Трофимов давно стал замечать, что с ним происходят какие-то необыкновенные вещи, часто не поддающиеся никакому логическому объяснению.
Это произошло совсем недавно.
Войдя в булочную и осмотревшись, Трофимов взял с полки батон поменьше. Он специально выбрал самый маленький. Да и зачем ему
большой – за двадцать пять рублей – если он с понедельника, проводив жену и дочку на две недели к тёще, остался один. Ему, сегодня на ужин и завтра на завтрак, двадцатипятирублёвого батона было много.
- Откуда вы взяли этот батон? – удивлённо расширив глаза, пробасила толстая кассирша.
- Как откуда? – опешил Трофимов – С полки…
- С какой такой полки?
- Вон с той, на которой диетические хлебцы лежат, по десять рублей.
- У вас, гражданин, шестнадцатирублёвый батон с двумя нарезками. Где вы его взяли?
- Да, говорю же – с полки…
Кассирша протянула пухлую руку и стала мять пальцами свежий, почти тёплый, батон:
- Тётя Маня, а тётя Маня, разве батоны за шестнадцать рублей нам сегодня привозили? – повернув голову в сторону полок с хлебом и булками, забасила грудным голосом недовольная кассирша, продолжая удерживать пухлыми красными пальцами кончик трофимовского батона.
За полками колыхнулась фигура в белом халате и сквозь одну из щелей, между полками с диетическими хлебцами, показались, приблизившиеся вплотную, глаза, рот и нос тёти Мани:
- За шестнадцать не привозили – констатировал рот, посверкивая металлическим зубом.
- Тогда откуда же у гражданина шестнадцатирублёвый батон? – не унималась, начинавшая выходить из себя, толстая кассирша.
Она в упор посмотрела, на ничего не понимающего Трофимова, сердитыми, немного на выкате, глазами.
- Да, он тебя разыгрывает, Дусь – отвечал рот тёти Мани из-за полок.
- Сам, небось, подложил батончик-то, а теперь – шутить изволит. Да, он из театра, наверное.
- Из какого театра? – растерялся Трофимов – Да, что вы в самом деле!
- Из драматического – немного смягчившимся тоном поддержала тётю Маню кассирша Дуся, и тень недовольства на её лице сменилась выражением лукавства.
- Честное слово, не артист я. Я только что взял батон с этой полки и прошу получить за него шестнадцать рублей – взмолился Трофимов и бросил на тарелку несколько звонких монет.
Продолжавшая, тем временем, расти очередь, недовольно загудела добрым десятком голосов, а стоявший за Трофимовым парень, в коричневой кожаной кепке, с приплюснутым носом, выступив в роли защитника, заявил:
- Что вы пристали-то к человеку?: подложил - не подложил, артист – не артист. С полки он взял, сам видел – с полки… И точка.
Выйдя из булочной, Трофимов немного потоптался на месте, поджидая того парня, для того, чтобы сказать ему слова благодарности.
Дверь из булочной с шумом отворилась, выпуская подвижную, немного раскачивающуюся из стороны в сторону, фигуру парня, на улицу.
И в следующий момент Трофимов и парень уже шагали по улице в одном направлении.
Парень повернул к Трофимову улыбающееся лицо, с приплюснутым носом, и неожиданно выронил:
- Ну, ты и ловкач! А всё же - красиво пошутил с этим батоном. Молодец! Никто, кроме меня, не заметил, как ты его подложил. Вот это игра!
Ловкость рук, да и только. А тётя Маня тоже не видела. Интуитивно сказала.
Обескураженный Трофимов так и застыл, остановившись, на месте, а парень, помахав на прощанье рукой, улыбаясь, продолжал шагать вперёд, раскачиваясь из стороны в сторону, своей лёгкой подвижной походкой, пока не свернул за угол серого четырёхэтажного дома.
Отчего у него такой приплюснутый нос, думал Трофимов, продолжая путь домой. Наверное, решил он, родители этого парня в детстве часто запирали дома одного. А у него была любимая привычка, глядя из окна на улицу, сплющивать свой любопытный нос о стекло. Вот так постепенно он у него и сплющился.
И, довольный своим вымыслом, Трофимов пожелал:
- Так ему и надо…
И повернул ключ в замочной скважине двери, своей, временно притихшей, квартиры.
;Картина Автора.