Индейцы Северной Америки в отличие от белого человека обладали наиболее острым чувством восприятия окружающего мира. То, что белому человеку казалось обыденным и совершенно не значимым из предметов вокруг, для индейца являлось кладезю информации. Практика чтения следов и выслеживания человека или животного по следам была возведена индейцами на уровень искусства и всеми без исключения современниками признавалась филигранной. Более того, следопытская наука являлась важной составляющей разведывательной доктрины любого индейского племени.
По следам, оставленным на местности, индейский разведчик мог определить время, когда был оставлен след, принадлежность следа к полу человека, племени, численность противника, количество лошадей у него, характеристику породы лошади, а также ее антропометрические данные, двигалась она рысью, шагом или галопом и многое другое.
Густав Вислиценус, один из основателей «Свободного религиозного учения» Германии, эмигрировавший в 50-х года ХIХ в США отмечал: «Индеец заметит врага прежде, чем белый человек обнаружит его при помощи монокуляра. Приложив ухо к земле, он способен определить принадлежность звука на дальнем расстоянии. Его обоняние настолько остро, что он чует запах дыма и признаки присутствия врага еще до того, как белый человек заподозрит что-либо».
Известный Билл Коди (Баффало Билл) служивший разведчиком в армии США, как-то раз сопровождал скаута пауни, идущего по следу. Солдаты, и сам Коди, тщательно всматривались в расположенные на местности предметы и не понимали, что же видит индеец, пока тот не показал на песке едва видневшийся след. С тех пор Коди признал пауни лучшими следопытами на континенте. Тоже отмечали и офицеры американской армии в отношении следопытов апачи «исследование следов это наука для них, а не догадки».
Индейцы читали следы как по книге. По размеру отпечатка следа, направлению носка и расположению пятки или каблука обуви они безошибочно определяли, куда шел человек. По расстоянию между шагами, они определяли возраст, рост и вид деятельности человека, а также степень тяжести груза, которой тот переносил. Один из информаторов писателя Вашингтона Ирвинга отмечал, что следы, оставленные обувью белой женщины или детьми белых людей, быстро выведут индейского следопыта к жилью белого человека. Так же этот же источник указывал, индейцы всегда знали, что в тяжелых армейских сапогах далеко от населенного пункта не уходят, и многосуточные марши совершают исключительно только на лошадях. Следы от походной обуви, наподобие мокасин, по мнению индейцев, как правило, ведут в безлюдные районы. «Если пройти вдоль следа, оставленного от мокасин, можно определить длину шага и соответственно скорость, с которой передвигался путник, а также частоту остановок, привалов, следы от поклажи, которую он нес на спине. Все это может рассказать индейцу обычный это путник, или вражеский лазутчик», – писал Ирвинг. Также Ирвинг указывал, что по оставляемому индейскими разведчиками следу весьма трудно определить численность отряда, который прошел по тропе, поскольку индейцы широко использовали способ передвижения цепью, друг за другом, или след в след.
Передвижение по-индейски или след в след весьма распространенный способ передвижения, практиковавшийся разведчиками любых племенами.
Этот способ, по мнению Тома Брауна-младшего – автора нескольких работ по следопытским практикам индейцев основан на концентрации внимания и является не просто техническим сложением усилий, а неким органическим феноменом. Манера передвижения индейцев на местности, а также само понимание этого процесса абсолютно отличается от манеры и представлений о передвижении белого человека. Белый человек, как полагают индейцы, при ходьбе ведет себя беспечно и не задумывается, как и зачем он идет. Для него главное начало и конец пути, и ему неважно, что происходит во время передвижения. Ходьба для него – средство для достижения цели. Вождь южных шайеннов Белая Антилопа, погибший во время резни на Сэнд-Крик в ноябре 1864 года, некогда рассказывал одному из своих белых собеседников: «Как-то раз мне пришлось путешествовать с белыми трапперами, и я заметил, что белые люди не умеют ходить, и, когда идут ужасно нервничают в дороге, потому что стремятся быстрее прибыть туда, куда направляются».
Индейцы полагают, как объясняет Том Браун, что у большинства белых людей при передвижении на дальние расстояния возникает проблема фиксации своего положения в пространстве, то есть определения своего «здесь и сейчас». Смысл проблемы в том, что белому человеку всегда хочется, чтобы путешествие из точки «А» в точку «В» закончилось как можно быстрее. Поэтому белый человек устает при ходьбе, ибо затрачивает весьма много психической энергии, сосредотачивает внимание на своих помыслах, а не на окружающей реальности. Ходьба без внимания непросто утомительна, как отмечает Браун, но также может оказаться опасной, ибо отсутствие концентрации внимание для разведчика при передвижении на вражеской территории весьма негативно может сказаться на успешности достижения им поставленных целей.
Белая Антилопа указывал: «Мои белые спутники все время думали о том, что осталось позади, и, что ожидает их впереди, и никак не хотели обращать внимание на то, что вокруг них. Несколько раз из-за их беспечности мы оказывались в опасном положении».
Для индейца же всякая прогулка на дальнее расстояние состояла из отдельных выверенных шагов. Индеец по Брауну, когда шел, то чувствовал себя локализованным в данном месте и в данный момент. Его не волновало, как скоро он придет в конечный пункт, если конечно он не следовал какому-то конкретному плану. Идущий индеец смотрел себе под ноги, а не вперед, например, на вершину горы, на которую собирался взобраться. «Если им (индейцам – И.К.) приходит в голову, что местность красива, они останавливаются и наслаждаются пейзажем, а потом продолжают путь. Когда они идут, они только идут, здесь и сейчас, не раньше и не позже», – писал Браун.
Таким образом, индейская схема передвижения след в след (цепочкой) выглядела следующим образом.
Первым всегда шел один из наиболее опытных разведчиков, за ним следовал предводитель отряда и остальные воины. Друг от друга все должны были держаться на расстоянии вытянутой руки. «Важно – поясняет Браун, чтобы расстояние вытянутой руки оставалось неизменным на всем протяжении маршрута, независимо от рельефа местности».
Воины шли строго «в ногу», передвигая ноги синхронно одновременно левую, затем одновременно правую. Ступня помещалась в след ступни той же ноги впереди идущего. Если отпечатка следа товарища не было видно, то индейцы «визуализировали» этот отпечаток и ступали на него.
Оглядываться по сторонам при хождении след в след ведомым не было необходимости, поскольку они доверяли опыту ведущего разведчика, и глядели исключительно себе по ноги. Главное было не зрение само по себе, а восприятие всего происходящего всем своим существом, телом.
Для способа след в след характерен единый ритм движения. За основу ритма индейцы принимали дыхание или походку. Польза от единого ритма была только тогда, когда ему подчинялись все участники движения.
В качестве непреложного правила полагалось требование не думать о конечной точке маршрута. «Бросать взгляд вперед, чтобы увидеть «сколько осталось», это было не актуально для индейского разведчика», – отмечал Браун.
При движении цепочкой все участники ощущали сплетение внимания и единения чувств. Стоило кому-либо нарушить дистанцию или сбиться с общего ритма, то «цепочка» разрывалась, внимание рассеивалось, и единый след превращался в нагромождение множеств отпечатков, а это в боевых условиях могло быть чревато последствиями.
Внимание индейского следопыта, по словам Брауна, это отсутствие внутреннего диалога – формы фокусировки на самом себе. Для обывателя данный посыл может показаться не совсем понятным, поэтому целесообразно разложить его на пазлы (фрагменты).
Практика концентрации внимания присущая менталитету европейцев – это сплошная внутренняя «фабрика слов», что априори исключало возможность концентрировать внимания вокруг себя. Браун указывал, если бы следопыт в ходе поиска вел внутренний диалог, то он никогда бы не увидел невидимое.
Процессу абстрагирования индейцы обучались с детства. Любое движение на местности, будь то обыкновенная прогулка, сбор кореньев, ягод или охота на кузнечиков (утрирую – И.К.) сопровождались работой на концентрацию внимания, очищение от внутренней словесной шелухи.
Информанты Брауна указывали на конкретные формы такой практики.
Например, следопыт двигался в полном молчании. Если ему приходилось останавливаться и заговаривать с кем-либо, он говорил односложно, по существу и продолжал движение.
«Многие полагают, – писал Браун, – что индейцы были неким человеческим феноменом, который мог останавливать поток своих мыслей, но это не так. Индейцы просто хорошо умели прислушиваться к помыслу, словно к звуку текущей воды».
Для индейских следопытов не было важным, с какой скоростью он шел, для него главное поддерживать выбранный темп, и упорядочить дыхание. В таком случае внимание фокусировалось на предметах, независимо от того, что диктовали помыслы.
Если следопыт уставал, то старался сосредотачивать внимание на пейзажах и тех чувствах, которые они вызывали, но не в коем разе не на помыслах.
На вопрос «как тебе удавалось долгое время концентрироваться на предмете поиска», информант Брауна отвечал: «Я слушал свое тело особенно в области живота, слушал звуки природы, и все это мне помогало находить то, что я ищу».
Следопыты племени кикапу, например, по наблюдениям современников, предпочитали вести поиск без отягчающих предметов в руках (ружей). «Если им и было что необходимо, так это нож за кушаком, или рулон одеяла за спиной», – отмечал, исследователь Арелл Гибсон. Кикапу объясняли, что, таким образом, они могут долго сохранять внимание и вести след.
Навык концентрации внимания, приобретался систематической практикой, результатом чего, считает Браун, становилось измененное сознание, или проще говоря, состояние при котором повышался уровень восприятия. Чем больше следопыт практиковался, тем острее становилась его чувствительность. Такие матерые следопыты как делавэр Черный Бобр, апачи Аройо и другие, вошедшие в анналы индейской истории, могли по цвету крови определять пол объекта.
Разведчики племени кроу, привлекаемые армией США для борьбы с враждебными племенами, исходя из воспоминаний современника, достаточно точно определяли принадлежность невидимого невооруженным глазом следа. Грегори Огински – сержант 7-й кавалерии, вспоминал: «Разведчик кроу по оставшейся в воздухе пыли мог установить, оставлена ли она стадом бизонов или неприятельским военным отрядом. По неотчетливым отпечаткам копыт и мокасин на траве, он мог установить намерения и численность вражеского отряда, равно как давно он вышел в поход, и куда направляется. Однажды при Роузбад, наш индейский разведчик вдруг остановился и поднял руку вверх для того, чтобы остановились и мы. Он спешился, и некоторое время упорно осматривал девственную траву, на которой не было ни малейшего признака какого-либо следа. Мы не понимали, что же привлекло его внимание. Вскоре он тихо произнес:
– Впереди засада.
– Почему ты так решил, – спроси его я.
– Смотри, трава немного примята, – ответил индеец.
Я смотрел на траву, и в упор ничего не видел. Заметив мое смущение, индеец продолжил:
– Враги там. Это сиу. Когда они отходили, то за собой выпрямляли примятую траву, на которую ступали их мокасины. Если лечь на землю и посмотреть на траву из положения лежа, то след будет виден четко.
Мы вместе припали к траве, и каково было мое удивление, когда в падавший прямо мне в глаза свет тут же вскрыл четкий след оставленный мокасинами. Для того чтобы его обнаружить, оказывается моему глазу необходимо было оказаться на одной линии со светом стелющимся по траве».
У белых современников всегда вызывал интерес навык индейцев передвигаться бесшумно. Кремони в книге «Моя жизнь среди апачи», указывал, что двигаться бесшумно ради того, чтобы быть незамеченным и подкрасться к противнику, это для индейца было не главным. Апачи в способе скрадывания усматривали иные, более глубокие смыслы. Кремони пояснял: «Двигаясь словно тени, их разведчики старались не производить никаких звуков, и не дышать. Они прислушивались к каждому своему движению, чтобы избежать малейшего звука, не наступив на какую-нибудь ветку или небольшой предмет. Слух – главное их чувство». Апачи объясняли Кремони, что бесшумное передвижение обостряет у разведчика внимание, благодаря чему, он способен наиболее полно воспринимать окружающую его действительность.
В процессе движения по следу, индейцы никогда не концентрировали свое внимание на одном предмете, а, наоборот, старались охватить пространство впереди себя по горизонтали. Джон Грегори Бурк – офицер армии США, автор нескольких работ по этнологии коренных американских народов, наблюдая за работой следопытов апачи, кроу, черноногих отмечал: «Индейцы в ходе поисковой работы могли двигаться весьма быстро, бежать трусцой. Рельеф местности, а также время суток для такого движения не имели для них значения. Они просто двигались, обозревая пространство перед собой. Обнаружив, что-то подозрительное, они мгновенно останавливались, осматривались, докладывали свои соображения и вновь приступали к движению. Меня всегда удивляло, как набегу им удавалось рассмотреть какой-то несущественный след».
Кремони писал, что эффективность действий разведчиков апачи в полевых условиях много зависит от их умения набегу скользить взглядом по земле перед собой, поддерживая при этом ровный ритм движения и дыхания. Это позволяло индейцам подлогу не утомляться и не травмироваться на пересеченной местности.
Бурк отмечал, что разведчики апачи, могли долго бежать, не уставая, потому что в отличие от солдат американской армии, не думали об усталости: «Они прислушивались к посланиям тела, а не разума и чувств, которые то и дело внушали им «отдохни, отдохни».
Если белый следопыт в полевых условиях полагался исключительно на органы чувств, то индейский, помимо этого, использовал еще и внутреннее зрение, а также интеллект. Например, известный скаут апачи по имени Апаче Кид однажды совместно с одним из офицеров американской армии визуально обследовал обширную равнину. Индеец, пристально вглядываясь в даль доложил, что на расстоянии 15 миль (24км) движется группа людей, при этом Кид назвал количество в этой группе белых мужчин, индейцев, лошадей и мулов. Офицер решил проверить сведения, взглянув в сторону группы через монокуляр бинокля, и к своему удивлению едва заметил несколько движущихся точек. Чуть позже офицер встретился с этой группой и воочию убедился, что сообщение Апаче Кида оказалось верным. Данный эпизод скорее указывает не на остроту органов зрения индейца, а на совершенно уникальный навык некоего внутреннего видения Апаче Кидом окружающей действительности, плюс иные признаки (столбы пыли, мерцающие силуэты и т.п.), по которым индейский следопыт определил наличие движения по открытой местности. Разведчики апачи хорошо знали разницу в движениях между лошадью и мулом. Навьюченные мулы и оседланные лошади двигаются по-разному, и опытный индейский глаз сразу обращал на это внимание. Точно также манеры верховой езды белых всадников и индейцев значительно отличались, и для того, чтобы определить это на расстоянии, требовалось неким образом развить навык наблюдательности.
Хороший индейский следопыт безошибочно определял следы от мокасин оставленных воинами того или иного племени. Индейские племена шили мокасины различной формы, которые, соответственно, оставляли различные следы на местности. «Опытный житель фронтира, – писал Джордж Балдэн, – легко распознает, к какому индейскому племени оставленные на песке следы от мокасин. В отличие от стрел, индейцы редко (если вообще когда-нибудь) меняют свои мокасины на чужеродные».
На Северных равнинах мокасины шили из одного куска кожи. Шайенны, например, вместо бахромы к задней части мокасин, пришивали две маленьких кисточки из оленьей кожи, бизоний хвост или полоску из бороды бизона. Некоторые племена предпочитали к пяточной части мокасин пришивать хвосты койотов. Например, стопы мужчин команчей были маленькими и широкими, что, помимо прочих признаков, также давало возможность для распознавания их следов.
Индейские следопыты практически безошибочно отличали следы оставленные индейцем от следов белого человека, даже в тех случаях, когда белые люди носили индейские мокасины. Дело в том, как поясняют ряд современников, что походка и постановка стоп белых людей обычно отличались от индейских. Постановка стопы индейца прямолинейна, а подошва стопы его босой ноги плоская.
Индейцы знали, что при ходьбе в мокасинах белые люди выдают себя тем, что ступают на носок. Носок обуви белого человека на мягкой почве утапливался в грунт глубже чем пятка, в то время как индеец ставил ступню равномерно. Именно носком белый человек отталкивался от земли, а индеец всей ступней.
«Сдвиг грунта, – как объяснял информант Брауна, – как правило, происходит от передней части следа к пятке и, значит, в сторону, противоположную направлению движения. При подъеме по пологим склонам расстояние между отпечатками следов короче, и длиннее, если спускался вниз. На крутых и скользких склонах подошвы зачастую проскальзывают, сдвигая попавшую под них почву, траву, мох, мелкие камешки вниз, оставляя характерные валики поверхностного грунта. При этом если человек поднимался, то расстояния между отпечатками небольшие, съезды – редкие, с короткой протяженностью. А если спускался, то шаги более длинные, с более протяженным рисунком проскальзывания».
По динамическому следу разведчики пауни, например, могли живописать целые истории. Фрэнк Норт – командир батальона пауни свидетельствовал как пауни по комкам грязи, налипавшим на подошву мокасин сиу, безошибочно определяли направление движения их военного отряда. Налипшая грязь, как указывал Норт, падала по ходу движения человека вперед, и заостренные концы ее комочков, как правило, были направлены в сторону движения. Норт вспоминал: «Если человек двигался по тропе усыпанной сухими опавшими ветками, мои разведчики пауни легко определяли направление его движения. Обычно ветки под весом человека обламываются и отбрасываются в ту сторону, куда он движется».
В одном из своих рассказов об индейцах черноногих писатель Джеймс Уилард Шульц, проживший много лет среди этого племени, описывал, как молодой индейский воин во время охоты указал по следу направление движения таких же охотников кроу. «На поверхности подмороженной грязи, он обнаружил след. След как след и ничего особенного показалось мне, – писал Шульц. – Тогда мой спутник взял палочку и легонько обвел вокруг следа, указав на трещины, по острым концам которых, он установил, что двое охотников кроу двигаются на юг».
По примятой траве следопыты племени понка также определяли направление движения. Трава по наблюдениям индейцев обычно приминается в сторону движения человека. И если она все еще не выпрямилась, после того как по ней прошел человек, это значило, что он далеко уйти не мог.
Следопыты шайеннов делились своим опытом с Джорджем Гриннелом, рассказывая, что при переходе через лужи и участки раскисшей почвы человек неизбежно тащит за собой воду и налипшую на обувь грязь. Естественно, что возле лужи влажность следов выше, чем по мере удаления от нее, а количество отпавшей грязи много большее. Высыхание следов и уменьшение грязи очень точно указывают направление, в котором ушел ступивший в лужу человек. Соответственно подходы с противоположной стороны лужи обычно сухи и чисты. И, опять-таки, по степени высыхания мокрых следов и подсыхания комков грязи можно вычислить, сколько времени назад прошел здесь человек.
Разведчики кикапу утверждали, что человек, перепрыгивающий через ямы и препятствия, обычно оставляет на грунте характерные следы толчка и приземления. А если теряет равновесие, то и отпечатки рук или колена, направленных в сторону движения.
Следы оставляемые человеком на сырой почве после того как сошел снег, по наблюдениям индейских следопытов всегда сохраняют свою свежесть день-два от силы. Отпечатки следов в эту пору сохраняют отчетливость и рельефность контуров. Если в следах осталось немного воды, в солнечный день она заметно блестит. Через один-два дня след теряет свою яркость, рельефность, заметно тускнеет, вода испаряется или впитывается в почву, валики грязи подсыхают, становятся белесыми. Попавшие в отпечаток комочки почвы через 3-4 часа засыхают, светлеют и начинают отличаться колером от спрессованного подошвой, и потому дольше сохраняющего влагу дна следа.
Индейцы оджибве указывали, что на вязкой почве через 2-3 часа на дне следа образуется корка, на поверхности которой спустя 4-5 часов появляются мелкие трещины, а через сутки-двое отдельные частицы грунта отделяются от дна следа, и по прошествии 2-3 суток его контуры начинают видоизменяться и расплываются. Жара и сильный ветер ускоряют процесс высыхания и видоизменения следа.
О свежести следа свидетельствуют капли росы, сбитые с листвы растений прошедшим человеком или животным, примятая и еще не выправившаяся трава. Такие следы, по утверждению Фрэнка Норта держатся не более 1-2 часов, а то и меньше.
Лейтенант американской армии Уиппл рассказывал, как знаменитый на Западе следопыт из племени делавэров Черный Бобр, мог по следу установить время, когда в том или ином месте проходил человек. «Если продиравшийся сквозь лесные дебри человек случайно обломил одну или несколько веток на дереве или кусте, как рассказывал нам Черный Бобр, то о времени, когда он это сделал, можно судить по внешнему виду листвы. Вначале она выглядит точно так же, как живая листва на соседних ветках, Но потом жухнет, тускнеет и, наконец, совершенно высыхает, сереет. Причем чем жарче и суше стоит погода, тем это происходит быстрее», – писал Уиппл.
Говорили, что Черный Бобр никогда не забывал мест, в которых побывал, и с легкостью описывал встречающиеся там природные ориентиры.
Зимой направление движения Черный Бобр определял по бороздам, которые оставались при вытаскивании ноги из толщи снега. Капитан Рэндольф Мэрси, с которым у Черного Бобра за долгие годы сотрудничества сложились приятельские отношения, отмечал: «Он (Черный Бобр – И.К.) знал, что такая борозда обычно шире у ямки следа, далее она резко сужается. Выволакивание ноги из снега при ходьбе начинается примерно с половины длины шага, постепенно расширяется и завершается отпечатком следа, обращенного в сторону движения».
Следопыты из племени кри указывали, что при движении через сугробы, прежде чем поднять ногу для очередного шага, человек, равно как и зверь, наклоняет ее в толще снега вперед, поэтому снег на передней, обращенной в сторону движения стенке ямки плотнее. По их мнению, это нетрудно определить, потрогав стенки ямки рукой. Также кри объясняли, если человек шел, опираясь на палку, то часть ямки-углубления более плотная со стороны, куда шел человек, а в конце отпечатка может наблюдаться небольшой ком спрессованного снега, выдавленный из лунки.
Индейские проводники, работавшие на Калифорнийской тропе, считали, что в зимнее время весьма важно уметь определять «возраст следов, поскольку от этого во многом зависели дальнейшие действия попавших в беду людей.
Основной признак свежести зимнего следа, по словам индейского информанта Тома Брауна – это его резкие грани и небольшие возвышения из мелких кристаллов снега на краях борозды после вытаскивания ноги из снега. По прошествии времени грани следа сглаживаются, округляются, бугорок от выброса снега пропадает, а стенки ямки твердеют. Мелкие пушистые комочки снега, выброшенные из отпечатка, быстро испаряются на морозе, оседают, сливаются с окружающим фоном, а крупные комки округляются и уменьшаются под действием холода и ветра. У очень свежего следа борозды по краям имеют пушистую бахромку, которая очень быстро исчезает. Кроме того, свежий след имеет острые закрайки и четкую подошву, на стенках следа можно заметить нежные мелкие зазубринки, взрытые снежинки лежат пышно, разрозненно.
«Наш проводник шошон, – вспоминал Уильям Кларк, – свежесть следа на снегу определял так. Он ложился на снег возле следа и резко дул в отпечаток. Если мелкие крупинки снега разлетались, то след был свежим, если же оставались неподвижны, то есть примерзали, то след считался слежавшимся».
Индейцы подметили, что в морозную погоду след, оставленный человеком или животным, быстро стынет, черствеет. Если свежий след рассыпается от малейшего прикосновения, то старый сохраняет свою форму, выдерживая достаточно большие нагрузки. У старых следов дно становится толще, чем у свежих, за счет намерзания снежных крупинок снизу.
«Черный Бобр, для того чтобы определить свежий след на снегу или нет, рядом с отпечатком следа рукавицей продавливал в снегу и сравнивал качество снега в оставленном следе и проделанной им лункой», – отмечал Мэрси.
Часто для определения свежести следа индейские следопыты из племен, проживавших в северных регионах американского континента, рядом со следом втыкали в снег небольшую палочку и медленно двигали ее, не вынимая из снега, поперек следа. Если при пересечении отпечатка сопротивление снега не ощущалось, и палочка проходила через след так же свободно, как через чистый снег, то человек или зверь прошел здесь не более четверти часа назад. Если при продвижении палочки через след ощущается сопротивление, то отпечаток оставлен более получаса назад. По мере смерзания следа сопротивление палочки нарастает. С той же целью и той же самой палочкой след индейцы протыкали и сверху. Свежий след палочка пронзала бесшумно и легко, а старый – со скрипом и некоторым усилием.
Пауни, по словам Фрэнка Норта, если след был заполнен выпавшим снегом, то о его свежести судили по оттенкам. Свежий след, как правило, был однородным, его контур выделялись слабо. Старый же след отличался контрастностью, и его ямки заполнялись более светлым снегом.
Во время оттепели следы вначале подтаивают, затем заледеневают, твердеют. По этому признаку индейцы отличали старый след от свежего.
В мороз поверхность снега покрывается леденистой корочкой наста. Идущий человек или зверь проламывает наст, и дно следа некоторое время остается мягким, податливым, и лишь спустя несколько часов (иногда несколько десятков) на дне следа также образуется настовая корочка.
Точно так же о «возрасте» следа индейцам помогала судить изморозь, иней, ветер, снегопад и т. п. климатические явления. Например, если снежный покров вокруг поблескивает в лучах солнца мелкими «зайчиками», а отпечаток неглубокого следа тускл, «не играет», то человек прошел здесь после случившегося изменения в погоде (оттепели, небольшого снегопада и пр.).
Индейские разведчики обращали внимание на любые, самые незначительные климатические колебания. Они фиксировали время, когда начался или кончился снегопад, образовался наст, выпал иней, задул ветер.
«Если цепочка следов, проходящая возле дерева, засыпана снежной осыпью, – указывал Норт, – то пауни утверждали, что человек прошел здесь до того, как начал задувать ветер. И наоборот, если недавно был сильный ветер, сбивший снежные шапки с веток, а под деревом на поверхности снега четко различима цепочка следов, значит, проходили здесь уже в безветрие».
На глубоком рыхлом свежевыпавшем снегу следопытам из числа белых людей было очень трудно определить не только «возраст» следа, но даже направление движения прошедшего человека. Очертания следов в этом случае обычно бывают, расплывчаты и бесформенны. Однако индейские следопыты не испытывали особых затруднений и легко справлялись с чтением таких следов. Для того чтобы определить направление движения по таким следам, индейские разведчики обращали внимание на канавки-бороздки спускающиеся к ямке следа и примыкающие к его задней стороне.
«Возраст» подобных следов индейцы определяли по степени затвердевания подошвы и стенок отпечатка.
Конечно, следопыты понимали, что внешний вид и твердость снежного следа зависят от множества различных факторов: давности выпадения свежего снега и его влажности, обшей глубины снежного покрова, климатических условий, характера освещенности и прочее. «При серой, мглистой, сумрачной погоде самый свежий след при визуальном осмотре может показаться старым, – рассказывал Фрэнк Норт, – но как только разведчик пауни заслонял ямку следы концом полой одежды или набедренника от невыгодного рассеянного освещения, след сразу оживал, начинал играть, и проявлял все признаки свежего». И, напротив, при ярком солнце старые, но хорошо сохранившиеся следы кажутся очень свежими. Поэтому индейские следопыты никогда не судили о «возрасте» следа по одному только выбранному наугад признаку. Наоборот, по свидетельствам, оставленным современниками, они последовательно использовали все известные следопытские приемы.