Судьбе назло

Александр Щербаков-Ижевский
Северо-Западный фронт.
Новгородская область. Старая Русса - Демянск – Рамушево.
Зима 1942 года.

        После того, как бойцы первой линии отступили к прежним рубежам обороны, в образовавшуюся брешь на «передке» рыча моторами, лязгая гусеницами  выдвинулась парочка немецких танков. Мимо сразу же пробежали красноармейцы с длиннющим противотанковым ружьём. Снаряжение напоминало старинный длинноствольный мушкет бесспорно несподручный, тяжёлый и неудобный. Со штуцером управлялись одного круга двое рядовых, отважных стрелков первый и второй номера. По возрасту, силе духа, уму, страсти, характеру упёртые парни бывали, словно родные братья. Рост в рост, голос в голос, волос в волос одного поля ягоды.
       Вот и сейчас, заняв удобную позу на бруствере траншеи, одним миром нарисованные снайперы открыли позиционный, меткий огонь по гусеницам панцеров. Однако постыдный косяк следовал за позорным, срамным промахом. От крупповских, легированных боков звёздами слетали выколотки отблесков. В грохоте взрывов не было слышно звона отрикошетивших болванок. Тем не менее, гансы труханули. Немецкая бронированная разведка без поддержки пехоты откатилась обратно на былые позиции, восвояси.
       Стемнело. На сегодня, видимо, «аллес капут» с вражескими контратаками. После круговерти затяжной, свирепой битвы получится малость отдышаться, набраться сил, передохнуть до завтрашнего утра. Оставшиеся в живых, измотанные, усталые, промокшие солдаты развели костёр. Ближе к огненной теплыни парило. Скинув валенки, возле пламени начали обсушивать портянки. Тем временем, угольный жАрник окружили подошедшие из тыла новобранцы, расспрашивали, каково это сражаться на смерть и многих ли поубивают при безысходной атаке? Желторотиков можно сразу отличить по излишней суетливости, хлОпотной сутолоке, беготне. Скоро раскалённой кровищей зальёт всю округу, кто из рекрутов уцелеет в грядущих буднях, одному богу известно.
       Бывалые вояки всегда использовали свободную минутку для отдыха. Усевшись основательно, ставили меж колен автомат, перекурив, расслаблялись, отдыхали всеми клетками измученного тела. В то же время матёрые воины могли собраться за доли секунды, оценить обстановку и вступить в бой. Человек с медленной реакцией редко выживал в бранной сече. На передовой хандрить вообще было невозможно. Уровень инстинктов обязывал приобретать совершенно новые фронтовые защитные реакции.
       Ночь перед боем прошла в тревоге. С одной стороны лежбище закрывал бок обгоревшего остова немецкой машины. Подле дурно пахнущего каркаса разгребли снег, но копать землю нельзя. Вязкая, заболоченная торфяная взвесь была очень сырой, не застывшей даже зимой. Поверх снежных отвалов вместо крыши закрепили несколько брезентовых плащ - палаток. Под бока положили доски от миномётных ящиков. Однако насквозь дырявое убежище скрывало лишь от ветра. Холодрыга несусветная.
       Обессилевшие бойцы легли впритирку на один бок. Так и дремали, поворачиваясь все сразу, по команде. В центре убежища пыхтела наша радость буржуйка. Её сделали из ведра. Металл был тонким, ёмкость раскалилась докрасна. Хиленький костерок никак и не согревал. Правда, к жестянке можно было приблизить ноги в войлоке, после чего становилось теплее. Когда валенки касались раскалённого бока печки, под пологом начинало густо вонять палёной шкурой. Многие люди храпели без задних ног, как убитые. Однако не спалось, так и промучился до рассвета.
       Уже под утро растолкал комроты полковой разведки и предложил переехать в утеплённую нору, блиндаж. Уговаривать не надо. Похватав вещмешки, оружие батарейцы рванули по указанному маршруту к теплу и уюту. Приветливая землянка была царским убежищем, комфортным пристанищем. Только  смущали торчащие из щелей между брёвен руки, ноги, кости прежних хозяев. Смертельным попаданием снаряда их разорвало, удавило и засыпало жердями. Разведчики на скорую руку восстановили солдатское логово, но выгрести заваленные обрубки времени уже не хватило.
       Ни свет, ни заря в бешеном темпе заняли определённые начальством редуты. Страшное дело смотреть на остатки разбитых частей. Истерзанных боем, оглушенных, израненных, обмороженных, обескровленных, контуженных схваткой людей вряд ли заботил человеческий облик. Выжившие мученики выглядели ужасающе плачевно. Закопченные лица, окостеневшие руки. Некоторые в грязи, оборванные, обмотанные каким - то бабским тряпьём, женскими платками и полушалками. На славу отчизне непогибшие воины с трудом понимали, в каком направлении двигаться. Психическое состояние невымерших витязей было на пределе. После кровопролитного месилова далеко не все были героями. Вернее получучела, получеловеки. Скорее всего, полутени с лицами, обезумевшими от пережитого страха за свою жистянку.
       По краям дороги колодами покоилась разбросанная, изувеченная техника. В воздухе витал тяжёлый смрад жжёной резины, выгоревшего бензина и моторного масла. Страшное амбрэ горелого металла вперемешку со зловонием жареного человеческого мяса ужасная гремучая смесь для обоняния. В морозном воздухе букеты с душком распознавались необычайно остро. Привычные для войны запахи преследовали, словно из кошмарного сна, от них не было никакой возможности спрятаться. Казалось, заройся в сугроб, но и там будет чудовищно шибать в нос горелой мертвечиной, людской мороженой требухой, протухшей плотью.
       Совсем неподалёку от первой линии траншей стоял подбитый, закопченный Т-34. Вокруг башни виднелись намотанные, смёрзшиеся кишки разорванного десанта не успевшего соскочить с брони. Внутри металлической тюрьмы уже околели от мороза башнёры. Рации у них отродясь не бывало, а посыльного из батальона послать забыли. Соответственно приказа к отступлению не поступало. Тут без вариантов. У полевого трибунала за оставление боевой машины на передовой безальтернативно - расстрел. 
       Так и сидели внутри бронированного чудовища танкисты, ждали своей смертушки то ли от мороза, то ли от немецкого подкалиберного снаряда. Фрицы знали, что экипаж танка не эвакуировался, поэтому начинали изредка бить бронебойными «вундерваффе». Снарядные вольфрамовые болванки иногда рикошетили от брони и с шелестом, чмоканьем втыкались в верхние края стенок бруствера перед окопом. В таких случаях морозец пробегал по спине, страху нагоняло «чириканье». Не приголубил бы по случаю фашист, если тело подставится. 
       По обеим сторонам траншеи притулились убитые. Кровь мертвецов стекала к ногам, превращаясь в кисельные лужицы. От кого доля больше вытекла, от кого меньше. Эти бордово - рубиновые желеобразные озерца постепенно сворачивались и замерзали на морозе. Никто не переступал, так по размазне и "чавкали" кто в валенках, кто в разношенных кирзовых сапогах. В любом случае мы были в грязи, в крови и вообще, хрен знает в чём. Одежда пропиталась грязевой жижей, влагой, смёрзлась и стала хрусткой, словно пергаментный картон. При резких движениях, оголяя тело, суконная ткань ломалась на морозе. Кальсоны, двойные подштанники не спасали. Мужское причинное место совершенно не ощущалось. Непонятно было, как оно сможет восстановиться после такого холода? Если удастся во здравии остаться, неужели детородный орган и после войны сможет по достоинству исполнять своё предназначение?
       Вскочить для сугрева, попрыгать было нельзя, немецкий снайпер запросто достать мог. Нас разделяли несколько сотен метров, а у фрицев была отменная Цейсовская оптика. Зуб на зуб не попадал от стужи. Лицо и губы окоченели, разговаривать не возможно. Кожу стянуло, словно маску. Да и о чём было говорить? Поговаривали, что предыдущей усиленной дивизии в три стрелковых полка хватило на два часа. Вон они, исхлёстанные, отхераченные боем послЕдки тащатся обратно из пекла, кромешного ада. Раненные, окровавленные, грязные, с серыми лицами, запёкшимися губами и лихорадочно блестящими глазами отмордованные люди кряхтят, стонут, матерятся.
       Вестовой из штаба доставил приказ выдвинуться на остриё прорыва. Они что, рехнулись, посчитав, что так будет лучше для эффективной поддержки пехоты? Мудаки, куда? Неужели не видели, какой кровавый замес на измочаленной кунке? Там и ползком - то смертельно опасно. Однако приказы в бою не обсуждаются.  Первый миномётный взвод пошёл. Второй выдвинулся. Третий взвод покатил свои миномёты.
       Взрыв! Бах-х-х! Как гром среди ясного неба всю округу распотрошил чудовищный грохот. Вселяющий ужас огненный смерч пронёсся над головами. Меня подбросило в воздух и швырнуло на соседнее укрытие. Когда очнулся от контузии, ездовой сообщил, что рота зашла на своё противотанковое минное поле. Вначале первый фугас рванул, потом от детонации следующий. Затем ещё прибабахнуло. По соседству грохнуло так, что мир с овчинку показался. В уши по самые барабанные перепонки загнали чёртовы пробки.
       Ладонью смахнул с лица кровавые брызги от разорванного поблизости наводчика.  С веток ближайших кустов свешивалась искромсанная в клочья шинель со сгустками капающей на землю крови. Возле корневища валялись вспоротые металлом фрагменты человечьей требушины. Звенящая тишина окутала пространство вокруг. В голове мутило, во рту скопилась блевотина с кровавыми сгустками рвоты. С трудом, шатаясь и постанывая, взял себя в «кулак». Увидел рядом ездового. У него левая конечность уже была не ногой, а кирзовым сапогом, висящим на сухожилиях и заполненным костно - кровавым месивом. Поодаль, лежащий на спине тянул руки к небу старшина. У него из рваной раны под ключицей, напрямую из лёгких вываливались куски розовой, вспученной пены. Взводному осколком напрочь отсекло нижнюю часть лица. Челюсти не было. Лишь отрубленные, словно бритвой осколки костей торчали в разные стороны. Кровищи не наблюдалось, видимо после болевого шока хлынет. Выживет ли, парень? Сделали перекличку, в общей сложности не досчитались 23-х человек. Отморозки командиры, гниды. Неужели не могли согласовать с сапёрами схему прохода в своём же противотанковом минном поле. Столько людей ни за что, ни про что и понапраслину  положили. Идиоты. Полководцы хреновы.
       Однако нас не спрашивали о пределе человеческих возможностей. Конца и края не было  видно кровавому противостоянию. На войне, как на войне стерпелось, да и чуйка спасала. Мы, пока ещё, оставались в живых судьбе назло.

       Из воспоминаний моего отца.
       166 стрелковая дивизия, 517 стрелковый полк, 2 миномётная рота.
       Командир 3 миномётного взвода, лейтенант Щербаков Иван Петрович
      (1923 г.р.)