Оленька помнила этот день весь до мелочей. Рано утром, когда на улице еще было темно, в дверь громко постучали. Мать встала, накинула шерстяную шаль на плечи и пошла, открывать дверь,
- Кого несет в столь ранний час? - ворчала она спросонок. Оля высунула голову из-за занавески, увидела мужика обросшего, в военной форме. Он что-то сунул матери в руку, велел расписаться, та молча расписалась. Стала внимательно читать, потом громко зарыдала, бросилась к отцу на кровать.
- Коля! Тебя на войну забирают! Как же так, ведь у тебя бронь?
Отец поднялся, взял у матери повестку, прочитал и сказал: - Видно плохи дела на фронте, коль нас стали призывать.
Он работал инженером - химиком на химзаводе, и, по сути, на войну.
- Стало быть, живая сила нужна, придется идти воевать.
Мать причитала, бабушка тоже плакала. Оля не все понимала, но раз плачут, значит, беда случилась, она не мешая взрослым, тоже тихонько в уголочке плакала. Приходили соседи, все говорили о войне, кто плакал, кто ругал фашистов, которые перли и перли к Москве.
Отец сходил на завод, сообщил, что его забирают на фронт. На следующий день собрал вещь-мешок, бабушка - это мама Олиной матери, сунула ему буханку хлеба, что получила по карточкам на семью и все пошли к военкомату. Мать висела на плече, громко голосила, бабушка держала Олю за руку, изредка вытирала слезы кончиком платка. Потом всех мужчин с вещмешками посадили в «газик» и увезли. Отец, когда прощался, дочку поцеловал и прошептал:
- Дождись меня дочка и пиши чаще письма, я вернусь.
Это был октябрь 1941 года. Мать перешла с завода в госпиталь, работала сутками. Оля с бабушкой справлялись с домашним хозяйством вдвоем. От отца приходили короткие письма, она ему отвечала, как могла, так как училась только в первом классе. Мать почти всегда была на работе, а осенью в доме появился лейтенант, его выписали из госпиталя, ехать некуда, вот он и стал жить у них.
По ночам Оля слышала, как они за занавеской шепчутся, смеются. Бабушка часто внучку накрывала одеялом с головой, дядя Витя вел себя как хозяин, но Оля своим умишком понимала, что отцу на фронт об этом писать нельзя. Когда дядя Витя совсем поправился, уехал на фронт, мать так же висела на плече и рыдала. Отец стал писать совсем редко, потом сообщил, что ранен, после ранения и вовсе перестал. Мать заметно пополнела, а потом родила девочку. Бабушка с матерью часто ругались, когда война кончилась, сестренка Нинка уже под стол пешком ходила.
Как-то бабушка пришла из магазина, сказала матери:
- Надежда, говорят, что Николай жив и пригрела его медсестра из госпиталя, вызнай все, да поезжай за ним. Падай в ноги, проси прощения за свой грех, но верни его. Куда ты с двумя ребятишками?
Надежда долго не могла решиться, хотя выведала, где отец проживает, потом все-таки поехала. Уж как она его уговорила, неизвестно, но отец вернулся домой, весь израненный, мать с бабушкой его выхаживали. Оля ластилась к отцу, жалела, старалась во всем ему угодить, а мать обязательно найдет дело, отправит от отца подальше.
Простил отец неверность матери, через год у них еще родилась девочка. Мать возложила все заботы о младших сестрах на Оленьку. Когда у отца в деревне умерла сестра, остался дом, детей с бабушкой мать стала отправлять на все лето туда. Оля себя там чувствовала свободно с любимой бабушкой, сестры росли капризными. Она не понимала, как мать может себя так вести, и тихо ее презирала.
Когда отец поправился, стал снова работать на своем химзаводе, вскоре его командировали на Дальний Восток, они с матерью и сестрами уехали. Оля была лишней, не вписывалась она в семью, хотя отец настаивал, мать сделала по-своему. И опять, как тогда в 41году, отец, поцеловав дочь, сказал:
- Жди меня, дочь, я вернусь к тебе.
Девочка была даже рада, что они остаются с любимой бабушкой, присутствие матери в доме было ей в тягость, так как та всегда выражала недовольство. Отца она любила, жалела, большие ее глаза выражали грусть.
Школу Оля окончила хорошо, поступила в университет, старалась учиться на стипендию, родители иногда присылали переводы. Отец писал письма часто, полные любви, нежности, она перечитывала их помногу раз, иногда даже плакала. Было обидно, что мать не любит ее, лишь, когда она выросла, стала понимать, почему мать ее не любила. Потому, что Оля была немым свидетелем ее грехопадения, и мать видела в глазах дочери осуждение. Даже муж простил, а глаза дочери выражали укор.
Через несколько лет родители с сестрами вернулись в родной город на свой химзавод, отцу выделили квартиру, мать не стала объединяться с дочерью и бабушкой. На свадьбе Оленьки мать подошла к дочери, впервые обняла и произнесла:
- Совесть, ты моя! Может быть, сейчас меня поймешь.
Но в этой фразе не было раскаяния, прощения, она прозвучала, как выстрел, осуждение, испортив этой фразой настроение дочери в день ее свадьбы.