Правило найсай

От автора.
 
Всё, что вы прочитаете здесь, имело место быть не так давно, в 1995-1996 годах уже минувшего столетия. И всё это можно было бы назвать мемуарами, но... Во-первых, мемуары - это слишком скучно. Во-вторых, в художественном сочинении всегда можно приврать, а где вы видели авиатора, который бы не воспользовался такой возможностью? В третьих, кое-кому из упомянутых может не понравиться то, в каком виде я их упомянул и захочется намылить мне шею. И в случае с мемуарами мне не отвертеться. А здесь я всегда могу сказать, что, мол, развивал художественный образ, ну и так далее. Да и вообще, многие фамилии я изменил и теперь, пользуясь модной фразой, тоже могу гордо заявить, что все возможные сходства случайны и не имеют к желающим намылить мне шею никакого отношения.
 
 
Глава 1.
 
Очень интересный вид у Столовой горы в Кейптауне. Не очень высокая, но, тем не менее, большая, она видна с любой точки «Материнского города». Всё время, пока мы были там, на её плоской вершине лежало облако, которое постоянно стекало со склонов и таяло. Даже дельтапланеристы, время от времени прыгающие с неё, делали это в сплошном тумане, лишь погодя выплывая из него как призраки. За все дни, что мы там находились, облако так и не покинуло своё плоское ложе, а постоянное растекание никак не сказалось на её размерах. А были мы там довольно долго, гораздо дольше, чем собирались. И видит Бог, нам это не очень-то нравилось, так как ситуация, в которую мы «влипли», предсказуемостью не отличалась.
А началось всё несколько дней назад, когда командир вызвал меня, чтобы сообщить, что наш экипаж в Кейптауне попал в переплёт. Контракт с местной авиакомпанией об аренде нашего вертолёта в последний момент «не сросся», люди оказались на улице без средств к существованию,  не имея возможности ни перегнать вертолёты в другое место, ни вообще вернуться домой из-за отсутствия денег. Мне предлагалось взять с собой ещё один экипаж и отправляться в Кейптаун для перегонки обоих наших вертолётов в Браззавиль. Деньги для перегонки я должен был взять в Конго, где работали два наших Ан-24 и один Ми-8.
Командир несколько раз повторил, что мне поручается только перегонка, и что через пару недель я должен вернуться в Ставрополь. До сих пор не знаю, он в самом деле так думал, или уже тогда предполагал, что я вернусь лишь через полгода.
Наши приключения начались ещё в Ставрополе. Командировочных нам не дали, т. к. приказ об откомандировании был подписан 30 декабря, а вылетать предполагалось 3 января. Все эти дни ни банк, ни наша бухгалтерия не работали, а позже было нельзя, т. к. экипаж срочно ждал помощи. Выход был один, - лететь за свои, а в Конго компенсировать их из полученной суммы. Но до Конго ещё надо добраться...
Серёга Чернов, мой второй пилот, явился на вылет без денег. Сказал что у него нет. Санька Чекрышев, ещё один второй пилот, который летел со мной в экипаж к Качалову, принёс с собой 50 долларов. У бортмеханика Лёхи Павловского, деньжат было побольше, но увидев и сразу расшифровав мой взгляд, он немедленно заявил, что это деньги на видеокамеру, которую он собирается купить в Эмиратах. В общем мне, как представителю командования, дали понять, что это не дело, - отправлять людей на край света без командировочных. Я и сам был такого же мнения, но что я мог поделать? Но главное, что же делать сейчас? Моих 300 долларов явно не хватит на четверых до Браззавиля, тем более что летим не прямо, а через Эмираты, где ещё три дня ждать самолёт Эфиопских авиалиний, на который нам приобрели билеты. Похоже, надо «отбивать» командировку. Но как же экипаж в Кейптауне? Помощь нужна срочно, а следующий самолёт лишь через неделю. И, похоже, никого кроме меня это не интересует. Я знал, что это не так. Просто по старой порочной традиции и подчинённые, и начальство уже не первый раз ставили меня в безвыходное положение, надеясь, что я как-нибудь выкручусь. И я выкручивался. Но сколько же можно?..
- Ладно, поехали, - сказал я и пошёл на досмотр. «Народ» молча поплёлся за мной, ни минуты не сомневаясь, что я уже что-нибудь придумал. - Пара разгрузочных дней вам не повредит...
Последняя фраза «народу» не понравилась, но они смолчали, пытаясь понять, в самом деле я готовлю им такую кару, или «беру на пушку».
Кстати, билетов до Эмиратов у нас тоже не было. Экономя на всём, наше командование уже давно изобрело «гениальный» способ доставки своих экипажей в Африку через ОАЭ: экипажи вписывались в декларацию экипажа самолёта нашей авиакомпании, выполняющего рейс до Эмиратов. По этой декларации их выпускали в Шарже в город без виз. Экипажу ведь виза не требуется. И наш фокус состоял в том, что мы выдавали себя за экипаж, в то время, как на самом деле были пассажирами. Для таможенников важно, чтобы прилетевшее количество членов экипажа соответствовало заявленному в декларации и равнялось улетевшему количеству. А то, что некоторые «экипажи» вылетают не на своих рейсах, а совсем в другую сторону, так это они и заметить-то не в состоянии. Но в нашем случае дело усложнялось тем, что прилетали мы в Шаржу, а вылетать-то должны из Дубая.
В Шарже нас встречал представитель нашей авиакомпании. Собственно весь мой расчёт базировался именно на нём. Сын нашего Генерального, представитель без представительства, он был весьма своеобразной фигурой в нашей авиакомпании, т. к. был не столько менеджером, сколько сыном, и это накладывало отпечаток на все его отношения как с экипажами и другими представителями служб, так и с непосредственным начальством. Несмотря на молодость, он очень не любил, чтобы ему перечили, и уж совсем не терпел нештатных ситуаций. Я же в силу сложившихся обстоятельств и врождённой вредности характера собирался преподнести ему и то, и другое. Поэтому я ещё в аэропорту заявил ему, что мы прибыли на его полное обеспечение и в течение ближайших трёх дней он должен оплачивать нам питание и проживание в гостинице. Кроме того, я заявил, что собираюсь использовать его транспорт для поиска представительства Эфиопских авиалиний и получения там заказанных билетов. Моё заявление и безапелляционный тон повергли его в шок, т. к. в его намерения входило всего лишь поздороваться с нами, узнать ближайшие планы и пожелать успехов. После взрыва эмоций и продолжительного возмущённого монолога, который я переждал со спартанским спокойствием, лишь иногда подбрасывая дровишек в огонь, он, наконец, заявил, что свяжется с шефом и лишь потом решит, что с нами делать. Я знал, что шефом он называет отнюдь не начальника отдела, а своего отца. И меня вполне устраивал такой вариант, т. к. позволял без посредников быстро довести проблему до Генерального. В решении я не сомневался, т. к. папа был профессионалом и в этом качестве вполне предсказуем, а скорость решения гарантировала та степень возмущения, до которой я довёл его сына.
Мои расчёты полностью подтвердились. После переговоров сын хоть и с ворчаниями, но всё же обеспечил нам вполне приемлемые жильё и питание. На его машине мы объездили весь Дубай и, наконец, нашли представительство Эфиопских авиалиний, где и забрали наши билеты. Провожать нас он, однако, не поехал, пропустив тем самым самое интересное (или наоборот, предчувствуя его). Вы же помните: по декларации нас впустили в страну в Шарже, а значит, и покидать её мы должны были там же. Но у нас-то билеты из Дубая...
 Сначала мы хотели выйти на перрон по международным пропускам (они у нас, слава богу, были) и лишь в самолёте предъявить билеты. Но есть риск, что наши места могут в этом случае продать.
- Кто их там продаст, - подал голос Санька. - Наверняка ходит полупустой.
Мы подошли к кассе и узнали, что это не так. Несколько человек стояли в ожидании окончания регистрации и заняли живую очередь для покупки билета, если он появится.
Мы направились на регистрацию, но там нам показали на проход для экипажей, поскольку с декларациями - это туда. Но оттуда нас отправили на регистрацию, т. к. с билетами - это туда. В конце- концов на нас обратил внимание какой-то аэропортовский чин и отвёл нас в сторонку, чтобы уяснить ситуацию. Первое, что он с изумлением обнаружил, что заявленного в декларации рейса нет в расписании не только на сегодня, но и на все дни недели. Я долго и вдохновенно вешал ему лапшу на уши, но араб уже на половине великолепно понял, что перед ним очередные русские Остапы Бендеры. За его спиной я отчётливо увидел перспективу скандала, зиндана и других неприятностей. С тоской подумалось, что я так и не удосужился узнать, имеются ли в арабских тюрьмах кондиционеры. Однако араб, по-видимому, по опыту знал, что связываться с русскими Остапами себе дороже. Поэтому, прочитав нам исчерпывающую нотацию на тему, что так делать нельзя, он сам зарегистрировал наши билеты, отобрал у нас декларацию и выпроводил на рейс со словами, что следующий раз точно отправит нас в тюрьму.
 Уже на следующий день мы подлетали к Браззавилю, имея при себе и видеокамеру, и мои нерастраченные 300 долларов. Правда, были и потери: в аэропорту Аддис-Абебы, единственном аэропорту Африки, где я видел большую неоновую надпись по-русски «Добро пожаловать», во время смены самолёта у нас «увели» Лёхину куртку и мой фотоаппарат.
В Браззавиле мы ещё два дня ждали рейса на Йоханнесбург. Там я получил тридцать тысяч долларов на перегонку и постоянный страх за их (и мою) целостность. Если бы кто-то снял с меня пояс с этими деньгами, то я бы никогда не смог за них рассчитаться, т. к. не может же «обыкновенный советский лётчик» заработать такие деньги!
И ещё одно событие, имеющее косвенное отношение к нашим будущим приключениям, произошло в это время: В Киншасе, которую из Браззавиля видно через реку невооружённым глазом, упал на рынок российский Ан-32. Он работал здесь по контракту с каким-то предпринимателем, перевозил грузы. И вот на взлёте этот самый груз, который плохо закрепили, поехал назад, смещая центровку за допустимые пределы. Жертв было много. Говорят, их стало ещё больше, когда предприимчивые граждане начали таскать на этот рынок с кладбищ города своих недавно умерших родственников в надежде получить компенсацию и за них. В стране резко повысились антирусские настроения. А ведь нам предстояло гнать через неё вертолёты и минимум дважды садиться на дозаправку. Заир и без того всегда был проблематичным для перегонки вертолётов из-за постоянных вымогательств, поборов и даже угроз оружием, а сейчас это мероприятие становилось откровенно опасным. Облететь же его, такого большого, было очень трудно. Разве что через Анголу. Но там УНИТА, там война. В общем ситуация нам всё больше не нравилась.
До Йоханнесбурга и далее до Кейптауна добрались без проблем. В аэропорту Кейптауна моё внимание привлекла надпись над входом в аэровокзал: "WELCOME TO MOTHER CITY".
- Глянь-ка! Почти Одесса - мама.
Вот там-то мы и увидели в первый раз Столовую гору.
А ещё через некоторое время мы выяснили, что наш экипаж не очень-то и бедствует. Причём о причине я мог бы и догадаться. Ведь оба наши экипажи, мой и Качалова, работали летом прошедшего года в ЮАР на лесных пожарах...
 
 
Глава 2.
 
 Нас пригласили туда тюменцы, которые давно и плотно там обосновались. У них не хватало двух вертолётов, чтобы прикрыть свои точки, а у нас в это время простаивали в Зимбабве без работы два борта. Ну, вот мы и нашли друг друга. Работа была та ещё. Крупные целлюлозные компании выращивали в горах плантации хвойных деревьев. Страховые компании страховали эти плантации, но при этом ставили ряд условий. Одним из условий было обязательное дежурство пожарной авиации. Когда на рынке появились Ми-8МТВ и Ка-32, они почти полностью «задавили» в конкурентной борьбе имеющуюся в округе авиацию. С ними не могли всерьёз конкурировать ни «Турботражи», ни даже «Супер-Пумы».
 Но летать приходилось не так уж и часто. В основном лесники старались обходиться наземными средствами, вызывая нас лишь в случаях, когда огонь выходил из-под контроля. А когда он выходит из-под контроля? Правильно, когда дует сильный ветер. А вы можете себе представить, что такое сильный ветер в горах? В первую очередь это дикая болтанка. Когда я выходил на прямую на высоте двадцать метров, имея на внешней десятиметровой подвеске три тонны воды, для меня большой проблемой было удержать челюсть, чтобы она не лязгала от такой болтанки. Представляете, каких трудов стоило в таких условиях выдержать направление и высоту? Да ещё не разболтать подвеску? Немудрено, что мы здорово уставали от таких полётов. Однажды мы потушили четыре пожара подряд, налетав при этом около четырёх часов. Чувствуя огромную усталость, я плёлся вслед за Качаловым к нашему дому. Вдруг Качалов остановился, облокотившись о забор.
- Ты чего?
- Да ноги что-то дрожат.
- Вот и у меня та же песня. А ведь налетали-то каких-то жалких четыре часа.
Мы постояли, помолчали и поплелись дальше. Ясно, что будь такое каждый день, мы бы долго не выдержали. Но чаще мы просто дежурили. Каждый день от восхода до захода в течение пяти месяцев подряд. Иногда ходили на рыбалку, но с радиостанцией и при условии, что доберёмся до вертолётов в случае тревоги за то же время, что и от домика. Редкие вылеты мы выполняли с большой охотой и даже воодушевлением, воспринимая усталость после них как приятную.
Вот тогда Качалов и познакомился с Дженни.
 Вообще отношения с местными у нас складывались ступенчато. Сначала очень тёплые, они в какой-то момент едва ли вообще не прервались. В городке прошёл слушок, что русские, якобы, «путаются» с негритянками. И нас перестали замечать. Вчерашние приятели, завидев нас, переходили на другую сторону улицы и принимались рассматривать там что-то жутко интересное, мешающее им заметить нас. Многие десятилетия апартеида буквально въелись в кровь каждому жителю страны, и как чёрные, так и белые долго ещё не будут готовы принять новые реалии.
Подозрения не подтвердились. Мы пока ещё ни с кем не «путались», о чём местным и сообщили наши вторые пилоты. Дело в том, что в ЮАР в отношении иностранных экипажей, работающих внутри страны, действуют два ограничения, инициированных местными профсоюзами: во-первых, все иностранные командиры обязаны сдать экзамен по местному воздушному законодательству в Департаменте гражданской авиации ЮАР, а во-вторых, минимум один член экипажа должен быть местным. Мой второй пилот Гордон де Бир, потомственный бур дворянских кровей, был довольно шалопаистым молодым человеком, который, тем не менее, был очень неплохим учеником, да и вообще этот парнишка мне откровенно нравился. За глаза он называл меня «мой маленький круглый капитан». Он успел отслужить в танковых войсках ЮАР и, таким образом, у меня в экипаже было два танкиста: советский танкист Юра Козюра, он же бортмеханик и Гордон, - ЮАРовский танкист. Другой второй пилот по имени Вейн не только успел отслужить, но ещё был кем-то вроде сверхсрочника в спецназе и успел повоевать в Намибии и Анголе. Это служило поводом для наших подвыпивших авиатехников «потрусить» его по вечерам на предмет, а не стрелял ли он там в наших. Вейн божился, что нет. Во внерабочее время они старались держать над нами шефство, организовать нам досуг и знакомили с местными достопримечательностями и обычаями. Они даже притащили откуда-то библию на русском языке, причём местного издательства. Кстати по-русски там была не только библия. Мы обнаружили в магазине несколько наименований местной водки, этикетки на которых отпечатаны исключительно по-русски. К сожалению, качество этой водки  было отнюдь не русское. В Ставрополе даже «палёная» несравненно лучше.
Наши вторые пилоты время от времени ездили домой. Гордон был родом из Йоханнесбурга, а Вейн из Порт-Элизабет. Во время отсутствия их подменяли либо англичанин Питер, либо новозеландец Квинтон. Последний разговаривал на каком-то австралийском варианте английского языка, и понять его не могли не только мы, но и местные. Питер был понятнее. И старше нас всех, - ему уже было за пятьдесят. Оба они были в ЮАР иностранцами, но их страны входили в «Содружество» и пилоты этих стран приравнивались к местным.
Именно с Питером мы в основном разговаривали на политические темы. Как раз в это время по телевизору показывали американский многосерийный фильм о Второй Мировой. Нас он буквально шокировал тем, какой неприятный облик пытались нам в нём навязать. На экране по кабинету вышагивал какой-то пришибленный Сталин, обутый в высокие сапоги. Он принимал у себя Черчилля и Рузвельта. Вот он открыл шкафчик, достал бутылку водки, разлил её по большим гранёным стаканам, угостил собеседников и продолжил вышагивать, отхлёбывая из стакана. Смотреть без смеха, как «Великая Тройка» «соображала на троих» из гранёных стаканов, полных неразбавленной водки, было довольно трудно. Наши хохотали, держась за животы, а местные косились, пытаясь понять, что нас так развеселило. Мы объяснили. Но, похоже, нас не совсем поняли. Лишь Питер попытался объяснить нам своё видение происходящего на экране. По Питеру выходило, что американцы всегда преподносят русских и англичан в невыгодном свете. И происходило это, по его мнению, из-за отсутствия у них культуры:
- У вас, Владимир, огромная культура, а у американцев её нет. Вот они и чувствуют себя ущербными и пытаются унизить тех, у кого есть то, чего нет у них. Они нажили на войне огромные деньги. После войны они инвестировали эти деньги в экономику всех государств, участвовавших в войне, кроме Британии и СССР. Больше всего денег досталось Германии и Японии, а нашим странам пришлось восстанавливаться своими силами. Поэтому проиграли эту войну не Германия с Японией, а СССР и Британия.
Я озадачился столь непривычной точкой зрения и попытался возразить, что кой-какая культура у американцев всё-таки есть, припомнив некоторых американских писателей. Но Питер заявил, что он говорит о культуре, а не о писателях и начал пространно доказывать, что культурой у американцев и не пахнет. Постепенно, рассуждая о культуре и талантах российского народа, он залез в такие дебри, что я уже потерял суть спора. Обстановку разрядил Вейн, который невинно поинтересовался у меня, как это российский народ, такой умный и талантливый, умудрился выбрать в президенты алкоголика. Вопрос вызвал взрыв хохота, и мы ещё раз доказали, что никто не может смеяться над нами больше, чем мы сами.
 Постепенно мы обрастали знакомствами и даже иногда ходили в гости. Так однажды мы отправились к нашему поставщику молока. Дело в том, что мы договорились с одним из фермеров, и он каждое утро привозил нам свежее молоко, избавляя нас от необходимости ходить за ним в магазин. Я не очень-то верил его рассказам о домашнем баре, но он так часто приглашал нас в гости, что мы, в конце концов, решили проверить, что это за бар в степной глуши. Мы долго ехали по ночной степи, и я вконец потерял ориентировку. Наконец мы добрались до каких-то коровников и после непродолжительных поисков нашли-таки искомое. Бар оказался самым настоящим, со стойкой и вращающимися сиденьями, с большим выбором спиртного и «дринькомерами», со стерео музыкой и приглушённым освещением. Мы взяли традиционное «дабл-виски» и стали разглядывать то, что висело на стенах, гадая про себя, сколько раз в году в этом баре бывают посетители. Нам предложили поужинать и мы не отказались. Женское население бросилось готовить, в то время как хозяин важно восседал за стойкой.
Через некоторое время нас пригласили в другую комнату, в которой был накрыт стол. И вот там, сидя за длинным дубовым столом, мы увидели на стене эту фотографию. Фотография была старинная, сделанная в начале века. На ней был крупный мужчина, сидящий на стуле. Разумеется, мы спросили, кто это.
- А это наш дедушка. Его русские спасли...
- ?..
Мы были сплошным вопросительным знаком. Ведь мы были уверены, что в этой богом забытой деревушке под названием Юге, расположенной в Драконовых горах рядом с границей Лесото мы вообще ПЕРВЫЕ русские. И вот оказывается, что здесь ещё в начале века кто-то кого-то спас и в этом замешаны опять же русские. Что за вездесущий народ?
Оказалось, что дедушку спасли всё-таки не здесь. Дедушка был одним из командиров в войске буров во время англо-бурской войны. Общаясь с бурами, мы уже давно заметили, что они относятся к той войне, как к смертельной обиде, над которой не властны годы. Будто она только вчера закончилась. Почти век прошёл, а я уже несколько раз слышал фразу о том, что «мы этого англичанам никогда не простим». Дедушку англичане взяли в плен. Пленного командира буров англичане называли зачинщиком, и он подлежал суду в метрополии. Туда его и повезли на военном корабле. Молодой человек, посвятивший свою жизнь борьбе за свободу, не мог вынести позора плена и решил, что лучше погибнуть в зубах акулы, чем доставить англичанам удовольствие судить его. С этим он и сиганул за борт. Однако акулы не спешили. А тем временем появился другой корабль. С него увидели человека за бортом и подобрали его. Корабль был российским и шёл в Одессу. В Одессе, да и вообще в России в то время были сильные антибританские настроения. Создавались общества, организовывавшие помощь для сражающихся буров, российские добровольцы пополняли армию буров. Поэтому в Одессе, куда вскоре прибыл дедушка, ему быстро по подписке организовали сбор денег на обратную дорогу. Когда он вернулся на родину, война уже была закончена. Он вернулся на свою ферму и занялся извечным крестьянским делом. Вырастил детей и внуков. Последние как раз и принимали нас сегодня.
- Дедушка был бы очень рад, что мы принимаем у себя русских пилотов...
 В другой раз нас пригласил в гости другой фермер по имени Эрол. Его бар стоял у дороги и, соответственно, посещаемость была не в пример выше. У него была гитара, которую я перестроил на семиструнный строй. После очередной «дабл-виски» мы вдохновенно орали русские песни к восторгу местной публики. Все хотели с нами познакомиться и уже вскоре мы потеряли счёт новым знакомым, которые пытались нам подпевать.  Выяснилось, что у нас с Эролом общее хобби: он, как и я, увлекался парашютным спортом. В его баре в почётном углу висели каска и фотография, на которой был запечатлён Эрол, снижающийся на парашюте. У меня с собой тоже была моя фотография в свободном падении. Не то, чтобы я брал её с собой специально, но на её обратной стороне у меня была начерчена центровочная таблица, а по этой причине фотография уже лет десять торчала у меня в планшете. Увидев её, Эрол сказал, что я, очевидно, богатый человек, поскольку у меня есть даже запасной парашют. Я рассказывал ему про ДОСААФ, а он мне о том, что их, таких любителей, в округе пять человек и время от времени они «сбрасываются» на самолёт и прыгают в своё удовольствие. Мы сошлись на том, что советская система для этого спорта и его любителей безусловно лучше.
На одной из таких вечеринок, а их было много, поскольку «привязанные» к вертолётам днём в течении нескольких месяцев, мы с удовольствием «отвязывались» вечером, мы и познакомились с Дженни. Ей было далеко за сорок, что было отчётливо видно на её лице. Но при этом она сохранила тоненькую фигурку, стремление и умение красиво одеваться и хорошую контактность. Уже вскоре она щебетала со всеми нашими «любителями» английского языка, а в конце Качалов пошёл её провожать. И вернулся лишь утром. Так началась эта связь, которая в дальнейшем сыграла спасительную роль для целого экипажа.
Понятно, что для Качалова это было не более чем тренаж для предотвращения «потери формы». Нельзя сказать, чтобы он этим злоупотреблял, при мне он вообще впервые «пошёл налево», но длительные командировки последних лет и солидный возраст заставляли подумать и об этом. Что бы там не говорили жёны, а здоровый «муж-изменщик» всё-таки предпочтительнее верного импотента.
Другое дело Дженни. Был у неё когда-то муж. У богатых буров-фермеров в связи с изолированностью бытия нравы бывают порой довольно дикими. Жениха выбирали родители. Муж не был любимым, да ещё, говорят, и поколачивал. А жизнь шла. Родились и выросли дети. Умер муж. Дети поженились, повыходили замуж и, как водится, разъехались в разные стороны. В частности один из сыновей был начальником отдела лесоохраны, под эгидой которого мы работали. А женщина была ещё вполне в соку. И душа её мечтала испытать-таки не только материнскую любовь. Ещё мечтала, хотя судьба уже приготовилась подводить черту. И тут вдруг этот неожиданный роман с русским пилотом. Сказать, что она влюбилась - это ничего не сказать. Дженни буквально «втрескалась по уши» в Качалова. Она хотела быть с ним каждую минуту, несмотря на пересуды, изумлённые взгляды сына и заброшенные дела. Она светилась счастьем и видела только его, своего Дмитрия. Она догадывалась, что счастье будет недолгим и старалась не упустить ни одной его капельки.
 
 
Глава 3
 
Пролетело лето, и уже подходил к концу срок контракта. Всем порядком надоел наш «привязанный» режим. Гордон время от времени выходил на крыльцо и, задрав голову, начинал орать:
- Юге! Я не люблю тебя! Юге! Ты мне жутко надоел!
Проорав, таким образом, какое-то время, он обречённо возвращался  в свою «келью» и принимался за очередную книжку.
«Тяжёлая пожарная доля» изрядно нас выматывала. Со скукой мы боролись всеми доступными средствами: гоняли шары на бильярде, освоили большой теннис, ходили на рыбалку. Но чаще просто читали. Я пытался разобраться с Библией. Никто не мог мне объяснить, как Авраам умудрился стать святым, если по описанию выходило, что он обыкновенный сутенёр, заработавший сказочное богатство, «подсовывая» свою жену Сару правителям разных стран. Причём «крышевал» его сам Господь. Наши смеялись и отмахивались от меня, а Вейн, которому я пытался сформулировать свой вопрос, то ли не до конца его понял, то ли я не совсем понял ответ. Но что-то такое благочестивое и пространное, что он пытался мне растолковать, меня никак не устраивало, поскольку напоминало великолепную лапшу, предназначенную для моих ушей. А конкретного ответа я так и не дождался. Более того, Вейн в конце концов «надулся» на меня и пресёк разговор, поскольку я, по-видимому, ненароком оскорбил его религиозные чувства, хоть это и не входило в мои планы. Оба наши вторые пилоты были приверженцами методистской церкви и довольно презрительно относились к другим концессиям. В частности при показе по телевизору визита Папы в ЮАР, который проходил как раз в это время, они не особо сдерживались, и Папе досталось от них по первое число. В то же время они никогда не затрагивали Православную церковь.
 Ещё мы по очереди показывали чудеса кулинарного искусства, поскольку выяснилось, что местное население понятия не имеет, что такое вкусная пища. Поразительное дело, но при великолепных возможностях они совсем ничего не понимают в еде. По-ихнему приготовить пищу - это вывалить три-четыре банки консервов, разогреть в микроволновке и подать на стол. Ну а традиционное английское «бекон с яйцом», что по-русски означает кусок жареного сала с яичницей и обычно подаётся в подостывшем виде, и тем более овсянка меня буквально убивали, так как я никогда не мог взять в толк, как можно есть эту гадость чаще, чем один раз в месяц. Так что очень скоро местные уже дегустировали и борщ, и уху, и шашлык, и многое-многое другое.
А однажды в посёлке объявили запись желающих на вечеринку с поеданием запечённого кабана. Мы, конечно же, записались и заплатили причитающуюся с нас сумму. Предполагалось запечь кабана в вырытой в земле яме, в которую он укладывался, завёрнутый в фольгу, засыпался землёй и сверху разводился солидный костёр. Желающих оказалось очень много, так что пришлось рыть две ямы для двух кабанов. Надо сказать, что свиньи в ЮАР не похожи на наших. Как-то мы решили в целях экономии купить на ферме свинью, разделать её и заготовить мясо впрок. Мы обошли несколько ферм, но наш главный спец, - авиатехник Саша Татаренко по кличке Борода, забраковал всех предложенных свиней. Поскольку у озабоченного Саши вид был очень грозный, буры его стеснялись и лишь за его спиной спрашивали, чем же ему не нравятся их свиньи, на что получали совершенно обескураживающий их ответ:
- Что это за свиньи, у которых нет сала?..
Саша имел армянские корни, греческий профиль и запись «русский» в пятой графе. Однако в вопросах о сале хохлацкая фамилия перевешивала всё.
Да, действительно, буры выращивают мясные породы свиней, у которых очень трудно найти сало. Только мясо. И запечённое в яме оно было очень вкусным. Но поразило меня не это. Я никак не ожидал, что участники вечеринки придут на неё семьями в полном составе, то есть, приведут и принесут(!) с собой детей, а также приведут бабушек и дедушек.
 Воистину, у нас такого не увидишь! Молодёжь лихо отплясывала под звуки местной самодеятельной группы. Кто постарше и уже успел обзавестись детьми, занимались тем же, только предварительно засовывали своих младенцев под столы, чтобы их ненароком не затоптали. Младенцы с интересом рассматривали оттуда ноги мужиков, которые за рюмкой обсуждали результаты матча по регби между сборными ЮАР и Австралии; детвора носилась по двору, а бабушки с упоением сплетничали на лавочке. Люди всех возрастов как будто спешно насыщались общением. Задумавшись над увиденным, я вдруг понял, что по сравнению с нами у них действительно жуткий дефицит общения. Ведь живут они в основном хуторами, где пятнадцать вёрст вокруг ни единой души. Можно лишь пожалеть ЮАРовскую бабульку, от которой ближайшая товарка так далеко, в то время как потребность посудачить у неё ничуть не меньше, чем у русской. Можно, конечно, съездить к ней на машине, но это значит, напроситься в гости. А вот выйти за калитку и посидеть с товаркой на лавочке, на нейтральной, так сказать, территории, - такой возможности бабулька в ЮАР лишена. А чтобы ещё и третья подошла... Ну, для этого нужна вечеринка с запечённым кабаном.
Кабан уже «созрел». Его развернули, притащили в зал и начали отрезать куски и раскладывать их по тарелкам. Надо ли говорить, какой обалденный запах плыл над нами при этом. Все возраста выстроились в длинную очередь с тарелками в руках. Я пожалел, что не захватил с собой фотоаппарат. Дома ведь не поверят, что «у них» тоже бывают длинные очереди.
Несмотря на веселье вокруг, моё настроение было не ахти. Уже несколько дней я откровенно скучал по дому. За это время у меня родилась внучка, и мне хотелось её увидеть. Да и не только внучку. На вечеринке я чувствовал себя больше наблюдателем, чем участником. Я направился к стойке и заказал «дабл-виски».
- Стрейт? - с надеждой воскликнул лесник, исполняющий роль бармена. И сразу человек десять с интересом повернули головы в нашу сторону. Уж очень им нравится глазеть, как пьют русские.
- Клоун я вам, что ли, - проворчал я, - наливай по-вашему, с «Кокой».
Посасывая из стакана, я начал прикидывать, не пора ли и мне пристроиться к очереди, да отведать столь долгожданного кабана. Вечеринка была в разгаре, но от скуки она меня уже не спасала.
Вернувшись домой, мы какое-то время слушали, как наш РЭСОСник Олег Махортов (РЭСОСником в авиации называют техника по радио- и электро- и светооборудованию вертолёта) объяснялся в любви  собственной жене по телефону. Не слушать было нельзя, поскольку Бог не обидел голос Олега децибелами, а «принятое на грудь» их только умножало. Поэтому даже за дверью трудно было услышать что-либо, кроме Олеговых  излияний. Потом мы пытались убедить его «завязать». Потом ещё. Уж не знаю, сколько времени он «трепался», но в итоге вышло более 100 долларов. Вечером ему было на это наплевать. А вот утром... Утром он на нас на всех крепко «надулся» за то, что мы не оттащили его от телефона. Это в очередной раз подтвердило старую истину, что пьяный больше думает о любви, а трезвый - о её последствиях.
А ещё на следующий день к нам приехал Женя Лебедев. Он был в Тюмени командиром лётного отряда, а в ЮАР - командиром тюменской группы и внештатным инспектором по безопасности полётов от Российского Департамента воздушного транспорта. И, кроме того, он был хорошим парнем. Согласитесь, не часто про начальство говорят такие слова. Для нас-то он был временным начальником, но ведь то же самое мы слышали и от тюменцев. И это при том, что никто не ставил под сомнение его командирский авторитет.
Так вот, благодаря его приезду, а приехал он с банальной очередной проверкой оперточки, мы узнали кое-что о системе страхования в ЮАР. И нашему (или, во всяком случае, моему) изумлению не было предела. Судите сами. Дело в том, что по пути в Юге Женя разогнал слишком большую скорость. Здесь надо, по-видимому, дать пояснение, что такое «слишком большая скорость» в условиях ЮАР. Первый раз я столкнулся с этим в самом начале нашей командировки, когда ездил в Преторию сдавать экзамены. Наш менеджер Андрей Денисов остался в Претории по неотложным делам, а своей жене Ольге поручил отвезти нас обратно. Я сидел рядом с ней на левом сиденье (в ЮАР левостороннее движение), уставившись в спидометр. Стрелка застыла на ста шестидесяти километров в час. При этом Ольга без умолку болтала, причём темой её болтовни было лихачество Андрея:
- Здесь ГАИшники похлеще наших, а он, подлец, гоняет, как сумасшедший. И ничего на него не действует, ни мои просьбы, ни штрафы. Последний раз мы едва сумели выкупить его из тюрьмы. А ему всё нипочём.
Я слушал её причитания и смотрел на стрелку. Стрелка по-прежнему показывала сто шестьдесят. В конце концов я не выдержал:
- Ольга, что же ты всё Андрея поносишь, а у самой стрелка со ста шестидесяти не спускается!
- Так у меня всего лишь сто шестьдесят, а у него ведь меньше двухсот не бывает!
Я схватился за голову...
Дороги здесь, конечно, не чета нашим. Да и не только нашим. Например, «челноки» восхищаются дорогами в Объединённых Эмиратах. Так вот, могу засвидетельствовать, что они и «рядом не лежали» с ЮАРовскими. По таким дорогам просто хочется мчаться. На всех дорогах стоит ограничение скорости сто двадцать километров в час. Но они, стервецы, воспринимают эту цифру за минимальную. Да и служба движения всерьёз интересуется, похоже, только теми, у кого больше двухсот. Кто же в таких условиях осудит Женю, что он разогнался до?.. Кто его знает, до какой скорости он разогнался. Будь это на одной из национальных трасс, то ничего бы и не было. Но он уже ехал по горной двухполосной дороге и, хотя стояли те же знаки 120, но обогнать можно было только по встречной полосе, а значит, когда она свободна. Только вот на такой скорости встречная машина, находящаяся на горизонте, оказывается перед вами буквально через одну секунду. Как раз в такую ситуацию Женя и попал. Обогнать не успел, а тормозить на такой скорости... Ну, вы понимаете. Он не смог удержать машину на дороге. Но эти «чёртовы буржуи» умудрились и придорожную территорию сделать ровной, из-за чего вылетевший автомобиль не обязательно разбивался. Женя тоже уцелел. Не разбился и не перевернулся. Лишь вскользь царапнул правой дверцей о придорожный столбик. Но вполне достаточно, чтобы дверь заклинила.
Приехав к нам, он обратился к нашим вторым пилотам с вопросом, что делать дальше. Те повели его в полицию. А дальше началась фантастика. То, что Женя оказался белым, сразу делало его на 50% не виноватым. В полиции ему задали всего два вопроса, мол, не сбил ли он кого, и не стукнул ли он чью-нибудь машину. Получив два отрицательных ответа, полицейский тут же выдал ему справку, что он не виноват.
Дальше - больше. Справку прямо в полицейском участке сунули в факс и отправили в страховую компанию. И засекли время. Ровно через три часа к нам пригнали другую машину с таким же пробегом, выдали Жене все документы на неё, а битую забрали и увезли. Говорят, в пределах города этот норматив составляет один час. Но нас и три часа потрясли. Попробуйте у нас получить страховку за, например, разбитое стекло. Хорошо, если за три недели сумеете. А сколько справок, волокиты и нервов. А потом попробуйте за полученную сумму купить и установить стекло. Слабо? А здесь сами, на блюдечке с каёмочкой...
 Но чудеса не кончились. Как объяснили нам вторые пилоты, которым понравилось нас удивлять, этот же норматив существует и в случае, если в справке написано, что водитель виноват, или если это выяснилось позднее в результате расследования.
- Не может же белый человек сидеть на дороге и ждать результата расследования, - растолковывал мне Гордон, - ему ведь надо дело делать. Если окажется, что он виноват, с него потом вычтут эту стоимость, а если нет, то всё останется за счёт страховки.
В ЮАР за последние годы многое изменилось, чёрные имеют те же права, что и белые, но Гордон ещё не готов этого принять. И не только Гордон. Мы постоянно ощущали, что цвет кожи здорово облегчает нам жизнь. Правда этому способствовала и ещё одна местная особенность: здесь все белые воспринимаются как состоятельные люди. По нашему не очень серьёзному, но очень близкому к истине заключению все белые в ЮАР сказочно богаты, а все чёрные, - сказочно бедны. Промежуточное положение занимают «цветные». Раньше я почему-то думал, что цветные, - это полукровки, то есть метисы, мулаты и так далее. Оказалось, что в ЮАР таких просто нет. Они много лет были буквально запрещены законом. Действующий при апартеиде закон о раздельном проживании рас предусматривал тюремное заключение за межрасовую связь. А цветными называли в основном индусов и пакистанцев, которых неожиданно много в ЮАР. К ним так же относили и других выходцев из Азии.
Былое разделение хорошо видно сверху. Юге, как и подавляющее большинство других населённых пунктов, состоит из четырёх хорошо различаемых визуально с воздуха частей. В центре центральная часть с офисами, магазинами, церковью, полицией и администрацией. С одной стороны к центру примыкают шикарные домовладения, где проживают белые и прислуживают чёрные. С другой стороны невообразимый хаос из ржавой жести, фанеры, картона и подручного хлама. Это «жилища» чёрных. Отсюда они уходят на работу, здесь кувыркаются в пыли их ребятишки, здесь они живут. А ещё есть третья сторона. Здесь, как выразился кто-то из наших, строения уже нельзя назвать сараями, но и на звание дома они ещё «не тянут». Тут проживают цветные. Эти больше заняты мелким бизнесом.
В последние годы из ЮАР стали выезжать англо-говорящие поселенцы. Их место пытаются занять восточноевропейцы. Появились и такие, как мы, то есть «белые на заработках». Всё это несколько разрушает образ «сказочно богатого белого». Тем не менее, мы, как я уже сказал, постоянно ощущали «льготы» нашего цвета кожи. Выражалось это в первую очередь той степенью доверия, которая к чёрным не относилась. Так, когда перед отъездом домой мы брали напрокат автомобиль, чтобы съездить на экскурсию в «Парк Крюгера», нам дали следующие инструкции:
- Вы приедете в субботу, нас здесь не будет, поэтому машину поставьте вон в том углу, а ключи бросьте через форточку на стол.
Как вам инструкция?
 
 
Глава 4.
 
Срок контракта закончился. Мы перегнали вертолёты на базу авиакомпании "Игл Хеликоптерс" в городе Нельспруит. В авиакомпанию входили тюменские вертолёты, а в числе её акционеров были несколько ЮАРовских пилотов. Роб Парсонс был одним из них. Ему же принадлежала земля, на которой стояли все, в том числе и наши, вертолёты. Там же располагалась частная авиакомпания "Лоувельд Хеликоптер Сёвис", имевшая два или три вертолёта "Джет Рейнджер", ангар, офис и летние домики. Роб летал и на "Джет Рейнджере", и на Ми-8МТВ. Встретил он нас на костылях.
- Роб, что случилось?
- О! Этого вам не понять. На Ми-8 такого случиться не может.
Оказалось, что накануне Роб вылетел на "Джет Рейнджере" в сторону Мозамбика. В полёте он высунул наружу голову, пытаясь разглядеть что-то заинтересовавшее его на земле. Встречный поток воздуха сорвал с его головы легкую белую шапочку и бросил её в хвостовой винт. Винт не был российским, поэтому не смог перерубить шапочку, а лишь передал возникшую нагрузку на вал трансмиссии. И вал не выдержал. В результате вертолёт, а вместе с ним и Роб, сделали «голова-ноги». Изумлённые, мы слушали эту историю, не в силах переварить два момента: во-первых, как Роб умудрился остаться живым, и, во-вторых, что это за вал такой, что «сворачивается» от несчастной шапочки?
Вскоре грузовик привёз обломки вертолёта. Конечно, мы все пошли щупать злосчастный вал. Вал оказался сделанным из такого тонкого металла, что свободно прогибался под нашими пальцами. Осталось впечатление, что он сделан из фольги. Уму непостижимо, как можно делать столь «жидким» такой важный элемент конструкции? При этом вокруг кабины толстенный слой звукоизолирующих панелей. Комфорту - максимум внимания!.. Я предпочитаю наоборот: грохот я перетерплю, а вот вал у меня пусть будет понадёжнее.
Отправка домой задерживалась, поскольку Ставропольская авиакомпания вела переговоры об отправке наших вертолётов в Папуа - Новую Гвинею. Вместе с нами, между прочим, поскольку менять для этого экипажи, по мнению нашего начальства, слишком дорого. Промежуточный вариант, присланный нам на обсуждение, выглядел просто кошмарно: нам предлагалось погрузиться в Дурбане на корабль, который шёл в Новую Зеландию; на траверзе Австралии взлететь прямо с палубы и направляться в порт Перт на юго-западе Австралии, до которого нам требовалось преодолеть триста километров над Индийским океаном. Потом мы должны были пересечь по диагонали всю Австралию, преодолеть пролив и приземлиться в Папуа - Новой Гвинее. Один борт должен был остаться там работать с нефтяниками, а второй лететь на остров Фиджи теперь уже над Тихим океаном. От географических названий захватывало дух, но ещё больше захватывало дух от авантюрности плана. Мы, конечно же, хотели бы везде побывать, но, при этом, хотелось бы и домой вернуться живыми...
В конце концов, договорились отправить лишь один борт и лишь до Папуа. Причём с заходом корабля в Перт. Даже визы австралийские мы уже успели получить и запастись снастями для ловли тунцов...
 Тем не менее, путешествие не состоялось. Когда мы уже сидели в вертолёте, заканчивая предполётную подготовку, чтобы лететь в Дурбан, и Юра уже поднёс палец к кнопке запуска, мы увидели нашего заказчика, мистера Смита, который бежал к вертолёту, размахивая руками.
- Что случилось, мистер Смит?
- Всё! Отбой! Вылет отменяется!
- Но почему?
- Нас опередили. Туда уже вылетел вертолёт.
- Но кто нас опередил?
- Да тоже ваш русский экипаж.
Большего мы тогда не узнали. Лишь через несколько месяцев, будучи уже в России, мы прочитали циркулярную информацию по состоянию безопасности полётов в гражданской авиации, где, среди прочих, фигурировала авария Ми-8 в Папуа - Новой Гвинее. Это были те самые, что опередили нас. При расследовании выяснилось, что экипаж был сборным, - кто из ДОСААФ, кто из армии, кто из гражданской авиации. Ребята не имели ни опыта, ни необходимых допусков. Имели только фантастическое нахальство и желание заработать «баксы». Увы, отсутствие опыта сказалось очень быстро.
А тогда мы зачехлили вертолёты и отправились в Йоханнесбург для вылета домой. Что и говорить, мы соскучились по дому и стремились туда всей душой. Известно ведь, что работа вдали от дома радостна возвращением.
Но вот мистер Смит... Пока мы добирались домой, дарили родным гостинцы и рассказывали знакомым байки о наших приключениях, мистер Смит ломал голову над вопросом, как заработать на наших вертолётах. А заработать он мог, если бы нашёл для них работу. Не найдя ничего подходящего, он решил попытаться отнять «лакомый кусок» у тюменцев. Дело в том, что на зимний период у лесников была потребность всего лишь в одном вертолёте для противопожарного дежурства в Кейптауне. И, конечно же, «Игл Хеликоптерс», то есть те самые тюменцы, имели виды и предварительную договорённость на этот объём работ. Но оборотистый Смит через одну местную авиакомпанию, базировавшуюся в Кейптауне, предложил более выгодные для заказчика условия, и те согласились. Согласилось «встрять» в эту авантюру и наше начальство. Я был возмущён и не скрывал этого. Во-первых, это просто неприлично: тюменцы нас туда пригласили, а мы теперь у них последний кусок отнимаем. А во-вторых, я был совершенно уверен, что у наших ничего не получится. Тюменцы имели крепкие «завязки» как в Российском, так и в ЮАРовском Департаментах гражданской авиации. Даже сам директор Департамента РФ был выходцем из Тюмени, и ребята не раз приглашали его на отдых в ЮАР. И он не всегда отказывался. Да и инспектор по безопасности в ЮАР от РФ был, как вы помните, Женя Лебедев, то есть тоже тюменец. Это ж ведь совсем надо «не иметь масла в голове», чтобы пытаться победить в таких условиях. Результатом моих возмущений было моё полное отстранение от этого дела и совет «не лезть, куда не просят».
Короче говоря, не прошло и трёх месяцев, а Качалов снова оказался в ЮАР, где и перегнал вертолёты из Нельспруита в Кейптаун. Тюменцы поднатужились и оба Департамента запретили Ставропольской авиакомпании полёты в Южно-Африканской республике. Вот тогда-то меня и послали со спасательной миссией в Кейптаун.
 
 
Глава 5.
 
Экипаж действительно не бедствовал. Один звонок Дженни и весь экипаж оказался у неё в гостях в городе Джорж. Ей, весьма состоятельной женщине, совсем не в тягость было принимать пять человек как угодно долго, а для экипажа это было настоящим спасением. Судите сами: номер в отеле в курортном городе в разгар курортного сезона (в Кейптауне лето приходится на декабрь - февраль) дешевле восьмидесяти долларов в сутки не найти, а ведь надо ещё и питаться, да и телефон, чтобы послать домой SOS, денег стоит. А тут всё сразу и в неограниченном количестве.
Между прочим, помогали нам «выкрутиться» из создавшейся ситуации те же тюменцы. Когда Дженни привезла, откликнувшись на мой зов, экипаж в Кейптаун, нам надо было где-то остановиться. «Народ» «размечтался», что я сейчас сниму всем номера в отеле, но я, предчувствуя грядущие приключения и неизбежные расходы, не спешил «раскошелиться» и, наоборот, объявил режим жёсткой экономии. Поэтому поначалу мы ночевали в доме, который лесники выделили для экипажа тюменцев. Они спали на койках, а мы между койками на одеялах, которыми они с нами поделились. Там же мы готовились к перегонке.
Беды начались почти сразу. При первой же пробе на одном из вертолётов «навернулся» дополнительный двигатель АИ-9. Этот газотурбинный двигатель служит для запуска основных двигателей и в самом полёте не работает. Но без него не запустить основные движки. Среди наших  запчастей АИ-9, конечно же, не было. Не было его и на базе в Ставрополе. Да если бы и был... Везти сюда - золотым станет. Тюменцы не дадут. А если и дадут, так чем же я им заплачу? Что же делать? Очередная напасть на мою голову.
Пока я ломал голову над неразрешимой дилеммой, техники начали снимать и разбирать этот двигатель. Саша расстелил на траве брезент, открутил все гайки, которые скрепляли две половины корпуса двигателя, и, поскольку половинки, кроме того, были склеены герметиком, взялся за молоток и зубило. Увидев изумлённые взгляды местных авиаспециалистов, я подумал, что им и вправду трудно понять, что удумал этот бородатый русский, разбирая на траве с помощью молотка и какой-то матери газотурбинный двигатель. Не собирается же он отремонтировать его в самом-то деле. Да ещё таким инструментом. Но именно это мы и собирались попытаться сделать.
На валу срезало шлицы. Вал ребята извлекли и принесли мне. Поскольку мне доводилось в молодости работать токарем, чертёж составлял я. Потом с этим чертежом мы отправились по заводам Кейптауна в поисках подрядчика. Нам удалось найти цех с очень приличными станками и квалифицированными мастерами. Я долго внушал мастеру, какая это ответственная деталь:
- Это очень высокооборотный газотурбинный двигатель. Несовпадение центров всего в одну сотую может стать роковым. Понимаете?
- Don't worry, sir! Всё сделаем.
- А как вы подберёте металл?
- Ну, точно сплав мы не угадаем, но максимально приемлемый по аналогии подберём. А твёрдость определим шариковым аппаратом и сделаем такую же.
- ОКей!
Я подумал, что в Ставрополе я вряд ли смог бы так быстро заказать подобную запчасть, да ещё со столь высокими требованиями. Но подождём результат.
Результат был очень высоким. Мы придирчиво рассмотрели и замерили деталь, но придраться было абсолютна не к чему. Кроме вала, они нарезали новые шлицы на ответной детали, причём тоже с очень высоким качеством, поэтому я уже начал верить, что всё получится. Мы купили в магазине герметик и поехали на аэродром. Однако местные, увидев, что наши техники стали собирать на том же брезенте, расстеленном на траве, этот злосчастный двигатель, а затем стали устанавливать его на вертолёт, покрутили пальцем у виска и начали заключать между собой пари на тему - сразу ли «разлетится» этот двигатель, или нам всё-таки удастся один раз взлететь. Знали бы они, что он исправно прослужил нам несколько месяцев, пока со Ставрополя с оказией не прибыл другой.
Но это было потом. А сейчас нам на голову свалилась очередная беда.
Придя утром на аэродром, мы обнаружили под стеклоочистителем одного из вертолётов какую-то бумагу. Разумеется, нам доводилось видеть в кино, как западные полицейские засовывают под стеклоочистители автомобиля квитанцию штрафа за неправильную парковку. И именно эта аналогия пришла нам в голову, когда мы обнаружили бумагу. Но ведь это не автомобиль. Да и за стоянку оплачено. Да и как добрался до стеклоочистителя таинственный корреспондент? Ведь это всё-таки Ми-8, и без стремянки туда не залезть.
Достав послание, мы прочли в нём буквально следующее:
- Шериф мыса Доброй Надежды извещает вас, что против Ставропольской авиакомпании подан иск на 1,5 миллиона рандов от имени авиакомпании «Сейджик». Дело будет слушаться в Верховном суде Южно-Африканской республики 20-го января. До вынесения решения по делу запрещается  распоряжаться  и  куда-либо  перемещать  данный  вертолёт  с  бортовым  номером RA-27033.
«Сейджик» - это авиакомпания, с которой у нас «не сросся» контракт. Как выяснилось позднее, они потребовали от нас утерянную прибыль, которую рассчитывали получить с помощью наших вертолётов в ближайшие три года. Правда, не только от нас, но ещё и от мистера Смита. Но тот сидел себе в Зимбабве и, как мы подозревали, не спешил разделить с нами наше горе.
- Вот это влипли!..
Понятно, что теперь нам так просто из ЮАР не вырваться. Где брать деньги на суд? Ведь потребуется адвокат. А за что жить, питаться? А если потратить имеющиеся деньги, то как потом перегонять вертолёты? От вопросов пухла голова, а ответов никто не предлагал.
От отчаяния я кинулся в Российское Консульство. На ступеньках Консульства меня долго изучали через дверной глазок и расспрашивали через переговорное устройство. Но всё же впустили. Консул внимательно выслушал историю наших злоключений, подумал и сказал:
- Вы же понимаете, что мне некогда заниматься Вашими проблемами. Здесь в Кейптауне много адвокатских контор. Нанимайте адвоката, и он Вам поможет. Желаю успеха...
- Действительно,  - подумал я,  - что пристал к занятому человеку? Оно ему надо?
И вот я снова на ступеньках Консульства со смятением в голове и сакроментным чисто русским вопросом, - что делать?
В конце концов, помог всё-таки консул. Когда меня разыскал Василий Калязин, представитель российского отдела поддержки антарктических экспедиций, то выяснилось, что именно консул попросил его помочь нам.
Василий был для нас, что манна с неба. Оказалось, что именно под его эгидой здесь летом работали Краснодарские Ка-32. Но сейчас экипажей не было, и поэтому Василий сдал нам в аренду за символическую цену их пустующий домик, а заодно и автомобиль. Дело в том, что хотя в Кейптауне и курсируют автобусы, мы не могли ими воспользоваться, так как нас предупредили, что автобусы в ЮАР не для белых, и что никто не даст и ломаного гроша за нашу жизнь, если мы вздумаем в один из них забраться. Мы должны соответствовать образу белого, сложившемуся в стране, а значит ездить исключительно на своём, либо арендованном автомобиле. Пока меня возила Дженни, но долго это продолжаться не могло, поэтому я был очень рад столь своевременной помощи.
Был у Василия и знакомый адвокат. Даже в какой-то степени «прикормленный», поскольку Василий однажды «катал» его на экскурсию в Антарктиду. К нему-то он меня и повёл.
У адвоката выяснилось, что одним адвокатом мне не обойтись. Правда, это лишь по-русски все они называются адвокатами, а по-английски это несколько понятий, и с тремя из них я здесь столкнулся. Так, адвокат Верховного суда по-английски называется advocate, но по английской судебной системе я не могу напрямик обращаться к столь важному лицу. Поэтому я должен нанять адвоката простого суда, то есть attorney, а он уже на мои деньги наймёт advocate. Мало того, вдвоём они возьмут себе помощника, молодого, начинающего адвоката, то есть lawyer, и, конечно же, тоже за мои деньги. И только лишь с такой бригадой возможно моё представительство в Верховном суде ЮАР.
Но главный шок ждал меня впереди. Я буквально взвыл, когда они сказали, сколько они хотят с меня получить. Десять тысяч долларов! Это треть суммы, выданной мне на перегонку! «Бригада» с интересом меня разглядывала, удивляясь моим воплям, а я пытался объяснить, что не в состоянии потратить такую сумму, так как нам ещё предстоит перегонять вертолёты в Конго, да и прокормить два экипажа деньги нужны.
- Ну ладно, раз ты такой бедный... Семь с половиной потянешь?..
Семь с половиной тысяч для меня тоже было убийственной суммой, но я почувствовал, что надо соглашаться, иначе нам из страны не вырваться.
- В крайнем случае, догоним до Хараре, а там пусть начальство голову ломает, - подумал я, попросил время на обдумывание и отправился согласовывать действия с начальством.
Когда я позвонил в Ставрополь и объяснил командованию сложившийся расклад, то неожиданно нарвался на недопонимание:
- Какой там суд! Они не имеют права арестовывать наш вертолёт. Скажи, что мы объявим их в прессе воздушными пиратами, если они немедленно не отпустят вертолёт. Отпустят, никуда не денутся!
- Но я консультировался у адвоката. Все эти действия соответствуют законам страны. Если против нас подан иск, судья просто обязан наложить арест на наше имущество.
- Захаров, ты что, разорить нас хочешь? Никакого такого права они не имеют. А адвокаты тебе наговорят, лишь бы куш сорвать! Говорят тебе, настаивай на немедленном освобождении вертолёта.
- Ну, я попытаюсь, однако мне кажется, что Вы не правы.
- Давай, давай, пошевеливайся! Задержка нам дорого обходится. Вы уже должны быть на пути к Браззавилю, а вы всё тратите деньги в Кейптауне. Наверное, понравилось на курорте, мулаточку себе присмотрел, и улетать не хочешь?
- Да откуда здесь мулатки?!
В общем, понимания не получилось. Разочарованный, я поплёлся зондировать, как тут отнесутся к перспективе быть объявленными воздушными пиратами.
 За сутки мне удалось собрать очень много информации, относящейся к этому вопросу, и я даже стал, наконец, понимать, чего, собственно, добивается от нас «Сейджик». Действительно, на первый взгляд их демарш был бесперспективным, поскольку мы не имели с ними прямого договора, и претензии они могли предъявлять только посреднику, то есть мистеру Смиту. Но тот сидел себе в Зимбабве в полной недосягаемости. Казалось бы, при чём же здесь мы? Оказалось, что очень даже при чём. Оказывается, здесь уже успели изучить наш менталитет и знали, как на этом сделать деньги. Самым ярким примером здесь было прошлогоднее происшествие с эстонским судном. Корабль зашёл в Кейптаун, чтобы пополнить запасы провизии, и здесь, в Кейптауне, моряки подали иск против своего капитана, поскольку он, такой сякой, уже больше двух месяцев не выплачивал им зарплату. В полном соответствии с законами страны судья тут же арестовал судно и назначил дату рассмотрения дела. Но руководство в Таллине повело себя точно так же, как и наше:
- Отпустят, никуда не денутся!
Подошла дата суда, а ответчик в лице представителя Таллинского пароходства на суд так и не явился. Вот здесь-то и вступило в действие это самое правило Nisi. Согласно правилу Найсай, ответчику отводилось на раздумывание чуть меньше месяца после объявления первой даты суда. Если за это время ответчик так и не разобрался, что здесь всё по закону, и продолжал рассуждать в средствах массовой информации о незаконности ареста своего имущества, процесс становился необратимым. Задержанный корабль был продан на аукционе, команда получила причитающуюся ей зарплату, а остальные деньги пошли в пользу государства, причём не Эстонского, а Южно-Африканского. И всё это в строгом соответствии с законом!
Среди собранных фактов был один, немного согревающий душу. Оказывается, не только мы бываем такими лопухами. Японский предприниматель по той же схеме потерял здесь, в Кейптауне, целый отель.
Однако, как же убедить своё руководство, что они не правы, и что от нас именно того и хотят, чтобы мы продолжали «шуметь» про незаконность? Я уже трижды объяснял ситуацию, но мне не верят. В конце концов, начальство решило самостоятельно прозондировать ситуацию и обратилось к знакомому корреспонденту в Йоханнесбурге. Это и спасло ситуацию: корреспондент позвонил мне, чтобы узнать подробности и, поскольку работал в стране не первый день, быстро понял, что к чему.
- Так какая нужна помощь? - спросил он.
- Помощь действительно нужна. Надо объяснить нашим, что всё это всерьёз и в соответствии с законом. Иначе, пока они витают в облаках, мы потеряем свой вертолёт. Мне они не верят, но Вам, надеюсь, поверят.
- Хорошо, я понял.
В тот же день я получил факсом доверенность на ведение дела в суде в качестве представителя Ставропольской авиакомпании и отправился заключать договор с адвокатами.
 
 
Глава 6.
 
«Бригада» взялась за дело очень споро. В кратчайший срок они «вытрусили» из меня все факты и документы, которые могли иметь отношение к делу, очень досконально вникли в существо вопроса, определили сильные и слабые стороны дела и быстро «сочинили» весьма грамотно составленный affidavit, то есть мой ответ на иск. Василий, который мне всё время активно помогал, придирался к каким-то мелочам, и «бригада» тут же переделывала текст. Мне же не понравилась только концовка:
- «Я верю, что всё написанное мной правда, и да поможет мне Бог!..»
- А нельзя ли убрать про Бога? Ведь я всё-таки атеист.
- Ты что! Это ведь традиционное выражение и Боже тебя упаси нарушать традиции в суде!
Про традиции они не врали. Похоже, они тут просто помешались на традициях. Ну, парики и мантии на всех судьях, «подсудках» и адвокатах - это ещё куда не шло. Но вот меня предупреждают, чтобы я, Боже упаси, не забыл поклониться судье при входе в зал заседания, даже если он на меня не смотрит (а он никогда не смотрит на входящих, поскольку всё время занят чтением). Зато смотрят другие, специально для этого назначенные, и моя забывчивость может обернуться обвинением в оскорблении суда со всеми вытекающими...
Но больше всего мне понравилась обстановка зала суда. По-видимому, именно так выглядел первый зал заседаний в Англии несколько веков назад. Весь зал заставлен одинаковыми дубовыми столами с такими же одинаковыми дубовыми скамьями. Не знаю, была ли покрыта эта мебель лаком в прошлых веках, но в нашем покрыта. Столы и стулья очень длинные, почти на всю ширину зала и располагаются друг за другом как в кинотеатре. Но есть и различия. Первый стол расположен на возвышении (как бы на сцене) и за ним сидит верховный судья лицом к залу. Хотя стол и скамья такие же длинные, как и все остальные, сидит он там один, и никто больше не имеет права там сидеть. За следующим столом сидят двое, которых у нас обычно называют народными заседателями. Как их там называют, и есть ли у них какие-либо обязанности, кроме как сидеть и делать умный вид, я не знаю. Во всяком случае, во время заседания они ничего больше не делали. Сидят они рядом в центре стола, а вот в правом торце этого стола размещается секретарь суда и при нём «бегунок» на случай, если потребуется передать от кого-нибудь какую-нибудь бумажку судье. Этот стол - единственный в зале, где задействован торец.
За следующим столом располагаются advocates, причём advocate истца располагается за правой половиной стола, а ответчика - за левой. И опять же никто, кроме них не имеет права сидеть за этим столом. Строго сзади них за следующим столом сидят соответствующие attorney. И лишь за следующим столом могу расположиться я, как представитель ответчика, а также истец (каждый сзади своего attorney). Правда за этот стол я могу пригласить всех, кто мне нужен: Василия, lawyer и так далее. Сзади меня тоже есть скамьи и там могут располагаться все желающие поглазеть на процесс.
Сам же процесс довольно скучный. Судья сидит и молча читает сначала иск, затем ответ на него. Там, где у него возникают вопросы, он поднимает соответствующего advocate и требует разъяснений. Потом опять наступает тишина, - судья читает. Все тщательно считают, сколько раз чьего адвоката поднимут. Принцип очень простой: кого больше раз поднимут, тот и проиграл дело.
Следующий этап - опять дань традиции. Причём подготовка к этому этапу и сам процесс меня очень позабавили. Дело в том, что этот этап касался непосредственно меня, как представителя Ставропольской авиакомпании. Задачей адвокатов истца являлось попытаться максимально «обгадить» меня, доказать мою некомпетентность и неправомерность моих полномочий. Смысла в этом не было никакого, поскольку моя доверенность была принята, полномочия подтверждены, и все об этом знали. Однако традиции... Да и где ещё адвокаты поупражняются в острословии. И уж они постарались:
- Да кто такой, собственно, этот Захаров? Заштатный пилот, который даже не в курсе, кто и как договаривался о его работе здесь. Ему, по-видимому, никогда даже не приходилось решать организационных вопросов. А уж в вопросах судопроизводства он и тем более некомпетентен. По всей видимости, он даже не способен следить за ходом судебного разбирательства, поскольку постиг лишь азы английского языка...
И в таком духе на нескольких машинописных листах.
Но мои адвокаты тоже не ударили в грязь лицом и с азартом взялись «отмывать» меня как того чёрного кобеля из пословицы, только намного эффективнее:
- Мистер Захаров - это один из опытнейших пилотов Ставропольской авиакомпании. Он много лет работает на руководящих должностях, занимается организацией работ как у себя в России, так и в других странах. Под его руководством пилоты Ставропольской авиакомпании обслуживали миссию ООН в Сомали, работали в Турции. Имеет богатый опыт менеджерской работы. А по-английски он говорит если не лучше английской королевы, то и не хуже. Вряд ли существует человек, более достойный представлять интересы Ставропольской авиакомпании, чем мистер Захаров...
И в таком духе ничуть не меньше по объёму, чем нападки оппонентов. Мне показалось, что на этом этапе адвокаты не стесняются приврать, подходя к делу с творчеством и юмором. Во время  перерыва в коридоре мои адвокаты познакомили меня с адвокатом истца, и мы вместе со смехом обсуждали, как они меня «гадили» и «отмывали».
- Надеюсь, мистер Захаров не в обиде на меня за мои нападки. Всё это всего лишь дань традиции и никем всерьёз не воспринимается, хотя и является обязательным элементом нашего судопроизводства.
Я заверил его, что всё понимаю и никакой обиды на него не держу.
Суд проходил по плану, результат предрешён, поскольку адвокаты меня заверили, что моё дело безусловно выигрышное. Неожиданностей не ожидалось, и моя голова болела уже над следующей проблемой. Дело в том, что ещё до начала суда адвокаты посоветовали мне заранее подготовиться и «смыться» сразу же после вынесения решения по делу:
- У вас, Владимир, будет ровно столько времени, чтобы убраться из страны, сколько потребуется вашему оппоненту, чтобы подать апелляцию. После этого судья просто вынужден будет дать указание шерифу об аресте вашего вертолёта и вам опять придётся нанимать нас.
- А сколько же требуется времени, чтобы подать апелляцию?
- Ну, если они подадут её через три дня, то у вас будет три дня, если через день, то день. А если они поднатужатся и заранее подготовят два-три варианта апелляции в зависимости от предполагаемой формулировки решения суда, то они смогут подать её в тот же день. И тогда в вашем распоряжении будет всего один час.
- Но ведь это невозможно! Как можно «исчезнуть» за один час из страны? Ведь мы находимся на самой южной оконечности ЮАР, и нам не хватит горючего вылететь за её пределы, даже если мы заправим все баки под пробки. Нам надо будет садиться где-то на дозаправку. А там нас будет ждать, получается, местный шериф, получивший по факсу распоряжение об аресте вертолёта?
- Да, если сильно не повезёт, то возможен и такой вариант. Так что думайте заранее, что предпринять, иначе опять окажетесь нашим клиентом.
Вот я и ломал голову, гадая, что же предпринять. Надо сделать так, чтобы никто не знал, куда мы летим. Но как? Ведь наш оппонент - местная авиакомпания, и невозможно представить, чтобы они не могли отследить весь наш маршрут ещё на этапе планирования. Во всяком случае, в Ставрополе никто не смог бы улететь по неизвестному мне маршруту, если бы я задался целью отследить его. Правда, здесь законы полиберальнее наших и что-то, всё таки, можно придумать. Действительно, внутри страны мы могли летать без предварительного плана и даже без флайт-плана в день вылета. Флайт-план у них подают, если хотят быть объектом аварийно-спасательной службы. Если же я не желаю, чтобы меня в случае чего спасали, и, тем более, не желаю за это платить, то я и флайт-план не подаю. В России тысячи военных, которые на этом кормятся, с ума бы посходили, появись у нас перспектива введения таких же порядков. Но даже с учётом этих послаблений проблемы всё-таки оставались. Во-первых, мы должны запросить разрешения на пролёт у всех стран, через которые мы собираемся лететь. В офисе связи, через который обычно проходят эти запросы и ответы на них, у наших оппонентов наверняка есть знакомые, а значит и возможность получить информацию о нашем маршруте. Но даже если им почему-то это не удастся, то в день вылета мы сами сообщим в эфире наш маршрут, и им достаточно будет лишь прослушать нашу информацию и принять несложные меры, чтобы в пункте посадки нас ждал местный шериф с новым предписанием судьи. Так что же делать?
План всё-таки родился.
 
Глава 7
 
- Владимир, вам надо лететь в Спринбок, - сказал Ник Хейнц, глядя на мои бесплодные попытки найти на карте такой пункт, где бы нас никто не нашёл. Ник был один из вторых пилотов, работавших с тюменцами, и ещё с лета мы были с ним в дружеских отношениях. А ещё он был бизнесменом, имел страусиную ферму, поскольку, по его словам, «одним летанием на жизнь не заработаешь».
- Где это?
- Да вот. - Ник ткнул пальцем в небольшой городок на границе с Намибией.
- Но ведь там нет ни заправки, ни таможни! - воскликнул я, справившись по справочнику Jeppessen.
- Значит, там не будут вас искать, - невозмутимо ответил Ник, - зато там начальник аэропорта мой друг, я его попрошу, и он вас заправит.
- А таможня?
- Да он же и привезёт вам таможенников из города.
- Как так? Разве так бывает? - не поверил я.
- Конечно.
- Мне бы твою уверенность, Ник. Ты представляешь, что будет, если что-нибудь «не срастётся»? Оказаться в чужой стране без топлива, вдали от аэропортов и таможни, с наполовину истраченными деньгами и утерянным временем. Это ведь почти наверняка потерять вертолёты. Мне ж такого никто никогда не простит. Да ты понимаешь, какой это риск для меня?
- Нет никакого риска, Владимир! Говорю тебе, всё будет нормально.
- Ну, хорошо, а ты можешь сейчас позвонить своему другу и узнать, насколько реально твоё предложение?
- Никаких проблем, - сказал Ник, вынимая из кармана сотовый телефон.
- Hello, Steve! - прокричал в трубку Ник, набрав номер, - Here are you?
- О, Ник, привет! Давненько тебя не слышно. Ты куда пропал?
- Я здесь с лесниками работаю сейчас на Ми-17 в Кейптауне. Ты же знаешь эту работу. Сидим на одном месте как привязанные и не можем отлучиться. Слушай, Стив, я вот по какому делу звоню. Тут мои русские друзья собираются лететь в Намибию и дальше до Конго. Ты можешь их дозаправить, если они у тебя подсядут?
- О чём речь, Ник, твои друзья - мои друзья. Конечно заправим. А сколько им надо?
- Владимир, сколько вам надо топлива? - обратился ко мне Ник.
- Да тонны четыре.
- Около четырёх тонн, Стив. Наберёшь столько? Платить будут наличными.
- Всё сделаем, Ник, не беспокойся.
- Но им ведь ещё надо пройти таможню.
- Так я пошлю сына в город, он привезёт девчат в аэропорт, а они и проштампуют твоим русским друзьям паспорта.
В общем, версия Ника полностью подтвердилась. Он ещё какое-то время «трепался» со своим другом, а я уже обдумывал дальнейшее. То, что мы летим в Спринбок, означало, что кроме Намибии, мы будем пересекать и Анголу, в которой уже несколько десятков лет не затихала война. Это, конечно, почти на тысячу километров ближе, чем через Заир, да и керосин на побережье традиционно дешевле, а значит, есть шанс, что оставшихся денег хватит. Вот только не сбили бы. Территорию, контролируемую УНИТА, мы никак не минуем, да, собственно, и в любом другом месте Анголы могут оказаться их партизаны. Так что придётся идти «низенько-низенько», чтобы супостаты не успели повытаскивать свои гранатомёты. С другой стороны ещё не известно, где на сегодняшний день опаснее гнать вертолёты, через Анголу или через Заир после происшествия с Ан-32 в Киншасе. В общем, решено: летим через Анголу.
Следующая проблема, - как запросить разрешение на пролёт у пролетаемых стран, минуя офис связи? Здесь мне вообще ничего в голову не приходило, поскольку для этих целей обычно использовался телетайп, а где же мне его найти, если не в офисе связи? Но опять помог Ник:
- Обрати внимание, Владимир, ведь в Намибии запрашивают разрешение по факсу.
- Как так? - не поверил я и кинулся листать сборник Jeppessen. Оказалось, что действительно, Намибия единственная страна в этом сборнике (или, по крайней мере, в этом томе сборника), в которую запрос на перелёт передаётся по факсу. А это означало, что мы можем послать запрос с домашнего факса Ника, попросив туда же прислать ответ.
- Фантастика! Неужели получается? - при попытке постучать по дереву я наткнулся на иголку, которой бортмеханик штопал свои носки и завопил от боли. И поделом, поскольку вопрос решился лишь с Намибией, а ведь ещё надо что-то придумать с Анголой, Заиром и Конго. Но уже появилась некая «окрылённость» и уверенность, что всё получится.
С остальными странами помог Василий. У него был знакомый менеджер в Луанде, под эгидой которого в Анголе работали украинские транспортные Ан-12 и Ил-76. Был он москвич, и звали его Александр. Василий позвонил ему, попросил нам помочь и передал мне трубку.
- Привет, Владимир! Какая требуется помощь?
- Добрый день, Александр. Тут такая «закавыка»: нам надо запутать следы, чтобы никто в ЮАР не знал, куда мы собираемся лететь. Поэтому мы не можем посылать запросы отсюда, так как их могут проследить. Не мог бы ты запросить разрешение на пролёт в Анголе, Заире и Конго от моего имени из Луанды с тем, чтобы ответ пришёл в Виндхук?
- А в связи с чем такие сложности?
- Долго рассказывать. Обещаю всё подробно рассказать, когда доберёмся до Луанды. А пока поверь на слово. Сможешь нам помочь?
- Ну, заявки-то я разошлю. Тем более что без меня вам из Анголы и не ответили бы. А вот как вы собираетесь лететь до Луанды, где планируете дозаправку?
- Это я пока не знаю. Надеюсь на твой совет.
- Это проблема. На юге Анголы нет аэропортов, где можно было бы заправиться. Но есть вариант: если мне удастся договориться, то мы завезём для вас топливо на военную базу в Намиб. Это посёлок на берегу Атлантики. Военные же исполнят роль таможни, то есть присмотрят, чтобы вы никуда не выходили за пределы базы. Ты позвони мне утром, я сообщу результат переговоров с ангольцами. А пока давай номера бортов и рейсов. Тебя-то как, такой вариант устраивает?
- Да не то слово! На такое участие я даже не надеялся. Спасибо тебе огромное, Александр. А номера бортов такие: RA-24013 и RA-27033, рейсы SVL1064 и SVL1066. Маршрут: Виндхук-Намиб-Луанда-Браззавиль.
Наш план рождался в муках, но вот, наконец, все его детали собраны, как детали в автомате Калашникова, - каждая в своём пазу. Осталось отослать факс в Виндхук (что мы немедленно сделали), победить в суде и «делать ноги». Ну а чтобы «пустить погоню по ложному следу», мы начали активно распространять слухи, что мы, якобы, собираемся лететь через Кимберли в Ботсвану и далее через Зимбабве, Замбию и Заир в Конго.
 
 
Глава 8.
 
И вот наступил день вынесения решения суда. Пока я ожидал созревающего под париком у верховного судьи решения, «народ» готовил вертолёты к вылету, уехав в Стеленбош ещё ранним утром. Со мной осталась только Дженни. Она, конечно, предпочла бы быть с Качаловым, но мне нужна была её машина.
Утром, когда все наши уже уехали на аэродром, а суд ещё не начался, Дженни обратилась ко мне с отчаянной просьбой:
- Владимир, не мог бы ты передать руководству Ставропольской авиакомпании, что я хотела бы быть их менеджером. Я согласна работать бесплатно, я согласна выполнять все распоряжения руководства компании и обязуюсь отдавать работе все свои силы. В конце концов, я обязуюсь выучить русский язык, чтобы у руководства не было со мной никаких проблем. У меня лишь одно условие: чтобы Дмитрий был здесь!
Бедная Дженни! Несмотря ни на что, она, всё-таки, на что-то надеялась. Что я мог ей сказать? Что в обозримом будущем нас вряд ли пустят в эту страну? Или что среди пилотов практически не бывает случаев, чтобы они бросали своих жён, какая бы пламенная не была у них любовь в командировке? Но не могу же я сыпать женщине соль на рану. У неё и без того на лице написано отчаянное горе. Я пообещал, что передам и побежал в зал заседаний.
Но вот судья зачитывает свой вердикт. Все бросаются меня поздравлять, а я уже спешу на выход, прощаясь на ходу со всеми, с кем успел познакомиться. Надо спешить: оппоненты, возможно, уже подают апелляцию.
- Дженни, подвинься! - согнал я Дженни с водительского места и плюхнулся на него сам. Дав газу, я влился в поток машин. Ну а, выехав за город, я вдавил «железяку» до полика. Уже через несколько минут гонки мы были в Стеленбоше. Дженни вся в слезах повисла на шее у Качалова, а я побежал к своему вертолёту.
Не теряя ни минуты, мы запустились и стали выруливать на полосу. Качалов выруливал первым. Рядом с его вертолётом шла заплаканная Дженни. Она провожала его до самой ВПП. Я рулил за ними, скосив взгляд на офис «Сейджик». Предчувствия меня не обманули: в окне я чётко увидел силуэт с надетыми наушниками. Нас по-прежнему «пасли», желая знать, куда мы направляемся. Но мы на этот случай тоже кое-что приготовили.
Взлетев, Качалов доложил «блиндом», что борты RA-24013 и RA-27033 взлетели в Стеленбоше, направляются в Кимберли на высоте тысяча пятьсот футов. Передал также расчётное время прохождения контрольной точки и прибытия. Мы взяли курс на Кимберли и шли с этим курсом до тех пор, пока нас можно было увидеть из Стеленбоша в хороший бинокль. Наконец мы зашли за гряду холмов, снизились до тысячи футов и взяли курс на Спринбок. После чего я так же «блиндом» сообщил в эфир, что рейсы SVL-1064 и SVL-1066 следуют на Спринбок на высоте тысяча футов, рассчитывая пройти контрольную точку в такое-то время. Фокус здесь заключался вот в чём: по международным правилам мы имели право обозначать себя в эфире либо номерами бортов, либо номерами рейсов. Правда, в течение одного полёта должно использоваться что-нибудь одно. Но здесь мы уже сознательно шли на нарушение, полагая, что из двух зол надо выбирать меньшее. Зато, перейдя в пути на другие позывные, мы могли надеяться, что наш неугомонный «Сейджик» в конце концов потеряет нас, тем более, что позывные Ставропольских рейсов прозвучали в небе ЮАР впервые в истории, и их очень трудно было идентифицировать с нами.
Запутав окончательно следы, мы приземлились в расчётное время в Спринбоке. Стив встретил нас очень радушно и всё сделал, как обещал, то есть заправил и привёз молоденьких таможенниц из города. Правда, попросил организовать катание, хотя бы один кружок. Но мы очень торопились, ежесекундно боясь увидеть, как на территорию въезжает местный шериф с предписанием об аресте нашего вертолёта. Поэтому, как только нам проштамповали паспорта, мы немедленно взлетели и взяли курс на Виндхук. И лишь когда под нами промелькнула граница, мы с облегчением вздохнули: вырвались!..
 
 
 
Глава 9.
 
Когда все беды остались позади, наступило ощущение типа «и жизнь хороша, и жить хорошо». Мы стали с интересом глазеть по сторонам в поисках экзотики. Она не заставила себя ждать. Вон в сторонке небольшое стадо слонов недоверчиво косится на нас, заслоняя, на всякий случай, от нас слонят. А вон над озером слева взлетела радужная стая, - это поднялось в небо бесчисленное количество фламинго. А ещё через какое-то время под нами проплыла намибийская деревушка, состоящая из десятка круглых то ли строений, то ли шалашей. Все одинакового коричневого цвета на фоне такой же коричневой местности, они вызывали у нас сложное чувство жалости к этим людям, которые здесь не столько живут, сколько существуют. Хотя не исключено, что они смотрели на нас с теми же мыслями.
В Виндхук мы прилетели ночью. Без проблем прошли таможню, поселились в аэропортовском отеле и пошли в ресторанчик перекусить. Здесь я впервые выдал экипажам по двести долларов аванса. «Народ» обрадовался, и на столе, разумеется, тут же появился пузырёк. Мы опрокинули по стаканчику «с устатку» под восторженный гул местной публики, перекусили и пошли спать, поскольку очень устали. В номере я окинул взглядом все прелести люкса, которыми я вряд ли успею воспользоваться, и, раздеваясь, включил-таки телевизор. Даже не из-за того, что была такая потребность, а видимо из-за какой-то подспудной обиды, что, мол, всё оплатил, а утром улетим, так и не успев воспользоваться ни телефоном, ни телевизором, да и ничем, кроме душа и кровати. Какое же было моё удивление, когда первое, что включилось в телевизоре, оказалось программой ОРТ. Я попытался вспомнить, в каких же отношениях сейчас Намибия и Россия, что здесь  первый канал настраивают на первую российскую программу, но так ничего и не смог вспомнить. Или это у них такой суперсервис, что они мгновенно перестраивают телевизоры в номерах на национальные программы своих постояльцев? Ответ мне неизвестен по сей день.
Однако утром выяснилось, что я ещё успею насладиться прелестями своего номера. Оказалось, что разрешение из Анголы не пришло. В то же время нас предупредили, что мы можем находиться в стране не более двух дней. Я бросился звонить Александру, тот обещал «найти концы», но до вечера мы так и не получили разрешения. Оно пришло лишь на следующий день, но было лишь для одного борта. «Вводная» показалась нам чересчур крутой, но, тем не менее, её надо было решать. Решать проблему по телефону мы уже не могли, поскольку были лимитированы по времени, но и лететь на таинственную военную базу двумя бортами, имея разрешение лишь на один было очень рискованно. Уж очень далеко и до посольства, и до хохлов, которые могли бы помочь выпутаться, если нас арестуют. Вот если бы сразу взять курс на Луанду, тогда ещё можно было бы рискнуть, но ведь слишком далеко. Качалов, с которым я обсуждал эту проблему, предложил найти где-нибудь несколько бочек, поставить их в вертолёты и заправить под пробки вместе с основными баками где-нибудь на севере Намибии. Тогда можно будет рискнуть и вылететь прямо на Луанду, минуя военную базу. Сказано - сделано. Мы купили у местных ГСМщиков несколько двухсотлитровых бочек и вылетели в Ондангву, - маленький городок на севере Намибии. Там мы заправились «под завязку», при этом местный заправщик пытался «надуть» нас на всех этапах: сначала пытался не долить, потом обсчитать, потом не додать сдачу. И был очень недоволен, что мы всё пресекли. Перед вылетом к нам подошли поздороваться индийские военные, которые служили тут по контракту и летали на «Алуэтах» индийского производства. Говорили, что имеют допуски и на Ми-8, что бывали в России. Мы поболтали с ними немного, посидели в их «Алуэте». Занятный вертолётик. Помнится, в каком-то фильме с участием Пьера Ришара на таком летал президент Де Голль. Интересно, что гироскоп в авиагоризонте этого вертолёта раскручивается не электричеством, как у нас, а набегающим потоком воздуха.
Но пора вылетать. Авиатехники уже приготовили все необходимое, чтобы перекачивать топливо из бочек в баки прямо в полёте. Перелёт предстоял больше тысячи километров, и мы уже были к нему готовы. Единственное, что смущало, - это очевидная перегрузка вертолётов, особенно моего, поскольку именно его готовили для Папуа и загрузили всеми имеющимися запчастями. Но... полоса в аэропорту большая, авось взлетим...
Взлёт действительно был тяжёлым. Но больше беспокоило то, что перегруженный вертолёт не держал скорость. «Шаг-газ» под мышкой, а машина больше ста восьмидесяти не разгоняется. Качалов ругается и говорит, что на такой скорости мы никуда не дойдём. Но, по мере расхода топлива, скорость растёт, и уже через час скорость стала вполне приемлемой. Мы шли низко над джунглями прямым курсом на Луанду. Без связи, поскольку ни на одной частоте нам никто не ответил. И, конечно, ожидали неприятностей, поскольку разрешение только на один борт и без связи...
Однако диспетчер, с которым мы связались за семьдесят километров до Луанды, ничуть не удивился и воспринял нас, как вполне дисциплинированные плановые борты. Может быть у них так и принято и мы зря волновались?
Аэропорт оказался очень загруженным. Нас спросили, не сможем ли мы зайти на посадку сбоку прямо на рулёжку, чтобы не занимать глиссаду. Мы ответили, что никаких проблем.
Проблема появилась после приземления. Нас попросили подождать на рулёжке, пока для нас пытались найти свободную стоянку. Это заняло довольно много времени. А мой вертолёт, точнее его правый двигатель, с некоторых пор «не любил» так долго работать на малом газе. И выражал он свою «нелюбовь» тем, что через какое-то время выбрасывал порцию масла в выхлопную трубу. Поскольку труба горячая, вертолёт тут же окутывался облаком дыма. Вот это и случилось у меня на рулёжке, вызвав тревогу в пожарной команде аэропорта. Ко мне тут же подскочили две пожарные машины, направив на меня свои водомёты. Навстречу, размахивая руками, устремились наши авиатехники, пытаясь предотвратить внеплановое купание. В конце-концов удалось убедить пожарников, что мы не горим, но машины сопровождали меня до самой стоянки и уехали только после того, как бортмеханик выключил двигатели.
Хохлы встретили нас и повезли через город на свою базу. Впечатления от столицы Анголы остались не ахти: горы мусора, да копошащаяся в нём голая детвора. Воистину война никому не приносит благосостояния.
На базе из столовой доносились очень знакомые и родные запахи. Заглянув туда, мы обнаружили румяную хохлушку, которая разливала большим черпаком украинский борщ.
- Живём, славяне!..
 
 
Глава 10
 
До Браззавиля нам оставался один перелёт. И он, конечно же, тоже не обошёлся без приключений. С утра нас для начала ошарашили стоимостью посадки в Луанде. Оказалось, что за посадку и стоянку с нас хотят получить по 250 долларов с каждого борта. А ведь только накануне мы заплатили в Виндхуке по двадцать пять. Я потребовал распечатку предоставленных услуг и обнаружил в списке всё имеющееся в аэропорту оборудование. Оказывается, на нас были задействованы все локаторы и пеленгаторы, приводные и маркерные маяки, все мыслимые системы посадок и навигации. Было указано даже светосигнальное оборудование. Я попытался напомнить, что мы прилетели днём, заходили сбоку визуально, а для большинства систем посадки у нас просто нет ответного оборудования на борту. Услышав моё заявление, мой оппонент вдруг заговорил со мной по-португальски, причём по-английски он в этот день не смог больше вспомнить ни одной фразы. Я побежал за помощью к хохлам. Обнаруженный мной поблизости инженер вполне сносно владел португальским, но, продискутировав с полчаса с представителем аэропорта, он сказал мне, что, по-видимому, всё равно придётся платить, поскольку с ними невозможно договориться.
Вторая проблема заключалась в том, что разрешения на пролёт из Заира так и не поступило. Я принёс в офис связи флайт-план, но как его подавать, если нет разрешения? Тем не менее, чиновник требует:
- Давайте ваш флайт-план.
- А разрешение уже пришло?
- Нет, разрешения ещё не было. Так где же ваш флайт-план?
- Но ведь разрешения ещё нет, какой же вам флайт-план?
- Да, разрешения ещё нет. Так где, говорите, ваш флайт-план?
Кто-то из нас определённо спятил. Похоже, он собирается до бесконечности декламировать эту сказку про белого бычка.
- Я думаю, вам надо лететь через Кабинду, - сказал подошедший украинский представитель.
- Что ещё за Кабинда?
Оказывается провинция Кабинда в Анголе, - это как у нас Калининградская область, то есть кусок страны на отшибе. Но она тоже выходит на побережье Атлантики, а значит можно обойти Заир по воде.
- Значит флайт-план надо переписать через Кабинду?
- Зачем? Отдайте этот. Им главное, чтобы он был. И чтоб была указана конечная точка маршрута. А уж как вы пойдёте - это ваше дело.
- В самом деле?
- Конечно! Я то знаю. Не первый год тут работаем.
Сильно сомневаясь, я, всё-таки, отдал свой флайт-план и пошёл на вылет. Качалов, который ждал меня на свежем воздухе, тоже сильно засомневался в правильности наших действий, но хохол убедил и его, что всё нормально и здесь всегда так делается.
Нам было очевидно, что оставаться здесь ещё на сутки нельзя, поскольку уж очень чувствительные здесь финансовые потери. Поэтому через Кабинду, так через Кабинду. Вылетаем!
После взлёта мы сразу взяли курс на север в сторону Кабинды. Минут десять мы летели спокойно, но потом вдруг Качалова вызвал диспетчер:
- А почему вы полетели через Кабинду? В вашем флайт-плане маршрут указан напрямик.
Качалов объяснил, что мы планировали лететь прямо, но, поскольку так и не дождались разрешения Заира на пролёт его воздушной зоны, вынуждены были лететь через Кабинду.
- Ну, это всё понятно, - не отставал диспетчер, - но ведь флайт-план-то у вас написан прямо. А вы почему-то пошли через Кабинду.
Стало ясно, что мы «влипли». Надо было что-то срочно придумать. Я набрал побольше воздуха в лёгкие, нажал на кнопку и...
Приём, который я собирался применить против назойливого ангольца, изобрёл не я. Был у нас в авиакомпании такой второй пилот Ан-24 Игорёк Ляхов. Однажды, при полёте над Африкой, на их пути оказалась страна под названием Малави. Знатоки географии знают, что территория этой страны сильно вытянута с севера на юг. Поэтому, если вы следуете с северным или южным курсом, вы без проблем обходите её. Но если вы наткнулись на неё на восточном или западном курсе, то обойти её не так просто. Могут возникнуть проблемы с топливом. В то же время есть ещё два фактора: с одной стороны, чтобы пересечь её с восточным курсом требуется всего несколько минут, с другой стороны её власти всегда крайне неохотно дают разрешение на пролёт. Ребята запросили разрешения на пролёт, но вылетели, не дождавшись ответа, надеясь, что ответ был положительным, но где-то задержался. Однако диспетчер, с которым они связались, пересекая границу, выразил немалое удивление их появлением и потребовал объяснений. Тогда Игорёк нажал на кнопочку и начал рассказывать, как они узнавали адрес, куда посылать запрос, как ходили в офис связи и объясняли чиновнику суть дела, как посылали запрос и с нетерпением ждали ответа, какая была при этом погода и настроение экипажа, особенно бортмеханика, у которого в это время жена рожала ребёнка. Он рассказывал ещё много интересных вещей, и было очевидно, что речь он хочет завершить не раньше, чем самолёт пересечёт противоположную границу. К сожалению, красноречие его иссякло несколько раньше. Он не дотянул до границы совсем немного, хотя большую часть пути они уже прошли и находились прямо над столицей страны, когда разворачивать их назад уже не было никакого смысла. Поэтому диспетчер лишь пожурил их, сказал, чтоб они больше так не делали и... дал конец связи, поскольку к концу его нотации они уже выходили из его зоны.
Вот по такому же образцу начал действовать и я, когда выяснилась «неувязочка» с нашим флайт-планом. Нам бы дотянуть до береговой черты, да пройти траверз Заира, а там... Не станет же он нас возвращать аж из Кабинды. Вот я и начал рассказывать ему про то, как мы делали запрос, про все наши мытарства и про всю нашу горькую жизнь. Поскольку мне далеко до Цицерона, моё красноречие стало довольно быстро истощаться, и я, чтобы «продлить удовольствие», начал говорить всё с большим акцентом, всё непонятнее, в конце уже сам не понимая, какую ахинею и на каком языке я несу. На подходе к береговой черте я выдохся окончательно и отпустил кнопку. Диспетчер подождал, не продолжу ли я, и вдруг на очень чистом русском языке сказал:
- Но товарищи! Я не понимаю. Вы же подали Флайт-план для полёта прямо, а сами полетели через Кабинду. Как же так?
Ну что вы ему скажете, такому грамотному? Даже русский знает чуть ли не лучше нас. Остаётся одно: делать вид, что мы не понимаем по-русски.
Собственно, мы так и сделали. Мерно гудели двигатели, диспетчер терпеливо ждал ответа, мы молчали, а тем временем под нами промелькнула береговая черта, вот и траверз Заира... Неужели он всё ещё надеется что-то от нас услышать?
По-видимому, всё-таки наша взяла. На нас махнули рукой и больше не вызывали. Ещё через какое-то время мы прошли Кабинду и стали вызывать Браззавиль. И тут же услышали возмущённый голос по-русски:
- А почему это вы ставропольскими позывными работаете?
Всё ясно. Это наши «орлы» на Ан-24 не узнали своих. Мы-то знали, что в Конго работают два наших Ан-24 и один Ми-8, а они о нашей перегонке не знали. Ну а когда узнали, начали помогать. Продублировали нашу информацию диспетчеру и его ответ нам.
Так закончилась наша эпопея. Хотя закончилась ли? По прилёту в Браззавиль я получил предписание подменить работающий там экипаж Ми-8 и остаться работать в Конго в течение ближайших шести месяцев. Но это, как говорят классики, уже совсем другая история.
Вот такая «двухнедельная командировка» получилась!
1999 г.