Политическое недоразумение, маскирующееся под «Россию», кажется, доигралось. Я удивлюсь, если в ближайшие сутки-двое «томагавки» с американских эсминцев не полетят на Дамаск. Нет, я вовсе не симпатизирую американскому империализму, - более мерзкой гадины свет не видывал, но война для империализма – это как смена шкуры для гадюки, это доходчиво еще марксисты разъяснили. Нет, я про то, что г-н Небензя пообещал им «кузькину мать». «Постпред России при ООН Василий Небензя предупредил США о «тяжелых последствиях» в случае удара по Сирии». https://tehnowar.ru
«Томагавки» накрошат сотни российских военнослужащих, это как пить дать, и что же будут представлять собой «тяжелые последствия»? Удар по эсминцам и их лидеру, атомному авианосцу «Гарри Трумэн»? Но тогда г-да империалисты ответят атомными боеголовками по «Маскве».
Кстати, такие «тяжелые последствия» - это именно то, ради чего они и стараются все последние годы! В строгом соответствии с законами капитализма в его последней стадии, экономика США и их сателлитов находится в глубокой коме, из которой единственным выходом является война. Война, которая перераспределит рынки, и вдохнет новые силы в параличное тело империализма.
Таким образом, концессионеры из Белого дома и Кремля подвели мир к порогу III Мировой войны. Войны, ареной которой будет наша страна, вернее, тот ее огрызок, что остался от некогда великой России.
Таков финал дьявольского замысла, который вот-вот станет реальностью, и мы будем принесены в жертву мировому золотому тельцу.
Россия всегда позиционировала себя как «неведома зверушка», и именно это и привело ее к такому финалу. Вот выдержки из недавней статьи не кого-нибудь, а самого генерального идеолога путинизма, г-на Суркова.
Статья опубликована в новом номере журнала «Россия в глобальной политике»:
Напомню тем, кто забыл, Владисла;в Ю;рьевич Сурко;в — российский государственный деятель, автор концепции «суверенной демократии». Помощник президента Российской Федерации с 20 сентября 2013 года. Действительный государственный советник Российской Федерации 1-го класса. По рангу равен маршалу.
«Разные бывают работы. За иную можно браться только в состоянии, несколько отличном от нормального. Так, пролетарий информационной индустрии, рядовой поставщик новостей это, как правило, человек со всклокоченным мозгом, пребывающий как бы в лихорадке. Неудивительно, ведь новостной бизнес требует спешки: узнать быстрее всех, скорее всех сообщить, раньше всех интерпретировать.
Возбуждение информирующих передается информируемым. Возбужденным их собственная возбужденность часто кажется мыслительным процессом и заменяет его. Отсюда – вытеснение из обихода предметов длительного пользования вроде «убеждений» и «принципов» одноразовыми «мнениями». Отсюда же сплошная несостоятельность прогнозов, никого, впрочем, не смущающая. Такова плата за быстроту и свежесть новостей.
Мало кому слышно заглушаемое фоновым медийным шумом насмешливое молчание судьбы. Мало кому интересно, что есть еще и медленные, массивные новости, приходящие не с поверхности жизни, а из ее глубины. Оттуда, где движутся и сталкиваются геополитические структуры и исторические эпохи. Запоздало доходят до нас их смыслы. Но никогда не поздно их узнать.
14-й год нашего века памятен важными и очень важными свершениями, о которых всем известно и все сказано. Но важнейшее из тогдашних событий только теперь открывается нам, и медленная, глубинная новость о нем теперь только достигает наших ушей. Событие это – завершение эпического путешествия России на Запад, прекращение многократных и бесплодных попыток стать частью Западной цивилизации, породниться с «хорошей семьей» европейских народов.
С 14-го года и далее простирается неопределенно долгое новое время, эпоха 14+, в которую нам предстоит сто ( двести? триста?) лет геополитического одиночества.
Вестернизация, легкомысленно начатая Лжедмитрием и решительно продолженная Петром Первым, за четыреста лет была испробована всякая. Чего только ни делала Россия, чтобы стать то Голландией, то Францией, то Америкой, то Португалией. Каким только боком ни старалась втиснуться в Запад. Все оттуда поступавшие идеи и случавшиеся там трясения наша элита воспринимала с огромным энтузиазмом, отчасти, может быть, и излишним.
Самодержцы усердно женились на немках, имперские дворянство и бюрократия активно пополнялись «бродяжными иноземцами». Но европейцы в России быстро и повально русели, а русские все никак не европеизировались.
Русская армия победоносно и жертвенно сражалась во всех крупнейших войнах Европы, которая по накопленному опыту может считаться наиболее склонным к массовому насилию и самым кровожадным из всех континентов. Великие победы и великие жертвы приносили стране много западных территорий, но не друзей.
Ради европейских ценностей ( в то время религиозно-монархических ) Санкт-Петербург выступил инициатором и гарантом Священного Союза трех монархий. И добросовестно выполнил союзнический долг, когда нужно было спасать Габсбургов от венгерского восстания. Когда же сама Россия оказалась в сложном положении, спасенная Австрия не только не помогла, но и обратилась против нее.
Потом евроценности сменились на противоположные, в Париже и Берлине в моду вошел Маркс. Некоторым жителям Симбирска и Яновки захотелось, чтобы было, как в Париже. Они так боялись отстать от Запада, помешавшегося в ту пору на социализме. Так боялись, что мировая революция, будто бы возглавляемая европейскими и американскими рабочими, обойдет стороной их «захолустье». Они старались. Когда же улеглись бури классовой борьбы, созданный неимоверно тяжкими трудами СССР обнаружил, что мировой революции не случилось, западный мир стал отнюдь не рабочекрестьянским, а ровно наоборот, капиталистическим. И что придется тщательно скрывать нарастающие симптомы аутического социализма за железным занавесом.
В конце прошлого века стране наскучило быть «отдельно взятой», она вновь запросилась на Запад. При этом, видимо, кому-то показалось, что размер имеет значение: в Европу мы не помещаемся, потому что слишком большие, пугающе размашистые. Значит, надо уменьшить территорию, население, экономику, армию, амбицию до параметров какой-нибудь среднеевропейской страны, и уж тогда нас точно примут за своих. Уменьшили. Уверовали в Хайека так же свирепо, как когда-то в Маркса. Вдвое сократили демографический, промышленный, военный потенциалы. Расстались с союзными республиками, начали было расставаться с автономными... Но и такая, умаленная и приниженная Россия не вписалась в поворот на Запад.
Наконец, решено было умаление и принижение прекратить и, более того, заявить о правах. Случившееся в 14-м году сделалось неизбежным.
При внешнем подобии русской и европейской культурных моделей, у них несхожие софты и неодинаковые разъемы. Составиться в общую систему им не дано. Сегодня, когда это старинное подозрение превратилось в очевидный факт, зазвучали предложения, а не шарахнуться ли нам в другую сторону, в Азию, на Восток.
Не нужно. И вот почему: потому что Россия там уже была.
Московская протоимперия создавалась в сложном военно-политическом коворкинге с азиатской Ордой, который одни склонны называть игом, другие союзом. Иго ли, союз ли, вольно или невольно, но восточный вектор развития был выбран и опробован.
Даже после стояния на Угре Русское Царство продолжало по сути быть частью Азии. Охотно присоединяло восточные земли. Претендовало на наследие Византии, этого азиатского Рима. Находилось под огромным влиянием знатных семей ордынского происхождения.
Вершиной московского азиатства явилось назначение государем всея Руси касимовского хана Симеона Бекбулатовича. Историки, привыкшие считать Ивана Грозного кем-то вроде обериута в шапке Мономаха, приписывают эту «выходку» исключительно его природной шутливости. Реальность была серьезнее. После Грозного сложилась солидная придворная партия, продвигавшая Симеона Бекбулатовича уже на вполне настоящее царство. Борису Годунову пришлось требовать, чтобы присягая ему, бояре обещали «царя Симеона Бекбулатовича и его детей на царство не хотеть.» То есть, государство оказалось в полушаге от перехода под власть династии крещеных Чингизидов и закрепления «восточной» парадигмы развития.
Однако ни у Бекбулатовича, ни у потомков ордынского мурзы Годуновых не было будущего. Началось польско-казацкое вторжение, принесшее Москве новых царей с Запада. При всей мимолетности правлений Лжедмитрия, задолго до Петра огорчившего бояр европейскими замашками, и польского королевича Владислава, они весьма символичны. Смута в их свете представляется не столько династическим, сколько цивилизационным кризисом –
Русь отломилась от Азии и начала движение к Европе.
Итак, Россия четыре века шла на Восток и еще четыре века на Запад. Ни там, ни там не укоренилась. Обе дороги пройдены. Теперь будут востребованы идеологии третьего пути, третьего типа цивилизации, третьего мира, третьего Рима...
И все-таки вряд ли мы третья цивилизация. Скорее, сдвоенная и двойственная. Вместившая и Восток, и Запад. И европейская, и азиатская одновременно, а оттого не азиатская и не европейская вполне.
Наша культурная и геополитическая принадлежность напоминает блуждающую идентичность человека, рожденного в смешанном браке. Он везде родственник и нигде не родной. Свой среди чужих, чужой среди своих. Всех понимающий, никем не понятый. Полукровка, метис, странный какой-то.
Россия это западно-восточная страна-полукровка. С ее двуглавой государственностью, гибридной ментальностью, межконтинентальной территорией, биполярной историей она, как положено полукровке, харизматична, талантлива, красива и одинока.
Замечательные слова, никогда не сказанные Александром Третьим, «у России только два союзника, армия и флот» – самая, пожалуй, доходчивая метафора геополитического одиночества, которое давно пора принять как судьбу. Список союзников можно, конечно, расширить по вкусу: рабочие и учителя, нефть и газ, креативное сословие и патриотически настроенные боты, генерал Мороз и архистратиг Михаил... Смысл от этого не изменится: мы сами себе союзники.
Каким будет предстоящее нам одиночество? Прозябанием бобыля на отшибе? Или счастливым одиночеством лидера, ушедшей в отрыв альфа-нации, перед которой «постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства»? От нас зависит.
Одиночество не означает полную изоляцию. Безграничная открытость также невозможна. И то, и другое было бы повторением ошибок прошлого. А у будущего свои ошибки, ему ошибки прошлого ни к чему.
Россия, без сомнения, будет торговать, привлекать инвестиции, обмениваться знаниями, воевать (война ведь тоже способ общения), участвовать в коллаборациях, состоять в организациях, конкурировать и сотрудничать, вызывать страх и ненависть, любопытство, симпатию, восхищение. Только уже без ложных целей и самоотрицания.
Будет трудно, не раз вспомнится классика отечественной поэзии: «Вокруг только тернии, тернии, тернии... б***ь, когда уже звезды?!»
Будет интересно. И звезды будут». http://www.globalaffairs.ru/global-processes/
Odinochestvo-polukrovki-14-19477
Я много в свое время работал над переводами публикаций деятелей III Рейха, и, поверьте, статья г-на Суркова очень напомнила мне статью другого основоположника и действительного государственного советника 1-го класса, д-ра Й.Геббельса времен 1929 года под названием «Ленин или Гитлер?». Тогда впервые проявились родовые пороки коммунизма, и германские национал-социалисты решили от него дистанцироваться, заявив о своей особости.
А вот ответ на манифест Суркова. Очень тоже не бездарный, кстати, - дополняющий труд статского маршала как фотография того же предмета, только сделанная с другого ракурса.
«Глухая оборона». Что означают размышления Суркова об «одинокой» России. 10 Апрель 2018. Ярослав Шимов.
«Новые провластные идеологи предлагают совсем иной взгляд на Россию: его в статье «Одиночество полукровки», вышедшей в журнале «Россия в глобальной политике», сформулировал помощник президента РФ Владислав Сурков. В ней он провозглашает курс на «стратегическое одиночество» России – страны, которая по словам Суркова, «четыре века стремилась на Восток и четыре века на Запад», но не нашла себя ни там, ни там.
«Самодержцы усердно женились на немках, имперские дворянство и бюрократия активно пополнялись «бродяжными иноземцами». Но европейцы в России быстро и повально русели, а русские все никак не европеизировались. Русская армия победоносно и жертвенно сражалась во всех крупнейших войнах Европы, которая по накопленному опыту может считаться наиболее склонным к массовому насилию и самым кровожадным из всех континентов. Великие победы и великие жертвы приносили стране много западных территорий, но не друзей», – пишет Владислав Сурков с чувством глубокой обиды на окружающий его страну неблагодарный мир – чувством, вообще характерным для рассуждений многих близких к сегодняшней власти людей в России.
Вывод Суркова: Россия – «страна-полукровка», ни Запад, ни Восток, «везде родственник и нигде не родная». Ей никто не нужен, она сама способна «конкурировать и сотрудничать, вызывать страх и ненависть, любопытство, симпатию, восхищение. Только уже без ложных целей и самоотрицания». Такое «геополитическое одиночество», по мнению Суркова, ждет Россию в ближайшие два-три столетия.
Стоит ли воспринимать всерьез размышления влиятельного, но несколько экстравагантного президентского помощника? С чем связано появление его концепции и способна ли она стать основой внешней политики России на годы вперед? Что такое изоляционизм – в России и других станах? Об этом в интервью Радио Свобода размышляет профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге, историк-американист Иван Курилла.
– В 2003 году Анатолий Чубайс выступил с концепцией «либеральной империи» – активного присутствия, расширения влияния России на постсоветском пространстве (как минимум), прежде всего влияния экономического. Прошло 15 лет, и Владислав Сурков в своей статье провозгласил «геополитическое одиночество» России, да еще якобы пришедшее на 200–300 лет. Прямо противоположный взгляд на вещи. На ваш взгляд, о чем это говорит? Концепция изменилась, потому что что-то не удалось – или просто потому, что «новое время, новые песни»? Можно это считать признанием поражения внешней политики эпохи Путина?
– Мне представляется, что все подобного рода концепции, возникающие где-то недалеко от центров российской власти, представляют собой такую виньетку – попытку рационализировать решения, принимающиеся властью. Причем это попытки вторичные. Концепция «либеральной империи», конечно, была «подслушана» в Соединенных Штатах, там появились статьи в это время с такими заголовками. А то, что сейчас написал Сурков, «стянуто» с того, что писалось в XIX веке в России. Это попытка рационализировать то, что решается в Кремле, те повороты внешней политики, которые очень трудно объяснить рациональным путем. Именно поэтому возникают идеологические конструкции, но они здесь вторичны. Мне не кажется, что кто-то из действительно принимающих решение в области внешней политики сформулировал для себя какую-то идеологию и в соответствии с ней работает. Нет, здесь всё прямо наоборот. Вспомним, что тот же самый Сурков изобретал 10 лет назад концепцию «суверенной демократии», которая тоже какое-то время активно использовалась. Это тоже было объяснение, а не причина того, что происходило. Происходит наложение какой-то идеологической картины, которая на короткое время как бы объясняет происходящее. «Суверенную демократию» забыли спустя пару лет, то, что написал Сурков нынче, будет актуально еще менее продолжительное время.
– Изоляционизм как таковой – это вполне конкретное историческое и политическое явление, довольно нередкое в истории многих государств. Соединенные Штаты тоже знали несколько периодов изоляционистской внешней политики. Дональда Трампа с его лозунгом America First («Америка прежде всего») тоже иногда называют изоляционистом. Похож ли дух американского изоляционизма на русские идеологические концепции такого рода или это совсем другое явление?
– Совсем другое. У американского изоляционизма корни еще в XVIII веке, их можно увидеть в так называемом прощальном обращении Джорджа Вашингтона, который говорил, что Соединенные Штаты представляют собой такой демократический эксперимент, что им не надо вмешиваться в политические дела Европы, потому что такое вмешательство может эксперимент погубить. Со времен Вашингтона эта идея сохранялась: мол, Соединенные Штаты строят новое общество и не должны вмешиваться в политические дрязги общества старого, европейского. Так вплоть до ХХ века и прожили – до эпохи обеих мировых войн, Вудро Вильсона и затем Франклина Делано Рузвельта. В России же совсем другая история. Здесь традиция дистанцирования от Запада восходит скорее к спорам после Чаадаева. Здесь совсем другая идея, она заключается в том, что Запад угрожает нашей самобытности. В США изоляционисты видели в Европе вчерашний день, прошлое, от которого надо дистанцироваться, а потому не принимать участие в политических союзах и военно-политических столкновениях Старого Света. А вот для России как раз участие в военно-политических столкновениях всегда было частью политики. Изоляционизма «по-американски» Россия никогда не придерживалась, никогда не выдвигала ничего подобного в качестве идеи. Даже в тех случаях, когда во внутренних дебатах Запад рисовался как нечто совершенно чуждое России, Россия или Советский Союз в ХХ веке активно участвовали во всех политических спорах и европейских войнах. Для России то, что мы можем назвать российским изоляционизмом, прежде всего касалось каких-то культурно-исторических угроз, которые якобы нависают с Запада, – примерно то, о чем писал Данилевский. Угрозу видели как раз в модернизации западного типа. Это противоположные с американским изоляционизмом понятия.
– То есть то, что предлагает Сурков, – это не какой-то вариант, условно говоря, доктрины Монро для современной России, а скорее вариант того, что когда-то избрала для себя Япония, пока не приплыл американский коммодор Перри со своей эскадрой «черных кораблей» и насильно не открыл ее остальному миру?
– Да, скорее похоже на этот опыт, но при понятной невыполнимости того, что говорит Сурков. Если японцы самоизоляцию действительно осуществили, то в XXI веке для России это нереально. Россия – совсем не остров, хотя некоторые российские геополитики любят словосочетание «остров Россия». Поскольку это невыполнимо, текст Суркова мне кажется проходной концепцией. Хотя какие-то похожие теории околовластные политологи предлагают уже несколько лет. Это идея особого пути – но какая страна не особая? Почему Россия более особая, чем Франция, или Испания, или Турция? Все по-своему особые. У всех есть какой-то путь, который отличается от соседей, но возводить этот особый путь в нечто альтернативное остальному человечеству – это особая «фишка» Суркова. Это не представляется мне серьезным, потому что государство у нас сегодня не идеологично. Это не Советский Союз, в котором действительно на идеологию обращали внимание, то есть идеология действительно определяла какие-то способы решения проблем. Я не вижу, чтобы в сегодняшней России идеологические конструкты каким-то образом предопределяли политические решения. Здесь, пожалуй, обратная последовательность: есть какие-то политические решения, которые продиктованы иногда экономической выгодой, очень часто – стремлением удержать власть, то есть чем-то вполне прагматическим и рациональным с точки зрения носителей власти. А на эту прагматику власти наклеена сверху вчера одна идеологическая концепция, сегодня – прямо ей противоположная, завтра может быть еще какая-то.
– Сурков в конце своего текста оговаривается, что «Россия, без сомнения, будет торговать, привлекать инвестиции, обмениваться знаниями, воевать (война ведь тоже способ общения), участвовать в коллаборациях, состоять в организациях, конкурировать и сотрудничать». Тут приходит на ум еще одно историческое воспоминание – о так называемой «блестящей изоляции» Британской империи в эпоху королевы Виктории. Британия в какой-то период времени ни с кем особенно не сближалась, но при этом оставалась могучей и весьма уважаемой державой. Может, и России такая изоляция могла бы наконец пойти на пользу?
– Если у Суркова Россия собирается воевать и при этом не заключать ни с кем союзов, то это политика, обреченная на поражение. Одно из главных умений тех, кто собирается воевать, – это заключить союз. Великобритания как раз всегда очень хорошо умела, и в период «блестящей изоляции» тоже, сколачивать коалиции, находить союзников, которые воевали бы за ее интересы в Европе. Это опять противоположность тому, о чем пишет сейчас Сурков. Не вижу здесь аналогий. Да, многие страны в истории провозглашали или проводили в той или иной степени изоляционистскую политику, но в тех случаях, которые мы можем считать более-менее успешными, это была изоляция от вовлечения в чужие конфликты. Если бы Сурков написал, что Россия больше не будет вмешиваться в сирийские, например, проблемы или не будет вмешиваться в политику европейских соседей, это была бы та изоляция, которую можно было бы сравнивать с какими-то историческими примерами. Но как раз про это Сурков ничего не пишет, а, изъясняясь метафорами, пишет, по всей видимости, о том, что единственное, чего Россия не позволит, – это изменить свою собственную политическую систему. Это не изоляция, а скорее глухая оборона нынешней власти от любых проникающих извне влияний. Это не модернизационная изоляция, а наоборот, попытка защититься от модернизации, – говорит историк Иван Курила». https://www.svoboda.org/a/29156582.html
Хороший ответ Суркову! Я когда прочел статью Владислава Юрьевича, то понял, что это то, что персонаж Джигарханяна называл «дурилка картонная», и начал копить аргументы для ответа. Но вот меня опередили. И я весьма рад. Теперь можно написать хорошую статью. Правда, толку от статей не много, ибо ни Сурков, ни Курилла не принимают во внимание главный аргумент в «русском изоляционизме» - быдлоидное вырождение русского народа. Если вместо народа давно быдло http://www.proza.ru/2018/02/23/1607, то действительно остаются только два союзника: армия и флот.
В России уже с незапамятных времен между элитой и народом установилась пропасть такого размера, что ее не то чтобы перепрыгнуть, - на «ракете с атомным двигателем» не перелетишь. Про элиту ничего не скажу, неглупа, примером тому сам Владислав Юрьевич. Не правда ли, умен, шельма! Даже в бозе почивший Геббельс в подметки ему не годится. Но элита – только пенка на поверхности народа. А что до народа..., то его у нас давно нет.
Вот в этом и кроется истинная, а не высосанная из пальца, «особость» России! «Россия – «страна-полукровка», ни Запад, ни Восток, «везде родственник и нигде не родная». Ей никто не нужен, она сама способна «конкурировать и сотрудничать, вызывать страх и ненависть, любопытство, симпатию, восхищение. Только уже без ложных целей и самоотрицания». Такое «геополитическое одиночество», - это хитрая подмена понятий «элита» и «народ». Элита комплексует по поводу Запад она или Восток, а народ – темная масса, под многовековым гнетом и непрерывным отрицательным отбором превратившаяся в быдло, которое проголосует хоть за Запад, хоть за Восток, хоть за чёрта лысого, если того покажут по телевизору.
У кого в руках контроль за телевизором, а это кто угодно, захвативший власть, - у того и «национальная идеология». И весь хрен до копейки, а все заумные мудрствования от лукавого. Захвати завтра власть шайка отморозков коммунистической или нацистской ориентации, и ваши сказки про страну-полукровку мгновенно забудут, и, как ни в чем ни бывало, будут голосовать 78% за новых хозяев!
Вот что поистине страшно, а вовсе не то, Запад мы или Восток. И от такой «особости» кровь стынет в жилах. От этой страны можно ждать всего, чего угодно, - хоть войны завтра пополудни, хоть новой «Великой пролетарской культурной революции», так документально пронзительно описанной Иваном Буниным в его «Окаянных днях», - помните: «Вскоре были захвачены с поличным два вора. Их немедленно «судили» и приговорили к смертной казни. Сначала убили одного: разбили голову безменом, пропороли вилами бок и мертвого, раздев догола, выбросили на проезжую дорогу. Потом принялись за другого…».
Валентин Спицин