Реферат. мой край необычное в обыкновенном!

   
Мой край: необычное  в обыкновенном!
Составитель и
автор художественных текстов:   Шеин В.И.

    Мы живем в местности, которая на первый взгляд может показаться не такой уж и примечательной. Однако, это только на первый взгляд. На самом деле, ландшафты нашего края весьма своеобразны и в чем-то даже уникальны.

Например, село Тохтарово расположено на правом берегу реки Тобол, одной из крупнейших рек на евразийском континенте. Всего в полудне пути от поселка, сливаются две степные речушки - Бозбие и Кокпесты. Именно отсюда начинает свой путь поток, который пронесет свои воды через нашу степь к суровому Ледовитому океану на расстояние почти 1600 километров, до слияния с Иртышом.

Стоит задуматься о том, что 150-200 лет назад многие ученые-географы мечтали побывать у истоков этой величественной реки...

Конечно, для нашего участка реки, термин «водный поток» может показаться слишком смелым. Тобол течет среди скалистых возвышенностей с невысокими, но довольно крутыми глинистыми берегами. Часто встречаются отмели и перекаты. Глубина реки небольшая, за перекатами открываются широкие плесы, в которых обитает множество видов рыб. Умелый рыбак, вышедший на реку или раскинувший палатку на берегу на ночь, не останется без ухи.

Особенно красивы наши плесы осенью, когда еще тепло, но степь уже готовится к предзимнему ненастью. В это время вода приобретает необычайно глубокий синий оттенок: высокое голубое небо и синяя вода. И если повезет, можно увидеть лебедей - гордых белоснежных птиц в окружении черно-серого подрастающего молодняка.

Фауна нашего региона довольно разнообразна. Здесь много сусликов и сурков, которые бдительно посвистывают на холмиках нор. Встречаются лисы и корсаки, которые заходят в поселок. Нередко можно увидеть скрытных барсуков. Зимой и летом в обширные лиманы заходит сибирская косуля. Крайне редко можно увидеть лосей, проходящих через степь.

Царица степи - сайга - у нас не водится, хотя и встречается, являясь для нашей зоны животным из категории "проходных". Зайцы, тушканчики - обычное явление. Более крупных представителей отрядов хищных и травоядных в последние годы не замечалось.

Пернатое население степи представлено многочисленными видами. В первую очередь это орлы, которые обитают в направлении к Кубеновке и "глебовским" полям, поросшим малыми околками. Иногда за одну поездку можно увидеть до двадцати особей. На реке постоянно живут пара-другая белых цапель.

Журавль стерх - птица пролетная! Осенью на отдыхе во время перелета на полях можно увидеть их стаи, доходящие до нескольких сотен голов. Постоянными жителями являются серые и белые куропатки, перепела, крупные родственники дрофы - стрепеты, различные виды водоплавающих.

Зимой нас посещает северное чудо - полярная сова: ослепительно белый живой "ком" из перьев и пуха! И конечно, самая верная примета весны - жаворонки. Они зависают в вышине невидимыми комочками, наполняя мир своей волшебной песнью жизни. Степь без жаворонков кажется пустой!
Из растений, самое примечательное - тюльпаны! Они зацветают в начале мая, радуя глаз своим ярким разнообразием цветов. Их нужно беречь, так как они занесены в Красную книгу природы Казахстана.

И, конечно же, ковыль! Главные символы степи - ковыль и беркут. К сожалению, вспашка земель значительно уменьшила ареал распространения ковыля, но все еще можно найти нетронутые участки древней целины.

Давно замечено: глядя на живые волны седого ковыля, человек меняется, притихает, задумчиво глядя в бесконечную степную даль, заглядывая в себя, в свою душу.

Степь - основное сакральное богатство нашей страны! Ее тысячелетняя история хранит память о народах, которые прошли через ее бескрайние просторы и сумели сохранить свой язык, культуру и самобытность. Степь не только достояние и богатство, она - генетическая память народа!

Поток истории могучий,
Он свернут туго, как клубок.
В нем страсти жизни. Век кипучий,
падений, взлетов,
нам урок,
поток тот часто преподносит.
Какими были, стали кем…
И время вдаль порой уносит
судьбу родов...
И лишь тому,
кто мыслит древностью преданий
и в жизнь народа своего
не входит ложью оправданий,
открыта правда про него.
Народ велик уж только тем,
что, пережив века и годы,
он показал — и вся и всем,
что сохранил свою природу
и что — остались я и ты!
До нас сумел он донести
язык, культуру и черты
своей душевной красоты!

Непроста и наша местность. Мы живем на земле, которая является географическим соединением склонов Южного Урала и огромной Торгайской зоны. Отсюда и идут особенности рельефа: скальные возвышенности и затяжные холмы-увалы, перемежающиеся участками ровной степи. Самая высокая гора видна еще далеко до подъезда к ней, и мы, завидев ее на горизонте, привычно отмечаем про себя: «Карьер! Скоро — дом!»

На самом деле, ее правильное название — Житикара. Она возвышается над местностью примерно на 250 метров, а согласно отметки от уровня моря — на 425. «Карьером» ее прозывают из-за того, что на ней добывают камень — плитняк. Есть еще и гранит: поговаривали о том, что во времена СССР гранитные плиты вывозились для облицовки набережных Петербурга. В самых глубинах, в «корнях» Житикары сокрыты залежи высококачественного мрамора (не уступающего по качеству знаменитому каррарскому), но его промышленные разработки не ведутся в виду сложности добычи.

Кому доводилось подниматься на вершину, тот знает, какой величественный вид открывается с нее. На многие километры, особенно в начале лета, в синей дымке горизонтов теряются изумрудные, засеянные нашими односельчанами поля!

Местами встречаются заболоченные осиновые околки и проросшие колючей челигой овраги. Самый примечательный из них тот, который мы называем «Каменным озером»! От него до самого Тобола уходит «Соленый дол», разрезающий поля на две половины. И, пожалуй, всё! И об отменных особенностях, тем более о сакральных, как бы больше речи нет! Но это только с бытовой, не совсем верной точки зрения. В первую очередь в понятие «сакральность» вкладывают религиозный подтекст, предполагающий наличие святых мест: мавзолеев, древних мазаров, кладбищ или конкретных участков на местности, на которых происходили особо выдающиеся события. Такого на наших землях нет. Но «сакральность» предполагает и другое понимание: как нечто, отличающееся от обыденных вещей и понятий. В этом толковании сакральное — это то, что создает, восстанавливает или подчеркивает связь человека с окружающим миром и его мировоззрением. И тогда под это понятие попадает всё, в чем мы живем: река, степь и овраги, лебеди и небо, люди, живущие рядом с нами, могилы наших предков! Всё то, что мы привычно и обыденно называем «моя Родина»! Понятие «Родина» свято для каждого человека, и незримые, связующие с ней нити тоже становятся святыми: нравственными и духовными! Осознав это, понимаешь, что вся наша земля становится для нас сакральной! Живя дома, мы не придаем этому особого значения. Только человек в силу различных причин потерявший или надолго оставивший свою Родину способен особенно остро осознать значимость утерянного! Тогда возникает то чувство, которое именуется «ностальгией»! (См. приложение № 2. Ностальгия.) И как после всего этого говорить, что у нас нет ничего выдающегося?

"Утомили меня березы.
Слишком сильно они шумят.
Чужды мне российские грозы,
Не родной, не привычный закат.
Ближе мне — просторные степи,
где седые стоят ковыли.
Говорят — они капельки боли
тех людей, что над ними прошли...
Степь седая! От старости, что ли?
Мне понять ее не дано.
Ну а что, если вдруг потревожить
ее древнюю память!.. Давно?
Да не так уж давно, а всего только век.
Целый век, век приравнен к столетию,
Мои мама и бабушка, прадед и дед
свой оставили след неприметный — в ковылях...
Что по сей день стоят,
распустив свои светлые гривы,
словно легкие тени степных скакунов,
пролетевших  и канувших в Лету —
прожитых и ушедших веков!
Они будут стоять,
приклонившись к земле,
принимая все то, что оставили мы,
проходя мимоходом по жизни.
В них и боль, в них и страх,
в них и жизнь, в них мечта
в ковылях моих, белоснежных..."


 История нашего региона мало изучена, но наверняка она очень велика как по времени, так и по событиям. Не может не быть истории там, где человек проживает тысячи лет: они были нашими предками, о которых мы, к сожалению, знаем меньше, чем хотелось бы. То, что на территории земель Тохтаровского сельского округа люди проживали с незапамятных времен, не вызывает ни малейшего сомнения. Наиболее древние свидетельства жизни людей в Казахстане уходят от нас в немыслимые глубины времени — к эпохе раннего древнекаменного века (палеолита). Что касается нашей местности, то здесь следы древних обитателей относятся к эпохе неолита. Около 40–50 тысяч лет назад древние люди обитали на стоянке Жилкуар-2, которая находится на территории Денисовского района рядом с посёлком Приречный, расположенного на левом берегу Жилкуара. Эти находки ученые относят к VII тыс. до н. э. Все вышеназванные стоянки этого периода представляют собой места непродолжительных остановок небольших групп людей, уже владевших луком и стрелами. Подобное поселение было обнаружено и у нас неподалеку от мусульманского кладбища на «максимовской» стороне, и его можно увидеть самому. Наверняка эти моменты нашли свое отражение в местном краеведческом музее.
Но есть и еще одна малоизвестная история. Летом 1989 года работники животноводства, теперь уже бывшего ЛОС, Асфандияров Р. и Марс Шакиров на летнем пастбище, расположенном неподалеку от горы Житикара, нашли каменный предмет, который, несомненно, был орудием труда, сделанным древним человеком. Каменное рубило из желтого кремния: вес около 300 г, длина — 13 или 14 см, с плоским, обоюдоострым, напоминающим широкое зубило окончанием. Предмет находился в идеальном состоянии, за исключением отшлифованного заострения: любопытные пастухи испытали его на прочность, отломив при этом плоскогубцами уголок. Поражало то, что предмет был сделан с большим мастерством: хорошо отшлифован, выточены «мягкие» выемки для четырех пальцев и одна сверху для упора большим. Рубило плотно ложилось в ладонь среднего человека, причем сделано было под правую руку! Держать инструмент в левой руке было неловко, мешала выемка под большой палец... Острое лезвие было чисто, без щербин и царапин: создавалось впечатление, что инструмент был либо только сделанным, либо им очень дорожили и использовались аккуратно и бережно. Вероятно, для обронившего его десять тысяч лет назад человека он представлял большую ценность. Изумительно тонкая и качественная работа по камню. (См. приложение № 3) Это говорит о том, что не менее ста веков назад у нашей горы, возможно, были другой климат, иной животный и растительный мир, вероятно, рельеф, но существовало главное — человек! У которого была такая же, как у нас, рука, великое терпение, старательность, понимание красоты и изящного! Иначе создать подобный предмет невозможно! К сожалению, рубило было утеряно, но рассказ о нем правдив: живы и пребывают в здравии наши земляки, державшие его в своих руках.

Указанные факты убеждают в том, что мы – далеко не первые жители наших земель: люди «облюбовали» наш край в глубокой древности. К сожалению, в дальнейшем наступает многовековой пробел за отсутствием каких-либо исторических данных или легенд. Самая ранняя информация появляется в конце 19-го и начале 20-го веков, отраженная в трудах российских, казахских и советских ученых (В.В. Востров, М.С. Муканов, А.Х. Маргулан).
Вероятнее всего, в силу не совсем благоприятных природных и климатических условий и отсутствия природных водопоев для скота, кроме реки, именно наша земля не была принадлежностью какого-либо отдельного племенного объединения кочевников, являясь участком общего пользования, в основном в весенний и летний периоды. На это указывает отсутствие старинных поселений, идущих из глубины времен наименований природных участков, а также захоронений, к примеру, двух-трех вековой давности.

Ближе к середине 18 века по нижнему течению р. Тобол стали активно расселяться роды из племени Жетыру. Последними прибыли представители рода Телеу. Но и они располагались в основном по левобережью, углубляясь от реки на расстояния в 20–30 км. Тохтаровские земли по-прежнему оставались в общем пользовании. Что же могло подтолкнуть Жетыру на подобное переселение? Вероятнее всего — джунгарское нашествие. Племя Жетыру в те времена останавливалось на летние жайляу среди многочисленных озер нынешнего Камыстинского района в двух-трех сотнях км от нас к востоку. На зиму они уходили более чем за тысячу верст на свои родовые земли: на реку Сырдарью и море Орал. Можно предположить, что, потеряв значительную часть своих людей от основного набега джунгар на Южный и Западный Казахстан в первой трети 18 века, большая часть из них вынужденно осталась на летних кочевьях. Но после небольшой передышки жонгары предприняли очередную серию набегов на нашу Родину. В 1741–42 годах они двинулись в свое последнее крупное наступление на степь и вышли на Тобол приблизительно в районе между нынешними городами Рудный и Лисаковск. Казалось бы, какое это имеет отношение к нам? Прямое! Орды завоевателей прошли рядом с Уркашскими озерами. Воины племени Жетыру в степи отмечались своим бесстрашием и воинственностью (об этом говорят народные поговорки). Возле озера Большой Уркаш произошло большое сражение с врагом. Там же на высоком холме расположено захоронение батыров, погибших в битве с жунгарами. Конечно, нельзя утверждать, что в сражении участвовали только храбрецы из родов Жетыру: наверняка в битве принимали участие представители и других племен. И все они были достойными сыновьями и дочерьми казахского народа!

Кто победил в этой битве — неизвестно, но джунгаров она не остановила. Выйдя к Тоболу, они большим полукругом прошлись по нынешнему Оренбуржью и, обогнув его с запада, ушли в свой регион через центр страны казахов, через актюбинские степи. К Уркашу больше не возвращались. Но возможно предположение, что, спасая поредевший народ, опасаясь возвращения врагов, жетыру, окончательно прервав вековые пути на юг, ушли из своих уркашских земель на запад, в лесостепную зону, пройдя при этом через нашу местность. Немалую роль в этом сыграли особые приказы, циркуляры, направленные Российской империей комендантам приграничных со степями крепостей и станиц, в которых те, обязывались оказывать всяческое содействие в защите кочевников от жунгаров, немирных башкирских племен и поволжских калмыков.

Со временем кто-то из Жетыру вернулся на камыстинские земли, а кто-то остался в оренбуржье и левом берегу Тобола. И есть большая вероятность, что с того времени началось компактное заселение нашего района по обе стороны реки. Особенно активное перемещение Жетыру пришлось на сравнительно недавние времена, о чем мне рассказывали аксакалы, чьи деды пришли в нашу местность во второй половине 19 века из своих родовых уркашских жайляу. См. приложение № 4. Асар.)

«Асар – помощь всем  миром!»
Вековая традиция казахского народа. отрывок из повести "Время волков"

Пролог.

…Волчица вырвалась из облавы благодаря плотному кольцу обозленных и испуганных, но преданных до последнего своего вздоха волков-погодков. Стая, точнее, ее треть, всё, что осталось от сообщества грозных хищников, тяжелыми прыжками след в след уходила в степь, в сторону желтых камышей замерзшего озера. Вдогонку ей сухо щелкали тугие тетивы кривых луков, выталкивали стрелы, которые с визгом секли ломкие, промороженные ветки кустов челиги. Смерть запомнилась волкам острым запахом конского пота и звуками гортанных выкриков желтолицых всадников с раскосыми глазами под разлапистыми малахаями и железными шлемами.

Отряд джунгар, проходя через степь к Тоболу, застал врасплох волчью стаю, поднял с дневной лежки, обложил ее редкой цепью и уничтожал методично, хладнокровно. Как и всё, что попадалось ему в пути: в степь пришли те, кто был страшнее самого беспощадного зверя.

…Судя по частым каплям дымящейся на морозе черной крови на снегу, среди уцелевших зверей были раненые. Крики людей, ржание и храп разгоряченных скачкой лошадей постепенно удалялись от них, пока вовсе не стихли. Волки остановились. Напряженные мускулы дрожали от усталости и возбуждения, звери рычали, перекатывая в глотках комки лютой злобы и отчаяния, принюхивались. Но вокруг тихо шелестело безликое море светло-желтого камыша, остро пахли рыбой ноздреватые проталины у основания мощных зарослей. Тогда одна из спасенных волчиц подошла, волоча брюхо с тяжелыми черными сосками по снегу, к раненому самцу и принялась нежно зализывать запекшуюся рану на его плече. Выжившая стая сплотилась вокруг них и улеглась в пушистый голубой в ледяных сумерках снег. Ночью от полученных ран издох вожак, за которым стая ходила последние несколько лет. Протяжный волчий вой стелился над мертвой вымороженной степью, наводя тоску и страх на тех, кто его слышал.

Часть первая.

- Дедушка, дедушка! Ну, пойдем же скорее! Лебеди! Я их видел! Их много!

Аксакал с доброй улыбкой смотрел в большие, круглые от волнения и нетерпения глаза внука. Адилет, схватив старика за руку, тянул его к реке, на берегу которой располагался поселок, где почти всю свою жизнь жили его дед, бабушка, родился и вырос его отец.

- Скорее! А то они улетят! – продолжал тянуть деда внук. – Ты идешь?

- Конечно, пойдем! Только скажем твоей бабушке, чтобы она нас не потеряла, и пойдем!

Река была совсем недалеко, минут пять неспешной ходьбы. Тобол в этом месте неширокий, прерывается мелкими перекатами, между которых разливаются неглубокие плесы, заросшие камышом и водорослями. Пологие обрывистые берега, покрытые выгоревшими от жаркого зноя травами, уходили в горизонт. Там, где-то далеко, в глубине живого марева, изнуренная зноем степь сливалась с бледным, выцветшим за лето небом.

Сентябрь уже перевалил за вторую половину, но в полдень солнце припекало совсем по-летнему, и только с его закатом в степь приходили сумерки, неся прохладу и напоминая об осени с холодными, затяжными дождями. Скоро серое небо опустится на степь. Низкая хмурая муть облаков затянет округу до горизонтов, посыплет пригоршнями мелкий дождь, просеянный через облака. День, два, неделю. Часто налетает ветер, обычно с севера. Ненадолго разгоняет мокрую серость и тусклое небо светлеет, тонет в яркой, необычайно глубокой синеве с фиолетовой примесью. Не остывшее еще солнце согревает сырую степь, торопясь напитать ее последним теплом уходящего лета.

... Зима порой налетала внезапно, пронизанная ледяным ветром буранов, которые сердито бушевали по нескольку дней, наметая валы колючего промороженного снега. Иногда случались недолгие оттепели, снова уходящие в морозную мглу.

Степь жила своей жизнью. Время, казалось, терялось в ее просторах. Неспешно и неторопливо отдыхали заснеженные поля, сохраняя в себе уснувшую силу жизни, готовясь к новому ее пробуждению. Так было всегда. Проходили века, тысячелетия, а степь – не менялась, оставаясь суровой и величественной. Оставаясь Родиной для тех, кто прошел по ней, сумев при этом сохранить и донести ее красоту до своих потомков...

 Аксакал, думая о приближающейся зиме, улыбнулся, вспомнив недавний приезд друзей из России. Они с недоумением смотрели на степь, не понимая, как здесь можно жить. Тогда он добродушно посмеивался. Как объяснить им, что степь – это не просто местность, а сама жизнь, которую нужно прожить и только тогда оценить ее! Чтобы понять степь, нужно родиться и жить в ней, принимать ее такой, какая она есть. Когда придет время, ты растворишься в ее бескрайности, полностью, весь! До конца и без остатка, став ее частью и уйдя в ее бесконечную жизнь. Только тогда можно понять степь и Родину по-настоящему.

 … Но сейчас было тепло, и дети с радостью бегали по речным отмелям под длинным висячим мостом. Лебеди плавали прямо у берега. Увидев людей, они важно и неторопливо отплыли на середину реки. Птицы так поступили не из страха перед человеком, а скорее из чувства природной осторожности. Их было немного, всего около десяти. Большие, белоснежные взрослые и молодые птицы серого, почти черного цвета плавали по теплой воде, погружая длинные изгибы шеи в глубину и ища корм своими красными клювами.

- Смотрите, они плывут! – восторженно прошептал Адилет. Мальчик с восхищением смотрел на птиц. – Ата, они всегда здесь живут?

- Нет, сынок, они живут немного дальше, в озерах Уркаш, – ответил аксакал, указывая на восток. – Там много больших озер, где они выводят своих птенцов. А наша степь – их родина. Лебеди прилетают к ней самыми первыми и последними из всех птиц покидают ее!

- Я знаю! – важно подтвердил внук. – Нам в детском саду рассказывали об этом! Там, где они живут, всегда тепло и есть море. А почему они улетают? Почему не остаются там, где нет зимы?

- Так устроен мир. У всех есть свой дом, даже у птиц. На своей родине не бывает плохих дней. Родная земля – это мать! И все ее дети возвращаются к ней. Так должно быть!

- А у меня уже есть мама! Значит, у меня две мамы? Одна – мама Айша, а вторая – Родина...

- Глупенький! Твоя мама тоже выросла на этой земле! Мы все дети своей Родины! Ты растешь, учишься понимать людей и мир, и тогда ты все узнаешь.

- А тетя Люда, наша воспитательница, она тоже так говорит! Это ты ее научил?
- Нет. Я ее давненько уже не встречал. Значит, она умная женщина и учит вас хорошему! – Аксакал ласково погладил жесткие волосы на голове внука. – Взрослые все хотят добра детям! У тебя ведь много друзей?

- Да! Жамбулат, Серик, Лешка, Алена, Гаухар...

- Это хорошо! – улыбнулся аксакал, глядя на реку. – Сила птицы в ее крыльях, а сила народа – в дружбе. Так говорили наши предки.

- А я знаю наших предков! Ты сам меня учил! Когда я вырасту, я стану, как прапрадед, бием! Он ведь был самым-самым...

- Э-э, сынок, погоди! Я, наверное, не сказал тебе главного! Память о предках нужно беречь. Это наш долг перед ними. Но помни, мудрость народа заключается не в том, чтобы безмерно восхвалять своих предков и жить их заслугами, а в том, чтобы быть достойным их славной памяти и их имени... Прошлое и будущее стоят рядом. Не забывай об этом, и люди будут уважать тебя.

 Адилет морщил лобик, старательно запоминая слова деда. Подул легкий ветерок, поднимая на воде мелкие волны. Лебеди заволновались. Самый большой, приподнявшись над водою, громко и призывно выкликнул, вытянулся вверх. Хлопая широкими крыльями по воде, начал разбег, отрывая от реки свое тяжелое тело. За ним потянулась стая. Медленно взмахивая крылами, они поднимались в высоту, тяжко и неповоротливо, постепенно набирая скорость. Взлетев, стая пролетела кругом над рекой, словно прощаясь с ней, развернулась и, выстраиваясь клином, потянулась на восток, на ночевку к родным озерам. Они пролетели так низко, что до стоявшего на берегу Адилета дошла волна тугого воздуха, встревоженного взмахами лебедей. Птицы улетали, негромко перекликаясь между собою.
 
 - Болтливые! Такие большие, а любят поговорить. Совсем как твоя ажека, – пошутил аксакал, провожая птиц долгим взглядом: - Ты слышишь, как шумят их крылья?
 - Да! Красиво! Правильно! Ни одна птица так не звучит в полете. Лебедей можно не увидеть, особенно ночью, но всегда слышно, как они летят. Мне, когда я слышу их, почему-то чудится розовый свет. И я называю это – розовым звуком. Розовый звук белой птицы!

 Люди стояли на берегу, глядя вслед уходящей в горизонт стае.
 - Ата, а о чем они говорят?

 - А ты послушай! – Дед с лукавой усмешкой взглянул на мальчика: - Они говорят: «Кыз-ак! Кыз-ак!»

 - Знаю, знаю! – весело запрыгал Адилет: - Мне папа рассказывал сказку! Он говорил, что так лебеди прозвали нас! Кыз-ак… Это правда?

 - Может быть! Кто сейчас может знать, что было много веков назад! Но мы верим в это! Что в таком плохого? Народ зря не станет говорить! Сильная птица, большой народ…

 - А лебеди, они самые сильные?

 - Нет, сынок! Самая сильная птица в степи – беркут. В небе, под облаками – беркут, а над рекой – лебеди. В них люди видят красоту и преданность. «Отан отбасынан басталады» – Родина с семьи начинается. Нет никого преданней своей семье, чем лебеди!

 - Расскажи, расскажи, ата! – затеребил внук деда за рукав.

 - Хорошо! – согласился аксакал, усаживаясь на теплую землю: - Давай побудем на реке! Давно я здесь не был! Рядом живем, а речки не видим! – пошутил он, обнимая внука за худенькие плечи.

 Хорошо, тепло. От воды тянет прохладой и запахом тины. Неподалеку тихо шуршат стебли камышей, чутко отзывающихся на самое слабое дуновение ветра.

 - Довелось мне глубокой осенью в степи быть. Уже темнело, сыпал снег, ветер. Вижу, стайка лебедей низко летят, против ветра. Им было тяжело! Они пролетели прямо надо мной, куруком достать их можно было... А потом увидал еще двоих, от стаи отстали! Я понял, один был слабый, часто садился на землю. Он не мог долго лететь. Рядом с ним кружил и тоже садился другой. Но никуда не улетал, не оставлял свою пару, всегда был рядом! Так они и двигались! Стало совсем темно и холодно, стая давно улетела, а они остались вдвоем! Я ничем не мог им помочь. Только смотрел. Птицы скрылись за бугром, в стороне реки и остались там! А ночью был сильный мороз, река замерзла. В степи много лис и корсаков. Что случилось дальше с этой верной друг другу парой – не знаю... Думаю, шансов пережить ту ночь у них было очень мало! Вряд ли здоровый лебедь оставил свою пару и остался с ней. Я не знаю конца этой истории…

 Аксакал долго молчал. Адилет притих, сидел смирно и жалобно вздыхал.
 
 - Эй, малыш, бала! Не грусти! – снова приласкал внука дед: - В жизни всякое случается. Не нужно бояться бед, их нужно переживать. Только тогда ты станешь сильным и верным.
 - Ата! Мне жалко их! Зачем они умерли? – Внук тесно прижался своим маленьким телом к деду.

 - Не нужно тосковать по песне, которую уже пропели! – с теплотой в голосе произнес аксакал, целуя мальчика в склоненную голову: - Если они и погибли, то не зря! Они станут легендой! И укажут нам путь к верности... Верности к своей земле, людям и родным... Если птица может прожить достойную жизнь, то человек обязан брать с нее пример... Жить, сынок, нужно так, чтобы тебе вслед слышались добрые слова, а не проклятия...

 - А как так прожить? Наверное, это трудно! Нет, родной мой! Это легко! Нужно жить среди людей и для людей! Люди намного лучше, чем порою о них думаешь! – снова повторил аксакал.

 - А у нас в гостях был дядя Нурлан, и они с папой долго спорили... Дядя говорил, что сейчас каждый живет для себя, а папа рассердился на него.

 - Многие думают, сынок, так, как дядя Нурлан! Только правда одна, и они еще этого не поняли...

 Аксакал вздохнул, глядя поверх реки на степь. Спокойно и величаво раскинула она свои просторные крылья, уходя прямиком в небо. Ветерок стих. По зеркальной глади воды плыли отражения облаков.

 - Всю жизнь прожил в степи! – прервал молчание аксакал. – Но никогда не перестаю удивляться ее красоте. Она как душа человека... Простор и воля! И сколько людей прошло по ней, никто не знает. Всякое было!

 - А что еще было? Ты знаешь?

 Многого мы не знаем, только все равно должны помнить то, что было, что дошло до наших времен. Хорошее или плохое, но это жизнь твоего народа. Когда-то по этой земле прошла великая беда, но народ выжил, выстоял! Я расскажу тебе, как наш род в первый раз пришел на это место. Наверное, всё произошло там! – аксакал указал внуку в сторону по течению реки: – Там большие перекаты, где можно перейти реку со скотом и повозками. Больше, пожалуй, негде. Слушай! Было это очень давно, когда джунгары, словно стая волков, терзали нашу степь... Они огнем прошли по Уркашским озерам, вышли на Тобол где-то около Рудного. Перешли нашу реку и подались в сторону орских степей. Много беды принесли с собой двуногие волки.

– Так близко? – спросил Адилет. – Я же в Рудном живу! Ата, а они не вернутся, насовсем ушли?

– Не вернутся! Их больше нет, а мы живем... Слушай, раз спросил...


Часть вторая.


… Раннее утро застало заспавшуюся стаю врасплох. Над зверями, вдруг разметанной постелью, предстало декабрьское небо. Оно вычертилось через розовый горизонт чистым ультрамарином, откинув набок тяжелое одеяло ночи. С юга робко взбиралась в небесные выси молодая, тонкая облачность. Подул сырой ветер, взметая среди камышовых кущ легкие поземки рассыпчатого снега. Волчица судорожно зевнула, обнажая черную пасть и великолепные клыки. Сильно досаждал голод. К ней, тормозя лапами, взметая пушистый снег, подкатился молодой самец, игриво ткнул в бок холодным носом. Волчица злобно огрызнулась. Переярок заскулил, прижался к земле, смотрел в желтые зрачки нового вожака преданно и жалобно. Волчица с достоинством отошла в сторону: она была матерью волков, и стая беспрекословно приняла ее главенство. Она повела волков в глубину озера. Местность была чужая, незнакомая, но опытная самка, полагаясь на обостренное голодом чутье, безошибочно вывела стаю на возможную добычу. В этом месте степь врезалась глубоким клином в стены камышовых крепей. Там, почти у самого льда, стояло с десяток темных юрт, покрытых плотными войлоками, перевязанных жесткими волосяными веревками-арканами. Возле них копошились люди, но они не сильно обеспокоили волчицу. Она не в первый раз видела двуногих жителей степи и уже понимала их повадки и нравы. Люди всегда безопасны для волков, пока они их не видят. Кроме того, она заметила, что на стоянке почти нет взрослых мужчин, и это было хорошо. Рядом с людьми должны быть овцы или лошади, и их некому будет защитить от внезапно напавшей стаи. Волчица вдыхала пастью и ноздрями запахи стоянки, стараясь получить как можно больше информации. Увлекшиеся наблюдением звери вздрогнули, неподалеку от них зашуршал тростник. Раздвигая крепкие стебли, прямо на стаю вышел человек. Увидев волков, он застыл. Небольшой, в косматой овечьей шапке и длинном халате из тонкого войлока. Из-под завитков шерсти на зверей смотрели круглые от ужаса глаза. Человек часто дышал, прижимал к груди охапку срезанного камыша, в руке блеснуло лезвие круглого, как серп, ножа. По темным щекам, оставляя мокрые полоски, текли тяжелые капли горячего пота. Звери стояли неподвижно, не сводя глаз с маленького врага. Волчица прошла через стаю, и волки уважительно расступились, пропуская ее к жертве. Большая черная волчица-мать потянула в себя ненавистный запах, шерсть начала вздыбливаться на загривке. Волки в степи не были зимой редкостью. Однако вот так столкнуться со стаей, среди которой мальчик заметил подранков, одному, без взрослых, ему прежде не приходилось. Вся стая, оскаливая великолепные клыки, сбилась вокруг матери. Мальчик сжимал в руках камыш, смотрел в зеленоватые глаза крупной черной волчицы и хорошо понимал, что его жизнь зависит от решения этой хозяйки стаи. Стоит ей дернуться на него, и тогда ему ничего не поможет.

Волчица смотрела на человека, тянула в себя воздух. Нет, этот человек не имел со зловещими запахами их преследователей ничего общего. Блестящий предмет в руке отпугивал ее братьев, однако старая волчица знала наперед: стоит ей тронуться к нему, и стаю уже ничто не остановит. Они ни разу не охотились на людей, хотя однажды при прежнем вожаке нашли в степи мертвечину и съели. От того мертвого человека так же пахло проклятым дымом, как от вчерашних… Но человек никогда не был добычей волков. Пусть себе идет. Где-то поблизости ходит стадо кабанов. Мать давно уловила их запах, к людям ее привело больше любопытство и желание прояснить ситуацию, чтобы не попасть в беду, как было вчера. Они не станут охотиться на человека и его скот. И без того их осталось слишком мало с еще незалеченными ранами.

Мальчик опустил глаза и стал медленно отступать, попадая мягкими ичигами в собственный глубокий след. Так он шаг за шагом выбрался на прогалину и, ускоряя шаги, с громким криком, путаясь в промерзлых полах, бросился бежать к аулу.

… К вечеру стая возвращалась на покинутую лежку. Им не повезло. Когда они напали на взрывающих длинными рылами камышовые корни свиней, из кущи выметнулся свирепый секач. Бешено ухая, он блеснул горящими ненавистью глазками и подкинул вверх зазевавшегося, ослабленного раной от стрелы, молодого волка. Самец забился на снегу, выбрасывая крупные капли алой крови. Огромный кабан кинулся на стаю. За ним трещали камыши, стадо свиней с визгом убегало в глубину озера.
Секач грозно ухал, ронял на грязный снег желтую пену, клацал длинными желтыми ножами изогнутых клыков. Втиснул узкий зад в непроходимую крепь тростника, стоял косматой источающей страшную силу глыбой на пути растерявшихся волков.
Жалобно взвизгивая, волки покружили вокруг секача, улеглись неподалеку. Старый кабан постоял, ухнул и побежал догонять свою семью. Волчица проводила его тоскующим взглядом.

… Волки разорвали погибшего брата, проглотили все до последнего клочка шерсти. Глодали пропитанный кровью снег, но этого было слишком мало, чтобы утолить голод. Мать коротко взвыла, вымыла окровавленную морду об снег и, приняв решение, повела за собой оставшихся сородичей.

Совсем скоро должно стемнеть, но на стоянке людей происходило что-то странное. Волки настороженно смотрели на поднявшуюся суету. Жалобно кричали женщины, плакали испуганные дети. Подростки и собаки согнали в кучку овец и лошадей. Взрослые впрягали упрямившуюся верблюдицу в длинную волокушу, грузили в нее какие-то вещи. Высокий старик распоряжался, покрикивал на женщин и подростков, торопил всех, время от времени с опаской посматривал в забелившуюся вьюгой степь.

Камыш глушил звуки, раскачивался все сильней. Ветер свистел в тростниках, гнул их пушистые метелки. Волчица понимала: идет буран, сильный, ледяной. Это беспокоило ее, хотя буря волкам не помеха, они могут переждать несколько дней под глубоким снегом. Но для этого необходимо быть сытым. Сегодня пищу могли дать только люди или их скот, но они уходили, невзирая на поднимавшуюся метель. Что повело их из закрытого места в голую промороженную степь, мать не могла понять, и это раздражало ее все больше и больше.

Скоро стоянка опустела. На месте осталось несколько юрт и разбросанные вещи. Люди торопились и взяли в дорогу только то, что смогли. Волки осторожно вышли на покинутое стойбище, внимательно обнюхивая тянувшуюся в степь полосу, утоптанную следами людей и скота, усеянную мелкими овечьими катышками. Разыгравшаяся непогода заметала следы и брошенные юрты.
Волчица поколебалась и заскользила среди поземок вслед ушедшему в ночной буран аулу. За ней темными тенями стелилась поредевшая стая.

…Уже была глубокая ночь, приближалось время волков, но люди не думали останавливаться. Они упрямо тянули под уздцы лошадей, верблюдов, пробивались через снежные заносы. Шли, гнали сбившийся в кучу скот. Жесткая крупа хлестала в мокрые лица, забивала продубленные морозом одежды, оседала звонкими льдинками на шерсти жалобно блеющих овец, леденила крупы коней.
Жалобно закричала, скрипуче застонала застрявшая в сугробе верблюдица. Высокий старик тянул ее вперед. Сзади и спереди женщины и дети разрывали снег руками. Верблюдица упрямилась, вскинула заснеженную голову, плакала огромными глазами, слезы застывали крупными камешками на тонкой шерсти.
Стая, надежно укрытая ночью и снежной коловертью, остановилась совсем рядом, десятке метрах от людей. Волчица правильно угадала момент, люди не могли их учуять, а короткошерстные псы ушли куда-то вперед. Волки тяжело дышали, высунув красные алчные языки, подхватывали пастью пушистый холодный снег.
У волчицы сомнений не было, в нос ей снова хлестнул ветром тот самый ненавистный запах человека. Ей не требовалось бросаться на жертву самой, хватило бы лишь обозначить движение. Голодные хищники накинутся на отчаянно кричащих людей и их животных. Но Мать была умудрена горькими поражениями, выпавшими на долю стаи в эти дни. Она напала первой, зная, что стая понимает ее и сделает то, что должна сделать.
Волчица выметнулась из ночи. Старик заметил ее, страшно закричал, вскинул рукой палку, но не попал. Мать опрокинула его на спину, перемахнула через тело и поднырнула под брюхо верблюдицы. Резко полоснула по ее отвислому животу острыми клыками, с треском разрывая лохматую кожу, вываливая из раны парные внутренности. Волчица еще раз яростно рванула безумно приятную, еще живую требуху, но не задержалась, только лизнула скользкий горячий жир. Коротко глянула в глаза поднявшегося старика и прыгнула в сторону. Туда, где стая гнала в ночь всполошенных, обезумевших овец.

… Этот, уже далекий год принес людям столько бед и горя, сколько они смогли вынести. Но и этого, казалось, мало: короткое лето, сырая осень, и вслед им на бешеном белом жеребце выметнулась зима, страшная, суровая. Буран начался в конце декабря. Лютовал, свистел, как старый конокрад-барымтач, гнал перед собою через степь бесконечные косяки белых метелей. Вымораживал мертвую землю до каменной крепости, упрятал ее под глубокие сугробы на долгие месяцы, до прихода затерявшейся в мире холода весны. Редкие дни, когда стихал пронзительный ветер, радовали жителей степи покоем и солнцем, их считали по пальцам, как праздники.

Близился Наурыз, но морозам, казалось, не будет конца. Всего лишь на днях угомонился восточный ветер, принесший с далекого Семея особенно сильный холод. Снежная коловерть бушевала по полям пять дней, слегка стихая на закате, чтобы с наступившей темнотой снова погрузить промерзшую железной крепостью землю в беснующийся хаос снега и льда.

…Буран умчался так же внезапно, как и набежал. Близилось утро, но луна светила ярко, заливая голубую округу серебристым светом. По жесткому от мороза снежному насту двигалась вереница всадников, отбрасывая на играющую искорками землю длинные синие тени. Их было мало, десятка полтора, только со стороны казалось больше из-за запасных коней, которых вели за собой на поводу. Ехали осторожно, берегли силы лошадей, кружили среди увалов, выбирая путь по местам, не слишком занесенным снегом. Местность неровная, холмистая, с затяжными спусками и подъемами. На широченных плоских вершинах увалов громоздятся разбросанные глыбы каменных россыпей. Летом на таких, нагретых горячим солнцем камнях, любят сидеть хозяева степи и неба – беркуты, внимательно оглядывая немигающим взором окрестности. Но до лета еще далеко, и полная луна равнодушно освещала не дающим тепла светом застывшую в холодной тишине степь. Перед подъемом из лощины один из всадников выдвинулся вперед, сравнялся с ехавшим во главе отряда человеком, придержал своего закурчавившегося морозными завитками, тяжело дышавшего скакуна. - Нужно перейти на шаг, жаным! – сказал он сдавленным от сильного мороза голосом. – Впереди длинный подъем, кони устали. Я был в этих местах, знаю. К полудню мы выедем на реку. В том месте Тобол поворачивает на запад, а на изгибе есть низина. Ее заливает водой только по весне, она большая, в ней можно весь наш аул поставить. В ней будет теплее, там и станем на отдых, коней подкормим. Человек, к которому обращался всадник, молча кивнул ему в ответ, перевел свою лошадь на крупный шаг. Снега на подъеме почти не было, его выдуло сильным ветром, и они поехали рядом. Скачущие за ними верховые постепенно догоняли передовых, выравнивались в походный строй по двое. Низкорослые, мохноногие лошади рвали из рук своих хозяев поводья, тянулись к высоким пучкам жесткой, волглой от мороза травы, срывали ее, на ходу хрустели крепкими зубами, перетирая еду меж железных удил. - Сколько раз я тебе говорила, Байсал-ага, не называй меня «жаным»! Я дочь охотника, я воин, а не маленькая девочка! Девушка с показным гневом в голосе вызывающе вскинула острый подбородок. Из-под опушенного инеем лисьего треуха-тымака сверкнули сердитые глаза. - Хорошо, хорошо! – примирительно произнес крупный, широкоплечий мужчина, глядя на свою разгневанную спутницу. Под обледеневшей черной бородой блеснули крепкие зубы, хитро прищуренные глаза с любовью обласкали девичье лицо. - Верно! Ты дочь своего отца, светлой ему памяти! Только твой отец был моим курдасом (ровесником, другом), и после его гибели ты выросла на моих руках! Ты, конечно, не помнишь, как я вытирал пучком травы твою розовую задницу, когда ты забывала это делать сама. Зря я тебя тогда жалел, нужно было выбирать самую сухую и колючую травку! Девушка хотела рассердиться еще больше, но, глядя на обветренное до черноты улыбающееся лицо Байсала, передумала, улыбнулась сама. Воспоминание о давно прошедших днях на минуту согрело их обоих, словно в зимнюю стужу дунул теплый ветерок из самой сердцевины горячего летнего полдня. Кони внезапно насторожились, захрапели. Далеко позади всадников раздался протяжно-тоскующий волчий вой.

- Совсем обнаглели! – зябко поежилась девушка: - Как кончился буран, так они и идут за нами! Не отстают…

- Что поделать, Айнаш! – посерьезнел Байсал: - Обезлюдела степь. А кто, кроме человека остановит волков? Две недели прошло,как мы в пути, и ни одной живой души не встретили! Только степь и звери!

- Значит, люди, для самих себя – страшнее зверя бывают! – ответила Айна. Брови, покрытые инеем от дыхания, нахмурились: - Волки были всегда, но людей в степи – все равно было больше! Пока не пришли волки из Жунгарии!

Байсал ничего не ответил ей, промолчал. Только горестно вздохнул. Айна резко вздернула повод, поднимая вверх голову увлекшегося кормом коня.

- Завяжи тесемки тымака потуже! – заботливо сказал ей путник: - На рассвете мороз самый сильный! Слава Всевышнему, хоть буран стих!

В утренних сумерках всадники остановились на короткий привал. Наскоро пожевали вяленую конину, заедая ее кусочками твердокаменного, соленого курта. Сменили лошадей и с первыми лучами холодного солнца двинулись в путь, уходя всё дальше на запад.

Ближе к полудню выехали на излучину реки. Байсал говорил правильно. Тобол брал свое начало от этого места в четырех-пяти днях хода на хорошем коне. Поворачивая на закат солнца, он образовал широкую пойму, в которой действительно мог укрыться от ветра даже большой аул. Река покоилась подо льдом и снегом по левой стороне излучины, на это указывала ровная извилина камышовых зарослей. Лощина была покрыта сухой травой, кустарником и осокой. Среди серого песка и щебня местами шелестели небольшие островки тростников, желтых с пушистыми метелками верхушек.

- Люди! – почему то громким шепотом произнесла Айна, сдерживая сильной рукой рвущегося в низину, почуявшего отдых, коня. За ее спиной выравнивались в линию ее спутники. От волнения, красивое лицо девушки порозовело, на высоком лбу выступили капельки пота.

Жигиты  напряженно вглядывались вниз, в лощину. Там, у подветренного берега стояли три маленьких юрты. Неподалеку от них, среди сухих былок прошлогодней травы, ходила худая верблюдица, паслось несколько лошадей. В зарослях кустарника и камышей неторопливо передвигались, кажущиеся маленькими издалека, фигурки людей. Над юртами струился сизый дымок.

- Да, жаным! –  внешне спокойно подтвердил Байсал: - Только это не наши люди!

- О чем ты говоришь, Байеке! – голос девушки срывался от охватившего ее волнения: - Разве могут в такое время в степи быть чужие люди? Может им нужно помочь! И… И, может быть, они что-то знают, кого-то встречали на своем пути!

- Что ты, Айнаш! Я говорю о том, что это явно – не те кого мы ищем! Конечно, мы им поможем, если они в этом нуждаются!

Один из коней жигитов, увидев чужих лошадей, призывно заржал, заплясал под своим хозяином, косил глазом,  ронял желтую пену из оскаленных губ на вылизанный ветром снег.

Далекие фигурки застыли. Люди увидели всадников, стоящих на берегу реки, засуетились, забегали. Послышались приглушенные расстоянием женские крики. Некоторые из них побежали в сторону заросшего берега, другие, пороняв собранные охапки топлива, кинулись в сторону юрт.

- Это мирный аул! – сказал Байсал: - Оставайтесь здесь! Я поеду к ним один, не нужно их пугать!

- Я с тобой! – упрямо заявила Айна.

- Хорошо! – коротко ответил мужчина, направляя коня в низину.

Петляя на спуске, подъезжая ближе, они увидели, как из одной юрты вышел мужчина, приложил руку козырьком ко лбу, вглядывался во всадников. Рядом с ним встали трое подростков, сжимая в руках тусклое железо сабель. Женщины, жалобно причитая, загоняли в юрты детей, беспомощно оглядывались на своих защитников: на седого старца и, даже, еще не юношей, а почти – мальчиков...

…Байсал нарочито неторопливо сошел с коня и почтительно поприветствовал аксакала. Услышав родную речь, худое лицо старика прояснилось. И только мальчишки, глядели на непрошеных гостей недоверчиво, словно загнанные в ловушку зверьки, стояли, выставив перед собою тяжелые для их рук сабли.

Старик сделал в их сторону легкий жест рукой, и те, неохотно опустили оружие.

- Не принято в степи встречать гостей вопросами! Только время сейчас нелегкое! Кто вы, сынок? С добром или со злом, пришли к нашим бедным юртам?

Высокий, сильный еще, аксакал говорил неторопливо и степенно, но внимательный взгляд Байсала отметил тревогу в его глазах. Жилистые руки старика, сжимавшие отполированное многолетними прикосновениями дерево простого посоха, мелко подрагивали  от тщательно скрываемого волнения.

- Мы казахи, ата! И не причиним зла своим сородичам! Пусть видит Всевышний, в моих словах только правда! Не бойтесь нас, мы вам не враги!

Темное, изрезанное глубокими морщинами лицо аксакала прояснялось все больше. Из глубоко посаженных глаз  уходили остатки тревоги. Тяжко вздохнув, старик широко раскинул руки. Байсал с волнением прижался к его груди.

- Благослови вас Аллах! – растроганно произнес аксакал, отстраняя от себя жигита: - Подойди ко мне, дочка! Вас привел сам Всевышний, когда мы уже совсем стали терять надежду!

Мальчишки  стояли, смущенно переминаясь на ногах, прятали за спину, ставшее вдруг ненужным, оружие, словно не зная куда его деть. Не услышав ничего плохого, из юрт стали выходить забившиеся в них женщины. Из-за их спин недоверчиво поблескивали черные глазенки детишек. Издалека спешили люди, прятавшиеся в камышах.

Женщины причитали тихим плачем, в котором перемешались и радость и боль, обнимали Байсала, Айну, благословляя их, благодарили за все милостивого Аллаха!

Айна смотрела на недоверчивые, исхудавшие лица детей. Одетые в прокопченные, истрепанные одежды, они все еще боялись приехавших к ним людей, стояли, словно маленькие птички, готовые в любую секунду вспорхнуть, скрыться от любой опасности.

И только один малыш, лет трех, подошел к ней, переваливаясь на нетвердых еще ногах, доверчиво посмотрел в глаза и требовательно поднял вверх тонкие ручонки. «Возьми меня на руки, апа!» - прочитала Айна в его чистом взгляде.

Крепившаяся изо всех сил девушка прижала к себе легкое, словно невесомое тельце ребенка, зарылась лицом в его пропахшую горьким дымом одежду. И этот запах все равно не перебил запах ребенка, запах детства. Айна плакала, ее сердце разрывалось от боли и сострадания к народу. Байсал хмурился, прижимая к себе плачущих женщин, утешал, поглаживая им спины и головы…

… Прибывшие с трудом разместились в тесных юртах, наслаждаясь теплом и забытым уютом жилья. Дети и подростки, ссорясь между собою за право первым взяться за повод усталых коней жигитов, увели их в сторону травы и камышей.

Байсал и Айна сидели у очага юрты аксакала. В огне вспыхивали ярким пламенем и быстро сгорали пучки сухого камыша и ветки кустарников. Аксакал неторопливо подкладывал их в очаг. Вспышки огня освещали его усталое, суровое лицо. В полумраке поблескивали глаза набившихся в юрту детишек и нескольких женщин. Рядом сидели жигиты Байсала. В закопченном казане таяли осколки льда, перемешанные с чистым снегом.

- Скоро закипит вода, и у нас будет – сорпа и мясо! – сказал аксакал, и пояснил: - Вчера забили одну из оставшихся овец. Сейчас я велел освежевать еще одну. Гость в доме –  всегда праздник!

Тихо потрескивало топливо в огне. Шипели, плавясь, лед и снег. Аксакал выдержал паузу и продолжил.

- Меня зовут Сырбай! Я старейшина этого аула. Наш род – Телеу, из славного племени Жетыру. Было время, когда аул ставил по пятьдесят юрт, когда мы приходили на жайляу  к озерам Бестюбе. Но теперь эти благословенные времена миновали. За многие годы бедствия, наш род потерял больше половины людей…

Байсал, пригнул голову, соглашаясь и сочувствуя аксакалу.

- Летом мы стали на свое обычное место, когда нас настигла весть о том, что проклятые жунгары  снова двинулись в поход. И теперь, уже в наши края. Не знаю, что их привело сюда! – старик с срмнением покачал головой: - Прежде они так далеко на север не заходили. Прошло больше десятка лет после славной битвы у Буланты, когда наш народ, наконец, смог сломать хребет жунгарскому волку! … Не думалось, что они вернутся! Только начали оправляться от страшных бедствий… И вот, враг снова пришел к нам! Они прошли  стороной от нас, к Тоболу, но наши воины все равно ушли в поход. Там где враг – там и жетыру! Так было всегда!

Байсал снова кивнул аксакалу, соглашаясь с его словами. В степи всегда ходили легенды о храбрости бесстрашных и ловких воинов племени Жетыру.

- Так случилось и сейчас! – также неторопливо продолжал свой рассказ Сырбай: - В аулах остались только женщины, дети, и вот такие – как я, отвоевавшие свое старики. Мы ждали…Пришла осень, но вестей о своих сарбазах мы не слышали. Некоторые наши сородичи, всеже, откочевали на родовые зимовья по Сырдарье, только мы решили подождать… Вдруг вернутся наши воины к своему очагу! Внезапная зима заставила наш аул остаться в озерах. Но мы по прежнему, ждали своих сыновей! – аксакал горестно вздохнул, ворошил толстым сучком тлеющие под казаном угли. Айна и жигиты, напряженно вслушивались в его рассказ.

- В начале зимы пришли плохие вести! Говорят, возле большого Уркаша была битва, в которой погибло много храбрых батыров. Весть к нам шла очень долго, хотя мы стояли неподалеку от того места! – и встретив удивленный взгляд Айны, старик пояснил: - Нам пришлось тщательно скрываться от всех. Тяжелые времена в степи научили нас всему, и даже самому тяжкому – недоверию! Случалось, что среди своего народа были предатели! Жау жагадан алганда, ит етектен алады! (когда враг уже взял за ворот, своя собака прицепится к подолу). Так, дочка, говорит  народ! Горько, но это бывает правдой!

- Мы тоже слышали об этой битве, Серке! – осторожно вставил свои слова Байсал, в прервавшуюся речь аксакала: - Но пока не знаем подробностей!

Сырбай – ата молча кивнул ему в ответ. Прикрыл глаза, погружаясь в трудные воспоминания.

- Месяц назад мы увидели ночью большое зарево. Горело дальнее от нас озеро. Кто его поджег, мы не знаем, но я решил увести тех, кто остался в ауле! На север идти было нельзя, там могли быть наши враги! Идти тропой к нашим зимовьям – я не решился! Враг не хуже нас знает наши дороги! Остался один путь – на закат солнца. Я слышал, что если перейти Тобол, то за ним начнутся леса. Там и решили переждать нашествие жунгар! Но мы не смогли дойти туда! В пути, в бураны и морозы, мы растеряли большую часть нашего скота и имущества, и вот – остановились здесь… Осталась одна верблюдица, несколько лошадей и десяток овец. Простите нас, дети мои: нам нечем вас достойно встретить!

Женщины вздыхали, но уже не плакали. Глаза их были сухими, они  выплакали свои слезы. Детишки сидели тихо. Давно замечено, что дети, выросшие в бедствиях, больше молчат. Молчат и смотрят своими мудрыми не по годам глазами, в самую душу. В сердце того, кто умеет понимать и любить людей. Им нечего говорить, и некому – жаловаться. Они безропотно принимают все то, что обрушивается на них. Потому что – они дети, и часто, не умеют обижаться и терять веру в справедливость взрослого мира.

- Байсал – ага! – приподнялась с места Айна: - Нужно накормить людей! Я прикажу жигитам зарезать запасного коня, который захромал!

- Конечно, дочка! – ответил Байсал, но только слова эти, он произнес, уже, глядя в спину девушке.

Айна не дожидаясь его ответа  выбежала из юрты, сделав знак жигитам, увлекая их за собой. Вслед им побежали обрадовавшиеся дети и женщины. Юрта опустела, в ней остались только Байсал и старейшина.

- Гость приходит - счастье в дом с собой приводит. Горько мне, принимать угощение от гостей! – сокрушенно произнес аксакал: - Но еще тяжелее видеть, как наши дочери берутся за оружие!

- Мы один народ, аксакал! – ответил ему Байсал: - Беда коснулась всех, и сила наша в одном: в единстве и помощи! Асар! Только так мы сможем выжить и сохранить народ!

- На все воля Аллаха! – старик провел ладонями по лицу: - Но в твоих словах, я слышу правду!

- Айна – дочь моего курдаса! – после недолгого молчания продолжил Байсал: - Ее отец был хороший мерген, охотник… Он погиб на охоте, когда девочке было четыре года. Перед этим умерла ее мать, и она осталась сиротой. Многие семьи нашего рода хотели взять девочку в свою юрту, но она не отходила от меня. С тех пор я забочусь о ней! Так вышло, аксакал, она единственное, что осталось у меня в этой жизни! Да, это правда, она носит оружие и умеет им хорошо пользоваться, но мы бережем ее! Она не только дочь мне, Айнаш - светоч нашего рода!

- Пусть будет так! – печально вздохнул аксакал: - Но только помни, смерть на лица не смотрит!

- Мы бережем своих дочерей! – снова, упрямо повторил Байсал: - Наш род зимует неподалеку, в лесах, на севере отсюда. И наши воины, как и славные Телеу, прослышав про набег жунгаров, в конце лета ушли навстречу врагу. Мы тоже, как и вы, ничего не знаем об их судьбе, так как нам пришлось уходить дальше, на север. Туда, где страшный враг не мог найти наших детей и женщин. Теперь мы ищем, своих жигитов. Но пока что, мы не встретили в степи ни одного человека. Видно, люди покинули эти места! У нас с вами одна судьба, аксакал. И мы поможем вам, вас нельзя оставлять одних. Слышно, что основное войско врага покинуло наши края, но где-то еще рыщут их небольшие отряды. Мы доведем вас до своего кочевья, и там вас примут как родных!

- Народ разметало по степи, как курай в сухую осень! – с болью произнес аксакал: - Но, видать, Всевышний не совсем отвернулся от нас и послал вас на наше спасение…

По темному лицу скатилась скупая слеза. Слеза боли за свой народ и надежды на его спасение.

Они вышли из юрты. После полудня погода резко изменилась. Подул ровный ветер с юга, неся с собою тепло, вытесняя холодный воздух. Запахло сыростью.

Люди оживленно хлопотали возле лошадиной туши. Слышался смех и радостные разговоры. Надежда снова вернулась к усталому народу, возрождая его к жизни.

Жигиты перешучивались с молодыми женщинами, и те, на время позабыв свое горе, робко улыбались им в ответ. Несколько молодых девушек не отходили от Айны, с восхищением разглядывали ее одеяние и оружие, перешептывались меж собою. Айна, замечая на себе взгляды, становилась еще более горделивой, изредка, иногда не к месту, давала указания веселым жигитам.

Аксакал и Байсал с улыбкой смотрели на воинственную деву, и та, заметив их взгляды, смутилась, пряча от них большие как у верблюжонка глаза.

Байсал подозвал к себе двоих жигитов и велел им выехать в степь, опасаясь внезапного появления жунгарских отрядов. Опытный воин, еще утром сам искавший врага, теперь ясно понимал, что главная задача стала иной: нужно спасти людей.

… Поздний, по зимнему холодный рассвет, застал хорошо отдохнувших людей за торопливыми сборами в дорогу. Байсал хмурился, недовольно поглядывая на потемневшее небо. Долгожданное тепло теперь больше мешало, хотя сердце его переполняла радость близкого окончания зимы. Беспокоило то, что подтаявшие снега могут сделать путь слишком сложным и трудным для женщин и детей.

Решено было оставить одну из трех юрт, чтобы не перегружать имеющихся лошадей и верблюдицу. Возле нее хлопотал один из подростков. Высокое, худое животное, высокомерно взирало большими лиловыми глазами на копошившихся людей, поскрипывало крупными, желтыми зубами.

Небольшое кочевье тронулось в путь. Кроме юрты, пришлось бросить еще и другие хозяйственные вещи, но люди, несшие их на себе несколько дней, расставались с ними безо всякого сожаления и ропота. Слова Байсала о встрече с его родней радовало их сердца, дали надежду на новую жизнь и спасение своих детей.

…Аксакал с жигитом  ехали впереди каравана. Байсал предполагал, что если не случится непредвиденных заминок, то они проведут в пути семь – восемь дней, успевая дойти до места прежде, чем начнется сильное таяние снегов.

Беда пришла как всегда нежданно! На второй день пути, к Байсалу подскакал дозорный жигит. Вдалеке от реки они заметили несколько всадников. Кто это были, друзья или враги, никто не знал, так как заметившие друг друга люди быстро разъехались в разные стороны, не делая никаких попыток к сближению.

Байсал выслушал рассказ жигита. Обветренное лицо его закаменело, он думал. Принимал нелегкое решение. Они, с аксакалом, отъехали в сторону и недолго о чем-то говорили.

- Айна! – сказал Байсал, вернувшись к людям: - Дальше ты поведешь караван сама! Не спорь! – жигит поднял руку, предупреждая ожидаемые возражения девушки.

- Я пойду с вами! – упрямо заявила она.

- Айнаш! Родная! Посмотри на них! – Байсал указал на людей, сбившихся в кучу: - Они смотрят на тебя! Ты приведешь их к дому! Больше некому!

Айна оглянулась. На нее смотрели испуганные глаза детей и женщин.

- Идите прямо по реке! – наставлял ее жигит: - Лед еще долго будет крепким. Через три дня свернешь с реки вправо. Ты найдешь дорогу, я знаю! Е-ей, жаным? Что за слезы в твоих глазках? Ты ведь дочь охотника, и ты – воин!

Байсал повернулся  к своим выстроившимся в линию всадникам.

- Едем! - негромко сказал он им. Посуровевшие жигиты молча слушали его, сдерживая беспокойных скакунов: - Пришло время исполнить наш долг! Если перед нами враг, мы встретим его достойно!

- Атеке! Отец! – отчаянно вскрикнула Айна: - Обещай мне, что вы вернетесь!

Сильный мужчина вздрогнул. Впервые за четырнадцать лет он услышал от своей своенравной воспитанницы такое слово – отец! Глаза его увлажнились от счастья и гордости, за себя и за нее. Но только на мгновение. Проглотив спазм, охвативший его горло, он произнес весело, и даже, слегка небрежно:

- Конечно, вернемся, дочка! – Байсал подъехал вплотную к девушке, обнял ее, не слезая с коня: - Отец твой, мой курдас, не смог дождаться внука, значит – дождусь я! Кто же, как не я, проведет обряд - "тусау кесу", перережет путы твоему ягненку - первенцу, даст ему напутствие в жизнь? Обязательно вернусь! Жди, жаным!

Айна, глотая слезы, смотрела вслед уходящему в заснеженную степь отряду храбрецов. «Не называй меня – жаным!» - шептали ее обветренные, потрескавшиеся губы.

Она снова обернулась к людям. Кто-то с завистью смотрел вслед жигитам, особенно мальчишки, но большинство обратило свои взоры на нее.

- Нам пора, дочка! – ласково сказал ей аксакал: - Тебя ждут!

Упруго дул сырой ветер, затягивал небо хмурыми облаками, словно печалясь вместе с осиротевшей девушкой, разделяя вместе с нею ее грусть и боль.
И вдруг, среди шума ветра, послышались красивые звуки. «Фугу – фугу!», и призывные, так хорошо знакомые ей клики, идущие со стороны  где было далекое теплое море, которого Айна никогда не видела.

- Лебеди! – зачарованно прошептала девушка: - Я их слышу!

Люди замерли, вглядываясь в низкое, хмурое небо, из которого медленно, тяжело и плавно взмахивая крылами, прямо к ним, выплывала лебединая стая.

- Весна будет ранняя! – радостно сказал аксакал, раскрыл ладони, провел ими по лицу: - Они возвращаются домой!

Лебеди летели трудно, боролись со встречным ветром. Изредка, в разрывы облаков проскальзывали лучи яркого солнца, и тогда, белоснежные перья величественных птиц ослепительно сияли в их отражениях, неся в этих отблесках неистребимую тягу всего живого к своей Родине и продолжению рода!

- Хош! В путь! – Айнаш взмахнула камчой, тронула каблуками мягких сапожек бока своего застоявшегося коня: - Хош! Домой!

Перед нею, среди высоких, каменистых берегов, тянулась извилистая линия дремлющей подо льдом реки, указывая путь к далеким еще аулам. Голос девушки окреп, взгляд стал жестким и упрямым. Только, на смуглых щеках, виднелись полоски просыхающих под весенним ветром слез…

…На далеком увале сидела одинокая волчица. Стая стала неуправляемой и не нуждалась в своей матери. Волки разбились на пары, уходили в укромные места степи. Волчица следила за крохотными силуэтами всадников, тянувшихся вереницей среди мокрых, осевших снегов. Перевела взгляд на реку: там, тоже были люди, но, почему то уходили в другую сторону от всадников.
Совсем низко пролетела большая стая лебедей. Мать щелкнула в небо клыками и побежала вдоль глубокого оврага: длинная, худая. Тощие соски болтались на разбухшем животе. Скоро они наполнятся молоком, нужно отыскать место для логова, в котором закопошатся слепые щенки.

Зима уходила, время волков – прошло…


  - Ата! – растревоженный рассказом деда, Адилет, глотая слезы, схватил его за руку, глядя прямо в глаза, настойчиво и требовательно спрашивал: - А они дошли? Говори, ата!

- Конечно, дошли, жаным! А как иначе? Если бы они закончили свой путь на зимней реке, тогда не было бы и нас с тобою! Люди другого рода  не дали им погибнуть! Асар! На этом слове держится жизнь!

- А жигиты? Они вернулись?

- Никто не знает, сынок, сколько людей лежит в этих степях! – снова повторил аксакал: - Не знаю и я про них! Будем думать, что они вернулись… И что Байсал выполнил свое обещание, и провел обряд «тусау кесу» своему внуку! Но даже, если они погибли, то не зря! Они сражались за самое святое, за Родину и народ! Вот так, жаным! Другой земли у нас не было и никогда не будет. Только эта степь наш дом

Адилет долго вглядывался в излучину реки, на которую указывал ему дед, словно пытаясь разглядеть вдали тех людей и те далекие, тяжелые, и одновременно, славные для народа, времена.

- Ты покажи мне, то место?

- Обязательно покажу! Только потом. Старый я стал, идти далеко, километра четыре. Сегодня пятница, завтра у твоих родителей выходной. Они, наверное, к ночи приедут навестить нас. А завтра и съездим!

- Смотри, не обмани! Мы поедем туда, и ажеку возьмем с собой! Ладно?

Аксакал добродушно засмеялся. Давно ему не было так легко и приятно.

************


Спустя сто лет после описанных событий, началась новая волна переселения из Урказа и Бестобе в нашу местность, которая продолжалась в течение полувека. Название «Житикара» имеет несколько версий, но, учитывая события 18-20 веков, можно предложить еще одну, связанную с племенем жетыру – Семь Родов! Почему именно семь – понятно, но откуда взялась приставка «кара»? Возможно, ответ стоит искать в менталитете народа, который всегда отличался добродушием и яркой самобытностью. Казахи часто подшучивали друг над другом, давая шутливые прозвища, которые иногда приживались, заменяя родные имена. Эта традиция ярко отражена в романе М. Ауэзова «Путь Абая!».

Могли ли соседи из Среднего жуза в шутку прозвать прибывших новоселов «кара», «черненькими»? Вполне возможно! И не из-за внешних различий между представителями одного народа, а просто потому, что кто-то решил пошутить! И, возможно, эта шутка прижилась, со временем превратившись в название местности – «Жеты-Кара» (семь черных). Конечно, это только предположение, но в нашем селе до сих пор живут представители всех семи родов жетыру!

В дальнейшем история нашей земли стала развиваться более стремительными темпами, связанными с переселением народов из Российской империи. Не обошло это и наш край. Первыми поселениями, появившимися на карте будущего Тохтаровского округа, стали Львовка и Максимовка в 1904 году.

Во Львовку приехало 27 семей, в Максимовку – 31. Во Львовке было 204 человека, в Максимовке – 192 новосела. Все семьи имели какой-либо сельскохозяйственный инвентарь и тягловый скот.

Народ подъезжал в основном малоимущий. Люди надеялись быстро поправить свои материальные дела за счет богатых урожаев на новых землях. Но эти земли ведь надо было поднять, для чего приобрести рабочий скот, семена, построить хотя бы примитивное на первый случай жилье и хозяйственные помещения. А кругом степь да степь. Ни дорог, ни лесочка, ни магазина, ни школы, ни фельдшера. Всё надо было начинать с нулей. Тяжело начиналось, очень тяжело. Рядом с первыми селениями появились первые могилы...
У новоселов порой не имелось самого элементарного: продуктов, посуды, постели, мебели. Слабой для этих краев была одежонка и обувь. Учились умению жить, вести дела и выживать у казахов, которые милосердно относились к новым соседям, делились, чем могли. Но горя пришлось хлебнуть немало.

Примечательно то, что Львовка ненамного, но старше Максимовки. Вновь прибывшую партию переселенцев по каким-то причинам не удовлетворила львовская местность. И несколько мужиков пошли по реке, остановив свой выбор на том, что совсем недавно было Максимовкой. К ним подтянулись другие...

Коломенка! Ей повезло несколько больше. Она была крупным, многолюдным поселком и побывала в статусе волостного центра. В ее административное подчинение входили 9 населенных пунктов, в том числе Львовка с Максимовкой, даже нынешние Камысты. И жизнь шла своим чередом. Об этом наглядно говорит справка, выданная молодоженам в ЗАГСе Коломенской волости: копия метрической записи бракосочетания за 1909 год 8 ноября. Коломенской волости, Камышного посёлка, по Кустанайскому уезду Казахстан: крестьянская дочь Наталья Семёновна Павловская, православная, первым браком. Жених: Коломенская волость, Максимовского посёлка, Конон Ионов Швед, 1891 г. рождения, православный, первым браком.

В дальнейшем наш край пережил немало потрясений и событий: установление Советской власти, восстание львовских партизан. Всё, что происходило в государстве, малой своей частью отражалось и на наших земляках, живших в то нелегкое время. Много разных событий произойдет до того момента, когда напротив Максимовки на берегу реки вобьют первый разметочный колышек, с которого начнется жизнь и история нашего поселка — имени Тулегена Тохтарова! Но это будет уже другая история, которая писалась и продолжает развиваться при нас с вами. При желании каждый человек может заглянуть в нее своими глазами.

Неизменным остается одно — наша, на первый взгляд ничем не примечательная Родина! Которая имеет свою неповторимую уникальность и красоту. Требуется только одно: суметь увидеть необычное в обычном, великое — в простом! Для каждого из нас Родина, пусть даже и «малая», всегда остается Великой!

Неспроста, Степь зовется Великой
На ковыльных просторах ее
Бесконечной чредой многоликой
Проходили века! Сквозь неё -
Проходили неспешно народы
Оставляя не стершийся след
Принимая и радость, невзгоды
Оставляя ей жизни в ответ…
Кто прошел и когда — всех не знаю…
Только древняя память хранит
Всех людей! И одна она знает
Кто под гривой ковыльной лежит…
Их покой охраняют метели
Их покой омывают дожди
И не все, всё – смогли и сумели
Через степь — ведь не просто пройти…
Где — то смех, где — то плач верблюжонка,
Где — то топот копыт, где байга
Все осталось в степи! И потомкам
Передаст она все — навсегда…
Приходили невзгоды, и в битвах
Закалялся и крепнул народ
Ставши цельной душою — в молитвах
Поминал свой наследственный род…
Память давних годов предыдущих
Передал мне в наследство отец
И семь жизней, для нас всех живущих
Никогда не допустят конец -
Той степи! И не видно ей края
Не срастаются крылья ее
Распростерлись от ада до рая
Принимая в себя — всех и все…

Март.  2018 год.