Наконец-то гонги во вражеском лагере пробили отбой, и орда отошла в свой стан. Мягкий пушистый снег ложился на город, на ледяные валы, на лица мертвецов. Евдоха с помощницами бродила между ранеными и убитыми. Старая травница переходила от тела к телу, осматривала рану и кивала одной из своих подручных, чтобы те делали перевязку. Некоторых раненых она перевязывала лично. Взглянув на иных, она просто опускала глаза и переходила дальше. Мёртвым она закрывала веки.
Осмотрев раны одного молодого ратника, Евдоха кивнула Сурьяне, но та стояла, словно окаменев.
-Промой и перевязажи, - сказала травница.
Но Сурьяна продолжала стоять, уставившись на крепкого мужика с прорубленной грудью. Мужик тяжело дышал, закатив к небу невидящие глаза.
-Сурьяна? – травница тронула девушку за рукав.
И вдруг девушка разрыдалась и упала на снег рядом с раненым. Лицо старой травницы дрогнуло, она подозвала другую помощницу, и продолжила осмотр увечных. А Сурьяна всё сидела, прижав к груди голову умирающего. Слёзы текли по её подурневшему лицу.
-Сурьянушка, - Никодим тронул девушку за плечо, она не заметила.
-Не тронь её, - тихо сказал Харитон. – Пусть с отцом попрощается.
Вдоль улицы, заваленной телами, шёл поп, размахивая кадилом. Он скороговоркой бормотал слова заупокойной молитвы, но от частого употребления давно уже перестал понимать смысл этих страшных слов.
К попу подбежала какая-то обезумевшая баба, схватила священника за бороду.
-Где твой Бог? – закричала она, потрясая святого отца.
-За грехи наши тяжкие, - ответил священник, не делая никаких попыток освободиться.
-За какие грехи? – заорала баба, и задала святому отцу такую звонкую затрещину, что аж скуфья слетела с его головы и упала в окровавленный снег. – Ты посмотри, что творится! Есть у него сердце, у твоего Бога?
-А кто идолам требы ставил? А кто тайком под рубахой вышитые пояски носил? – так же монотонно ответил священник. – Кто навьям горячую воду и веники в бане оставлял? Кто на божнице за иконами идолов прятал? Кто Велесу несжатую жмень пшеницы в поле оставлял? Кто в овинах Симарглу требы ставил? Кто куриного бога в хлевах вешал? Кто подковы над дверью прибивал, на счастье? Думаете, я не вижу вашего бесам служения? Чего я не вижу, то Бог видит. Вот и осерчал Боженька, наслал на Русь племя нечестивое.
Баба упала в снег, молотя руками по мостовой, а священник снова надел на голову скуфейку и пошёл дальше, помахивая кадилом и механически бормоча слова погребальной молитвы.
-Вот. – Харитон протянул Радиму булаву.
-Чего? – непонимающе оглянулся Радим.
-Булава. Ты теперь сотник, тебе и носить её.
-Я не могу быть сотником! Я не боярин и даже не гридень. Я кметь. Мне только десятком командовать.
-Так нас десяток и остался. В самый раз по тебе.
-Кем командовать? - закричал Радим, всё же принимая булаву.
-Так нами, - ответил Харитон. - Ты помощник сотника. Когда его нет, ты замещаешь. Давай, командуй, не гоже от работы увиливать.
-Эй, кто жив, становись. – крикнул Радим, вертя в руках увесистую булаву.
Ратники построились вдоль вала. Всего их оказалось девятнадцать человек. Все до единого имели лёгкие раны.
«Со мной как раз двадцать будет, - подумал Радим, - встанем в одну шеренгу, и первым же натиском нас сомнут.
Странно было Радиму, что бородатые мужики смотрят на него, безусого юнца, и ждут от него мудрых приказаний.
Да и какая мудрость тут поможет? Двадцать человек против сотни тысяч, если на глазок прикинуть, а то и больше.
-Первая стража, по домам! – подал команду Радим.
«Как бы мало нас ни было, а спать хоть немного надо», - подумал он.
Харитон с Никодимом взяли под руки Сурьяну. Она всю дорогу молчала, уставя пустой взор перед собой. На пороге их никто не встретил. Войдя в избу, они увидели, что все женщины, стоят вокруг стола, и даже не обернулись на вошедших.
С нехорошим предчувствием Никодим подошёл ближе. На лавке под образами лежал Славка. Руки его были сложены на груди, а глаза закрыты, черты лица заострились. На шее чернела маленькая ранка.
-Мы, мы, - всхлипывал в углу Юрка, - мы стре лы со би рали. Другие ре бя та тоже собира ли. Что мы ху же их что ли?
-Вот и собрали… - вздохнула мать.
Никодим подошёл к Юрке, прижал его к груди, заплакал и принялся гладить по волосам.
-Ты, Юра не плачь, - говорил он, глотая комки боли. - Всему граду теперь беда пришла, да и всей Руси беда.
Юрка уткнувшись мокрой мордашкой в грудь Никодима в голос разрыдался. Никодим несколько раз открывал рот, чтобы сказать мальчику о смерти его отца, и не мог.
-А где Микула? – встревоженно спросила вдруг Марья, Юркина мать.
Никто не ответил. Глянув на окаменевшее лицо дочери, она громко вскрикнула и выбежала из избы.
-Сегодня мы опять их отбили, - угрюмо сказал Харитон, - но мало нас осталось.
Никодим откупорил баклагу с медовухой. Выпили, закусили солёными грибами, похлебали щей.
-Надо Марью поискать, - сказал Харитон, поднимаясь. – Без шубы выскочила. Замёрзнет ещё.
-Сидите, дядя Харитон, - остановила его Сурьяна. – Я сама маманю приведу, а вы спите, вам скоро на стражу заступать.
Глаза девушки просохли. Теперь в них горела сухая злая лихорадка. Быстро одевшись, она выскочила в тёмные сени.
Мужики не стали спорить. Страшная усталость свалила их в богатырский сон.
После полуночи они снова стояли на страже, приплясывая на крепком морозце. Снег сильно скрипел под ногами, что предвещало большие холода. Хвостатая звезда светила ярче луны, затмевая все ближние к ней звёзды. Ярко пылала тысячами костров равнина вокруг города. Вся прошлая жизнь проходила перед глазами Никодима. Он вспомнил детство, женитьбу, друзей и родню, четверых своих детей, умерших от оспы. Грядущая смерть уже не пугала, не вызывала гнева. Просто было немного грустно расставаться с этой землёй, с полюбившейся избой, с женой. Вот уж не думал Никодим, что переживёт своего последнего сына. Славка, славка! Как же его угораздило? А может, и лучше, что он умер быстро? Не дал Бог, чтоб его ордынцы замучили. Эта ночь, судя по всему, в его жизни последняя.
Никодим с удовольствием вдыхал морозный воздух, впитывал звёздный свет. Иногда он всматривался в таинственную Чигирь-угорь, ярко горевшую на небе. Теперь она была уже не лучистая, как прочие звёзды, а круглая и ослепительно белая. Её чуть изогнутый хвост расширялся, к концу, как у Жар-птицы, какой её изображают на прялках.
- Кто ты? Из какой неведомой бездны пришла ты к нам? И зачем пришла? Ты ли принесла нам беду на своём хвосте, или пыталась нас остеречь, спасти?
Хвостатая звезда загадочно молчала, изливая на обречённый град ровный мертвенный свет.
Утро приближалось с беспощадной неотвратимостью. Восточный край неба посерел. Одна за другой таяли звёзды. Не дожидаясь колокола начала подтягиваться к пролому вторая стража. Ратники обнимались на прощание. Некоторые менялись крестами, становясь после этого крестовыми братьями. Поменялись крестами и Харитон с Никодимом. Обнялись, трижды поцеловались.
Радим приказал первой страже идти по домам – есть греться и быстро возвращаться. Вражеский стан тоже потихоньку просыпался.
Жена Никодима, Умила, была молчалива и скорбна. Она поставила на стол горшок с жарким. Это оказалась тушёная телятина с грибами и кореньями, щедро сдобренная сметаною. Рядом на блюде красовалась горка румяных блинов.
Телятина была для начала зимы обычным кушаньем. Телят всегда кололи в начале зимы, чтобы не тратить на них сено. Только в прежние годы телятину всячески экономили, стараясь растянуть на долгое время. Но теперь уже не было смысла экономить.
Одеваясь, ратники с удивлением заметили, что и бабы, все трое, тоже натягивают кожухи, обматывают головы тёплыми шалями.
-А вы куда? – спросил Никодим. – Не время сейчас на улице вертеться. Много стрел перелетают через тын, а дальше, на кого Бог пошлёт. Пропадёте, как Славушка наш.
-Дело есть, - сухо ответила Марья.
Подойдя к валу, друзья с удивлением увидели, что там собралось довольно много баб. Они деловито копались на месте вчерашнего побоища, добывая из-под снега мечи, копья и сабли.
-Куда вы дуры лезете? – кричал обескураженный Радим.
-Тебя, дитятко, забыли спросить! – отвечала толстая купчиха Степанида, известная на всю Рязань своим ядовитым языком и склочным нравом.
-Так побьют же вас! – Радим чуть не плакал. – Я здесь главным поставлен над воями.
-Вот воями и командуй, а к нам не лезь, - отвечала Степанида, примеряя добытый из сугроба ордынский шелом.
-Ну, что за строптивый народ, эти бабы! – воскликнул Радим.
Подошедшая Евдоха тихо сказала:
-Женщины не хотят отдавать себя на поругание. Слишком уж большая рать у Батыя. Рязанским бабам всех не ублажить, здоровья не хватит. Ты что ли их защитишь?
-Ты Радим, не гони их. Всё равно не уйдут, - вмешался Харитон. - Жаль их, конечно. Да чего уж там? Так и этак пропадать. А Бог даст, продержимся до подмоги. Князь Георгий, может, уж близко.
-Мудрый не плюёт против ветра, - добавил Никодим. – Разве бабу переупрямишь?
-Да ты посмотри, как они щиты то надели! – возмущался Радим. – Смотреть противно! Пряжка же есть! Неужели не хватает ума по росту себе подщитный ремень укоротить?
-Вот и поможем им, - подмигнул скорняк.
-Эй, молодка, чего ремень подщитный не укоротишь? Пряжка на нём для чего? Рукоять должна быть на уровне пупка, а не на лобке. Не то место бережёшь, красавица!
-А ты синеглазая чего призадумалась? Не можешь понять, где тут рукоять, и для чего все эти ремешки? Нету здесь рукояти. Это тебе достался мурманский щит. Он к локтю крепится. Просунь ручку под эти два скрещенных ремешка, а за два коротких, стяжки называются, возьмись рукой. Вот умница! Неудобно? У тебя рука короче, чему Гаврилы была. Сейчас, я отпущу локтевые ремни подлиннее.
-Куда? – Евдоха схватила Сурьяну за руку.
-Пусти, я за отца поквитаться должна!
-Должна? А мне кто помогать будет? Я три дня на тебя – дурёху потратила! Учила тебя, учила. Мне ведь быстрее самой было сделать, чем вам объяснить. Твоя учёба кровью люда рязанского оплачена была. Теперь ты уйдёшь, мне другую неумеху руко-крюкую воспитывать? Положи меч. Мстить надо на холодную голову. Не беспокойся, орда большая, тебе тоже хватит.
Вскоре грохот барабанов возвестил о начале нового приступа. Бабы шумною нестройною толпой высыпали на вал.
-Куда? - кричал Радим. – без команды не соваться! Стрелами побьют!
Налетевший град стрел тут же подтвердил его правоту. Несколько воительниц упали. Толпа с визгом откатила назад.
-Стоять! – кричал Радим. – Как скомандую, тогда уже не мешкайте!
Радим взобрался на стену и припал к бойнице. Уже слышался грохот приставляемых лестниц.
-Вперёд!
Мужчины первыми подали пример и с криком «Ура» взбежали на вал. Бабы толпой ломанулись за ними.
-Не напирать! – орал Харитон. - Своих столкнёте, дуры. Стойте и ждите своей очереди.
И снова закипел бой. Бабы дрались безо всякого порядку, но яростно, и беспощадно. С сердцем. Мстили ордынцам за погубленных мужей и за пока ещё живых детей. Мстили за себя, за свой род, который должен будет скоро оборваться.
Многие гибли. Гибли глупо, бесполезно, но и в мыслях ни у кого не было отступить. Всяк знает, медведица, когда с детёнышем, опаснее матёрого медведя. У неё хоть когти короче, да злости больше.
Бой продолжался час за часом, но волны атакующих снова и снова откатывались.
Бату Хан въехал на холм, что возвышался на правом берегу Оки. Некоторое время он наблюдал за битвой, покусывая плеть. Это был дурной знак. Когда джихангир грызёт плеть, лучше с прошениями к нему не подходить. Свита старалась держаться на почтительном расстоянии.
-Это женщины? – наконец, спросил джихангир.
-Похоже на то, повелитель, - ответил одноглазый Субудэй.
-Но почему мои нукеры до сих пор не опрокинули их?
-Субудэй замешкался, не зная, что сказать.
-Да простит меня великий хан! – пришёл на выручку Субудэю, советник Елю Чу Цай. – Эти женщины потомки древнего племени амазонок, ранее проживавших в этих землях. Они свирепы и сильны, как мужчины. Нет ничего удивительного, что пользуясь преимуществом обороны, они некоторое время могут сдерживать натиск твоих победоносных войск, повелитель.
-Уж не хочешь ли ты сказать, что мои советники вдвое занизили численность урусов, не посчитав их женщин?
-Разведка не моё дело. Я всего лишь учёный и механик, - с поклоном ответил Елю Чу Цай. - Мои баллисты разрушили стены, как я и обещал. Мои пороховые ракеты позволили обстреливать город с безопасного расстояния. Я свои обещания выполнил. Если хочешь, можно испытать пороховые сосуды. Мы забросим их в город с помощью баллист. Они разорвутся со страшным грохотом и огнём. Возможно, они посеют панику среди урусов.
-Нет, это лишнее, - отрезал хан. – Не будем тратить наше тайное оружие на этот обескровленный полумёртвый город!
-В таком случае, я сделал всё, что было в моих силах. Теперь дело за воинами. Они уже покорили полмира. То же будет и здесь. Нужно сохранять спокойствие и ждать.
Опять ждать! Бату Хана передёрнуло. Все только и говорят: Ждать, ждать, ждать! Как сговорились. А чем кормить эту огромную армию, во время ожидания? Об этом мудрые умники, конечно, не думают. А как передвигаться, если реки оттают и из удобных ровных дорог превратятся в непроходимые преграды, забитые плавучими льдами? Священный Правитель, царственный дед Бату Хана, всегда побеждал благодаря своей стремительности. Как эти ослы не могут понять, что время это главная причина побед и поражений? В схватке побеждает тот, кто быстрее!
-Эй, кто там? Посыльного ко мне! – крикнул Бату Хан.
Посыльный, соскочив с коня, распростёрся перед ханом.
-Разыщи командира штурмовой колонны. Скажи, что я требую его к себе!
-Слушаю и повинуюсь, повелитель, - ответил посыльный и, вскочив на коня, галопом помчался исполнять приказание.
Не прошло и четверти часа, как тысячник Кутулуг-Темир пал ниц перед джихангиром.
-Почему город до сих пор не взят? – вкрадчиво спросил Бату-Хан.
-Поверь, повелитель, мы прилагаем все усилия.
-Но перед тобой женщины! Ты хочешь сказать, что мои нукеры слабее женщин?
-Нет, повелитель, твои нукеры сильны и искусны. Они выполнят твоё приказание, но на это потребуется некоторое время.
-Время! – Бату Хан до боли стиснул в кулаке рукоять плети. И этот о том же! Время – единственное, над чем Хан не имеет власти.
– Город должен был пасть на второй день! –воскликнул Бату. - Баллисты расчистили вам путь за один день. Но вот уже идёт пятый день осады, а вы до сих пор беспомощно топчетесь в проломах! И сколько же ещё тебе надо времени?
-Сегодня до заката мы ворвёмся в Рязань, повелитель. Клянусь тебе.
-Уж постарайся. Но если ты окажешься слабее этих баб, то и место займёшь по заслугам. Я велю тебя оскопить и отдать рабыням. Будешь до конца дней своих кизяк для костров собирать и котлы чистить! Иди!
-Слушаюсь и повинуюсь! - Тысячник, кланяясь, попятился.
Хлестнув коня, Бату Хан помчался к следующему пролому. Свита, громыхая позолоченными латами, последовала за ним.
А битва на валу разгоралась всё сильнее. Марья, вдова кузнеца, сражалась зло и отчаянно. Рубила пальцы, вминала шеломы, сбивала мохнатые шапки с бритых голов. Многих ордынцев она отправила в ров, переполненный трупами. И отступила только тогда, когда сломался меч. Остриё, вершка два, отломилось при очередном сильном ударе, да так и застряло в черепе ордынца.
Спустившись с вала, она подобрала первую попавшуюся саблю, которых много валялось на месте вчерашнего побоища, и вернулась к пролому.
Купчиха Степенида сражалась без шита. Могучую грудь её защищал юшман, снятый ею с мёртвого гридня. Это был наполовину кольчужный, наполовину пластинчатый доспех, застёгивающийся пряжками спереди, словно кафтан. Еле удалось стянуть застёжки на груди дородной богатырши. Оружием ей служил тяжёлый двуручный меч, самый большой, какой нашёлся в грудах разбросанного по улицам оружия.
Со свистом и грохотом она обрушивала тяжёлый клинок на ордынцев. Кого рубила, кого просто сшибала с лестниц. Брызги крови от её меча летели далеко, ложась длинными кривыми строчками на ещё чистый, выпавший накануне снежок.
Но недолго билась богатырша. Ордынское копьё с чёрным волосяным султаном пробило её могучую грудь. Словно башня, рухнула Степанида и покатилась по откосу, сшибши с лестниц с полдюжины степных удальцов. Она упала на самое дно рва, но сумела ещё подняться, вырвать из своей груди копьё и пригвоздить им к земле ещё одного, упавшего рядом ордынца. Только после этого свалилась она на тело своего последнего врага и навсегда затихла.
Никодим и Умила бились рядом, плечом к плечу.
-За Славку! – выкрикивала Умила каждый раз, когда ей удавалось отправить недруга вниз.
-Эй, муженёк, не отставай, - подзадоривала она Никодима. – Это тебе не дратву сучить! Это как бельё вальком выколачивать.
-Сама не отстань! – отвечал ей скорняк, отправляя к предкам очередного нукера.
Но тут зацепил Умилу за плечо копейный крюк. С криком покатилась она с вала. Не раздумывая, Никодим прыгнул вслед за нею. Съехал он на заднице по ледяному откосу, прямо под ноги, рубившим жену ордынцам. Там он храбро бился один против многих, и пал на тело своей жены весь изрубленный. И кровь их смешалась, как издревле смешивали свою кровь русичи перед клятвой. Так и отправились они вместе в неведомый путь, не разлучённые даже смертью.
Во второй раз поднялась на вал Марья, вдова кузнеца Микулы. Снова она храбро рубила лютых недругов. И снова сломала клинок. Сталь налетела на сталь. Сверкнули искры. На вражьем клинке осталась глубокая щербина, а Марьин клинок разлетелся осколками. Но она, не сробев, всадила в горло врагу оставшийся обломок. Так и покатился он в груду тел с торчащей из шеи рукоятью.
Снова Марья пошла рыться в кучах оружия, приговаривая:
-Что за мечи нынче куют? Мой-то Микула не чета другим был, добрые клинки ковал!
Уже заполдень пал хмурый Харитон. Вражья сабля рассекла ему край шелома и лоб. Упал он, как пьяный на брашно. Но бабы не дали ему сгинуть, оттащили в тыл, перевязали и уложили в той же избе, где лежал раненый Сурияр.
По сигналу барабанов, всё новые толпы врагов устремлялись на приступ, но бабы стояли крепко. Один только раз ордынскому удальцу удалось взобраться на вал. Это был узкоглазый багатур с жидкими усиками и длинной чёрной косицей, свисавшей из-под шелома. Ловкий и вёрткий, он ускользнул от всех ударов, что обрушили на него бабы, взобрался на вал и за краткий миг порубал четверых защитниц.
Это увидел Радим, бившийся неизменно впереди. Промедли он хотя бы миг, и поганые сбросили бы защитников с вала.
Но Радим не растерялся – смело бросился он на вражьего воина. Сабля врага мелькала так быстро, что невозможно было её увидеть. Радим не заметил удара. Кривой, невидимый и непонятный удар сабли вошёл ему под ребро, пронзил кольчугу и проник глубоко в утробу. Всё, что мог сделать Радим, это крепко обнять недруга за плечи и повиснуть на нём.
Тут подоспела Марья, вернувшаяся с новым мечом. Ударив сзади, перерубила она шейный хребет ордынскому удальцу. Только косица отлетела и повисла на крюке одной из осадных лестниц.
Так и покатились Радим с убитым ордынцем вниз, не разжимая объятий, под ноги наступающим толпам.
Славный выдался денёк! Жаль рассказать о нём будет некому…
Уже солнце клонилось к закату, когда шальная стрела достала бабку Евдоху. Стрела упала сверху и вошла старой травнице под ключицу.
-Отвар кончается! Что делать? - крикнула ей Сурьяна. Глядь, а Евдоха лежит со стрелой в груди.
-Работай! – прохрипела лекарка, закашлялась кровавой пеной и отошла.
-Тётя Сурьяна, - крикнула подбежавшая девчонка. Помоги! У Дарьи кровь никак не останавливается! Третью повязку промочила!
И Сурьяна побежала к умирающей Дарье, только успев подивиться, что сверстницы, с которыми она ещё на прошлой неделе беззаботно закидывала парней снежками, зовут её тётей, и безоговорочно признали за старшую.
Третий клинок Марье поломать было, видно, не суждено. Достало-таки её вражье копьё. Меч выпал из её натруженной руки и, гремя покатился по откосу. Чьи-то руки подхватили Марью за руки и поволокли в тыл.
Когда Сурьяна склонилась над матерью, та, корчась от страшной боли, сказала ей:
-Теперь ты старшая в семье. Юрку построже держи, а Машку одевай потеплее, хворая она, вечно из соплей не вылазит. На тебя вся надёжа. Не знаю, как, но попытайся спасти их. Ох, как же нутро горит! Про Мишу узнай, может, жив ещё. Колечко моё золотое, ты знаешь, где прячу, красу с височными подвесками серебряную, что тебе на свадьбу готовила спрячь, зарой где-нибудь. Авось не найдут поганые. Ох! Зачем же так больно-то?
-Не сумлевайтесь, матушка, я всё исполню, - глотая слёзы, обещала Сурьяна.
-Первым делом Машку проверь. Чиста ли, накормлена ли. Юрка та ещё нянька, недосмотрит! Рыжуху подоить не забудь. Поди, мается недоеная-то! Спать хочется. Потеплело будто.
Слова матери становились всё более путанными и медленными. Руки всё холодели. Быстро отошла она. Видать, кровяную жилу злодеи пробили. А другие-то по три дня от болей мучились. Повезло…
Закат ещё горел, когда удары гонгов отозвали остатки штурмующих сотен назад в лагерь. Незримая богиня Мара устало опустила свой окровавленный серп. Человек урожай по осени собирает, а смерть во всякую пору при работе. Но и ей порой отдых нужен.
-Стойте! Стоять! – заорал Кутулуг Темир, размахивая плетью.
Усталые нукеры остановились, изподлобья глядя на своего тысячника. От бывшей тысячи в строю оставалось не более двух сотен.
-Я знаю, что вы думаете, дети шелудивой собаки, - воскликнул тысячник, оглядывая нестройную толпу измученных воинов. – Вы думаете, что я бросил вас на убой, а сам сижу в тылу, угрожая вам всяческими карами! Я не трус. Я о вас дураках забочусь. Просто, если бы я пал, вы бы сразу драпанули, и хан казнил бы всю тысячу без остатка. Но вы правы, я привёл вас сюда умирать. И теперь я должен показать вам, как это делается. Смотрите же!
С этими словами Кутулуг Темир спрыгнул с коня и отшвырнул уже не нужную ему плеть. Он обнажил саблю, рукоять которой была украшена персидской бирюзой, и один пошёл в сторону города.
Нукеры молча наблюдали за своим тысяченачальником.
Кутулуг Темир быстро шёл к залитому кровью валу, поблескивая лезвием сабли в закатных лучах.
Что-же? Он не выполнил обещание, данное хану. Теперь хан должен выполнить своё. Но у храбреца всегда есть достойный выход!
-Гляди, - сказал брату Ярослав. – Ещё один супостат идёт!
-Вижу, - ответил Ермолай. – Может, переговорщик?
-Да где это видано, чтобы переговорщик шёл с обнажённой саблей? – усомнился Ярослав.
-Тогда, давай подстрелим его.
Оба лучника натянули тетивы и прицелились. Первым полетела стрела Ярослава. Звякнув о пластины панциря, она отскочила. Тут же отпустил тетиву Ермолай. Стрела чиркнула по шлему, но только высекла из него пучок искр.
Странный враг продолжал спокойно идти вперёд.
-Добрый доспех, - глубокомысленно изрёк Ярослав, и, отложив лук, взял прислонённый к частоколу самострел.
Самострельщик был давно мёртв. Но осталось его оружие и два болта к нему. Ярослав упёрся ногой в стремя самострела, присел и, зацепив тетиву поясным крюком, который носил на такой случай. С натугой он выпрямил ноги. Стальной лук со стоном согнулся, железный орех поворотился на оси и щёлкнул, фиксируя тетиву.
-Сейчас проверим, так ли хорош твой панцирь, - сказал Ярослав, вкладывая в желоб тяжёлый арбалетный болт.
-Чур, моя попытка следующая! – усмехнулся Ермолай, наблюдая за действиями брата.
А между тем Кутулуг-Темир уже карабкался по откосу вала, хватаясь за выбоины, вырубленные в окровавленном льду его нукерами.
Гулко звякнула тетива. Болт с громким стуком пробил пластинчатый наплечник и пригвоздил руку тысячника к грудной клетке. Кутулуг-Темир покачнулся, на мгновение замер, но потом снова полез на вал, скрипя зубами и цепляясь за выбоины рукоятью сабли, которую по-прежнему держал в правой руке.
-Живучий гад! – воскликнул Ермолай, обнажая клинок. – Теперь мой черёд!
С этими словами, Ермолай спрыгнул со стены на вал и попросил баб чуть отойти. Когда над кромкой вала показался шлем чудаковатого врага, Ермолай нанёс свой удар.
Кутулуг-Темир даже руки не поднял, чтобы защититься. Кровь обильно хлынула из разрубленного шелома, залила всё лицо и струйкой потекла с подбородка. Сабля, украшенная персидской бирюзой, выпала из его руки, он, гремя латами, покатился вниз на трупы своих бывших воинов.
Нукеры, угрюмо созерцавшие это странное зрелище, повернулись и молча побрели в сторону ордынского лагеря.
-Чего ему надо-то было? – недоуменно спросил Ярослав.
-А шут его знает, - ответил Ермолай, вытирая меч. – Совсем дурной какой-то.
Продолжение http://www.proza.ru/2018/04/17/1465