к общительной старушке и опустился на соседнее кресло. В этот момент они услышали объявление о незначительной задержке рейса на Франкфурт. Пассажиров просили не беспокоиться и обещали устранить техническую неполадку в течение часа.

- Ну вот и хорошо, - сказала старушка, - а то я уже боялась не успеть.

- Вас кто-нибудь встречает во Франкфурте? - поинтересовался Шурик.

- Обязательно. Меня там ждут. У вас место какое в самолете?
- А–15.
 - А у меня В-15. Выходит, мы с вами соседи. Такое совпадение…Вы в случайности верите? – поинтересовалась старушка.
Штейнберг улыбнулся.

- Ой! – воскликнула старушка. – Кажется, я забыла
Запастить водой. В самолете всегда такой сухой воздух, а стюардесс тревожить не люблю.
Она полезла в кошелек за мелочью.
- Давайте я вам возьму, а то вы и так с чемоданом намаялись. И себе заодно куплю.
 - С удовольствием, - согласилась старушка. – Вы
сумку-то свою оставьте, что вы ее будете таскать. Я погляжу за ней.
Через несколько минут  Штейнберг вернулся с водой и вскоре объявили о начале посадки. В самолете Шурик закинул сумку в багажное отделение и помог старушке пристегнуть ремень. Пробежав по взлетной полосе, самолет легко оторвался от земли и стал набирать высоту. Включились экраны бортовых телевизоров. Старушка брезгливо взглянула на кудрявую певицу, бойко кривляющуюся в такт фонограмме. Заметив выражение лица соседки, Штейнберг не удержался:

 - Что не нравится?

- Что ж в этом сером болоте может нравится?!

- Какое ж оно серое! Мигает огнями, переливается красками.

- Да еще именуется славой и успехом, - подхватила старушка. – Давайте-ка выключим это безобразие. Мы ведь знаем истинную цену вещей. Да и есть нам с вами о чем поговорить.

Оказалось, что соседку Штейнберга зовут Альма, и она в некотором смысле коллега Штейнберга, так как в прошлом ("очень далеком прошлом") занималась физикой, особенностями строения твердых кристаллических тел, не потеряла интереса к профессии и даже была в курсе последних публикаций. Узнав о том, что Штейнберг едет на международную конференцию, она искренне заинтересовалась научным проектом профессора, слушала с неподдельным вниманием, владела темой и попадала в движение его мысли. Она так хорошо понимала все, о чем он говорил, что
Штейнберг просто опешил.
- Не сомневайтесь, на конференции вас ждет большой и заслуженный успех, - сказала она при прощании в аэропорту. - Если вы не возражаете, я приду послушать. Давно не получала такого удовольствия от общения. Я чувствую себя перед вами в долгу. Надеюсь, у меня еще будет возможность этот долг вернуть.

 Старушка уехала в сопровождении двух симпатичных девушек, встречавших ее с тележкой для багажа, а
Штейнберг в нетерпении крутил головой, в надежде увидеть посланников невесты. Но его никто не ждал. По его просьбе диспетчер объявил в микрофон о прилете и местонахождении профессора из Израиля, Ашера Штейнберга. Никакой реакции. Шурка подождал еще немного и полез в сумку. К своему ужасу он обнаружил, что никакого свертка и коробочки с обручальным кольцом нет. Он перетряхнул сумку еще раз и даже вывернул наизнанку подкладку. Пусто.

- Вот это я вляпался… Что же я скажу тому юноше?

 Шурка стал судорожно вспоминать, когда подарок мог исчезнуть из его сумки. Сумка все время была у него в руках и, только отправляясь за водой, он оставил ее под присмотром ученой старушки.

- Господи, неужели никому верить нельзя? Нет, не может такого быть…Я даже думать про это не хочу…

Профессор Штейнберг так и не узнал, что в день его отлета в аэропорту Бен-Гурион в одном из терминалов был найден подозрительный сверток, которым незамедлительно занялись службы безопасности.



11.

 Доклад Штейнберга вызвал на конференции огромный резонанс. Ему долго хлопали и задавали много вопросов. Тетушка Альма, облаченная в строгий деловой костюм, невозмутимо сидела в первом ряду, демонстративно сложив руки на груди. На среднем пальце правой кисти поблескивало пропавшее кольцо, амулет несчастной невесты. Ошибки быть не могло. Профессор побледнел, но сумел мобилизоваться и, ответив на все вопросы, спустился с кафедры. В перерыве старушка подошла к профессору, чтобы выразить свое восхищение.

- Не удивлюсь, если разработкой темы заинтересуются не только немецкие, но американские коллеги, готовые на щедрые инвестиции.

- Да, это было бы хорошо, - сухо ответил Штейнберг.

– У вас такое любопытное кольцо на руке. Можно взглянуть поближе?

 Ничуть не смущаясь, Альма поднесла руку к Шуркиному
лицу.
- Узнаете? Забавное колечко, не правда ли? На нем и гравировка есть. Золота, правда, ни грамма. Дешевый сплав, коробочка дороже стоит.

 - Господи, неужели это достопочтенная пожилая женщина, ученый человек, могла унизиться до бесстыдного воровства? - подумал Шурик, и его возмущение прорвалось наружу:
- Как вы могли?!.

- Профессор Штейнберг! – резко одернула его старушка. В ее голосе зазвучали строгие официальные нотки. - Вы грубо нарушили правила безопасности, из-за вашей мягкотелости могли пострадать другие люди. Вы не первый год летаете. Вы соврали представителям службы безопасности, прекрасно зная израильские законы: сумки и чемоданы нельзя оставлять без надзора, не говоря уже о том, чтобы проносить на борт самолета чужие подарки.

- Так вы за мной следите? Вы из Моссада? – У Шурика пересохло во рту.

Старушка неожиданно рассмеялась:

 - Ну что вы, профессор! Не напрягайтесь. Я совсем по другому ведомству. Просто не удержалась и решила вам помочь. Иногда умные добрые люди попадают в такие дурацкие ситуации. Вот и приходится их вытаскивать.

 - Понятно. Значит, вы из бюро добрых услуг, - попытался пошутить Шурик. – А что стало со свертком? За ним кто-то придет?

- Вряд ли, это был груз в один конец.

 У Шурика перехватило дыхание, он сильно побледнел:

 - Вы шутите! Неужели взрывное устройство? Какой мерзавец! Но ведь никогда не скажешь… он показался мне таким искренним… А вы… вы спасли столько жизней. Да вы просто ангел-хранитель…

 - Все-таки удивительно, как быстро люди меняют точку зрения. Минуту назад вы были готовы заклеймить меня как вульгарную воровку. Если даже в среде ученых ангелы без доказательной базы превращаются в демонов, а дьяволы объявляются святыми, что же говорить о простых людях?! Сейчас вы, конечно, станете меня расспрашивать, как я узнала, что было в этом свертке. Считайте, что это мой секрет. Скажу только одно: иногда самые глубинные вещи лежат на поверхности, но именно поэтому на них никто не обращает внимания.

12.

 - Теперь Альма каждые полгода приезжает ко мне в Израиль погостить. Эта уникальная старушка стала моим лучшим другом, и каждый раз, когда она здесь, со мной происходит что-то хорошее. Лекси, маленькая предательница, бегает за ней, как привязанная, а ночью спит у нее в ногах. Завтра Альма улетает и устраивает прощальное чаепитие. Это у нас уже вошло в традицию. Тетушка фантастически готовит, я такой выпечки нигде не ел, что-то божественное. Ты обязательно должна попробовать. Придешь?

- Конечно. После того, что ты рассказал, мне просто не терпится на нее взглянуть.
Выслушав Шуркину историю, Ася решила повременить с ответной исповедью. Весь следующий день она не могла дождаться вечера: ей не терпелось увидеть тетушку Альму и убедиться в своей догадке. По рассеянности она перепутала заполненные бланки и вместо того, чтобы отнести их в конструкторское бюро, положила на стол Эден. Секретарша подняла на нее удивленные глаза:
 - Что-то я безандестенд. У меня, что своей работы не хватает? У самой нет коах дойти до КБ? Нет, я, конечно, понимаю, ты у нас девушка со связями, но это уже
мугзам.
 - Ой, извини, - спохватилась Ася, забрала бланки и пошла к лифту. Сегодня ей было не до языковых разборок с Эден.
 В середине дня позвонил Шурик, он хотел заехать за Асей, но она решила добираться на своей машине. Придя домой после работы, Ася быстро приняла душ, переоделась, немного постояла перед зеркалом, взглянула на часы и поняла, что опаздывает. Когда она была у двери, раздались позывные скайпа. Ася подошла к компьютеру и увидела на экране фотографию Мирры.

- Миррочка, дорогая, привет! Как ты? У тебя все в порядке?

- Все хорошо. Дел - выше крыше, столько надо успеть, некогда хандрить. Янка крутится, как белка в колесе, так, пока я здесь, хочется ей помочь по полной...

- Миррочка, рада за тебя очень-очень, но я должна убегать сейчас. Давай созвонимся завтра?

- Ну ты хоть в двух словах скажи, никаких эксцессов?
Юваль выходил на связь? Толстый не прессует? Ангелы не залетали больше?

 - Все замечательно. Все очень хорошо. - Аська, ты часом не влюбилась? - Убегаю. До завтра.
Ася кликнула на красную трубку и разговор прервался. Шурик жил недалеко от Университета, в небольшом двухэтажном доме с видом на море. Он встретил Асю у калитки, и через небольшой палисадник провел в просторную прихожую. Тетушка Альма шагнула ей навстречу:
- Проходите, Асенька! Как же я вам рада!

Искренность тетушки не оставляла тени сомнения, из каждой морщинки выглядывал солнечный лучик.
- И я очень рада встрече, - тихо, но решительно проговорила Ася.

- Так вы знакомы? – опешил Шурик.

- Мы познакомились с Асенькой в сильный дождь. Я забыла зонтик, а она любезно согласилась меня подвезти. Если б не эта добрая девочка, лежать бы мне с
инфлюэнцией.

- Вот так совпадение! – ахнул Шурик. – Таких случайностей не бывает.

- А кто сказал, что это случайность? – лукаво подмигнула старушка и добавила совсем по-домашнему: – Ну, садитесь за стол. Будем чай пить. Вы, Асенька, покрепче любите? На столе стоял большой торт, украшенный фигуркой ангела из черного шоколада.

- Асенька, вы порежьте, а я пока за вареньем схожу Через мгновение она вернулась с банкой варенья и стала выкладывать на розетки продолговатые апельсинчики, плавающие в янтарном сиропе.

- Ваши любимые, Асенька. Я не ошиблась? – старушка лукаво взглянула на Асю и прикусила нижнюю губу, чтобы не рассмеяться. Втроем они сели за стол. Стало уютно и родно, как в семье, где все любят друг друга.
От чашек с горячим чаем подымался легкий дымок. Альма и Шурка шутили и вспоминали забавные эпизоды из жизни. Ася слушала и ощущала радость на душе, как будто груз последних лет перестал тянуть, и почему-то вспомнилась та весна, когда ее выбрали королевой школы. Она невольно дотронулась рукой до головы.

 - Вот я и говорю, Асенька, - продолжая начатый разговор, изрекла старушка, - с головы настоящей королевы корона никогда не падает, поэт не перестает быть поэтом, а музыкант музыкантом

Зазвонил мобильный телефон Шурика. Он прижал телефон к уху и сразу посерьезнел, превратившись в профессора Штейнберга.

- Это по работе. Оставлю вас на несколько минут, - объяснил Шурик и вышел в другую комнату.

 Ася подняла глаза на старушку:

- Хорошо, что вы сегодня одна. Как-то спокойней, когда наш общий знакомый не в поле зрения.

- О нем,Асенька, можете теперь долго не волноваться.

 - Неужели он решил оставить меня и моих близких в покое?

- Думаю, что да. У него теперь дел невпроворот будет. Так что долго и не увидите и не услышите. Он получил новое назначение, отправлен в многолетнюю командировку в близлежащие страны. Я знаю, в последнее время он немного докучал вам.

- Да уж, докучал., - Ася немного помолчала. - И вы тоже туда отправляетесь?

 - Нет, у меня здесь дел без счета. У каждого свой маршрут. Там я бессильна. Слишком много людей отдали свое сердце кровавому идолу, перестали служить Творцу и выбрали ненависть и разрушение. Они сами ищут смерть. И ничего с этим не поделаешь. В мире фанатиков нет любви и нет будущего.

- Кажется, я знаю, куда он направляется. А что будет с праведниками в этом Содоме? Ведь не может быть, чтобы ни одного праведника…

- Земной жребий не всегда справедлив. Но кончательное решение остается за человеком, хоть он и привык во всем винить плохую погоду, вороватого диктатора или жестокосердного царя... Ищи все связи внутри себя. Ну вот и такси. Пора мне, а то так и на поезд опоздать можно.

 - Опять норовите улизнуть, - грустно улыбнулась Ася. – Как бы мне хотелось, чтобы вы остались. Можно я обниму вас? И, не дожидаясь ответа, Ася порывисто прижала старушку к груди.

Миниатюрная тетушка провалилась в Асины объятия. В комнату вернулся Шурик.

 - Альма, вам пора ехать.

- И все-таки почему вы спасли меня в тот день? – прошептала Ася.

 - Это очень просто, - тоже шепотом произнесла старушка, - мне понравилась музыка в салоне твоей машины.

 Шурка с легкостью подхватил большой чемодан и зашел в подъехавший лифт. Тетушка, нацепив знакомую шляпу, засеменила за ним. Ася вышла на балкон и смотрела, как Шурик усаживает тетушку в машину.

 - И зачем ангелам чемоданы, если у них одна шляпа на все случаи жизни? – пронеслось в ее голове.