(Актёры шутят)
Однажды – не помню причину – я повздорил с актёром, который совмещал актёрскую деятельность с бутафорским цехом. И он так предупредительно мне ответил, мол, вот увидишь, я тебе на «Всё в саду» вместо лимонада налью водки. И предыдущую историю с водкой на «Последнем сроке» затеял именно он. После того прошло лет семь, но случай про баню со спиртным всем запомнился особо.
«Всё в саду» – сатирическая драма американского драматурга Эдварда Олби. Ещё задолго до репетиций над этим спектаклем (премьера состоялась весной 1995 г.), наш режиссёр в поисках резюме этой пьесы, рассуждая, сказал нам: “Видите ли …о чём эта пьеса… «Всё в саду» – там …всЁ в саду”. Мы, конечно, рассмеялись; каждый думал в меру своей распущенности. В этом спектакле я играл роль второго гостя, а первым гостем был бутафор, и поскольку именно он был на разливе, то он меня и предупредил, что не факт, если не пошутит надо мной; а мне в спектакле, войдя в дом хозяев, погодя, нужно было выпить рюмку компота, в смысле – виски. Этот актёр, будучи бутафором, вообще, парень не злобный. Во втором действии спектакля, подходя к барной стойке, я психологически был готов принять то, что он мне подаст. Я исподволь наблюдал за его руками. Сперва он налил компот-виски нашему партнёру, а затем, заметив моё за ним украдкое наблюдение, с лукавым видом бармена налил для меня прозрачную жидкость из другой бутылки. А в это время на сцене своим порядком шло действие, которое вели другие актёры. Конечно же, наблюдая за «шкодливым» партнёром, я нисколько не терял своей актёрской бдительности и вовремя подавал свои реплики. Взяв загадочную рюмку в руки, я вышел на свою мизансцену, «по-американски» сел на куб и стал принюхиваться к налитому. В результате это оказалась вода водой! По окончании спектакля я выспрашивал актёра-бутафора, что же он меня …не дообманул, а тот с удовлетворением в ответ широко улыбался.
Пятьдесят граммов водки в этой моей эпизодической роли моему персонажу никак бы не помешали, тем более что я уже был типа настроен, но мой изобретательный партнёр пошутил со мной …«наоборот». А может быть, и передумал шутить.
. . . . . . . . . . . .
Но то, что произошло со мной спустя примерно десять лет! – это можно было бы назвать настоящим ЧеПэ: вот так со мною дерзко-предерзко пошутили... Со мной и ещё с тремя актёрами; но мне досталось больше всех.
Это случилось примерно в 2006 году именно на спектакле под названием «Вор» по пьесе польского писателя Веслава Мысливского. На каком-нибудь другом представлении подобное произойти просто не могло. «Вор» – весьма сложный в плане психологии драматический материал. Действие происходит в 1944 году, при отступлении немцев, ночью в семье в одном из домов польской деревни. Одна почитаемая завсегдашняя наша зрительница, вытирая свои слёзы после премьеры, так поделилась впечатлением с режиссёром: “Как будто ворвались, прямо по душ`е нагло потоптались и ушли”. Слышать такое нам было двояко. Скорее всего, это значило, что идея, сверхзадача и актёрское исполнение не могли не достать нормального зрителя, что называется, до самых-самых.
Я играл роль 60-летнего отца, у которого было три сына 35-ти, 20-ти и 10 лет. Их взаимоотношения – до самой остроты. Я не буду пересказывать подробности сюжета. Именно ЧеПэшный спектакль состоялся, когда он уже был хорошо обкатан, и в театре в тот вечер отсутствовал главный режиссёр. Всё самое неожиданное произошло практически в самом финале. А иначе, в данном случае, и быть не могло.
Согласно финала сюжета, глубокой безсонной ночью средний сын, без разрешения отца, насильно даёт наказ младшему брату сбегать к соседу и принести полбутыля самогона. Конечно, все спектакли мальчик приносил заранее заготовленный бутыль с водой. Мы два раза выпивали из алюминиевых кружек, а затем два старших сына переливали «самогон» в казан, прямо на авансцене ставили отца (то бишь меня) на колени и, держа его (то бишь меня) за руки, заливали «самогон» из казана прямо в рот. А перед этим я говорил такой текст: “Налейте, сыны, сколько надо, чтобы вы перестали страдать”. Казан был немного продырявлен, вода из него протекала, мои партнёры старались всё делать не спеша, но оперативно. Воду, заливаемую в мой рот, я сразу глотать не успевал; она растекалась по бороде вниз на рубаху, на штаны и на пол. К тому же я имитировал захлёбывание. В итоге отец после бредовой словесной тирады терял сознание, а младший сын как самый невинный погибал у яблони от случайной фашистской пули. Для зрителя весь финал выглядел, наверное, впечатляюще, если не потрясающе.
И вот теперь, пожалуйста, представьте всё это действо не с водой, а с настоящим вонючим самогоном, аромат от которого буквально сразу распространился по всему зрительному залу! Да! Мои коллеги, которые не были задействованы в спектакле, так решили выразительно-пахуче-пьяно с нами пошутить.
Когда первый раз разлили по кружкам, я сразу ощутил знакомый специфический запах …не водки! – а именно самогона. Я переглянулся с партнёрами, – они тоже всё поняли. Находясь в экстремальных обстоятельствах сюжета, мы получили от наших друзей вводную – пережить ещё и такое вот вонючее горючее, которое нам предстояло выпить – и не один раз – абсолютно без какой-либо закуски! Конечно, из образов никто не выходил. Самогон пили четыре человека: я-отец, два партнёра-сына и актёр, исполняющий роль вора. Вор выпил один раз, сыновья – по два раза, а мне предстояло кроме двух раз с сыновьями ещё пережить казан с самогоном, заливаемый в мой рот! – что я и сделал. Это был финал спектакля, но его нужно было не только сыграть, но и прожить! А с самогоном – пере-жить. Я не скажу, что самогон очень уж мешал. Но тогда и думать-то о другом было некогда. Надо было доиграть спектакль во что бы то ни стало! Ещё при этом надо было говорить конкретный текст, не пропуская реплики партнёров. То, что внутри себя лично я ощущал, что могу засмеяться, – это, помню, было; и я усилием воли держал себя, чтобы не выпасть из роли. Смех в той ситуации был крайне неуместен.
Выпив в первый раз, я услышал лёгкий смешок из выносных прожекторов, где сидела осветитель; я представлял, кто вообще это мог придумать, и понимал, какой кайф сейчас испытывают в аппаратной звукооператор и оператор по свету. А из зала доносилось соответствующее оживление, потому что аромат-таки был определим несомненно. Наверное, зрители пытались понять, не показалось ли им это, и многие из них активно переглядывались, ища подтверждения у других. То, что внимание к самому спектаклю в зале было нарушено, это – однозначно. Разлитому на авансцене самогону не хватало только горящей спички, чтобы подтвердить подозрения против сомнений…
Драки после спектакля не было. Выяснения были. Явных обид не было. Досада была. Думаю, что из зрителей – кто что понял, кто не понял, кто подумал, что так и надо, а кто вообще ничего такого и не думал. Этот вывод я делаю не случайно, а из бывалого сценического опыта, когда приходилось проходить и не такие форс-мажоры на виду у различной публики.
Спустя год я от своей мамы, проживающей в другой области, в частном доме, привёз хороший, в два раза больше чугунный казан специально для этого спектакля и для театра вообще. Мои коллеги, оценивая новый казан, иронизировали, мол, сколько же самогона из него можно выпить!
09.04.18.