По незнанию своему самым умным человеком, которого я знал за всю жизнь, был Леха. Мы не были знакомы с детства, ни со двора, ни со школы, не учились вместе в институте или колледже, а познакомились абсолютно случайно на работе, от которой Леха, с легкой улыбкой откупоривая бутылку минералки, в итоге отказался. Большими глотками осушив половину бутылки, он встал и вежливо предложил ее мне. Я отказался, как он отказался от предлагаемой должности, сулившей ему более высокий оклад и даже собственное рабочее место, огороженное ото всех. Это был первый раз, когда я увидел его вообще. До этого он теснился в дальнем углу, спокойно перебирая бумажки, щелкая по клавишам и почти не разговаривая с коллегами. Это "до этого" было длинной три полных года, за которые я карабкался вперед и пыхтел, стараясь всем угодить, то наращивая, то сжигая пивное пузо. Леха же, как выразился он сам: "не пил вовсе, а просто уходил в запой". И действительно - увидеть его пьяным или с похмелья было также невозможно, как и вытащить на улицу и угостить пивом или, придя в гости, попросить горячительного для себя любимого. Объяснял он это тем, что толку ему тратить деньги и здоровье на то, чтобы чуть-чуть повеселиться, а потом чувствовать себя невероятно плохо. Правда, вспоминая про запои, он придерживался какой-то своей схемы - неравномерной, крайне редкой, такой, что никогда нельзя было угадать, пребывает он в нем или нет. Да и кроме алкоголя Леха баловался другими вещами: и гашиш курил, и ел всевозможные таблетки с промокашками, изредка предлагая, но бережно предупреждая, мол "может сорвать башню". Ровно как и "не пил", Леха не занимался спортом. "Зачем мне это - говорил он - я в драки не встреваю, здоровье не подводит, а то, что подводит - спортом не исправишь — он постукивает пальцами по своей голове — не хочу я тратить силы, деньги, время на это все". Вместо этого Леха иногда бегал по утрам, но чаще просто делал простые упражнения дома, прямо на полу.
Начавшееся с обоюдного отказа, мое общение с Лехой продолжалось еще пять лет, пока я не решил провести эксперимент и не перестал звонить ему и писать сообщения. Леха же, никогда не звонивший не по работе и холодно реагирующий на любые записки, жил без них дальше, будто их и не было. Затем, он просто уволился, обратившись прямиком к вышестоящим, и уехал куда-то, свой телефон оставив на старой квартире. Узнал я об этом от его соседей, как-то раз звоня в звонок и попинывая металлическую дверь, удивив своим незнанием его отъезда только подошедшего усатого мужчину, квартиру эту Лехе и сдававшего. Разговорившись с этим гражданином, я узнал, что "друзья" сюда не заходили, а исключительно "коллеги". Жалобы не поступали, а поступали вежливые просьбы то починить что-нибудь, то одолжить мелочь на неопределенный срок. И жил Леха тихо и мирно, как он и говорил: "тихо, мирно, потихонечку", не вызывая никаких претензий к своему и чужому существованию. Как я и думал, интересов, как таковых, у него не оказалось. Не было мне известно ни об одном, ни усатому арендодателю не довелось заметить у Лехи никаких склонностей и направленностей. Интересно, что при этом знал Леха будто обо всем и немного больше, чем по чуть-чуть. Обычный человек смотрел и слушал Леху с интересом таким же, с каким Леха слушал и смотрел на специалистов. Каким-то образом становилось Лехе все просто настолько, что он доходчиво мог рассказать другим основы сложных теорий, объяснив их достаточно полно и четко, частности, впрочем, опустив, чтобы не соврать лишнего. "Я вот скажу чего-то, что сам не знаю. А вдруг другие поверят? Вдруг другим людям скажут, а тем от этого еще и плохо будет? Будто много кто, кроме меня, будет про инфузорию туфельку читать" - чуть улыбаясь бурчал он, лежа на своем диване, когда я пришел к нему в гости за пару дней до нового года, поздравить. Уж очень казался он мне одиноким. Ни детей, ни жены у него не было, а на вопросы об их отсутствии он только отмахивался: "Что мне жену "заводить", животное она что-ли? То есть, технически, да - животное. Но не собака же или хомячок какой. А если мне действительно захочется что-то завести, куплю я себе ржавые "жигули" и буду втихомолку нажираться и вдоволь заводить их, пока заводика не кончится. А дети - чуть помолчав продолжал он - посмотри, где и как мы живем. Какие дети? Тут самому то отжить, отмучаться. Чего других то еще сюда тянуть, в это болото?". На все доводы о продолжении рода, о том, что жить не больно или страшно и можно даже жить достаточно хорошо, а может даже и лучше, не тут, так в другой стране, Леха только пронзительно смотрел прямо в глаза, опускал голову, кивал и так быстро шептал себе под нос, что мне только один раз довелось услышать "а ты-то хорошо живешь, сам-то счастливый?", затем быстро выпрямлялся всем телом, смотрел вверх и после глубокого вдоха соглашался - может быть - говорил он - может кому-нибудь и стоит попробовать - добавлял после с легким смешком.
То, как Леха жил - в полупустой квартире, где вещи, если и были, то только в роли декора. Неработающий телевизор, пара пустых аквариумов и длинный кухонный стол - самое дорогое, что у него было и что он все равно не взял с собой. А остальное - мелочи, постоянно меняющиеся в его жизни: пластиковые стулья, как в дешевых кафешках летом, книги из библиотеки, разбросанные по углам, прочий мусор и старенький ноутбук с треснутым экраном, на котором светилось посреди пустого рабочего стола многозначительное "windows XP". - осталось в памяти как диссонанс, дополняющий его жизненные убеждения. И, может по этому, простой Леха, без тысяч часов в получении высшего образования, без великих свершений, а ничего не делающий вовсе, остался для меня самым умным незнающим человеком.