На дороге не валяются

    Олег Иванович Смирнов входил в общество самодеятельных художников «Пленэр», основанное при крупном, градообразующем, машиностроительном заводе имени «Парижской Коммуны», где он работал начальником одного из бюро конструкторского отдела. 
    Им выделили помещение в здании заводского дворца культуры, где художники собирались для решения многих вопросов: персональные выставки, оформительские работы при праздновании знаменательных дат, участие в городских выставках художников, устраивали мастер-классы, и т.д.
    Во дворце был большой концертный зал, служивший и кинозалом, а просторное фойе служило танцевальным залом. Директор дворца Юлия Сергеевна Барвинок отдала стены фойе в распоряжение художников «Пленэра», а они постарались, чтобы стены не пустовали и всегда были заняты экспонатами  очередной персональной выставки одного из своих членов, а то и нескольких одновременно. Администрация дворца обеспечивала и рекламу художественных выставок.
                * * *
      Мелькали дни, пролетали месяцы, пробегали годы, а Олег  Иванович не решался осуществить свою давнюю мечту: уехать в какое-нибудь глухое, таёжное село на всё время отпуска и посвятить его, как любят говорить художники, «пленэру», - рисовать природу с натуры. Художники не любят употреблять слово «рисовать» и заменили его словом «писать», так им кажется солидней и значимей. Но Олег Иванович, будучи художником-любителем и писателем-графоманом одновременно, применительно к себе с такой заменой слов не соглашался и называл «вещи своими именами». Отстаивал это своё мнение во всех случаях, когда люди, имеющие какое-то отношение к миру искусства, поправляли его. «Я художник не настоящий, поэтому не стыжусь выражать своё мнение, не совпадающее с мнением профессионалов, и для меня мировой шедевр – «Квадрат» Малевича – всего лишь кусок холста на подрамнике, закрашенный десятилетним ребёнком. Если бы этот художник не рассказал зрителю о чём думал во время создания этого творения, так бы и остались в безвестности оба: и художник и его «квадрат». 
    Правда, о своём втором увлечении он не распространялся.

    Осуществить свою мечту Олег Иванович не мог по разным обстоятельствам. И только уйдя на пенсию в возрасте шестидесяти пяти лет, когда уже дети - две дочери - стали взрослыми, обзавелись своими семьями и живут в других городах, когда уже прошло пять лет после гибели жены в автокатастрофе. он оказался абсолютно свободным, не стеснённым никакими обстоятельствами, и, наконец, решился на отчаянный поступок. Но ехать просто наугад в незнакомое село было бы рискованно, и потому стал расспрашивать своих знакомых - имеет ли кто из них родных или хороших знакомых в деревеньке в красивой местности, и могут ли они рекомендовать ему это местечко. Все знакомые Олега Ивановича знали о его увлечении живописью и долго объяснять им смысл его интереса не нужно. Ознакомил со своей затеей и детей, и подключил их к наведению справок.
 
    Такое место ему предложил Пётр Миронович Морозов, сосед «через стенку», и находилось оно всего в ста сорока километрах от города. Село называлось Киселёвка, и жила в нём семидесятисемилетняя  мать этого соседа, Анастасия Алексеевна. По его словам, мать – старушка не по годам шустрая, здоровая и, главное, непривередливая.

    Относительная близость деревни от города смущала Олега Ивановича, но его уверили, что «проходным двором» она не является, хотя и отстоит от шоссейки всего на пять километров. Преодолеть эти километры разбитой, в ухабах, дороги, решается только тот, у кого есть очень веские причины попасть туда. Жителей села это обстоятельство угнетало, но их родственников, постоянно живущих в городе и приезжающих в село погостить или провести весь отпуск в атмосфере тишины, покоя, свежего воздуха, наполненного ароматом сосновой хвои, наоборот, радовало. Правда, одно обстоятельство напрягало и городских гостей: отсутствовала сотовая связь! Жители села постоянно нагружали своего депутата наказом: как-то облегчить их контакт с «Большой землей», но у соответствующего начальства дел поважнее было «по горло».

    Этот сосед, Пётр Миронович, сам и привёз Олега Ивановича в Киселёвку на своей «Patrol». В пути сосед дал полную справку и по селу, и по своей родне. Он сам вырос в Киселёвке. Было их пять человек – детей. Отец был председателем, когда-то процветающего колхоза-миллионера «Красный Пролетарий». Почти в каждом дворе стоял «Москвич», а то и два. Дорога в пределах села была асфальтирована.
В те годы в школе было около трёх сотен учеников.
Но в восьмидесятом году тяжёлый недуг, как следствие контузии, полученной на фронте в первую же неделю по прибытии туда, свёл Мирона Марковича в могилу. Новый председатель, приехавший по рекомендации райкома партии, был никому не известен. Колхозники хоть и были насторожены, но понадеялись на авторитетный орган и утвердили его на должность председателя колхоза. С этого момента пошёл обратный отсчет в благополучии колхоза, и через три года колхоз превратился в убыточный и вскоре распался. Многие благополучные колхозники, дабы избежать участи гибнущего хозяйства, разъехались в более надёжные хозяйства, или даже в город.

    Через какое-то время в стране нагрянули трагические времена, как следствие смены эпохи социализма - капитализмом, или, по определению других, смены народной демократии буржуазной демократией.  Теперь здесь всего около полусотни учащихся. Новое руководство села поступило дальновидно: не затрагивая здание школы модернизацией под сложившуюся ситуацию, просто законсервировало пустующие площади.

     Анастасия Алексеевна сначала работала учительницей в этой  школе, а затем и её директором. Сейчас, выйдя на пенсию, из школы не ушла и ведёт два предмета: «Русский язык» и «Литературу».

    Пяти  километровый путь от шоссейки до села в этот раз не был мучительным: весь июнь не было дождей, все лужи и грязь высохли, остались лишь ухабы и тучи пыли, а это уже полбеды.

    Анастасия Алексеевна действительно оказалась очень приветливой, жизнерадостной и опрятной старушкой. Голос у неё был, не по годам, моложавый, без надтреснутости и сиплости, так типичных для сельских жителей. Дом деревянный, большой, в три комнаты; достался от родителей. Просторный двор наполовину был занят садом и кустами сирени вдоль забора, и необъятный огород, используемый лишь частично. По меже с соседскими огородами, росли черёмуховые деревья, а самый дальний забор, если он  был, скрывали заросли малины. В огороде есть колодец-«журавель»; он вклинивается в забор, разделяющий два соседних огорода.

    Олег Иванович обратил внимание, что кроме собаки – большого беспородного, но несущего часть ген от восточно-европейской овчарки, пса, из живности только куры и гуси, но чердак большого сарая чуть ли не забит сеном. Сразу же возникла мысль ночевать именно там. Он заверил хозяйку, что как человек некурящий, спичек и зажигалки не имеет, безопасность сена гарантирует. Её такой довод вполне удовлетворил и добро было получено.   
* * *
    Первые три дня Олег Иванович знакомился с селом, его окрестностью и наметил первый маршрут для поиска подходящих видов для этюдов.

    За это же время он успел примелькаться всему селу, и когда кто-нибудь шёл навстречу, то обязательно здоровался с Олегом Ивановичем. Поначалу ему было в диковинку слышать приветствие от совершенно незнакомого человека, но быстро к этому привык. Однажды на эту тему вышел курьёз. Шёл он мимо чьёго-то двора, огороженного забором из длинного штакетника. Вплотную к забору, со стороны двора, примыкали высокорослые цветы, типа георгинов и бульдонежей. И вдруг впереди, метрах в пяти, на тротуар вываливается штакетная калитка. Вместе с ней, сверху, вываливается молодой мужчина. Его лицо направлено на Олега Ивановича и ещё не долетев до земли, произносит: «Здравствуйте!». Разумеется, еле сдерживая смех, Олег Иванович ответил, как положено, ничем не выдав своей истинной реакции на конфуз незнакомца.

    По селу он ходил в фирменном, синем трико с белыми лампасами, фирменных же кроссовках,  и короткорукавых рубахах светлого тона, которые удачно гармонировали с его сединой на висках. Он источал чистоту и опрятность, что было сразу же благожелательно подмечено женским населением села. А одна её представительница, сорокапятилетняя фельдшер Елена Никаноровна, даже пошла дальше. Когда однажды Олег Иванович проходил мимо фельдшерского пункта, Елена Никаноровна скучала одна и, облокотившись на подоконник, просто глядела на безлюдную улицу, на воробьёв, устроивших пылевую баню под её окном, и двух собак с высунутыми языками, на той стороне улицы, спрятавшихся от знойного солнца в тени забора. Её заинтересовала одна сценка: десяток гусей, щипавших траву вдоль забора напротив, добрела до собак, стала их обтекать. Но одному понравилась трава под собакой и он стал энергично её добывать. Елену Никаноровну заинтересовало, как на это среагирует собака: рассердится и огрызнётся на птицу или мирно встанет и отойдёт?
Но увидев Олега Ивановича, неспешно шагающего по улице, она не смогла упустить возможности побеседовать со свежим человеком и забыла о возможном конфликте между собакой и птицей:

    - Олег Иванович, доброго вам здоровья!
Он остановился и машинально ответил:
    - И вам не хворать!
    - Вашими молитвами будем здоровы! Что, с селом знакомитесь?
    - Да, чтобы осталось в памяти на всю оставшуюся жизнь.
    - Ну, и как вам наша Киселёвка?
    - Замечательное село, красивое, - он остановился, поняв, что женщина задела его не потому, что делать нечего, а явно приглашает к более близкому знакомству.
    - А у нас и люди замечательные. Пора бы вам и с ними познакомиться.

    Он очень заинтересованно рассматривал её: волосы собраны на затылке, в пучок, поэтому лицо полностью открыто, черты лица выдают добродушного человека, которого трудно представить свирепо разозлённым; лет за сорок, привлекательной полноты. Почему бы и не принять вызов к знакомству?

    - Да. Пора бы, да не знаю – с кого начать? – отшутился  Олег Иванович.
    - А я вам помогу - начните с меня. Заходите, попотчую, чем бог послал.
    - Так я не против, - и он направился к крыльцу.

    Приятная беседа двух свободных и одиноких людей, проходила в другой половине дома, являющейся квартирой Елены Никаноровны. В сельском доме всегда есть чем попотчевать гостя.

    Сколько времени длилась бы их беседа? Скорее всего – до логического завершения, но Елене Никаноровне пришлось отвлечься на выполнение своей служебной обязанности: два приятеля старшего школьного возраста привели третьего, которого они же избили за что-то. Вероятно, его провинность была так серьёзна, и наказание тоже, что экзекуторам пришлось доставить его к фельдшеру.
Елена Никаноровна заторопилась к пациенту и незаконченную встречу она предложила продолжить вечером после девяти часов, когда управится  по хозяйству.
 
    Олег Иванович пришёл в назначенное время. А как известно, вечерние свидания более волнующие и гораздо продуктивнее…

    В свой сеновал вернулся на ранней зорьке.

    С этого дня два - три раза в неделю Олег Иванович ночевал не на сеновале, а в тесной и тёплой компании с Еленой Никаноровной в её мягкой постели. Она предложила Олегу Ивановичу перейти к ней на постоянное «нахождение», но он сразу же вежливо отказался и объяснил – почему? Как человек творческий, он любит независимость и уединение. Общению он может посвятить только ночь, когда кистью уже не поработаешь. Да и от одиночества необходимо отдохнуть.

    Вставал он часов в шесть и вместо физзарядки шёл в огород поливать картофель. Это сумасбродство – ведь никто никогда так не делает, но у Олега Ивановича на этот счёт своё мнение: его не убудет, если он уделит внимание картофелю несколько больше. Вынуждает его пойти на такой подвиг отсутствие дождя уже второй месяц. А совершать данный подвиг ему легко – ведь колодец здесь же, в огороде. И устройство колодца по схеме «журавЕля» меньше требует усилий, чем по схеме «вОрота». Опустошенные бочки он наполнял снова, и уже днём остальную огородную растительность поливала хозяйка. Вечером он опять наполнял эти бочки, готовя воду для утреннего полива.

    В десятом часу он выходил с этюдником, большим зонтом, полным рюкзаком и направлялся «на пленэр».

    Начальный участок маршрута выхода на природу был неизменен, и самым приметным объектом на этом отрезке было здание школы: длинное, кирпичное, одноэтажное, окрашенное в голубой цвет; рамы и наличники – в белый. Стояла школа на пригорке, особняком. Во дворе бродили куры, из чего можно сделать заключение, что в школе кто-то живёт: скорее всего – сторож.

    На третий день от начала своих творческих вылазок, он, проходя мимо школы, был приятно удивлён: из здания доносились чистые, профессиональные, на его непрофессиональный слух, звуки фортепиано: неизвестный пианист играл вальс Шопена.

    На другой день из школы доносились звуки четырнадцатой сонаты Бетховена…
Если бы школа располагалась вплотную с улицей, Олег Иванович непременно заглянул бы в окно – посмотреть на мастера. Но уклоняться от маршрута метров на семьдесят по открытому пространству, чтобы удовлетворить своё любопытство, он считал «не с руки».

    Так продолжалось дней десять. Всё что доносилось из школы, он знал. Не знал только авторов виртуозных этюдов.

    Но однажды он не услышал звуков музыки из школы. Предположение было однозначно - у музыканта закончился отпуск. Обычный распорядок был нарушен, и от этого Олег Иванович чувствовал психологический дискомфорт.

    На последнее, облюбованное им место, он пришёл уже третий день подряд. Место изумительное по красоте и богатству цветового и сюжетного материала для этюдов. В первый день на этом месте он даже не поставил мольберт, и всё время посвятил изучению, обживанию и просто созерцанию выбранного места. Тогда его внимание привлекли две невзрачные птички, сидевшие на невысоком валуне. Время от времени то одна, то другая ныряли в воду. Момент, когда они выныривали, Олегу Ивановичу ни разу не удалось заметить. Из разных источников он знал только двух небольших птичек, способных плавать под водой: зимородок и оляпка. Ни одну из этих птичек он не видел вживую, но зимородка ни с кем не спутаешь. Остаётся – оляпка.

    Откуда-то рядом раздалось резкое, свистящее цвиркание. Он узнал автора этого посвиста, ну, конечно, бурундук. Но где он? Да, господи! - вот он, в трёх метрах от него и в полуметре от его импровизированного стола с выложенной посудой. Рядом со столом, на небольшом валуне, стоял рюкзак с продуктами. Зверёк повертелся возле посуды, оказался возле рюкзака, моментально оказался на рюкзаке. Изучал его складки, иногда на секундочку зарывался в одну из них. В конце концов, настоящий вход в рюкзак был обнаружен. Посидел, импульсивно подёргивая хвостиком, потом нырнул внутрь. Пробыл в рюкзаке секунды три, выскочил, повертелся и опять юркнул внутрь. Пробыл чуть дольше, появился и, не задерживаясь, помчался по камням и нырнул в траву.

    По уже выработанной привычке, придя на место, Олег Иванович разводил костёр. У него давно была наработана своя технология создания экономичного костра: он выкапывал удлинённую ямку, поперёк неё укладывал не менее двух металлических трубочек и уже на них ставил либо чайник, либо котелок, а то даже и сковородку. В ямке разводил огонь. Такой костёр был мало заметен и экономичен. Если положить ещё одну-две пары трубок, то можно одновременно ставить несколько посудин и даже просто кружку, чтобы подогреть уже остывший чай. Не выпив кружки чая, он не садился за мольберт: это стало ритуалом.
Олег Иванович даже порыбачил и за каких-то полчаса поймал трёх ленков – по полкилограмма каждый, что, по его мнению, очень даже ничего,  и десяток сорожек, примерно грамм по двести каждая.

    Вот и сегодня: разжёг свой фирменный костерок, поставил чайник и сковороду с парой язей (больше не позволял размер сковороды). Минут двадцать он сидел почти не шелохнувшись. Спокойную гладь относительно широкой, метров сто, реки, морщинил падением своих струй водопадик, высотой метра два, которым вливался в речку не большой, но бурный поток. Он возникал из тёмно-зелёного тоннеля, который составляли густо сплетённые кроны кустарников, покрывавших склон крутой сопки. Именно в этом месте широкая река делала плавный поворот. Через сотню метров – новый поворот и она скрывалась.

     Олег Иванович расположился так, что водопадик был от него в десятке метров справа, а участок реки между двумя поворотами был у него перед глазами. Слева пологий, покрытый мелкой галькой вперемежку с крупными валунами берег. Он упирался в стену густого ивняка, отгораживающего смешанный сосново-берёзовый лес от реки.
 
    Перед тем, как приняться за работу, подбросил в костерок сырых веток, чтобы не так быстро прогорал и было больше дыма. Наличие дыма означает, что жив костерок, а это создаёт необъяснимое чувство уюта. Когда не смотришь на костёр, но чувствуешь его по дыму, то кажется будто возле него есть кто-нибудь из людей и это скрадывает одиночество.    

    Боковым зрением Олег Иванович заметил: оляпки сорвались со своего любимого места на валуне и спешно улетели – не иначе, как кто-то их спугнул. И почти одновременно с этим заметил слева шевеление веток ивняка и увидел, как из их гущи вышла девушка. Он внешне никак не среагировал на её появление, а в душе был огорчён, что покой и уединение нарушены: «Ладно, если одна, а если с ней целая компания? Ведь не дадут же спокойно поработать». Всегда присутствие зрителей его угнетало, сковывало, он не мог сосредоточиться, начинал нервничать. Если они наблюдали за его работой молча, это он ещё мог перенести. Но чаще они вклинивались в его процесс своими вопросами и, что ещё хуже, своими советами. В таких случаях он собирался и уходил. Возможно, профессиональному художнику  зрители не мешают, а, может, и желательны. И на всякое критическое зрительское замечание он отвечает: «Я так вижу».

    Девушка мельком бросила взгляд на художника и, заметив его невозмутимость, подошла к костерку, присела на корточки.

    «Похоже, она одна и не торопится мне мешать», - успокоился Олег Иванович.

    А гостья, тем временем, молча и неподвижно сидела, уставившись на огонёк. Потом взяла тонкий прутик из запаса дров, лежащих рядом, зажгла от пламени костра и долго, неподвижно, зачарованно смотрела на пламя. Олег Иванович искоса наблюдал за ней: «Сложена неплохо, вероятно, занимается спортом. Каким? - определить трудно. Даже через джинсы видно, как налиты её бёдра! Если отбросить природную особенность тела, можно предположить, что она либо конькобежка, либо бегунья на спринтерские дистанции. Нет, скорее всего, она занималась спортом, а сейчас уже нет. Сколько ей лет? Наверняка, не больше двадцати. А особа, видать, романтичная – ишь, как загляделась на костерок. Вспоминает свои походы, песни у костра под гитару, мимолётный и, возможно, роковой роман...».

    Рассуждая таким образом, он незаметно перешёл на свои воспоминания о студенческих годах и отвлёкся от пришелицы. Из этого состояния его вывел вскрик:

    - Ай! Ай! Да помогите же, скорее!

Олег Иванович в испуге повернул голову и с ужасом увидел, что у девушки горят волосы, она пытается сбить пламя ладонями, сыплются искорки... Со скоростью, несвойственной человеку его возраста, он метнулся к куртке, схватил и, бросившись к девушке, накрыл её голову курткой. Она закашлялась, замолотила руками по его рукам и заверещала:

    - Откройте меня, я задыхаюсь.
Девушка зашлась в кашле. Олег Иванович не знал, что нужно предпринять и не нашёл ничего лучшего, как обмахивать этой же курткой пострадавшую.

    - Как ты умудрилась в костёр залезть? Ты что – задремала? Или хотела убедиться – горят ли волосы? Оказывается, горят – убедилась?

    Девушка не обратила внимания на колкие замечания Олега Ивановича и продолжала откашливаться. Поняв, что она сейчас не контактоспособна, молча ждал прекращения кашля.

    Наконец, приступ прекратился, и девушка впервые прямо обратила лицо на Олега Ивановича:

    - Извините, пожалуйста. Я вас отвлекла?

    Он ответил не сразу и молча изучал её:  лицо широкое, губы посредине между носом и нижним краем подбородка, в уголках губ заметные ямочки, придающие лицу детское выражение, нос классически правильный, брови не выщипаны, ресницы в наличии, довольно заметны, и, похоже – не крашены, расстояние между глазами стандартное – равное величине глаза, сами глаза - карие. Фигура не хилая - впечатляет статью. Груди небольшие, аккуратные. Несомненно - она спортсменка, причём, действующая. Первое впечатление очень приятное.
 
    После борьбы с огнём девушка представляла собой комичное зрелище: хлопья пепла, к тому же растёртые, так расположились на её лице, что она была похожа на актрису, загримированную под деревенскую дурнушку. Она сама не догадывалась о своём внешнем перевоплощении. Вероятно, потрясённая случившимся, забыла о верной спутнице любой женщины – зеркальце. Олег Иванович уже заранее сожалел, что скоро незнакомка придёт в себя, вспомнит о зеркальце и невольно созданный неприятными обстоятельствами характерный образ, который любой бы режиссёр посчитал удачной находкой, безвозвратно будет утерян. А собственно, почему безвозвратно? Пока женская щепетильность в отношении внешнего вида временно подавлена, надо хорошо запомнить. А ещё лучше - успеть набросать рисунок грима. Надо её отвлечь и самое уместное средство в данной ситуации, это чай!
 
    - После такой встряски самое лучшее, что мы можем сделать, так это выпить чайку. Заодно и познакомимся. Я - Олег  Иванович, - и он протянул руку.
    - А я - Вероника.
    - Ну, вот и ладушки. Садись сюда, - он поставил свой складной стульчик к бревну, зажатому меж двух внушительных валунов, которые он ещё с первого дня приспособил под стол. Отдал ей свою керамическую кружку, а себе взял алюминиевую, в которой обычно разогревал остывший чай. Зефир, печенье и батон лежали здесь ещё с утра, в пакетах.

    Закончив обязанность распорядителя чайной церемонии, не стал пить чай, а взял картонку, с целью запечатлеть уникальный «грим». Его приготовление, внимательный и абсолютно лишённый лиризма взгляд, девушка поняла правильно, но машинально всё же спросила:

    - Вы что? – мой портрет хотите нарисовать? - подавленная случившимся, она была похожа на жалкого воробышка, потрёпанного бурей. Молча, отрешённо пила чай, забыв даже про конфеты.

      - Да, да. То есть, нет, я по портретам не специалист, но у тебя сейчас такой оригинальный грим, что не запечатлеть его будет преступлением. Сиди спокойно, расслабленно, продолжай чаёвничать. А я уж как смогу. Заодно и познакомимся.

    - Так мы уже познакомились! Вы что? – позабыли?
    - Ах, да! Мы же познакомились.
    - Ой! А что? Я очень страшная сейчас? – забеспокоилась девушка.
    - Наоборот – прелесть, - попытался успокоить её Олег Иванович, - не страшная, а забавная.
    - Это одно и то же, - уточнила девушка и вспомнила о своём редикюльчике, оставленном у очага. Она не на шутку забеспокоилась, отставила кружку и пошла за ним.
    - Только ради бога, - чуть ли не закричал Олег Иванович, - ничего на лице не стирайте: вы погубите гениальное творение случайного обстоятельства. Такого специально захочешь, не создашь. Девушка молча, не обращая внимания на стенания художника, достала из сумочки зеркальце, взглянула и низким, грудным голосом ужаснулась:

    - О! Боже! И вы хотели рисовать такое страшилище?

    Она достала платочек всё из той же сумочки и направилась к кромке воды. Олег Иванович безошибочно понял намерение девушки и впал в отчаяние от того, что не может предотвратить надвигающееся, неотвратимое. Будь эта девушка знакомой, он бы знал, что следовало бы предпринять. Но в данной ситуации его действия были бы расценены, как посягательство на «честь и достоинство»… Он обречённо наблюдает, как она присела к воде, мочит платочек, но… где зеркальце? Он лихорадочно соображает, что у него есть ещё секунды, они работают на него, а он беспомощен. «Ну, где твоя сообразительность, Олег, которая отличала тебя в кругу твоих знакомых и даже сослуживцев». В этот момент в мозгу, как молния озарила. Обдумывать это озарение времени не было и он закричал:
 
    - Не делайте этого! Не де..! – крик неестественно прервался, Олег Иванович схватился за сердце. Внезапно оборвавшийся крик художника естественно насторожил девушку: она взглянула на него и обомлела – тот стоял, склонившись и держась за сердце. Через секунду-другую он медленно осел на землю. Теперь уже отчаяние овладело ею: незнакомый человек, похоже, она причина несчастья, не дай бог, его смерти. Что делать? Может, у него инфаркт? Инсульт? Что в таких случаях следует предпринимать, она не знает. Бежать за помощью? – далеко. Внутри всё захолонуло. Она осторожно направилась к нему:
 
    - Что с вами? Вам плохо? Может, помощь вызвать?

    Художник, не открывая глаз, тихо произнёс:
 
    - Не стоит беспокоиться, сейчас пройдёт. Сейчас… Сейчас. Кажется, отпускает.
У девушки отлегло от сердца, и, вероятно, от облегчения появились слёзы:

    - Ой, как хорошо! Ой, как хорошо! А то я уже запаниковала: бежать за помощью – далеко. Да и как вас одних в таком состоянии оставить. Ой, как хорошо! Вы пока не двигайтесь, я сейчас вам чай принесу.

    - Не беспокойтесь…. Как вас звать, а то мы не успели познакомиться, - как бы с трудом спросил Олег Иванович.

    - Вероника, - быстро, с радостью отозвалась девушка. Меня звать Вероника.
    - Ну, а я - Олег Иванович. Обычно с первого раза при знакомстве имена не запоминаются, поэтому повторяю: Олег Иванович. А ты Вероника, я запомнил. Мне очень нравится это имя, - он проговаривал эти слова с видимым трудом. Потом немного помолчал. И с облегчением: - Ну, всё, кажется, затмение прошло. Странно, Что это за штука такая? Никогда раньше такого не было.

    - Это всё я, я, дурочка, виновата. Вы уж извините меня – что с дурочки возьмёшь?
    - Ну, ну, не надо так себя унижать. Ты, вижу, девушка порядочная, не бросила абсолютно незнакомого человека в беде. А ведь как могло случиться? Увидела такое дело и от греха подальше. А то расспросы, допросы, подозрения…
    - Как можно? У меня такого и в мыслях не было.
    - Верю. Ну, ладно, крещение состоялось. Пойдём на место и по-нормальному почаёвничаем.

    Олег Иванович поднялся, как ни в чём ни бывало, и пошёл к валуну-столу.

    - О, а чай-то холодный! Сейчас поставим его на огонёк, и пока он будет подогреваться, я зафиксирую твой грим, А потом ты вымоешь лицо как следует: у меня и мыло есть, и полотенце.

    Олег Иванович поставил котелок на трубочки над очагом, подбросил несколько сухих прутиков.

    - А-а-а, так вот для чего эти палочки. Я всё разглядывала, разглядывала их и не могла понять – для чего? А ещё хотела понять, почему они не загораются от огня, и когда рассматривала, то низко наклонилась и кончики волос попали в огонь. А потом к-а-а-к ухо обожжёт! Сразу сообразить ничего не успела. Вот так бы заживо и сгорела!
    - Ну, уж, так и сгорела! Речка же рядом – бултых в неё и всего-то делов. Правда, вода холодная, но жить захочешь – бултыхнешься и в такую.
    - Да что вы! Какая речка! Я ничего не соображала!
    - Ну, а вообще-то, на будущее имей в виду, что когда идёшь на природу, волосы надо прятать. Мало ли что может приключиться: за ветку волосами зацепишься, мусор какой залетит. Или как сегодня. Кстати, ты мне не объяснишь?  - почему все женщины и молодые, и постарше носят одинаковую причёску – распущенные до плеч, или по спине, волосы? И что самое противное – пробор посредине. Нет разнообразия причёсок. Ведь причёска индивидуализирует человека, женщину в особенности. Она подчёркивает индивидуальную особенность женщины.

    - Стилисты утверждают, что такая причёска молодит женщину.
    - Ой, глупцы! Ой, глупцы! Ну, не должны все женщины иметь одинаковую индивидуальность. А они, случаем, не объясняют: за счёт чего кажущаяся моложавость  происходит?
     - Нет. А как это объяснишь? Это же зрительное восприятие.
     - Совершенно верно – зрительное восприятие. Женщина с такой причёской кажется несколько простоватой, легкомысленной, что как раз и свойственно молодым. Вот за счет кажущейся глуповатости и создаётся эффект моложавости. Ну, ладно, всё – забыли об этом. Впредь надо быть осторожней. Садись на стульчик, а я пристроюсь вот сюда и зафиксирую твой грим. А во время работы я с удовольствием послушаю, как ты здесь оказалась, да к тому же одна. Судя по твоему внешнему виду, ты не местная, вероятно, прибыла отдыхать к бабушке.

    - Вы правы: приехала отдыхать к бабушке и тёте.
    - Странно, что я тебя не заметил. Обычно красивых девушек и женщин я замечаю…
    - Значит, я не красивая, - кокетливо озвучила  Вероника напрашивающуюся банальность.
    - Ну, ну, не припедняйся – очень даже ничего! Одни глаза чего стоят!  А вообще-то во внешности женщины, в первую очередь, кого-то интересует фигура ниже пояса, кого-то - глаза, а основную часть мужчин интересует и то, и другое. Я лично сторонник последнего, но оценку начинаю с фигуры. У меня существуют свои критерии оценки, и если они меня удовлетворяют, то продолжаю рассматривать остальное…
    -У-у-у-х, вы, какой! А я читала, что мужчины в первую…, - но Олег Иванович закончил за неё,  - очередь интересуются глазами. Так?
    - Так.
    - Выходит, что не все мужчины такие. Есть исключения и я один из них. О-о-о! Мы про чай забыли, - спохватился Олег Иванович и пошёл за котелком. - Ну, так меня всё-таки интересует: как ты здесь очутилась? Для молодой, симпатичной особы дальние вояжи в одиночестве очень рискованное мероприятие.
 
    - Да я просто пошла знакомиться с окрестностью. А что? сидеть, как бабули, на лавочке или прохаживаться по аллейкам, как мамаши с детишками? И так провести всё время? У нас в N-ске, где я живу, есть отличный, старинный парк. Окна нашего дома смотрят прямо на него. Я могла бы и в нём так проводить время. Но это же не интересно….

    Так за милой беседой прошёл день. С творческой точки зрения, для Олега Ивановича день прошёл бесполезно, но общение с молодой, симпатичной и интересной особой внёс разнообразие в его будни.

    Домой возвращались вместе, продолжая беседу в том же духе. Оказалось, что Вероника перешла на четвёртый курс медицинского института, действительно занимается спортом – игрок институтской гандбольной команды, и ей двадцать лет. Окончила две школы: общеобразовательную и музыкальную. И, при этом, чтобы не быть «кисейной барышней», по настоянию отца - хоккеиста, умудрялась посещать спортивную секцию.

    О встрече на завтра не договаривались специально: просто разговор проходил с таким оттенком, что сомнений в этом не было. Поэтому Олег Иванович решил про себя выйти раньше часа на полтора, чтобы приготовить полноценный завтрак на природе: жаренный картофель с жаренным ельцом или язем и чай с чабрецом. Запас чабреца иссяк и для его пополнения придётся потратить лишних полчаса.

    Следующим утром Олег Иванович вышел в восемь часов и, проходя мимо школы, почти обрадовался, услышав ожившее фортепьяно – на сей раз исполнялся второй концерт Рахманинова. О, решиться на Рахманинова может только исполнитель, уверенный в своих силах!  У этого пианиста солидная подготовка.
Вероника появилась часа через два. Волосы спрятаны под голубую косынку, на спине небольшой рюкзачок.

    - Олег Иванович, здравствуйте! Вот и я! Не ждали, наверное?
    - Здравствуй, девонька, здравствуй! Как не ждал – ждал.
    - А мы же вчера не договаривались.
    - Это формальность. Наши телепатические ауры без нашего ведома договорились между собой и нам лишь осталось следовать их договорённости.
    - Да, вы правильно сказали: так оно и было. А мне вчера влетело и от бабушки, и от тёти: «девчонка, одна, ушла, чёрт знает – куда, на целый день, а мы тут места себе не находим». Ну, я им всё объяснила, про вас рассказала, и тогда они успокоились.
    - Мы вчера заболтались, и я позабыл полюбопытствовать у тебя: - А кто у нас бабушка и тётя? – спросил Олег Иванович, разливая чай по кружкам.
    - Тётя – директор школы, Василиса Ивановна Чацкая. Ей эта фамилия не только очень нравится, но и гордится ею; и потому она не взяла фамилию мужа. Её брат - это мой отец, и мою фамилию не трудно вычислить. А бабушка, Георгина Ниловна, пенсионерка, тоже Чацкая, но по мужу. Из-за нехватки учителей продолжает учительствовать в этой же школе, преподаёт биологию и химию.
    - Да, фамилия у вас редкая, но знатная. Для её сохранения можно пренебречь традицией – брать фамилию мужа, - согласился с поступком Василисы Ивановны Олег Иванович
    - Тётя рассказывала, что когда-то, все здешние земли принадлежали помещику Чацкому Павлу Ивановичу. Постепенно земля дробилась по наследникам. Её прадедушка, а мой, стало быть, прапрадедушка,  оказался почти безземельным дворянином, пошёл служить в армию. Был поручиком. С начала Великой Октябрьской Социалистической революции 1917 года, воевал  на стороне белых. Попал в плен к красным, там его перевербовали. Был председателем уездного ЧК и незадолго до войны с немцами, попал на границу, где в первый же день войны погиб.
Тётя окончила московский пединститут имени Ленина  и взяла направление на работу сюда, в свою деревню, на землю предков. За это её называют «квасной патриоткой», а она страшно возмущается приземлённостью понятия «патриот». А я тоже её так  считаю, - «квасной патриоткой». Но, конечно, ей об этом не говорю.
    - А твоя тётя напрасно не любит такое определение. Петр Вяземский, поэт, критик, сатирик, друг Пушкина, пустивший в обиход это определение, вот таким высказыванием: «Многие признают за патриотизм безусловную похвалу всему, что свое. У нас можно бы его назвать квасным патриотизмом», попал в  точку.
Олег Иванович вдруг спохватился: - Стоп! Я увлёкся, и меня понесло вразнос уже не в тему. Что же ты меня не останавливаешь?
    - А мне это очень интересно! – похоже Вероника говорила искренне.
    - Тогда продолжим в другой раз, а то Борис заждался.

     Олег Иванович смёл в пустую чашку остатки пищи, высыпал на край бревна и обратил внимание Вероники:
 
    - Сиди тихо и наблюдай: сейчас он заявится..

    Девушка не успела спросить, кого имеет в виду Олег Иванович, как возле выложенных остатков появился бурундук. Он посидел пару секунд, дрыгая чахлым хвостиком, свистнул пару раз и принялся выбирать то, что ему по вкусу. Вероника замерла в восхищении. Зверёк исчез и она спросила шёпотом:

    - Это кто? – белка такая летняя?
    - Какая белка? – бурундук это!
    - Ой, я у Виталия Бианки читала про бурундука: так вот он какой!
    - Я хотел спросить, да бурундук отвлёк: ты, случаем, не ведаешь – кто по утрам в школе играет на рояле?
    - Ведаю - это я. Чтобы не потерять форму, прогоняю свой музыкальный багаж.
    - Дааа? Солидно, очень даже солидно! Чувствуется хорошая школа.
    - А теперь, давай, делом займёмся. У меня такое предложение: пойдём, я покажу тебе: как и где лучше ловить рыбу. К обеду нужно штук четыре - пять. Если приспособишься, то можешь и домой наловить. А я пойду вон на тот валун и с него "набросаю" берег.
Вдруг он перешёл на шёпот:
    - Не шевелись. Посмотри на валун, соседний с «моим» - лиса с выводком.
Действительно, на валуне, который был ближе к берегу, стояла в настороженной позе, обратившись в сторону художника, лиса, и рядом стояли два лисёнка, копируя позу матери.
    - Прелесть! Я впервые вижу лису вживую, на природе! – восхищённо произнесла Вероника.

    Лиса долго позировать не захотела и увела свой выводок.

    - Мне так и хочется назвать лису элитой нашего животного мира, продолжила Вероника своё восхищение лисой.
     - А я бы назвал лошадь или оленя. А по каким критериям? Эстетичности? Прагматичности? - полезности, то есть. Скорее, лошадь я определил бы по обоим критериям, а оленя по одному - эстетичности.
    - Олег Иванович, я вот частенько думаю: в человеческом обществе кого можно назвать элитой? - писателей? музыкантов? художников? артистов?
    - Оооо, Вероника, ты спутала класс интеллигенции с элитой. Класс интеллигенции ещё называют прослойкой.
    - А разве интеллигенция и элита - это не одно и то же?
    - Ну, конечно,  не одно и то же. Элита – это лучшие из лучших. Есть элиты профессиональные. А уже лучшие из этих элит составляют элиту общества.
Кто составляет профессиональную элиту? Это люди, внесшие наибольший вклад в развитие своей профессии, будь то в культуре, науке, технике, хозяйстве, спорте. Представители профессиональных элит выбираются по одному критерию - профессионализму.

    Элита общества обязательно слагается из элит профессиональных, но далеко не все члены профессиональных элит могут быть отнесены к элите общества. Для элиты общества одного профессионализма не достаточно. Это должны быть люди общественнозначимые, то есть  известные, являющиеся носителями положительных общенациональных традиций. Что можно отнести к положительным традициям? Всё, что способствует развитию общества и в материальном плане, и в духовном, и в культурном. Ну, во-первых, представители этой элиты должны обладать положительными человеческими качествами. Беспринципность, интрига, зависть, зазнайство, физическое насилие, грубость, тщеславие, заискивание перед «сильными мира сего», равнодушие к попавшим в беду, готовность достичь славы любой ценой, злоупотребление алкоголем и нецензурной бранью - разве их можно отнести к положительным качествам? А ведь если представитель профессиональной элиты имеет хотя бы одно из этих качеств, то в элиту общества он зачислен быть не может. И это при том, что имеет большие достижения в своей профессии даже в мировом масштабе и заслуги перед обществом.
Но представители не всех профессиональных элит могут входить в элиту общества. Ведь своя элита есть и в воровском сообществе, и среди киллеров, и среди проституток (их называют гетерами, светскими львицами, гейшами). Но сферу деятельности этих элит, как ты сама понимаешь, положительными традициями нации не назовёшь.
Но так как, в основном, известны обществу только представители интеллигенции, то элитой общества ошибочно называют элиту интеллигенции.
    Кого бы конкретно я отнёс к элите общества? Ну, например, академика Алфёрова,  поэта Андрея Дементьева.
    - Аллу Пугачёву, Киркорова - вставила Вероника.
    - Ни в коем случае. В своей профессии они, безусловно, большие мастера. К профессиональной певческой элите они относятся, несомненно. Но в человеческом плане они не образец. Я помню, как Пугачёва приобретала известность: она первая из наших певиц воспользовалась зарубежным опытом приобретения известности через скандалы. А у Киркорова на совести, помимо оскорблённых и избитых женщин, числится даже… труп! Об этом он говорил сам.
Так я продолжаю пополнять мой список элиты общества: писатель Валентин Распутин, доктор Рошаль,  Анатолий Карпов, Пахмутова и Добронравов,  артистка Чулпан Хаматова,  музыканты Спиваков и Юрий Башмет, телеведущие Светлана Сорокина и Николай Дроздов, Баталов Алексей, сатирик Михаил Задорнов, дирижёр Гергиев, гимнастка Лариса Латынина, фигуристка Ирина Роднина, И так далее, и так далее.  Их много - всех не знаю. И обрати внимание: я назвал тебе опять-таки интеллигенцию.
Почему я отношу названных людей к элите общества? Потому, что не знаю ничего, порочащего их. Самые главные пороки, не позволяющие причислить выдающихся представителей профессиональных элит в высшую элиту общества, это алкоголизм, либо наркомания, либо и то, и другое. Второе - пороки в характере человека, например: грубость, цинизм, нецензурщина, скандальная известность. Из этого соображения я не могу отнести к элите общества: Владимира Высоцкого, многих  представителей шоу-бизнеса.
   Ты лучше спроси: «А допускаете ли вы высшей элите общества иметь какие-нибудь грешки?». Я отвечу - допускаю. Например, любвеобильность, если, при этом, объекты любви добровольно отвечают на любовь, если любовной связи не сопутствуют: обман, шантаж, корысть, цинизм, жестокость, коварство и прочее. Допускаю привязанность к табаку. Конечно, это можно считать пороком, но от него страдает только сам курящий.
    - Кааак? А окружающие? Разве они не страдают? – Вероника искренне удивилась к такому лояльному отношению Олега Ивановича к осуждаемому большинством общества пороку.
    - Приведи примеры, где окружающие страдают от дыма.
    - Например, в автобусе, в самолёте, в вагонах поезда и метро.
    - Но ведь в этих местах запрещено курить и люди действительно не курят. Отдельные уроды не в счёт.
Рассуждения, по нечаянно возникшим темам, сошли на нет и Олег Иванович вплотную занялся приобщению Вероники к рыбной ловле.
      Первые удачные попытки Вероника отмечала радостными возгласами, оживлявшими окружающее пространство. Конечно, настоящий рыбак любой шум, неприсущий местному акустическому фону, справедливо считает неприемлемым, для рыбной ловли, фактором. Но для Вероники вид, трепещущей на леске рыбки, был фактором поважнее всех остальных.
Когда подошло время готовить обед, Олег Иванович пошёл к Веронике за рыбой. В садке он насчитал более тридцати ельцов, язей, пары окуней и ни одной благородной рыбки: хариуса или ленка.
       - Вот будет чем обрадовать бабушку и тётю: не надо тратить деньги, покупая у кого-то, - сказал Олег Иванович.
- Ой, это так интересно - рыбачить! Пять рыб сорвалось – одна большая!
- Выбери сама, каких рыб пожарить, и я обед приготовлю.
За полмесяца кулинарной практики у костра, Олег Иванович приобрёл отличный навык превращения свежепойманной рыбы в съедобное состояние. И потому обед получился идеально вкусным, тем более, что на природе, если и есть некоторые огрехи в кулинарном действе, то они  сглаживаются и не замечаются.
Кушая размеренно, не торопясь, Олег Иванович делился с Вероникой дальнейшими творческими планами  работы на сегодня:
- Глянь на тот розоватый валун. У его подножья бурлит, прямо бесится, вода, а над ним меланхолично, отрешённо свисает ветка накренившейся берёзы. Чувствую, что тянет на картину, но на валуне не хватает живого субъекта. Прямо напрашивается какая-нибудь русалка. Вот сейчас я закончу этот этюд, - и он указал на этюдник, - осталось всего на полчаса – надо подкорректировать тон неба – и займусь валуном. А вон тот валун, который я раньше наметил, где лиса была, я использую позже.
Уже через пару минут Олег Иванович погрузился в атмосферу, знакомую всем истинно творческим личностям, в коих, в результате синтеза  законов живописи, открытых гениями и неких других законов, рождаемых в голове этой личности, рождается произведение живописи, в котором узнаётся почерк самобытного мастера.
Из творческого сомнамбулизма его вывел голос Вероники:
- А как вам такая русалка?
Олег Иванович обернулся на голос: вершина валуна выглядывала из воды всего на пол метра и на ней, полубоком к художнику,  сидела Вероника. Она опиралась руками о камень позади спины, одна нога согнута в коленке, другая вытянута по валуну, взор направлен вдаль. Но Олега Ивановича поразила смелость девушки: она была полностью… обнажена! Он даже невольно вскрикнул:
- Однако же смело!
- Я так подумала: прочь ханжество! Как медик, я должна избавиться от комплексов. К тому же сюжет – художник и обнажённая натура – вполне типичен. Ни перед кем другим я бы не обнажилась. Или вы меня осуждаете за легкомысленность?
- Ни в коем разе! Ты мне очень упростила работу! И ещё более упростишь, если позволишь набросать тебя в нескольких позах, чтобы потом я мог выбрать самую подходящую для картины. Кстати, как ты отнесёшься к тому, что если картина получится удачной, я выставлю её на выставку?
- Только положительно! Я же сказала, что – не ханжа.
Олегу Ивановичу не приходилось рисовать обнажённую, и даже – в одежде, натуру ни женскую, ни мужскую. Когда возникала потребность изобразить человека в картине, он подбирал нужный силуэт, позу или цвет одеяния,  по фотографиям из различных источников. Сейчас, пользуясь случаем, он попросил Веронику попозировать в нужных ему позах не только для данной картины, но и впрок - для других. Веронике льстило, что она оказалась полезной для творчества Олега Ивановича, и беспрекословно принимала нужную позу, даже очень откровенно открытую. И сама предлагала дополнительные варианты.
Весь остаток дня был посвящён рисованию живой натуры.
* * *
И бабушка, и тётя настояли, чтобы Вероника больше не ходила на рыбалку одна, а только с Олегом Ивановичем. И при этом, надо иметь в виду: Олег Иванович человек корректный, никогда не скажет, что ты ему мешаешь. А в том, что мешаешь, сомнений нет. Ведь любой художник во время творческого процесса нуждается в уединении.
Вероника пропустила уже два дня. А он завтра сменит место. Как довести до неё об этом решении? С её родственниками он не знакомился, поэтому заявляться к ним с сообщением о смене места дислокации выглядит нелепо, если не подозрительно. На всякий случай остановился на варианте: оставит на старом месте записку.
Но случилась объективная неожиданность, отменившая задуманное.
Олег Иванович резко проснулся среди ночи  и сразу не смог сообразить, где он находится и что происходит? Такая сумятица произошла от шума не понятно откуда происходящего. Когда остатки глубокого сна улетучились, он, наконец, сообразил, что его разбудил шум дождя: шлепки водяных капель по шиферу и шуршание скатывающихся струй по нему. Долгожданный дождь! Первый настоящий дождь в этом году, хотя «на дворе» уже была середина лета!
Несколько минут он лежал, упиваясь свежим воздухом, сменившим противную духоту, и наслаждаясь долгожданным шумом, который он любил с самого детства. Если же непогода затягивалась на недели и приятная свежесть уступала место некомфортной прохладе, тогда любовь к дождю сменялась тоской по солнцу. Но сейчас   он вызвал в душе ликование, знакомое с детства и соблазнил Олега Ивановича на озорство: поплясать под дождём нагишом. А что? В такую погоду никто носа во  двор не сунет. Тем более – ночью. И даже достающий сюда свет от электролампы, находящейся над входом в магазин, а магазин находится через дорогу, напротив, не сможет высветить нудизм Олега Ивановича.
Обычно дождевые капельки покалывают холодком, вызывая неприятные ощущения. Но Олег Иванович этого не почувствовал: от земли исходила тёплая испарина и создавалась иллюзия нахождения в бане, а воздух ещё не потерял ароматов всех оттенков запаха земли.
Как в далёком детстве, он запрокинул голову, открыл рот и пытался считать капельки дождя. Казалось бы, что при таком интенсивном дожде, он должен был залить весь рот. Но на самом деле, редкая капля умудрялась в него залететь.
Неожиданно его слух уловил звук, явно выделяющийся на фоне  монотонного звука дождя. Этот посторонний звук менялся по высоте. Ещё через минуту-другую он уже не сомневался, что этот звук издавал женский голос.
«Однако, интересно: выходит, я не один такой чокнутый? И кто это может быть? Голос доносится со   двора соседей, Кушнарёвых. Но там его издавать некому: из четверых детей, только одна девочка и той всего семь лет».
 Заросли сирени, растущие во дворе Анастасии Алексеевны, заслоняли двор соседей. Лезть в эти мокрые заросли неприятно, но любопытство сильнее предстоящего неудобства. Олег Иванович пересилил себя и продрался к забору. Забор был низкий, из трёхметровых жердин, в два яруса, концы которых закреплены к столбам, и если бы не темень, то соседский двор просматривался бы отлично. Слабый свет электролампы на магазине позволял различить едва угадываемую белеющую, вполне взрослую, женскую фигуру, в десятке метров от его места наблюдения. Она совершала замысловатые движения руками, кружилась и  передвигалась по двору под собственное пение.
 Он наблюдал, как в гипнотическом состоянии, за танцующим женским силуэтом, и, при этом, напряжённо думал: «Кто бы это мог быть?»
Вдруг она резко остановилась, задержалась на секунду - другую, сорвалась с места в сторону крыльца и скрылась в доме.
Олег Иванович почувствовал смену настроения от восторженной встречи дождя на любование сценой экстаза, вызванного тоже этим дождём у неизвестной девушки. Второе затмило первое, свежесть восприятия пропала, и он вернулся на сеновал.
Сна долго не было.
 Вернулся он, когда Олег Иванович обычно просыпался и шёл к колодцу. Но прошедший дождь, по крайней мере, на неделю освободит  его от добровольной и приятной обязанности - поливать картошку.
Сегодня пленэр не состоится из-за ненастья и можно подвести итог проделанному, а также спросить Алексеевну – не нужно ли в чём-нибудь помочь? И надо будет, наконец-то, посмотреть велосипед – в каком он состоянии, ремонтопригоден ли?
В девять часов голос Анастасии Алексеевны из летней кухни сообщил, что завтрак готов и лучше бы с ним управиться, пока горячий.
Набор блюд в меню Анастасии Алексеевны был довольно разнообразен, и это были как раз те блюда, которые никогда не надоедают русскому человеку: картошка жареная, борщ, каша гречневая с молоком, вермишель «по-флотски», блины, пирожки обязательно свежие, вареники с различной начинкой, и реже – пельмени. Для себя Анастасия Алексеевна готовила ещё тыквенную кашу с пшеном и молоком; Олег Иванович это блюдо не приветил. Если местным рыбакам везло поймать крупную рыбу: сазана, жереха и даже карасей, то, с некоторых пор,  они несли их Анастасие Алексеевне, зная, что она  всегда возьмёт за хорошую плату. Это она выполняла пожелание Олега Ивановича, пояснившего ей, что большая цена по местным меркам ниже самой низкой в городе.
Олег Иванович пофыркал под душем и, утираясь полотенцем, зашёл под навес летней кухни:
- Алексеевна, что у нас на сегодня в меню?
- А что? Как обычно: каша, глазунья, винегрет, да пирожки с картошкой и с творогом – ешь, сколько влезет.
В самый разгар завтрака Олег Иванович вспомнил о ночном представлении:
- Анастасия Алексеевна, сегодня ночью, в самый разгар дождя, вспомнил я детство и выскочил под дождь, как бывало в ту пору, половить ртом капельки дождя…
- Не один ты такой: вон, у соседей старшая, Шура, с пяти лет тоже любит под дождём плясать.
- У каких соседей? Я что-то ни про какую Шуру не знаю.
- А у Кушнарёвых, старшая. Ты её не знаешь: она только вчера днём приехала из города. Парни чуть ли не со всего села вчера околачивались возле их ворот. В училище на швею училась.
- Аааа, тогда всё ясно! Это, значит, я её ночью видел.
- Познакомились уже, значит.  Девочка бедовая!
- Что значит – бедовая?
- Безрассудная! Сначала что-нибудь сотворит, а потом начинает расхлёбывать. Но в школе училась хорошо, умница! Не знаю, как успехи там, в училище? Ещё не разговаривала с ней…
После завтрака Олег Иванович спросил:
- Алексеевна, сегодня я не иду на свой пленэр, буду здесь,  Итоги подведу, велосипед посмотрю. А для начала скажите: как у нас с запасами? Если чего докупить, то я прямо сейчас схожу в магазин.
- Да, вроде, ещё всего хватает. Разве что тушёнки подкупить, да пару бутылок масла.
- Всё! Отметил! Прямо сейчас и пойду.
Покупателей в магазине не было, если не считать четырёх девушек, стоящих кружочком, поодаль от прилавка, возле окна и, похоже, товарно-денежные операции их в данный момент не интересовали. Продавщица Груня, лет пятидесяти, в очках, сидела за прилавком и читала книгу, вместо того, чтобы со скучающим видом устремить свой взор в открытую дверь, в ожидании покупателя. Конечно, желательно, чтобы пришедший оставил здесь часть денег. Но она будет рада и другому варианту: пусть он даже и не купит ничего, но займёт её внимание какой-нибудь интересной болтовнёй и новостью.
Олег Иванович чувствовал себя некомфортно, если заставал в магазине других покупателей, особенно мужчин. Тогда Груня во всеуслышание начинала позорить местных мужиков за неприличный вид, неухоженность, безвкусовщину в одежде, и почти всегда под хмельком.
Сегодня обстановка в магазине была приятной и даже располагала к лёгкой беседе.
- Доброе утро! Сколько лет, сколько зим прошло. Пришла пора повидаться, - начал своё формальное вступление Олег  Иванович и сразу же - к делу:
– Так, Груня, мне десять банок бурятской тушёнки и две бутылки подсолнечного масла. Ну, и конфет каких-нибудь, получше – Алексеевне к чаю.
- А, Алексеевне! Её любимые – «Зефир в шоколаде». Сколько?
- Давай килограмм, чего уж мелочиться.
Взвешивая товар, Груня перешла на шёпот:
- Не зря я тебя в пример нашим мужикам ставлю: вон, молодочки  наши, в тебя во все глаза пялятся, - и глазами показала на девчонок у окна.
Посудачив с Груней ещё минут пять, Олег Иванович, не торопясь, пошёл к выходу, окидывая равнодушным взглядом девчат у окна. Все одинакового роста – чуть выше среднего.  Двоих он примечал раньше. Других, двоих, припомнить не мог, но именно они бросились ему в глаза. Одна, шатенка, с длинными волосами, разбросанными по плечам, с заметно бОльшей, чем у остальных, грудью, беззастенчиво, не моргая, таращила на него из-под чёрных бровей, обрамлённые чёрными ресницами,  большие, черные глаза. А другая, стоявшая полубоком, повернув к нему голову, выигрышно  отличалась от остальных тем, что называется статью, приковывающей мужской взгляд. Эта стать делала её старше того возраста, который излучало лицо. Шея не лебединая. Плечи как у пловчихи, но бёдра пошире. Пепельного цвета, почти белые, волосы были коротко подстрижены. Лицо широковатое, небольшой, аккуратный нос, губы тоже небольшие, пухлые, естественно розоватые, ресницы пушистые, белые и хорошо выделяются на слегка загорелом лице; если на них нанести чёрную тушь, то получится неотразимая красавица. Главное впечатление от лица – оно запоминаемо с первого взгляда, что, собственно,  заставило Олега Ивановича, обратив своё лицо в сторону Груни, произнести тираду в честь земли российской:
- Каких красавиц рождает земля российская! Разве можно пройти мимо них равнодушно? И я бы не прошёл, будь моложе лет на сорок! А сейчас приходится только сожалеть, что родился не вовремя.
Подходя к дому увидел у ворот соседей, Кушнарёвых, милицейский УАЗ. Из калитки вышел молодой мужчина в милицейской форме. Увидев Олега Ивановича, он поманил его пальцем и для убедительности подал голосовой сигнал:
- Эй, дед, подойди ко мне!
Олега Ивановича такое обращение крайне покоробило, но внешне ничем этого не выдал и продолжал движение к своей калитке. Оболтус в форме повторил:
- Кому говорю…
Но Олег Иванович уже вошёл во двор и закрыл калитку.
Уже в сенях услышал стук в калитку. Услышала его и Анастасия Алексеевна:
         - Олег, кто это там тарабанит?
- Какой-то оболтус в милицейской форме. Поманил меня пальчиком, я проигнорировал. Вот ретивое в нём и взыграло.
Анастасия Алексеевна убрала засов, оболтус влетел как-будто от пинка:
- Где он? Я его упеку! – и помчался в избу. – Дед, ты что? – глухой?
Олег Иванович молча смотрит на орущего.
 Ты что – глухой? – я спрашиваю.
Вошла Анастасия Алексеевна. Олег Иванович обратился к ней:
- Алексеевна, это что за оболтус? Ты его знаешь?
- Да, это же наш участковый, Плошкин Захар Климович.
- Слушай, Поварёшкин Знахарь Клизмович …
- Оскорбляешь при исполнении! Да я тебя сг….
- Что ты меня? Ну, что ты меня? Ты что – не знаешь, как при исполнении положено обращаться к гражданам? Если я тебя заинтересовал, подойди ты ко мне и прежде, чем начать выяснять что-либо, представься. Вот тогда ты и будешь при исполнении. А то, может, ты бандит, убил милиционера, завладел его формой, оружием, а правил обращения к гражданам не знаешь и тем самым, выдаёшь себя, как лжемилиционера. 
- Да меня здесь каждая собака знает!
- Собаки, верю, знают, но я тебя не знаю, а ты пальчиком манил  меня. Плошкин стоял пунцовый, смущённый. Его самолюбие было уязвлено впервые и так круто. Он растерялся и не знал, что делать.
Олег Иванович взял инициативу в свои руки:
- А теперь обратитесь, как положено, и я отвечу на ваши вопросы.
- Участковый уполномоченный лейтенант Плошкин Захар Климович. Гражданин, прошу предъявить ваши документы….
* * *
Уже три дня Олег Иванович не выходил на этюды, так как все эти дни, после обеда шли дожди. И на сегодня прогноз погоды был неутешительным. 
До обеда он проводил время в поездках  на велосипеде по местным тропинкам, и присматривал места для будущего посещения их с мольбертом. А после обеда просматривал прессу, которую ему приносила Алексеевна, собирая на время у соседей. 
У Елены Никаноровны Олег Иванович был предыдущей ночью, поэтому сегодня он на «профилактике» - такое определение дала сама Елена Никаноровна ночам, когда она в постели была одна.
Состоянии полудрёмы не помешало ему сразу же уловить, как верхние концы лестницы тихо зашуршали по брусу, на который они опирались. «Кто бы это мог быть? Анастасия Алексеевна? Исключено! Врагов здесь я ещё не нажил. Так что это значит? Пока притворюсь спящим, а потом - действовать по обстановке».
Почти полная луна светила  со стороны лаза. Сквозь прищуренные глаза  увидел возникающую девичью фигуру. «Здесь знаком только с одной девушкой – Вероникой. Но ей нет надобности сообщать ему что-либо таким способом. Она тоже исключается».
Девушка медленно подошла к спящему и осторожно села рядом. Посидев молча с минуту, она тихо произнесла:
- Олег Иванович! Олег Иванович! Это я, Шура.
Это был удар, и Олег Иванович не мог продолжать притворяться спящим. Он же не ребёнок, чтобы не понять, для чего женщина пришла ночью к мужчине. Но ведь она несовершеннолетняя! Связаться с ней, значит, распрощаться с мечтой, которую вынашивал много лет, то есть, это место придётся покинуть. И это в лучшем случае! А в худшем – попасть под статью! «Нет, девонька, я уже не в том возрасте, чтобы терять голову  от подвернувшейся возможности испить из чаши блаженства: в напиток подмешан яд»!
Олег Иванович быстро сел и наивным голосом спросил:
- Что случилось? Кому-то помощь нужна?
Девушка тянула с ответом и чувствовалось, что она в смятении:
- Нет, ничего не случилось. Просто я хочу получить консультацию, - по тону было понятно, что фраза не закончена,
- Девочка, ты понимаешь, что ты делаешь? Ведь ты подводишь меня под статью!
Олег Иванович замолчал, а Шура растерялась и не представляла как вести себя дальше? Подруги по училищу рассказывали, что любой мужчина не упустит случая от возможности, когда женщина предлагает себя. Подруги рассказывали из собственного опыта, что мужчины от такого предложения теряют голову и набрасываются на девушку, как волк на овцу. И если даже девушка в этот момент передумает, то будет уже поздно: минута, другая, тебе и делать-то ничего не нужно, как ты стала женщиной!  А тут, вдруг,  такой конфуз!
- Вот что, девочка. Я о тебе уже немного наслышан. Ты хороший человечек, но тараканы в голове выбивают тебя из колеи. Если бы в моей практике не было аналогичного случая, я бы, возможно, не знал, как надо поступать. Но он был! Хочешь, расскажу, если ты никуда не торопишься, конечно?
- Да, расскажите!
- В Ленинграде это было. Занесло туда в командировку по производственным вопросам. Поселился в двуместный номер. Второй жилец вселился днём раньше меня. Познакомились: Василий Егорович, подполковник запаса, на пятнадцать лет старше меня. Где и кем работает, по какому случаю здесь, он не сказал, а я не любопытствовал. На дворе стоял июнь, и в самом разгаре была  пора белых ночей. Он предложил мне составить ему компанию: побродить по ночному Ленинграду, и пообещал, что впечатление от такой прогулки останется на всю жизнь. Я обрадовался удачному обстоятельству: в Ленинграде  впервые, о белых ночах наслышан давно, и спутник, хорошо ориентирующийся в городе, это так кстати.
Начали с Марсова Поля. В каждый приезд в Ленинград Василий Егорович непременно посещает эту ленинградскую достопримечательность: здесь похоронен его дед, погибший во время февральской революции 1917 года.
Мы неторопливо прохаживались по дорожкам Поля, заложив руки за спину, и он рассказывал мне некоторые подробности о революции, что успел сообщить дед своему сыну, то есть отцу будущего Василия Егоровича.
Для ночного времени пространство в пределах нашей видимости было довольно многолюдно, особенно на отдалении от нас.
Навстречу нам прошли две выпускницы: одна полненькая, вторая стройнее и чуток повыше. Они прошли мимо, взглянув на нас очень заинтересовано. Секунд через десять эти же девчушки  возникли перед нами, вынырнув из-за наших спин. Которая повыше, волнуясь так, что голосок дрожал и срывался, произнесла: «Дяденьки мужчины! Мы видим, что вы не торопитесь, значит, у вас есть время. Сделайте нас женщинами!»
Я был шокирован: никогда раньше не приходилось такую бесстыдную откровенность слышать.
 «Женщинами, говорите? Это можно! Отчего ж не сделать», - сказал мой собеседник и снимает ремень
«Но только не здесь. Пойдёмте в Летний сад».
Я был в смятении: как может позволить себе такую несуразность уже не молодой, умудрённый опытом, человек, уподобиться собакам, которым всё равно где заниматься непотребством. Я даже хотел остановить его, но не решился. А он, между тем, снял ремень и со словами: «А почему не здесь? Можно и здесь. Здесь даже удобней!» подошёл к  этой выпускнице и с широким размахом шлёпнул её ремённой пряжкой по заднице. Она заверещала: «Ой, дяденька, не надо», закрыла зад ладонями и сделала попытку побежать, но туфли на высоких каблуках не позволяли ей это сделать: она просто семенила ногами, шоркая по асфальту. Василий Егорович  успел шлёпнуть девушку ещё разочек. Она взмахнула одной ногой, другой, туфли слетели и уже босиком  прытко побежала.
Вторая девушка, тоже закрыла зад руками, пятилась, торопливо приговаривая: «Ой, дяденьки, не надо, мы больше не будем!».
  Как говорится, и смех, и грех. «Куда ж вы, дурочки, торопитесь! Это от вас не уйдёт и будущему мужу преподнесёте самый желанный подарок».
 Вот и я хочу тебе сказать: «Куда ж ты, дурочка, торопишься?  Собачье дело не хитрое, от тебя не уйдёт. Вот если хорошо на досуге подумаешь, то поймёшь, что тебе небывало повезло, что ты вышла на меня. Ведь очень мало какой мужчина откажется от возможности воспользоваться ситуацией, какую ты предоставила мне».
Молчание.
 Олег Иванович молчал, потому, что он высказал всё, что уместно в данном случае и считал, что девушка, сконфуженная его отказом, должна уйти, поняв, что тема исчерпана.  Но она продолжала сидеть рядом.
- А у вас, Олег Иванович, жена есть? – спросила тихо, буднично, как будто только что не произошло фиаско её замысла.
- Она погибла пять лет назад.
Опять молчание. И вдруг Шура опять огорошила Олега Ивановича:
- А я хочу заменить вам её!
Она сказала это  не робко, не просяще, не скоропалительно, но тихо и уверенно, и было ясно, что для неё этот вопрос решён.
- Но ведь тебе нет восемнадцати лет! Хочешь меня под статью подвести?
- Будет через год.
- Ну, вот через год и поговорим, - сказал Олег Иванович, надеясь, что это верный аргумент прекратить опасный разговор.
- Только вы дождитесь меня.
Эта фраза уже всерьёз насторожила Олега Ивановича
- Хорошо, - быстро согласился он, уверенно посчитав, что за год много воды утечёт, и Шура успеет забыть о своей химере.
Но даже и после ответа, которого она ждала, девушка не торопилась уходить. Настаивать категорически на её уходе Олег Иванович уже не решался: ведь он абсолютно не знал Шуру, её характера и на что она способна в порыве гнева или в состоянии оскорблённой личности. Отвергнутый мужчина это одно, для него это подобно горькой пилюле. Но отвергнутая женщина, а, тем более - девушка, это гораздо серьёзнее: для, не имеющей жизненного опыта, быть отвергнутой может оказаться позором, что для некоторых особ может оказаться фатальным.  Возрастная разница полвека! Это же не естественно!  Можно считать естественным влечение старого к молодости, но наоборот!? Нет, этого он понять не мог. А интересно, как она смотрит на такую ситуацию?
- Шура, а ты знаешь, сколько мне лет?
- Не знаю, но ясно, что много. Ну и что? – ответила тихо, но почти с вызовом.
«О, насколько у неё это серьёзно!» - ещё раз убедился Олег Иванович – «значит, нужны и серьёзные контраргументы»:
- Как «ну и что?» - я почти  на пятьдесят лет тебя старше! Как ты представляешь такую семью?
- А мне и представлять не надо – я знаю такую семью. У меня есть подружка по училищу, Люда. В прошлом году ей исполнилось восемнадцать лет и она вышла замуж. Мужу её 72 года! В этом году у них сын родился. Я была у неё в гостях, понаблюдала, как они живут, - душа в душу! Он её уважает, ни разу на неё голос не повысил, не то, чтобы руку поднять,  не курит, не пьёт, по хозяйству помогает. Я её ещё перед свадьбой спросила: как она решилась за старика пойти? Ведь кругом столько молодых! Вот тогда-то Люда мне глаза и открыла. «Молодых, говоришь, много! А толку-то с них. Тот наркоман, тот алкаш, тот без мата ни одного слова сказать не может, тот чуть что - руки распускает. И от всех прёт какой-то псиной! Они не следят за собой! Пять моих подружек вышли замуж за таких и уже все разошлись. Все были не раз биты своими мужьями-недоумками. У троих из них уже родились дети!». После таких слов Люды  стала я обращать внимание на каждого парня, как на будущего мужа. И действительно, Люда оказалась права. Да вот, хотя бы взять сейчас: как только я приехала, в тот же вечер у ворот собрались субчики-голубчики, человек десять. Половина под хмелькои – прёт от них самогоном, все с сигаретами в зубах, все матерятся, друг перед другом выпендриваются – на меня впечатление хотят произвести. И в разговоре только две темы обсуждаются: кто сколько может самогонки выпить, да кто какую Машку, Глашку, Дашку и где отодрал! Они даже не представляют: а каково мне это дерьмо слушать!? Дебилы самые настоящие!
- Ну, хорошо. Если тебя не отталкивает мой возраст, то чем я  привлекателен для тебя?
Шура оживилась и, как бы опасаясь, что Олег Иванович не даст ей полностью высказаться, начала перечислять:
- Вы аккуратно и чисто одеты, не в какие-то шмотки, а со вкусом, выделяетесь в нашей деревне, как музейный экспонат; никто не видел вас курящим и пьющим и от вас даже ничем таким не пахнет – так говорят наши женщины, а они на вас уделяют особенное внимание; вы ещё шустрый, не то что наши мужики: им и шестидесяти нет, а уже развалюхи, голоса скрипучие – это от того, что пропитые и прокуренные. Или я что - ошибаюсь?
- Нет, ты всё правильно сказала. А теперь скажи мне честно: как к твоей затее отнесутся твои родные? Неужели одобрят?
- С ними я на эту тему не говорила и не буду говорить: главное, я для себя так решила.
Олег Иванович внимательно смотрел прямо в девичьи глаза. Она также внимательно смотрела в его глаза, не отводя и не моргая. «Дааа, это у неё серьёзно. Для мужчины моего возраста такая заинтересованность  в нём со стороны молодой, симпатичной особы – большой подарок! Мне он выпадает, а я отпихиваюсь. А почему, собственно? Человек я свободный, как мужчина – действующий, характеристику мне дала верную и ей она нравится. В чём тогда дело? В морали? Лично я был бы категорически против, если бы моя дочь-малолетка увлеклась стариком».
- Вот смотрю я в твои глаза и понимаю, что твоё намерение серьёзно. Как родитель, я был бы против такого намерения моей дочери. А как мужчина, я рад подарку судьбы. Если через год ты не раздумаешь, я буду твоим. Договорились?
- Договорились!
- Ну, вот и ладушки. А сейчас иди досыпать и сладких тебе снов. А мне теперь не до сна: буду до утра «ломать голову» - правильно ли я поступил, обнадёжив тебя.
- И я теперь не смогу уснуть: всё буду думать, не передумаете ли вы?
- Я если бы и хотел переиграть, всё равно не смог бы – кому я нужен кроме, как выяснилось сейчас, тебе? Скорее переиграешь ты: вот нечаянно познакомишься с молодым, симпатичным, кудрявым, с голубыми глазами и сразу забудешь про то, что сейчас здесь наговорила. И правильно сделаешь! Молодое тянется к молодому – это естественно. И не все молодые нынче такие, какими ты их обрисовала мне. Так что насчёт меня можешь быть спокойна, а вот насчёт себя поразмышляй.
- Вот вы сказали «кому я нужен, кроме тебя». А как же Елена Никаноровна? Ей же вы нужны!
Состояние, в которое впал Олег Иванович, называется «обухом по голове». Выходя из него, он спросил:
- А ты откуда это знаешь?
- Так об ваших встречах вся деревня знает! Вы разве не догадывались?
- Кааак? Я же никому об этом не говорил.
- Вы не говорили, но это же деревня!  Да и Елена Никаноровна не скрывает ваши встречи. Она женщина свободная и никто её не упрекнёт. А встречи с вами ей только придают веса.
- Вот так дела! Но как же ты решилась придти сюда ко мне, зная, что у деревни везде есть глаза и уши? Не исключено, что завтра вся деревня и о нашей встрече будет судачить? Что тогда? Старик совратил малолетку? Но это же статья!
- Ну, во-первых, я тоже свободная…
- Но ты несовершеннолетняя и, значит, должна быть свободной, - перебил её Олег Иванович.
- А во-вторых, зная про глаза и уши, я очень осторожна.
- Всё, Шура, на этом закончим нашу беседу и на год расстаёмся. Всё! Иди! Иди!
- А почему на год? Мне в ноябре уже исполняется 18 лет! Значит, не год, а четыре месяцев.
- Но ты же сказала – год!
- Да это я не подумала и сказала приблизительно.
- Это означает, что тебе осталось всего четыре месяца на трезвое обдумывание своей будущей жизни. Вот иди и думай! - и он слегка подтолкнул девушку к лестнице.
Но девушка, прежде, чем поставить ногу на ступеньку лестницы, спросила:
- Олег Иванович, а что вы больше всего любите из еды?
«Вот настырная девочка, придумывает повод, чтобы задержаться». Чтобы не затягивать с ответом, сказал:
- Конечно, я много чего люблю, но больше всего - драники, которые делает Алексеевна.

Проснулся поздним утром – на часах было около девяти. В немногочисленные щели проникали солнечные лучи. Чувствовалась приятная прохлада.
   Переступив порог, он сразу почувствовал запах драников и хотел, как обычно, произнести: «Анастасия Алексеевна, многия вам лета!», но на табуретке, возле стола, сидела ночная гостья, Шура, и он нарушил свой утренний приветственный лозунг. Вместо него экспромтом выдал:
- О, какие люди нас навестили! Приятно! Доброго всем утра!
Шура повернула к нему улыбающееся лицо:
- Здравствуйте, Олег Иванович!  Вот пришла поучиться у Анастасии Алексеевны, как делать драники.
- Ты пришла по адресу. Анастасия Алексеевна всё делает вкусно, а драники особенно!
Анастасия Алексеевна стояла у плиты и колдовала над сковородой:
- Драники уже готовы. Сейчас только залью яйцом и посыплю посечённым красным перцем. Ты пришёл во-время.
Шура нахваливала драники и то и дело «постреливала» глазками на Олега Ивановича, когда он не смотрел на неё. Покончив с блюдом, она заторопилась и, поблагодарив Анастасию Алексеевну, ушла.
- Чего это она так быстро ушла? Могла бы за компанию с нами посидеть.
 - Втюрилась девонька в тебя по-уши. Смутилась, вот и убежала.
- В меня? В старика? Это не серьёзно.
- Ой, смотри Олег, не сорвись. Девушка очень соблазнительная, недаром парни возле неё табунятся. Да, и мужики повзрослее похотливыми взглядами её обволакивают.
- Согласен, девушка приметная. Но я чту уголовный кодекс – это во-первых; а во-вторых, морально-этические нормы  довлеют.
- Ну, смотри, держи марку.
* * *
В дни вынужденного простоя Олега Ивановича, когда он большую часть дня проводил «дома», Шура напоминала о себе ежедневно под разными предлогами. Она то покрикивала на расшалившихся братьев и сестру, то, наоборот, заразительно смеялась вместе с ними, то созывала кур на кормёжку, то по какой-то надобности вызывала мать во двор. Таким образом, в течение дня находилось множество причин подать голос, достигающий слуха Олега Ивановича. Это напомнило ему его же шестнадцатилетнего, заинтересовавшегося семнадцатилетней соседкой, дочерью новых соседей. Он никогда с ней не общался, даже не разглядел её лица, а сердце ёкало, когда она попадала в его поле зрения через многочисленные щели в заборе. Нет, это не могло быть любовью: ни зарождающейся - ведь он не знал её, как человека, ни с первого взгляда – ведь он не видел её лица. Но наблюдая за ней в нём пробуждалось любовь к её внешнему образу: крепкая, подвижная, много времени проводит в огороде: прополка, поливка. И именно за этим занятием, она любила петь. В голосе не было чистоты и звонкости, но была пленительная задушевность.
До сих пор запомнил, как соседка, сидя на крыльце, готовилась к выпускным экзаменам, вслух что-то читая и заучивая.
В роман его интерес к ней не успел перерасти, так как после сдачи экзаменов она исчезла. Как оказалось, причина исчезновения  банальна - уехала в другой город, учиться. А через три года по той же причине уехал и он.
Судьба свела их на пару минут через тридцать пять лет, когда на похоронах его отца, мать представила ему незнакомую женщину: «Это Тамара Чернова – помнишь наших соседей, когда мы жили на улице «Речной»?». Соседей он помнил, а её увидел впервые в метре от себя: перед ним стояла худенькая, робкая, вернее, жалкая … старушонка, лет под семьдесят! И это в пятьдесят-то, с небольшим, лет! Нет, морщинами она не была испещрена, но  весь её облик и особенно какой-то испуг в глазах выдавали, что жизнь не щадила её. Что или кто выпил её жизненные соки? Много позже, вспоминая такую метаморфозу соседки, пожалел, что не расспросил мать о её житье-бытье.
Наверно, так же ёкает сейчас сердечко и у Шуры. Неужели действительно она, которой жизненное одиночество явно не грозит, ибо она девушка, с виду, ладная во всех отношениях, испытывает к нему, старику,  то же, что и он когда-то к соседке, Тамаре?

Но всё чаще от просмотра прессы он отвлекался на думы о Шуре, которая своим голосом напоминала ему о себе, как бы говоря «Не забывай: ты мой, а я твоя». И он невольно углублялся в пленительные думы о юной жене и новой семье. Иногда думы доводили до того, что был готов продраться сквозь кусты сирени к заборчику, она непременно подойдёт к нему, и он предложит сегодня же создать семью.
В её ответе он не сомневался, и дальше открывался простор для фантазии, рождаемой не зрелым мужем, а юным ловеласом.  И всякий раз эти фантазии обрывались трезвым окриком человека, беспрекословно чтящего закон, верящего в его силу и справедливость. Дружба с законом это одна из составляющих чистой совести и залога крепкого сна. Похоже, назревала борьба между греховным соблазном и карой за него. Исход данной борьбы не ясен и пока это так, не может быть и спокойствия на душе. «А ведь стоит подождать всего каких-то четыре месяца и всё свершится на законных основаниях». Эта мысль показалась ему здравой и месяцы, оставшиеся до снятия блокады с безгрешного обладания  неприлично молодой женой, он назвал тоже «здравыми».
Поразмыслил ещё немного и пришёл к очередной «умной» мысли: чтобы месяцы оставались «здравыми», ему следует, как можно скорее, покинуть Киселёвку. Сначала испугался  этой мысли. Потом убедил себя, что это единственный способ обеспечить существование будущей семьи без юридических проблем, ибо оставаясь здесь, он не сможет гарантировать сохранение месяцев «здравыми». Ну, просто это будет свыше его сил! Ну, просто он мужчина и, к тому же, не железный!         
И опять возник проблемный вопрос: покинуть деревню втихаря от Шуры или попрощаться? «Пока буду собираться, приму окончательное решение».
Алексеевна приняла решение Олега Ивановича об отъезде с крайним удивлением:
- О, с чего это вдруг? Так внезапно! Что-то случилось? Или что-то не понравилось?
- Нет, нет, Алексеевна, всё окей! Просто материала уже много. Хватит для персональной выставки, которую думаю провести осенью. А из-за непогоды я теряю время. На будущий год снова сюда приеду: уж очень мне здесь понравилось!
 Сборы были чисто символические: бельё и всякая мелочь – в рюкзак, мольберт, сумка с тремя десятками этюдов и зонт с удочками, всё упаковано в чехол, – всегда в походном положении.
 С Шурой он всё-таки решил попрощаться. Но вторая половина дня была пасмурной, временами срывался мелкий, кратковременный дождь. Шура никак себя не проявляла, а являться собственной персоной в дом Кушнарёвых – ну, и под каким предлогом?
Но вечером она сама появилась в квартире Алексеевны:
- Анастасия Алексеевна, дайте ложку соли. У нас кончилась, и запас тоже закончился. Ой, у вас так вкусно пахнет! Наверно, ватрушки печёте?
- Да, вот Олегу на дорожку пирожки пеку.
- Как на дорожку? На какую дорожку? – смысл вопросов и тревога на лице выдавали крайнюю заинтересованность Шуры темой отъезда Олега Ивановича.
- Уезжаю завтра. Задачу свою выполнил. Теперь буду на основе этюдов рисовать картины, к выставке.
- А как же… - начала, было, Шура и осеклась. Что она хотела сказать, догадаться невозможно.
Но Олег Иванович сориентировался мгновенно:
- Да очень просто - до тракта пешком, а там как повезёт: либо на попутке, либо на автобусе.  Пять километров это всего час ходьбы. Хаживал в десять раз больше.
- А почему вы мне не сказали? Я хочу вас проводить.
 Такая настойчивость вызвала у Анастасии Алексеевны подозрение на какую-то связь между старым и малой, от чего она, с тарелкой в руках, опешила и только переводила глаза с одного на другого.
- Ну, хорошо, - опять нашёлся Олег Иванович, - садись, сейчас отметим мой отъезд. Я никак не думал, что мой отъезд кого-нибудь здесь заинтересует. Ан, нет, юная, прелестная особа ко мне благорасположена. Я должен быть ей премного благодарен. 
- Нет, я не так хочу проводить, а по-настоящему.
- По-настоящему, это интересно - как? – спросила удивлённая Анастасия Алексеевна, выйдя из состояния ступора.
- Я знаю как – так, как я хочу!
- Ой, темнишь, девонька. У вас что? – всё-таки шуры-муры были?  - и обращаясь к Олегу Ивановичу, – Олег, ты же говорил, что чтёшь уголовный кодекс. А сам замутил девочке голову.
- А я и чту. И никаких шуры-муры не было. Так что на этот счёт, Алексеевна, будь спокойна. А если человек хочет проводить, так благие намерения надо приветствовать. Давай, уважим человека. А утром будет не до проводов.
- Нет, это не проводы, это - так себе. Я хочу проводить по-настоящему, ногами.
Олег Иванович повернулся к Анастасии Марковне, пожал плечами, развёл руками:
- Ну, и что мне теперь делать?
- Что делать, что делать. Раньше надо было думать. А теперь жениться должен.
- Так я же не против, но ей будет 18 только через четыре месяца! А я, как человек трусливый, руки по швам и робею перед законом.
- Раньше надо было робеть. А теперь, раз дело сделано, будь добр, хоть как-то поправляй его.
- Алексеевна, о каком деле ты говоришь? Ну, не было ничего между нами. Не было! А жениться я не против. Но, чтобы совесть была чиста, и в угоду закону надо выждать четыре месяца.
- Так говоришь ничего не было меж вами? А что ты скажешь? – она обратилась к Шуре.
- Ничего не было у нас, но я его люблю и хочу быть его женой, - сказала она с вызовом, отвергающим всякие возражения.
-- Во как! Ещё не женихалась, а уже женой хочет стать! Ты сначала должна человека досконально узнать, чтобы не было ни в чём сомнения, а потом решать: выходить за него замуж, или нет.
- А что его изучать? Он весь на виду: выглядит аккуратно, походка молодая, не пьёт, не курит, драчливость в нём не проглядывает. Мне этого вполне достаточно. Или скажете – я всё это напридумывала?
- Да нет, я так не скажу, всё правильно подметила. Но всё это как-то не нормально, не по-человечески: такая разница в возрасте! С ума сойти! А Нюра знает о твоей затее?
- Нет, не знает. И вы, Анастасия Алексеевна, не говорите никому. Если мне отрежут путь к Олегу Ивановичу, я покончу с собой. Всем полегчает от этого? Моя подружка вышла за 72 летнего и довольна за милую душу! Он с неё пушинки сдувает! Ребёночек родился, здоровенький!
- Ой, девочка, заварила ты кашу, а как расхлёбывать будешь? Но раз ты ставишь условие - жизнь или смерть, я вмешиваться не хочу: бог тебе судья, не я. В одном только  уверена: Олег мужчина порядочный, мук доставлять тебе не будет. 
- Так это же главное! Спасибо, Анастасия Алексеевна, за поддержку!
- Э, нет, за меня не прячься, я тебе не поддержка. Подумать только: дедушка и внучка – супруги! Уму не постижимо! Я большую жизнь прожила, а о таких случаях не слышала.
- А я знаю такие случаи не по-наслышке. И не хочу упускать случая, встретив хорошего человека. И не важно, какого возраста. Как говорит та моя подружка, «хороших мужчин днём с огнём не сыщешь и, тем более, на дороге они не валяются». Или вы, Анастасия Алексеевна, с ней не согласны? Знаете другие примеры?
Анастасия Алексеевна помолчала, потом отрицательно помотала головой и крайне удивлённым голосом промолвила:
- Какая у тебя умная подружка! И ведь права же - действительно, на дороге не валяются!
- Так, во сколько, вы, Олег Иванович, думаете выйти? – спросила Шура.
- Пораньше, чтобы по прохладе идти, а не на солнце. Думаю, часиков в семь, в крайнем случае, в восемь.
- В восемь есть автобус из Песчанного, и в восемь тридцать есть, из Троицкого. Но они всегда полные и вам придётся стоять до города все два часа. А вот в одиннадцать десять проходит из того же Троицкого полупустой. На него и пойдёте. Я провожу вас до Еремейки – ручей так называется. До него километра два.
- Шура, стоит ли так беспокоиться? Чай не маленький, никто меня не украдёт.
- Украдут, украдут, ещё как украдут! Половина-не-половина, а пятеро девчонок точно на вас глаз положили и готовы увести. А я их опередила и теперь вы мой! И никому я вас не отдам! Остальные перебьются!
- Ого, заявочки! Алексеевна, видишь, как дело развивается. Ну, и что я тут могу поделать?
Анастасия Алексеевна стояла молча, потрясённая. Обращение Олега Ивановича привело её в чувство:
- Я же говорила – она девочка бедовая: сначала, не думая, набедокурит чего-нибудь, а потом расхлёбывает. Ну, что ж, Олег Иванович, видать, эта девочка – твоя судьба. Как она за тебя борется!  Видать, теперь ей расхлёбывать ничего не придётся. Зная её, могу сказать, что с ней будешь, как за каменной стеной.
- Да, да, как за каменной стеной! Я постараюсь! – ухватилась Шура за спасительную фразу.

Вышли в половине десятого. Шура в одной руке несла зонт в чехле, а второй держалась за руку Олега Ивановича. Она делала это демонстративно, поглядывая по сторонам. А посмотреть на них было кому. Часто попадавшаяся Олегу Ивановичу на глаза женщина, с сожалением, спросила:
- Что, Олег Иванович, нагулялись? Домой теперь?
- Да, хорошего по-немногу, надо и меру знать.
Шедшие навстречу три девочки лет тринадцати, остановились и с выпирающим любопытством глазели на интересную пару. Одна из девочек наглым полушёпотом доводила до подружек своё мнение об увиденном:
- Ой, а Шурка-то, Шурка! Смотрите, как к нему липнет.
Какая-то бабуля, которую Олег Иванович припомнить не смог, проскрипела:
- Что-то вы, Олег Иванович, мало побыли у нас. Мы на вас как на иконку смотрели.
- А я отбываю не надолго: в будущем году опять приеду.
Старушка не ответила и лишь молча смотрела вслед.
Мужчина средних лет, с немодными пышными усами, которого Олег Иванович не раз видел лазающим с помощью специальных когтей, по столбам, добродушно пошутил:
- Что, Олег Иванович, на память о Киселёвке Шурку с собой прихватили?
- Какой прихватили? Это она меня отсюда выпроваживает!
- Фиии, а что такое? Чего не поделили?
Мужчина был неподдельно удивлён, что, в свою очередь, удивило и Олега Ивановича:
- Она считает, что у меня недобрый взгляд, и я наведу порчу на здешнюю природу.
- Чё? Правда, что ли? – мужчина стоял растерянно удивлённый.
- Ну, дядя Петя, вы пошутили. А мы – что? В ответ пошутить не можем, что ли, - сказала Шура.
- Фу, ты, господи, и то верно – вы, что ли, пошутить не можете? - растерянность сменилась виноватой улыбкой.
* * *
Миновали молочно-товарную ферму - последний объект села, Сюда рано утром и вечером приходит на работу Шурина мать, работающая дояркой.
Страх потерять одно из двух  доходных предприятий сплотило сельчан: они выбрали толкового председателя колхоза не по партийному признаку, а по деловым качествам. И не какого-то  присланного, а своего же, работавшего пастухом, Михаила Ильича Матвеева. И оказалось, что человек практичный, вооружённый честностью, умом и рассудительностью, опирающийся на коллектив, сработал гораздо эффективней, чем дипломированный специалист. Сообща отбили две риэлторские атаки на сельхозугодия и машинотракторную станцию. Помогал в отражении атак бывший односельчанин, высокий чин в областном УВД, Знаменский Георгий Иванович.
«Дедушка» и «внучка» раскрепостились и шли,  спокойно беседуя. Шура накинула руку Олега Ивановича на свои плечи и приладила его кисть себе на грудь, и та словно приклеилась –  не покидала уютную выпуклость и, кроме того, обогревала её теплом, не сравнимым с солнечным.
Шура оказалась необыкновенной говорушкой: никто больше не встречался на пути, не мешал своими вопросами, и она безумолку говорила, говорила, говорила. Темы для разговора не иссякали.
Олег Иванович не перебивал и лишь изредка переспрашивал или сочувственно восклицал. Похоже было, что ей не приходилось  выступать перед такой внимательной и терпеливой аудиторией, какую представлял собой Олег Иванович.   Выговариваясь, она освобождала душу от накопившихся токсинов, как  продукта залежавшихся нерадостных мыслей.
Как только вошли  в лес,  дорога превратилась в сплошную цепь ухабин и ям,  заполненных водой, грязью и ошмётками молодых сосёнок, брошенных под буксующие колёса.
Но параллельно шла сносная пешеходная тропа, не доставлявшая особых неудобств путникам. Однако, идти рядом, бок о бок, местами было крайне неудобно, и Олег Иванович замедлял шаг, пропуская Шуру вперёд и на это время она замолкала. Но как только тропа позволяла, она опять оказывалась рядом,  водворяла  руку Олега Ивановича на место и ублажала его слух своим акустическим товаром. Он умилялся щебету этой, по сути, девочки, и думал: «Неужели эта говорливая и непосредственная девочка может быть моей женой?  Да, с такой не соскучишься и слава богу!». А она откровенно рассказывала об очередном, прекращённом ею романе, из-за не понравившегося ей поведения ухажёра.
Когда таких историй набралось с пяток, Олег Иванович спросил:
- Шура, почему ты так придирчива к своим ухажёрам? Ведь это естественное поведение мужчины. Ведь сама женщина никогда не скажет «потрогай мои груди» или «залезь мне под подол». А в мужчинах это заложено природой.
Девушка замолчала. Молчание затянулось. Неужели она обиделась на постановку вопроса?
- Хорошо, скажу. Вот послушайте.  Когда мне было 12 лет, отец, пьяный, попытался меня снасильничать. Он сдёрнул с меня трусики, бросил на кровать, придавил рукой, а второй расстёгивал ширинку. Я всё это время орала, как резанная. Мама прибежала на крик и набросилась на отца: одной рукой схватила за волосы, а второй царапала ему лицо. Он впал в ярость и переключился на неё, а я побежала к Анастасии Алексеевне - у неё как раз гостил её брат, Пётр, с двумя друзьями – приехали порыбачить. Они отбили маму, связали его и вызвали милицию. Тогда нашим участковым был наш земляк, Знаменский Георгий Иванович. Сейчас он работает в областном центре, в управлении милиции, большим начальником. Так вот, он забрал отца. Был суд. Присудили ему три года. В зоне с ним нехорошо поступили заключённые, и он двоих ночью зарезал, двоих поранил. Снова – суд и теперь он получил ещё пятнадцать лет. С тех пор, когда мой ухажёр через два – три свидания грубо лезет под подол, я вспоминаю отцово нападение и  мне становится боязно и противно. Я иногда спрашиваю парня: «Что вы сразу лезете?». А он отвечает, типа: «При взгляде на тебя слюнки текут. Как тут удержаться?».
Были ухажёры, которые лезут в драку, как только кто-нибудь на меня взглянет заинтересовано. Мне подружки говорили, что с такими сразу рви отношения: сейчас он, не думая, лезет в драку с другими парнями, а потом так же легко будет  поднимать руку и на тебя. А тут ещё Люда, у которой муж 72-летний, открыла мне глаза на молодых парней. Вот я и задалась целью найти пожилого мужа, но порядочного. Ну, а остальное вы уже знаете.
До слуха донёсся звук идущего автомобиля. Сквозь кисею, каковую представляют собою сосновые веточки, было видно, как из-за поворота показался милицейский УАЗ.
Шура встрепенулась и тревожно произнесла:
- Едет в Киселёвку.  В наших местах на УАЗе ездит только участковый Плошкин. Как я его ненавижу!
- И у меня встреча с ним была довольно неприятная. Он произвёл впечатление оболтуса. А ты-то за что на него ополчилась?
- За чем бы он в Киселёвку не приехал, обязательно наведывается к нам, в дом. Мне кажется, что он приезжает специально к нам, но делает вид, что приехал по делу, - она остановилась за дуэтом толстых осин и между ними  следила за дорогой. - Мы-то его увидели, а он нас – нет. А то бы остановился.
- Так чем это вы его так заинтересовали?- в этом вопросе Олега Ивановича проглядывало не так любопытство, как встревоженность.
- Он, гад, меня пасёт! В прошлом году тоже пытался изнасиловать прямо в этой машине, на этой дороге. Если вам не противно, я расскажу.
- Сам факт, конечно, противен, но знать о нём я должен: ведь как ни как он касается… моей будущей жены! Можно мне так говорить?
- Олег Иванович! Это называется – «лёд тронулся?». Я вас правильно поняла?
- Да, правильно, правильно. Чего уж тут.
Какое-то время шли молча.
Внезапно она стала перед Олегом Ивановичем, от чего он тоже остановился, и кротко, глядя ему в глаза, спросила:
- Олег Иванович, о чём вы сейчас думаете?
Он нежно глядел ей в глаза, гладил волосы, а она млела и ждала ответа.
- О чём я сейчас думаю? О чём думаю? Пока я сказать не могу. Как додумаю – скажу сразу.
Она потупила глаза, заинтересовалась его пуговицей на рубахе, слегка теребя её:
- А я скажу, о чём думаю, - выдержала паузу. Затем тихо, будто опасаясь подслушки, сказала:
– Олег Иванович, потрогайте меня, как мужчина - женщину. Или хотя бы поцелуйте, как жену, наконец.
- Поцеловать могу, а остальное – это игра с огнём.
Он прошёлся по её лицу страстными поцелуями: раз, другой, третий.
 Стало не до разговора. Олег Иванович, конечно, всё понимал: и то, что она, пока ещё не открытым текстом, говорит: «я твоя и делай со мной, что хочешь», и то, что его здравое рассуждение об ответственности перед законом, ей не понятно, и что его осторожность не позволит ему в будущем гордо сказать, что ради женщины он готов совершать безумные поступки. Но нет: нарушение закона это не безумный поступок, а провинность. Возможно, административная, а возможно и уголовная. И тут же в голове зародилась другая мыслишка: «А, может, безумным поступком ради женщины будет, как раз, устоять перед соблазном?».
Окончив поцелуйную серию,  увенчал её долгим, крепким объятием. Но после  окончания не удержался - промассировал её небольшие, упругие груди. Это действие поставило на грань срыва его стойкость, как законопослушника: само поведение Шуры с её восклицаниями «Ой, как хорошо!», «Ещё так сделайте!» толкало его через черту.  Каким-то чудом он не сорвался. Поняв, что раз удержаться не удастся,  наставительно,  даже жёстко, сказал:
- Началась игра с огнём, но сам огонь оставим на после испытательного срока, то есть, через четыре месяца. Сейчас лучше расскажи мне про приставания  участкового.
- Вот только сердце успокоится, а то выскочить хочет. Вот потрогайте, - и она приложила руку Олега Ивановича под свою левую грудь, – чувствуете, как оно колотится?
- Да, действительно колотится. А чего это оно? – решил подурачиться Олег Иванович.
- Вы ему понравились и оно хочет к вам перескочить, - приняла игру Шура.
- Но мне одного твоего сердца мало - я хочу всю тебя!
- А я разве против? Я давно ваша! – с лукавой улыбочкой она заглядывала в лицо Олега Ивановича, а через него прямо в его душу.
Он спохватился:
- Стоп девочка, дальше табу, дальше – огонь. Давай переключимся на другую тему. Ты обещала про участкового рассказать.
- Сейчас, сейчас, я отойду от вашего массажа. Хорошо, что мои ухажёры начинали не с этого, а то бы я не устояла.
Шли несколько минут молча.
- Теперь слушайте, - начала Шура. - Здесь давно принято: если по этой дороге идёт какой-нибудь транспорт, то попутно идущего человека, если есть место, подвозят.  Так и в тот раз, в прошлом году. Подсадил он меня, как уже не раз бывало. Сначала разговор о житье-бытье, о здоровье. А потом: «Быстро же ты, Шура, выросла, налилась».
 «Чем я налилась? – спрашиваю. А он: «А этой самой, как её? Женской аурой, вот. Ты уже не на девочку похожа, а на женщину». «Это хорошо или плохо?» спрашиваю. «Хорошо, конечно, - говорит – теперь с тобой можно, как с женщиной, беседовать на свободные темы». «Например?» - спрашиваю. «Ну, например, тебя давно размочили и кто?». Вот тут бы мне прекратить такой разговор и выйти. А я, вместо этого, отвечаю: «Да, давно, а кто - не важно». «Ну, так, Шурочка, где побывал один, там можно принять и ещё одного» и начал лапать мои руки, ноги. Я начала возмущаться, отпихивать его руки, кричать «Выпусти меня!». А он повернул к съезду в лес. Вот тут я страшно испугалась: «Ты хочешь меня снасильничать и убить?». «Убить? Зачем?» - видно было, что и он испугался очень. «А затем, что я молчать не буду и выдам тебя».  «А я скажу, что у нас всё произошло по обоюдному согласию». «А ты  разве не знаешь, что взрослым с несовершеннолетними вступать в связь нельзя ни при каких обстоятельствах». Он остановил машину и обалдело так смотрит на меня: «Тебе разве нет восемнадцати?». Я ему со злостью крикнула: «Да, нету! Мне ещё и семнадцати-то нет!». Он стал разворачивать машину и всё твердит: «Вот, дурак! Чуть не вляпался! Это же надо – чуть не вляпался!» и всё в таком же роде. Вот, действительно, дурак! На что надеется? Узнал мой день рождения и теперь пасёт меня, дурак!
Послышался звук автомобиля. На всякий случай зашли чуть вглубь.
- Опять этот Плошкин! Слава богу - уезжает! Но часа через  два снова приедет. Он не успокоится пока меня не увидит. Автобус из Троицкого должен быть в два двадцать. Так что у нас ещё будет время.
- Девочка, ты же хотела проводить до ручья. Стоит ли дальше углубляться?
- Теперь стоит: я должна быть уверена, что вы дошли до остановки, а то мало ли что этому Плошкину взбредёт в голову, если встретит вас одного здесь, на дороге.
Часам к двенадцати они подошли к окраине леса перед шоссейкой и были ошеломлены: рядом с остановкой стоял милицейский УАЗ.
- Этого нам только не хватало! Интересно, что он задумал? Какую-нибудь гадость.
Олег Иванович с интересом наблюдал, как на этом прелестном личике отображались гримасы ненависти и презрения .
- Теперь мне стало тревожно за тебя, девочка: ты меня проводишь и одна пойдёшь домой целых пять километров! И это при том, что оболтус охотится за тобой. Давай срочно вернёмся в деревню, а завтра я пойду один.
Шура, было, запротестовала, но Олег Иванович был непреклонен, и она с видимым удовольствием согласилась, подхватила его под руку и шла так насколько позволяла тропа.
Они шли, по возможности, скорым шагом, мило воркуя на бытовые темы, которые обогащали их знаниями друг о друге. Только время от времени Шура, уже по отлаженной методике, останавливалась перед Олегом Ивановичем, закрывала глаза, вытягивала свои пухленькие губки, а он незамедлительно приникал к ним на время, за которое  пробегал пальцами по спине, акцентировал их внимание на пояснице и ниже. И продолжали путь.
Они успели дойти до Еремеевого Ручья, только с противоположной стороны, и начался, как по расписанию, дождь. – умеренный, тёплый, но всё-равно неприятный. Олег Иванович быстро установил зонт. Зонт большой, солнцезащитный, на дождь не рассчитан, но всё же лучше, чем ничего. Главное, за что беспокоился Олег Иванович, были этюды. Выполненные на картоне, они размокнут  и, значит,  безвозвратно погибнут. Места под зонтом хватило и сумке с этюдами и им.  Но Шура не торопилась под зонт. Она вдохновенно крикнула:
- Я люблю дождь! Я люблю танцевать под музыку дождя! – и закружилась, раскинув руки и запрокинув голову.
- Удивительно, но я тоже люблю дождь, - крикнул Олег Иванович. Я люблю ловить дождинки ртом!
- Ну, так давайте танцевать вместе! – всё также вдохновенно крикнула Шура.
- Нет, танец под дождём, это привилегия детей. А танцующий старик – это не эстетично. Я лучше полюбуюсь тобой.
- Любуйтесь! Любуйтесь мной! Любуйтесь, пока я сумасшедшая! – с лирическим пафосом кричала Шура. Таким голосом читают свои стихи некоторые поэты.
Намокшее платье сковывало её движения и она ловко сняла его, оставшись в белых плавках, и стала им размахивать.
- Шура, дай платье, я его выжму.
Она подбежала, отдала платье, сняла плавки, отдала и их, и продолжила танец…
      - Шура, ты провокаторша или меня за мужчину не считаешь?
- С чего вы взяли?
- Ты полностью нагишом красуешься перед посторонним взрослым мужчиной. Это чревато известными последствиями.
Шура резко остановилась и недоумённо спросила:
- Олег Иванович, что вы такое говорите? Я посторонних здесь не вижу. Кто здесь посторонний? Вы, что ли, посторонний? Я вас считаю своим мужем, потому что вы дали мне надежду. Да, я чувствую некоторую неловкость, но  жена мужа стесняться не должна. И я знаю, что все мужчины любят смотреть на голых женщин. А я хочу, чтобы вы смотрели только на меня и ни на каких других женщин – я ревную. И не хочу, чтобы вы ходили к Елене Никаноровне. Неужели у меня плохая фигура?
- Что ты, что ты! Фигура у тебя отменная, другой мне и не надо, - спохватился Олег Иванович.
- А мою фигуру вам можно не только посмотреть, но  ещё и потрогать, всю. А если пойдёте ещё дальше, я это буду только приветствовать!
Олег Иванович выжал Шурино бельё. Достал из рюкзака полотенце и стал ждать окончания представления.
Она резко оборвала танец и прибежала под зонт. Олег Иванович принялся вытирать, приговаривая, как будто имеет дело с ребёнком:
- Вот я тебя и потрогаю. Иди сюда, моя маленькая, сумасшедшенькая танцовщица. Я тебя вытру, согрею, чтобы не заболела… .
Больше внимания было уделено  грудям, бёдрам и тому, что меж ними – это и понятно. А Шура безвольно стояла, закрыв глаза, опустив руки, полностью отдав себя в распоряжение Олега Ивановича и повинуясь его малейшему указанию.
Он сам надел ей плавки, и прежде, чем натянуть их окончательно, прошёлся губами по треугольничку рыжеватых волос. Натянул платье. От платья она почувствовала неприятный холодок и поёжилась. Олег Иванович повернул её спиной к себе, прижался к ней всем телом и прочувствовал то, что привораживало глаз – аппетитные ягодицы. А рукам поручил обогревать всё, что спереди. Шуре оставалось только млеть от блаженства и постанывать.
- Неужели через четыре месяца я буду испытывать всё это каждую ночь? – мечтательно произнесла Шура.
- Не только ночью, и не только это, а и ещё кое-что.
- Но четыре месяца это вечность! Нельзя ли эту вечность сократить?
- Ну, всё, девочка, я сдаюсь. Видит бог: я крепился, как мог, я берёг тебя изо всех сил. Но они не беспредельны. Я определил тебе безопасную, временнУю зону, для окончательного обдумывания своего решения. Соблюдение этой же зоны гарантировало мне чистую совесть перед законом. Но, видимо, – не судьба. Ещё раз спрашиваю, последний раз: ты окончательно хочешь стать моей женой?
- Да! Да! Да!
- Доверяешься мне полностью, как жена мужу?
- Да! Да! Да!
- С этой минуты мы будем вместе решать свои семейные вопросы. Правда, с некоторой оговоркой: те вопросы, которые зависят только от нас. Согласна?
- Да, конечно, согласна! Согласна! Согласна!
- Тогда мой первый вопрос к тебе: «У тебя сейчас есть вопрос ко мне?».
- Да.
- Так, я слушаю.
- Когда вы исполните то, что называется супружеским долгом?
- Когда бы ты хотела?
- Сегодня, на сеновале – это так романтично.
В этот миг они обнаружили, что дождь уже прекратился и лужайку заливает солнечный свет. Процесс согревания был настолько мил и обворожителен, что увлекшись им, они отключились от окружающего мира.
- Ура! а дождь-то уже кончился! – как-то по-детски радостно крикнула Шура.
- А теперь я выскажу первую просьбу к моей любимой, юной жене: Александра, хорошая моя, пожалуйста, сейчас иди одна домой, а я пойду позже, где-то через полчаса. Встречаемся, ты уже определила где – на сеновале.
Он осыпал её лицо поцелуями, а руками пробежал все  чувствительные места на теле, доставляющие особое наслаждение обоим. Она воспринимала старания Олега Ивановича по-прежнему без внешних проявлений экстаза, но внутренний давал о себе знать восклицаниями «Хочу, чтобы это длилось бесконечно!».
- Что не додал сейчас, получишь ночью. А теперь беги.
* * *
Анастасия Алексеевна вовсю занималась на кухне стряпнёй. С первого взгляда было ясно, что она занималась изготовлением пельменей, а это служило предвестником появления гостей.
Олега Ивановича она встретила  чрезвычайно удивлённым возгласом:
- О! А это что за «явление Христа народу!?». Забыл что-то?
- Нет, Алексеевна, хуже. Плошкин всё нарушил: сюда проехал, потом  обратно. Шура сказала, что он её хочет увидеть. А перед этим она рассказала, как в прошлом году он намеревался её изнасиловать. А я ей рассказал о своей стычке с ним. И тогда она решила проводить меня до конца: мало ли что придёт в голову этому придурку.
Когда мы вышли к шоссейке, и что же ты думаешь? - увидели возле автобусной остановки милицейский УАЗик. Как выразилась Шура, «Он всерьёз меня пасёт. Торчит здесь, видать, что-то надумал». И тут я подумал: «Ей сейчас предстоит идти домой целых пять кэмэ. Он может сделать с ней то, что в прошлом году не доделал, скрыть следы, а потом убийство приписать мне: ведь её последний раз видели со мной многие. «Нет, - думаю, парень, - ты хитрый, но и я не лаком шит». Не мог я отпустить её одну и вот, в итоге, пришлось вернуться. Завтра пойду один.
Анастасию Алексеевну услышанное озаботило:
- А что? Плошкин на это способен. Не доверяю я ему: крутой и не справедливый. Чувствует себя здесь хозяином. Ты вот что, Олег: завтра не иди: в пятницу, вечером,  приезжает Пётр с друзьями, порыбачить.  Обратно поедут в воскресение, вечером. Вот ты с ними и уедешь.
- Так это же отлично, Алексеевна! Я сейчас вымоюсь, переоденусь и буду тебе помогать. Думаю, мне здесь работа найдётся.
- Найдётся – мясорубку крутить. Наша задача – забить пельменями весь морозильник, чтобы было чем гостей накормить.
* * *
Впервые на сеновал он поднимался, как-будто шёл на свидание. И оно сулило стопроцентное блаженство. В юности таких свиданий не было: он  сам не был морально подготовлен делать их стопроцентными. Другими словами, воспитанный в рафинированной, пуританской семье, он всерьёз полагал, что женщину полностью познать дозволяется только будучи в законном браке. В противном случае его действия были бы аморальными и чреваты… . Много позже он признал подобные рассуждения глупостью, но золотое время было упущено.
Время тянулось медленно. Он уже неоднократно обдумывал свои предстоящие действия, выбирая наилучшие варианты из своего, уже богатого опыта. При этом, приходилось брать во внимание абсолютную неопытность юной девы.
Прошло уже два часа. Олегом Ивановичем начали овладевать сомнения и раздражение. «Неужели он оказался жертвой изощрённой насмешки? Но судя по тому, как Шура вела себя, что окончательный ход был за ним, но именно он его не делал, на розыгрыш похоже не было. Но тогда в чём же дело? В конце-то концов, она всем своим видом показывала, что жаждет этого. Так почему не торопится?».
Часы показывали ноль часов сорок две минуты. «Всё, поиграли и хватит: пора баиньки… .
Проснулся от того, что кто-то возится под боком. Но сообразил быстро: «всё-таки не розыгрыш». Вопреки выбранному варианту - длительная прелюдия с постепенным накалом, - он решил действовать сразу, чтобы  стало окончательно ясно: розыгрыш или действительность. Он бесцеремонно прошарил по всему её телу и обнаружил только плавки. Лихорадочно, и даже грубо, содрал их… .
Сеанс получился коротким.
- Всё? Я теперь женщина? – кротко, без какого бы то ни было волнения, спросила Шура.
- Да, можешь гордиться, - с остатками обиды в голосе ответил Олег Иванович.
Она освободилась от его объятий, взяла фонарик, который принесла с собой и оставила рядом, посветила на пальцы ладони и констатировала с удивлением:
- А крови почему-то нет?
     - Не бери в голову – бывает. Ты лучше скажи мне, миленький одуванчик, чего так поздно пришла? Я весь извёлся, изнервничался, переживал: только жену нашёл и на тебе – где она? Не приключилась ли какая беда? А, может, это розыгрыш?
- Приятно, что кто-то ещё, кроме мамы, обо мне волнуется, миленький мой, Олег Иванович, - и сопроводила комплимент поцелуем в его щёку. А опоздала по уважительной причине. Николашка поранил ногу гвоздём – сильно поранил, кровищи много. Елена Никаноровна сделала укол, остановила кровь, наложила повязку и определила, что задето сухожилие, и мальчика лучше отправить в районную больницу. Вызвали «Скорую». Пока она приехала из Троицкого, поехали обратно и я с ними. Потом я добиралась домой: сначала на попутной, а потом пешком от шоссейки. Мы сегодня с тобой этот путь уже проходили. Добралась в пол-первого. Один пирожок съела, вымылась и, как порядочная жена, пошла к мужу и принесла пирожки с капустой и картошкой.
- А ну-ка, ну-ка, во сколько ты была дома?
- В половине первого я была уже дома.
- Я последний раз глянул на часы  – было сорок две минуты первого, то есть, ты уже была дома! А сколько сейчас? – он глянул на часы и воскликнул – О! Только десять минут второго!? Выходит, я спал всего минут пять!
Олег Иванович слушал и сердце его оттаивало. Интересно: почувствовала ли она его раздражение? Да, чего там, - конечно, почувствовала! Но никак не дала об этом знать. Что это? Характер или мудрость? Он сравнивал её с первой женой, с которой, вобщем-то, прожил благополучную жизнь. Сравнение вышло в пользу девочки. Первая жена непременно обижалась на его обиды и ему приходилось оправдываться. 
Шура пристроилась головой на его плече, прижавшись грудью к его боку, и ворковала, ласково перебирая пальчиками волосы на его груди.
- Тебе не страшно было одной-то идти? - спросил Олег Иванович, стараясь придать голосу как можно больше мягкости и нежности.
- Ты про что? Ой, я вас назвала на ты! Это ничего?
- Раз мой возраст тебя не отпугнул и ты выбрала меня, значит, душами мы ровесники. Так всё-таки, как ночью одной по лесной дороге?
- Страшно! Я никогда на это не решалась раньше, и всегда оставалась на ночь у тёти Ани, маминой сестры. А сегодня я торопилась к мужу и всю дорогу только о тебе и думала:  всего одна ночка, да какая!? Судьбоносная! Перед длительной разлукой. Разве её можно пропустить?
- Хочу тебя обрадовать: у нас будет ещё три ночи. В пятницу вечером приезжает Пётр, которого ты знаешь, а в воскресенье, вечером я с ним уеду.
- Ой, как … - взвизгнула Шура в полный голос и тут же заткнула себе рот. Потом шёпотом докончила, - здорово!
Она принялась осыпать поцелуями его грудь, живот и дошла до места, которое сначала смущает, а потом становится своеобразным магнитом. Губы заменила на пальчики и, перебирая ими, принялась изучать наяву то, о чём слышала от подруг и что вызывало бурный ажиотаж.
- Я вот о чём думаю, - задумчиво сказал Олег Иванович, -  а где мужики будут ночевать? В доме душно, да и всего одна кровать. Наверняка здесь, на сеновале. Стало быть, наше свидание под угрозой. Ну, и как нам выкручиваться?
- Завтра сеновал ещё в нашем распоряжении, а на следующие две ночи я что-нибудь придумаю, - сказала Шура. - Одна мысль уже есть. Завтра станет ясно - получится или нет. А сейчас хватит о грустном – поласкайте меня всю, всю! Я полностью в вашем распоряжении!
- Что, что, а ласкать я люблю. Я никогда не спрашиваю, а сейчас спрошу: с чего начать – с ног или с грудей?
- С ног? А что в них особенного? Впрочем, мне всё-равно.
- Кому-то нравится. Глядишь, и тебе понравится…
 * * *
Шурин брат, Аркадий, младше её на два года. Он единственный представитель из молодёжи  на селе, кто «не бьёт баклуши», а занимается изготовлением изделий из бересты и сдаёт их в городе в художественный салон для продажи. Но кроме этого, он ещё и заядлый рыбак. Одно время увлёкся ночной рыбалкой и обзавёлся одноместной, раскладной палаткой. Потом эта блажь прошла. Хотя ночная рыбалка лучше, но напарник, который приобщил его к этой рыбалке, уехал насовсем в город, а одному рыбачить было не уютно. И валяется где-то в кладовке та палатка.
Поиск палатки много хлопот не доставил.
Шура выбрала момент, когда никто из домашних не мог заметить её рейд  среди огородной растительности и скрылась за огородом, среди зарослей ольхи, боярышника, бузины. А за ними большая марь, занятая голубицей.  Это - богом забытое место. Здесь никто никогда не бродит. Шура отыскала подходящую  лужайку, усердно притоптала траву и провела пробную установку палатки. После чего, спиной выявила пять уязвимостей, которые доставят предсказуемый дискомфорт во время «миниоргии». Причиной дискомфорта оказались сучки, удаление которых проблемой не было.
Она полежала на спине, упиваясь запахом разнотравья, и тишиной, нарушаемой редкими вскриками пичужек. «Вот так бы пролежать до ночи, дождаться Олега Ивановича, и предаться ласкам на всю ночь. Но на всю ночь нельзя: вечером мама уйдёт на дойку, а мне нужно готовить ужин и малышню ко сну. А  рано утром мама уйдёт на утреннюю дойку, а мне готовить завтрак на тех же «гавриков».
Она впала в полудрёму, ещё немного помечтала и… уснула.
Проснулась и сразу же увидела спину, сидящего рядом, мужчины. Она резко вскочила и тут же осела, узнав в мужчине Олега Ивановича.
- Ой, Олег Иванович, как вы меня напугали.
Она припала к его груди и зарыдала.
- Девочка моя, в чём дело? Почему ты здесь и что за слёзы?
Он гладил её по волосам, успокаивая, и объяснил факт своего появления здесь:
- Я только что приехал на велосипеде и когда заходил во двор, увидел свою жену, подходящей к малиннику. Потом ты скрылась в нём. Я стал ждать, когда ты появишься? Жду, жду. Тебя нет, нет. Ну, и пошёл искать. Нашёл и сижу, «ломая» голову» - что бы это значило? Почему я не знаю этой тайны?
- Миленький мой, Олег Иванович, я устроила это гнёздышко вместо сеновала. Здесь никогда, никто не бывает. Легла опробовать и уснула. А перед этим я ещё подумала: «Эх, Олега Ивановича сюда бы, поласкаться, не дожидаясь вечера». Я хочу, чтобы вы поласкали меня, как сегодня ночью.
- Ну, как я могу отказать своей милой жене? Тем более, что я люблю это занятие.  Только, на всякий случай, я раздеваться не буду – мало ли что? А тебя раздену с удовольствием… .

Палатка в укромном месте не отменила ночную встречу на сеновале… .
Приехавшие в пятницу, вечером, гости ночевать на сеновале совсем и не думали. Они отлично, с комфортом, устроились на ночь и в «Patrol”. И таким образом, у «нелегальных молодожёнов» оказалось два места для свиданий: для дневных и для ночного. 
На последнее ночное свидание. Шура пришла раньше, чем обещала. Она уткнулась Олегу Ивановичу в грудь и обильно смочила её слезами.
- Маленькая моя, почему глазки на мокром месте? Ты хотела стать моей женой – ты ею стала. Кроме меня, в твоём распоряжении четырёхкомнатная квартира. Она тебя ждёт. Как ты понимаешь, я-то могу к тебе приезжать, а вот квартира – нет. Как ты представляешь нашу совместную жизнь? Ты же понимаешь, что для меня здесь места нет: там у меня большая квартира, мастерская, большой круг знакомых, там прошло моё детство, там я проработал сорок лет, там могилы моих родителей и родственников. Маленькая, ты добилась чего хотела. А дальше что? Или ты просто не думала о будущем? И вот ты перед выбором своего будущего.  Что я ещё могу для тебя сделать? Я от тебя не отказываюсь. Я тебя не бросаю. Мало того, ты мне нужна, потому что через девять месяцев станешь матерью моего ребёнка.  Самое большое – это предложить тебе, как любимой жене, поехать со мной.
- Как! У меня будет ребёнок?! Вы точно это знаете?
- По крайней мере, я сделал всё, что от меня зависит, чтобы он был.
- Олег Иванович, миленький! Это же самое главное!
 Она сдёрнула с него трусы и принялась страстно целовать отдыхающий прибор, обеспечивший её беременностью. Выражала благодарную страсть, как помешанная!
  Олег Иванович не надеялся, что сегодня ночью пройдёт полноценное свидание, ибо за три дневных сеанса он был истощён и настроился на альтернативу, с применением упомянутой триады. Но темперамент молодой жены совершил невозможное, что позволило ей перейти на любимый вариант...
Сеанс получился длительным и потому изнурительным, и, прежде всего, для Шуры, из-за многократных пиков. После каждого пика она лежала обессиленная на его груди. Но скоро приходила в себя и, ненасытная,  продолжала погоню за очередным пиком.
Закончился лимит на пики. Шура замерла на груди Олега Ивановича, обхватив её. А он ласкал всё, что возможно, но вяло, без энтузиазма. И, наконец, наступило царствие сна.

Компания: Пётр с друзьями и Олег Иванович, собиралась «отчалить» в город в пять часов вечера, так как с рыбалки вернулись только в четыре часа дня. Шура в открытую мельтешила возле Олега Ивановича, помогая ему укладывать его вещи в багажник автомобиля, и безумолку говорила, говорила… .
Уже перед тем, как окончательно сесть в машину, Олег Иванович достал деньги, и отдавая их Шуре, наставлял:
- Так, деточка, я оставлю тебе оставшиеся деньги и ты сможешь приехать ко мне, когда надумаешь, и на любой срок. Договорились?               
Она повисла у него на шее и осыпала его лицо поцелуями, в открытую, никого не смущаясь, но, как раз, смутив присутствующих, откровенным проявлением порочной связи.
* * *
Вынужденно вернувшись домой из творческой поездки в Киселевку, Олег Иванович сразу же принялся за подготовку к персональной  выставке. Первым делом надо гарантировано зарезервировать площадку для выставки.  Договориться о выставке проблемой не было и она была назначена на ноябрь, который в календаре культурных мероприятий дворца по использованию фойе, был свободен. После утверждения твёрдого срока открытия выставки, он, по договорённости, позвонил Веронике о знаменательном событии. Она с восторгом восприняла  долгожданное сообщение и заверила, что придёт на открытие непременно. И ещё она предложила в день открытия часа три помузицировать за роялем, создавая музыкальный фон для лучшего восприятия зрителями выставки. Если вы и лица, курирующие выставку, согласны, то разузнайте: есть ли рояль? Насколько я знаю, любой дворец культуры, уж что-что, а рояль обязательно имеет. Если всё сойдётся, я с удовольствием поучаствую. И, разумеется, бесплатно.
Окрылённый такой поддержкой, он тотчас позвонил Юлии Сергеевне. Узнав о таком предложении, она озорно воскликнула: «Я не только всеми руками – за, но и всеми ногами!»
Творческое пребывание в Киселёвке оказалось наполовину короче намеченного срока. И на ум пришла авантюрная мысль: «Пока ещё какие-то деньги остались, съездить за границу по турпутёвке в какое-нибудь живописное место. Желательно в Саксонскую Швейцарию – много о ней наслышан».  Несколько часов провёл за компьютером, навёл  много справок и с полным знанием вопроса пошёл в турагенство. Но ему не повезло – последнюю путёвку на один из велосипедных туров по Саксонской Швейцарии продали сегодня ещё утром. Сотрудница турагенства предложипа путёвку на велотур по маршруту Прага – Вена. Чтобы долго не раздумывал, выложила информацию о том, что осталось всего три путёвки. Шанс - побывать в двух столицах был решающим в пользу велотура. Вылет через месяц, то есть в середине августа.
* * *
Шура приехала к Олегу Ивановичу уже через  неделю, в четверг,  ближе к вечеру. Сразу с порога она бросилась к нему, прижалась всем телом и осыпала градом поцелуев, приговаривая: «я не могу без вас, без ваших ласк!».
- Это хорошо. Всё будет, - и далее сказал необдуманную фразу, - но сначала раздевайся, перекуси, а ласки от нас никуда не уйдут.
Шура поняла буквально: быстро скинула с себя всё, кроме плавок, и наивно спросила:
- И плавки тоже?
Олег Иванович из озорства, буднично, равнодушно сказал:
- Конечно, зачем париться?
Шура без промедления выполнила и это пожелание.
- Я хочу ходить голой, но это возможно  только при муже, больше – ни перед кем, - так Шура объяснила свою прихоть.
На улице стоял конец июля. Солнечный день, накопив тепло, отдавал его вечеру и потому в квартире было довольно душно. А это давало ещё один отличный повод Шуре находиться в квартире всё время нагишом.
Олег Иванович, находясь в квартире в одиночестве, ходил в трусах. При наличии в квартире редких дам, и Шуры тоже,  он предпочитал находиться в халате. прекрасно сознавая,  что выставлять на их обозрение свое тело, далеко не первой свежести, не эстетично.
При виде молодого, идеального, по его вкусу, женского тела, тем более – доступного, обнажённого, дала о себе знать неделя сексуального поста. Олег Иванович хотел наброситься на это тело с остервенением, как непременно сделал бы лет сорок назад. Но он осадил себя, внушив, что не преличествует в его возрасте уподобляться неконтролируемому подростку. Хотя прекрасно понимал, что Шура была бы без ума от такого сумасшедшего натиска. И всё-таки  он сдержал себя и переключился на другую тему.
- А как там твои подопечные? – «гаврики», как ты их называешь, - спросил он, пересиливая подпёртое дыхание и бешено колотящееся сердце.
- Я их оставила на попечении Аркадия – уже не впервой.
- И на какой срок приехала моя жена домой?
- Дней на десять. А сейчас, Олег Иванович, я приму ванну. и потом мы будем творить этюды любви. А еда подождёт.
- Ну, хорошо. Уговорила. Пусть будет так. А как ты смотришь на то,  если я сам тебя вымою?
- Ой, так это же кайф! Не всё же мне кого-то мыть.
- Ну и ладушки. Только предлагаю не ванную, а душ – так будет быстрее.

Понадобилось целых два часа проявления мастерства в постели, чтобы обессиленная Шура почувствовала голод и согласилась подкрепиться, чем бог послал. А что он послал, Олег Иванович выложил из холодильника на стол: пакет молока, батон, коробку зефира, копчёную колбасу и настоящий сыр. А ещё жаренную картошку. Да ещё Шура привезла в рюкзаке помидоры, огурцы и в сумке - трёхлитровую банку голубики.
- Ну, и что скажет моя ненаглядная жена про это гнёздышко? Что убрать, что добавить, что куда передвинуть? А? – спросил Олег Иванович, поводя рукой вокруг себя.
Шура как бы спохватилась и принялась внимательно осматривать зал. Первое, что она сразу заметила, это был  большущий телевизор:
- Ого! Никогда такого не видела! А как он включается?
- Да, элементарно – пультом, - и продемонстрировал,
- У вас и картин много, целых – пять! А  есть Шишкин «Утро в сосновом лесу»? Это моя любимая картина.
- Представь себе – есть! Та дверь в мою мастерскую - пойдём, посмотрим.
В мастерской стопками, прислонёнными к стене, стояли разноформатные картины. Картины висели сплошняком и на всех стенах. Две незаконченные картины стояли на двух мольбертах. Шура мельком глянула на них. Никакого любопытства они не вызвали.
Олег Иванович перебирал картины и называл авторов: Крамской, Пуссен, Перов, Васнецов, Поленов, Рембрандт, Айвазовский. А вот, наконец, и Шишкин. У меня три картины его: «Среди долины ровныя», «Корабельная роща» и твоя любимая. Он выставил их ей на обозрение.
- Выбирай, какую хочешь. Или даже - все забирай.
- И вам их не жалко?
- Ну, во-первых, для тебя ничего не жалко. А во-вторых, это тренировочные картины. Я их никуда в дело пустить не могу. В принципе их надо выбросить, но никакой художник так не сделает, а лучше зарисует другой картиной.
- Я хочу их все забрать. А они что? - так и будут без рамок?
- Рамки я закажу и через три дня они будут готовы.
- А их трудно рисовать?
- Не всё. Для меня труднее всех рисовать именно Шишкина. А самый лёгкий - Айвазовский.
- Теперь посмотрим ещё одну комнату, которая пока является тоже спальней, но уже для гостей. А когда появятся дети, то будет детской.
- Ой, хочу посмотреть.
В комнате у неё разгорелась фантазия:
- Вот здесь поставим кроватку, здесь будет стоять коляска, здесь, на полу, растелим большой ковёр. Вот здесь надо будет пристроить стеллаж для игрушек…
Но Олег Иванович осадил размечтавшуюся «жену»:
- Солнышко, рановато ещё это планировать. Почти год будешь вынашивать, потом три года будет спать с нами. То есть, я имею в виду - в нашей комнате, но в своей кроватке. А пока эта комната пусть так и будет для гостей. Вот захочет твоя мама сюда приехать, нас проведать, и пожалуйста, есть где расположиться.
- Да, да, Олег Иванович, вы, конечно, правы, рано ещё планы строить. Так что, пока я не буду нарушать ваш порядок. А вот когда рожу ребёночка, перейду к вам на постоянно, тогда будет видно.
Она подошла к книжному стеллажу и прочитала название нескольких, стоящих рядом, книг: «Граф Монте Кристо» - читала, «Собор Парижской Богоматери» - читала, «Три мушкетёра» - читала, «Красное и чёрное» - читала, «Граф Нулин» - не читала. Вот с него и начну. Но не сегодня. А сегодня, вернее, прямо сейчас, я займусь мытьём полов. Где у вас…», но Олег Иванович не дал докончить фразу:
- Обработка полов и стирка белья будут за мной. Это издавна моя обязанность, я к ней привык. А за тобой остаётся кухня.
- О, это моё любимое занятие!
- А ты не находишь, что я тебя перехитрил?
- Я, как дура, не могу понять – к чему вы клоните?
- На кухне работа каждый день, а моя работа реже.
- Так я же сказала, что люблю кухню, а любимое занятие всегда не в тягость.
Забегая вперёд надо отметить, что функцию мытья полов Шура всё-таки забрала себе, так как мытьё полов с помощью швабры, практикуемое Олегом  Ивановичем, она отвергла, считая, что тряпка, руки и согнувшееся тело надёжнее.
- Ну, вот и отлично, у меня больше времени будет для рисования. Слушай, Солнышко, меня крайне заинтересовало: как случилось, что ты знакома с этими книгами? Когда ты их читала?
- Это всё мама. После школы она училась в педагогическом училище, в городе, и за это время собрала небольшую библиотечку из тридцати книг. Я их все прочитала и уже начала второй заход.
- А какие книги ещё в этой библиотечке?
- «Овод», «Поднятая целина», «Как закалялась сталь», «Два капитана», «Сердце Бонивура», «В дебрях уссурийского края», «Амур-батюшка», «За власть Советов» - все долго вспоминать.
- Ну, что? Книги достойные уважения. Из тех, которые ты сейчас назвала у меня нет только двух.
- А сейчас я хочу проверить ваш гардероб: рубашки, брюки, пиджаки, пальто? Где они? – серьёзно и деловито спросила Шура.
Она провела предвзято проверку каждого предмета из гардероба и нашла, что больше половины из осмотренного нуждается в ремонте: где-то оторваны вешалки, на чём-то не хватает пуговиц, на двух брюках в районе промежности начали расходиться швы, и пр.  Одни брюки были новёхоньки, ни разу не одёваны.
- А с этими что?
- Длинными оказались, а в мастерскую лень нести.
- Укорочу, не проблема. У вас швейная машинка-то есть?
- Чего нет, того нет. Да и не нужна она мне: я обычно выбрасываю вещи, либо сдаю в ремонт.
- Это не по-хозяйски: выбросить никогда не поздно, а вот починить, это да! По мелочам я сегодня сделаю, а остальное – завтра. Иголка и нитки – белые и чёрные – у меня с собой всегда есть. А швейную машинку можно у соседей попросить.
- В городе так не принято. Лучше завтра сходим в магазин и купим – деньги пока ещё есть, - пояснил Олег Иванович.
Она порылась в своей дамской сумочке, нашла нужное и тут же взялась за работу.
Наблюдая за её работой, он вспоминал давние картины, когда точно также его мать, склонившись над рубашкой, пришивала пуговицы и откусывала нитки зубами по окончании операции.
Закончила Шура с мелким ремонтом, но на этом не остановилась.
- Олег Иванович, я знаю, что мужчины не любят гладить бельё. А как у вас с этим обстоит дело?
- Грешен, Шурочка, грешен – не люблю это занятие. Чем могу грех  искупить?
Он предположил, что она мягко предложит ему заняться глажением. Но Шура заливисто рассмеялась  и сквозь смех сказала:
- Отпущу вам грехи только в постели. А сейчас сама глажением займусь.
После небольшой паузы, уже в процессе глажения, она вспомнила:
- Я не нашла у вас  ни одного свитера.  Не порядок это. Завтра купим пряжи, и я свяжу вам свитер. Чем-то же, кроме секса, надо занять десять дней.

Девять часов вечера. Поужинали. Есть усталость, но спать ещё рановато.
- Олег Иванович, расскажите мне о себе. Какие-нибудь случаи из детства, из школьных годов. Кто ваши родители, где они? Где ваши дети? Я всё, всё, всё хочу о вас знать.
- Хорошо. Пойдём сядем на диван, а то здесь я скоро усну. Но прежде, чем я уйду в  воспоминания, хотелось бы мне узнать: что ты сказала маме, уезжая на целых десять дней?
 - Ой, совсем забыла, - спохватилась Шура, - я же с этого и хотела начать, как только вошла сюда. Оказалось, что мама уже знала про моё увлечение вами и только ждала, когда  расколюсь. Я хотела приехать к вам на день, а маме сказала, что хочу навестить подружку. А она меня спрашивает: «А подружку, случаем, не Олегом Ивановичем зовут?». Вот так я и раскололась. После этого, она мне сказала: «Что денёк? Езжай уж дочка дней на десять, насладись своим счастьем. Мою молодость твой отец-алкаш сгубил, так хотя бы ты и за себя, и за меня отгуляй. А мы уж тут с Аркашей как-нибудь  управимся». «Мама, - я её спрашиваю, - ты как о моей тайне узнала?». «От добрых людей. Они же посоветовали мне, не мешать твоему счастью».
Кто те «добрые люди», догадаться не трудно – конечно, Анастасия Алексеевна. Рассказала я маме всё: и про сеновал, и про палатку, и про нашу прогулку до шоссейки и обратно, и про то, как вы вытирали меня после дождя,   и как я сама набивалась к вам, а вы боялись закона. И про то, как я боялась, что она узнает, что я решила связать свою судьбу с вами. Она аж расплакалась: «Доченька, представляю, как ты маялась. А теперь будь спокойна, я тебя благославляю!». Так что мы теперь не какие-то тайные любовники, а легальная супружеская пара. Ну, и как вам такая новость?
- Отличная новость! Это надо отметить. Как? Я  так думаю: завтра пойдём в магазин, купим твоей маме тёплый домашний халат, хорошую зимнюю куртку. А можно ещё и летнюю - ветровку. Ещё на ноги что-нибудь. А тебе надо взять джинсы и два спортивных костюма. Один я вижу небесного цвета, а другой – на твой вкус. Ну, и на ноги – кроссовки. И ещё надо что-нибудь для домашних нужд. А что? – тебе виднее.
- Олег Иванович, какой вы замечательный!
- И это ещё не всё, - продолжил  Олег Иванович, - мне пришла одна мысль в голову. Ты знаешь, кто за этой стенкой живёт?
- Ну, откуда же мне знать?
- А знать надо – тут живёт Пётр, сын Анастасии Алексеевны..   Сейчас схожу к нему, узнаю кое-что.
Он надел халат и вышел. Вернулся быстро, в хорошем настроении, потирая руки. Он подошёл к Шуре,  слегка потряс её за плечи, дурачась, и шутливо приговаривая:
- Хорошая новость, товарищ дорогой! Не в ближайшую пятницу, а в следующую, Пётр едет к матери и отвезёт наши покупки и четыре картины: три твои – Шишкин, и одну для Анастасии Алексеевны – мою авторскую. Ну, и как тебе такой вариант?
- Так это же клёво! Ура!
Отметили вариант обниманием и поцелуями. После чего Шура напомнила, что хочет послушать воспоминания Олега Ивановича о его детстве и юности.
- Я люблю рассказывать в комфортных условиях, а для этого должен ощущать полный телесный контакт с моей любимой женщиной.
- Гадать не надо, что любимая женщина - это я. И что я должна сделать?
- Сесть мне на колени, я прижму тебя к груди и забуду обо всём на свете, кроме тебя и моих воспоминаний… .
«Я неоднократно слышал, что в минуты смертельной опасности, или погибая, даже взрослые мужчины иногда кричат «Мама!». В связи с этим вспоминаю один случай из своего детства.
 Было мне года четыре, и я посещал детский садик. Однажды, ближе к вечеру, я, никем не замеченный, вышел из детсадовского двора  и пошёл по улице в сторону реки Зеи. А надо отметить, что садик находился на берегу другой реки – Амура. Так что прошагать почти два километра по городским улицам для малыша мероприятие серьёзное. Но хорошо помню, что я не блуждал - знал, куда шёл. И, как прийти домой, тоже знал. 
Пришёл на то место, где причаливает паром, то есть, баржа, на которой перевозят и транспорт, и людей. По обе  стороны от дороги, по которой транспорт въезжает на баржу, располагался пляж. День солнечный, пляжный и народа было много. Я зашёл в воду по пояс. Поплескался немного и пошёл обратно, с намерением не в садик, а домой. Подобрал в кювете какую-то железяку наподобие сковороды, но со стержнем, закреплённом в центре. Держу за стержень, в саму «сковороду» наложил камешки и так иду. Но иду не по дороге, не по тротуару, а по кювету, поросшему травой-муравой и «гусиной лапкой». И в одном месте встретился с козой. Обыкновенная белая, рогатая коза, привязана верёвкой к колышку, вбитому в землю. Она мирно паслась, и я надеялся тоже мирно пройти мимо неё. Но она заметила меня, перестала щипать траву и направилась мне навстречу. Реально никогда «нос к носу» с ней не встречался, но для чего ей рога прекрасно знал. Я растерялся, и вместо того, чтобы выйти из кювета стал угрожать ей, тряся своей «сковородкой» с камушками. Камушки бренчат, но козу это не останавливает и она продолжает ко мне приближаться. Ну, казалось бы, чего интересного я тебе рассказываю? Тем более - какая связь со вступлением к этому случаю? А вот какая. Оружия в моих руках коза не испугалась и теперь испугался я. Осталась последняя надежда на чудесное спасение. И я закричал «Мама!» При этом повернулся к козе спиной, чтобы попытаться убежать. И что же ты думаешь? Вижу, как  открывается дверь небольшого кирпичного домика, обычно это были магазины, оттуда выбегает мама и кричит на козу. Коза оказалась умная, всё правильно поняла и прекратила своё наступление. Конечно, я не надеялся, что мама появится, ведь крик мой проявился инстинктивно. Если бы коза накинулась на меня, помочь мне было некому: улица была безлюдна. Автомобили – большая редкость, хорошо, если за полчаса прошмыгнёт хотя бы один!
Как потом выяснилось, мама пришла в садик за мной, а меня нет. Воспитательница в панике, заведующая в панике. Мама предположила, и правильно предположила, куда я мог пойти. И увидела меня уже возвращавшимся с Зеи. Окликать не стала, а решила проследить – куда иду. Но коза прервала её наблюдение.
И вот что интересно: ни мама, ни воспитательница, Лидия Григорьевна, не ругали меня за моё дерзкое самовольство и за свои потрясения.
Олег Иванович ожидал сочувствующей реакции Шуры, но вместо этого услышал её взволнованное дыхание и тихое поскуливание. «Конечно, понятно состояние Шуры. Но почему?... Ах, вот оно в чём дело»: пока он рассказывал эпизод из своей жизни, его рука машинально нашла потаённое женское местечко у Шуры и его пальцы принялись там шалить. Вот и дошалились! Олег Иванович убрал руку, чтобы не мешать Шуре выразить своё отношение к рассказанному. Но Шура водворила эту руку на место и попросила докончить начатое. Что он и сделал с увеличенным азартом.
- Солнышко, ты хоть слышала – что я рассказывал?
- Слышать-то слышала, но осознать не успела. Повторите после слова «мама».
- Хорошо, тогда я добавлю ещё один эпизод, случившийся в этом же рассказе, но до козы.
Я вышел с пляжа и пошёл по левой стороне улицы по тротуару. И вскоре увидел довольно неприятную сцену: толпа хулиганов, человек десять-пятнадцать, в возрасте 10-13 лет, с расстояния забрасывали камнями сверстника и женщину, вероятно, его мать. Она что-то кричала им, грозя руками. Мальчугана прятала за спиной. Дорога была гравийная и в камнях недостатка не было. Камни были мелкими: меньше, чем половина яйца. От одновременно брошенных десятка камней увернуться невозможно.
Почему в происходящее не вмешивались прохожие, а они были, - для меня до сих пор загадка.
Потом я свернул в боковую улицу, где прохожих уже не было и повстречался с козой. Когда она пошла на меня, слегка нагнув голову, я в ужасе закричал «Мама!». И она действительно появилась, как будто бог меня услышал и послал её.

- Я сейчас сижу и думаю: добилась, чего хотела. А дальше что?
- А дальше нужно воспользоваться тем, чего добилась и переселяться ко мне. В чём вопрос?
- Но получается так, что я не могу этим воспользоваться.
- Выходит, ты чего-то не додумала? Давай додумаем вместе. Ну, начнём хотя бы с того, что ты хотела надёжного мужа, с которым не страшно броситься в пучину жизни. Заверяю тебя, что во мне ты не ошиблась. Может, тебя смущает, что ты ещё  не нагулялась, не видела мир. Ну, насчёт «не нагулялась» помочь ничем не могу. А вот посмотреть мир, - это будет возможно лет через пять, когда уже можно будет ездить с детьми. И вообще, мне интересно: как бы распорядилась ситуацией на твоём месте любая из тех пяти девушек, вышедших замуж за своих сверстников и вынужденных расстаться с ними, о которых ты говорила? Может, ты уже жалеешь, что связалась со стариком? Так я же тебе сказал, что если найдёшь подходящего молодого – пожалуйста, уходи к нему, но насовсем, а не как к любовнику при живом муже. Такой вариант мои самолюбие и гордость исключают. Ну, и что в моих рассуждениях тебя не устраивает?
- Да, вроде всё верно сказали. Но вот пройдут десять дней и нужно возвращаться в Киселёвку, помогать маме растить детей.
-  Шура, детка, ты говоришь это таким тоном, будто я тебя гоню отсюда. Мне-то, наоборот, хочется, чтобы ты оставалась здесь, со мной. Мне не хватает тебя ежедневно, даже как просто женщины…
- А мне-то вас как не хватает! И не просто ежедневно, а по несколько раз в день! – перебила Шура.
 - А как в тысячах других семей? О, чего далеко ходить? Ты же три года училась в городе и как-то мать обходилась без тебя? А ведь дети были гораздо меньше.
Если не хочешь воспользоваться этим, -  и Олег Иванович опять обводящим движением руки показал на окружающую обстановку, - то будешь растить своих детей вместе со своими братьями. А я буду помогать. Разумеется, хотелось бы  и мне принимать участие в воспитании детей. Конечно, в деревне здоровая пища, здоровый воздух, но возможностей для воспитания всё-таки больше здесь. А вообще-то, советую поговорить с мамой – она у тебя мудрая. Я уверен, что она скажет тебе: «Дочь, если тебе выпала возможность создать свою  семью, создавай, не оглядывайся на нас».
Внезапно Олег Иванович шлёпнул себя по лбу и воскликнул:
- О, мама мия! Я совсем забыл! Дней через двадцать я должен вылететь в Прагу и в составе велогруппы пропутешествовать до Вены. Тур рассчитан на две недели. Давай завтра сходим в турагенство, и я перепишу путёвку на тебя, если не удастся купить вторую. А скорее всего так и будет: после меня оставалось всего две путёвки.
- Вы что? Это серьёзно?
- Серьёзней некуда.
- А как же вы?
- Останется больше времени для работы над картинами.
- Это две недели я буду без вас? Так и с ума сойти недолго.
- Ну, хорошо, давай по-другому посмотрим на  ситуацию: это будет проверка на супружескую верность.
 * * *
Две недели отсутствия Шуры показались для Олега Ивановича двумя месяцами. Нарушился установившийся за десять дней житейский уклад. Он опять перешёл на свою холостяцкую жизнь: неорганизованный распорядок дня, хаотичное питание и основное время проводил у мольберта. Если раньше, до знакомства с Шурой, его не угнетало одиночество и, более того,  при случае, любил говорить «я могу позволить себе такую роскошь, как одиночество», то теперь оно сковало его волю. В какой-то мере одиночество скрадывало ежедневное общение по сотовому телефону. Вызывал всегда Олег Иванович и делал это вечером, предполагая, что именно это время самое подходящее: в конце дня всегда будет о чём рассказать. Но уже на третий день он почувствовал по голосу Шуры, что она раздражена. Он не стал расспрашивать, полагая, что для этого есть причины, с которыми она разберётся сама, раз от него не просит совета. Лично его также раздражало, когда к нему, в таком состоянии, тоже кто-нибудь лез с вопросами.
Когда такое повторилось ещё дважды, он прекратил инициировать телефонные разговоры. Через два дня молчания позвонила Шура и, как ни в чём ни бывало, непринуждённо, слегка упрекнула Олега Ивановича за молчание  и даже поинтересовалась его здоровьем. Он успокоил, что здоровье в порядке, а звонить перестал, потому, как по её  голосу чувствовалось, что он звонит не во-время.
* * *
Олег Иванович поехал встречать Шуру в аэропорт часов около восьми вечера и для этого впервые в жизни заказал такси: не любил он этот хамский народец.
Объявили прибытие рейса из Москвы. Через некоторое время к зданию аэропорта подошёл автобус с пассажирами.
Встречающие прильнули к ограде из сетки-рабицы и по их возгласам было ясно, что из автобуса появился их «клиент».
Шуру он узнал по небесного цвета спортивному костюму. Необыкновенная волна нежности и радости охватила его. Кроме голубой фигуры он больше никого не видел и представил их встречу после долгой разлуки по сценарию, отработанному ещё в Киселёвке, когда они прохаживались по лесной тропе до автобусной остановки и обратно.
- Олег Иванович, как я соскучилась по вас!  - и чмокнула в щёку.
Этот чмок подействовал на Олега Ивановича, как пощёчина: он был казённым, не требующим ответного поцелуя, а это уже фатально. Он мечтал прижаться к телу, по которому соскучился. Он мечтал почувствовать Шурину неодолимую тягу к нему. Но вместо этого лишь «холодный» чмок.
Он взял её пакет - ручную кладь, и повёл к такси. Шура безумолку что-то говорила про долгий перелёт и всё из-за пересадки в Москве, про то, что её поразило в музеях Праги, и тут же - про какую-то драку в аэропорту Внуково. Похоже она таким образом пыталась не давать слово Олегу Ивановичу. А это что-то не только новое, но и настораживающее! Для такой перемены должен быть сильный довод. Олег Иванович решил принять её негласное условие и только наблюдать и отвечать на её вопросы, если таковые будут. Но их не было.
- Ой, наконец-то, дома! Как я устала! Сегодня переночую здесь, а завтра - к гаврикам своим. Олег Иванович, а покушать  что-нибудь есть?
- Конечно. Есть наваристый борщ со сметаной,  твои любимые вареники с творогом и сметаной, и компот с черносливом. Специально для тебя готовил, чтобы угодить своей очаровательной жене.
- Я сначала покушаю, а потом – в ванну.
Олег Иванович моментально отметил, что раньше было наоборот, значит, по сексу не соскучилась.
За столом она рассказала, как в первый же день после выезда из Праги, в одном местечке она не аккуратно проезжала мимо близко растущего дерева, кажется, это была акация, и теранулась кистью руки об эту самую акацию аж до крови, - и показала тыльную часть руки, со следами засохших царапин.
– Хорошо, что у руководителя похода, Славы, была аптечка. Он обработал мне руку и забинтовал.
- А этот Слава – русский эмигрант, что ли?
- Нет, он наш, но с двойным гражданством: российским и германским. Учится в Кёльнском университете, а в летние каникулы работает гидом. Он, таким образом, изучает Европу. Но самое интересное: этот Слава – мой земляк! Я его помню с семи лет. А ему было в то время – четырнадцать. Его отец работал участковым. А после его сменил гад, Плошкин.
После ужина она ушла в ванную и щёлкнула щеколдой, чего никогда раньше не делала: всегда мыл её он и прелюдия к постельному этюду начиналась именно здесь.
Олег Иванович ходил, как потерянный, не зная чем заняться. Да  ничем и не хотелось. Невесёлые мысли прямо кипели в его голове, не давая успокоиться.
Но повис ещё один вопрос: что она сделает, выйдя из ванны?
Он сел на диван, включил телевизор, наугад выбрал какое-то кино. Подобная ситуация всегда приглашала к продолжению: Шура садилась на колени Олега Ивановича и начиналась лирически-интимная идилия, время от времени, прерываемая интересными сценами на экране.
Шура всегда находилась в квартире обнажённой. Только в некоторых случаях, при мытье полов, например,  она надевала те трусики, которые купил Олег Иванович. Сейчас же она вышла из ванной в ночной рубашке, чалмой из полотенца на голове и, проходя к двери в спальню, сказала, как предупредила:
- Я так устала, что чуть не заснула прямо в ванне.
Олег Иванович никак не прокомментировал это важное сообщение, но вообразил продолжение. «Если сейчас пойти с ней вместе - отдастся ли она ему на милость, или будет выдумывать уловки - не допустить интима? Если бы она поступала умно, то должна вести себя, как раньше, даже через «не хочу» или «противно». Почему она ведёт себя так топорно? Раньше она казалась ему умным индивидуумом. Но сейчас её поведение не подвластно логике: носит моего ребёнка и чурается меня. Не понятно – чего она опасается? Ну, не может быть, чтобы после того, что меж нами было и, главное, как это было – ведь она сама навязывалась ко мне.  Тут что-то другое. Возможен лишь один вариант: до сих пор круг её знакомых парней ограничивался дебилами, курящими и пьющими и весь разговор которых сводился к тому, что «кто какую Машку, Глашку, Дашку трахнул». А когда встретился приличный, симпатичный, умный, да к тому же, непьющий и некурящий парень, она поняла, что таким может быть не только старик, наподобие меня.  И не устояла девочка. А сколько ещё будет таких соблазнов? Похоже, что «каменная стена», которой Алексеевна охарактеризовала Шуру, превратилась в картонную. Если это так, то «Прощай, девочка!»: при отсутствии высоких нравственных критериев  недалеко и до спида! А оно мне надо на старости лет!? Нет, девочка, ты не та, за которую стоит бороться! Даже гиперсексуальность,  а Шура именно такая, не стоит женской надёжности».
Олег Иванович решил выждать часа два, а потом лечь рядом с ней и ещё выждать: авось проснётся и спросонья что-нибудь ляпнет. «Сейчас почти половина десятого. Пойду к ней где-то около двенадцати».
Невзрачный фильм про очередную борьбу милиции с российской мафией закончился. Олег Иванович переключился, на всякий случай, на спортивный канал и очень удачно: начинался волейбол. Российское телевидение не жалует этот вид спорта и включает в свои программы редко. И вот тот редкий случай.
Трансляция матча закончилась почти в час ночи. Олег Иванович, готовый к выполнению супружеского долга, прилёг рядышком и, первым делом, проверил готовность жены к тому же самому и удивился - она готова! Остаётся только чего-то ждать.
Прошло около получаса. В нормальной ситуации прободрствовать в постели столько времени не реально. Но в чрезвычайной – возможно. Тщательно прислушивающийся к дыханию жены Олег Иванович отметил, что её лёгкое посапывание  прекратилось. Он тотчас включил своё посапывание – еле слышное. По его животу проскользила Шурина рука и упёрлась в интересующий её предмет, уже готовый к применению.
- Славик, а ты чего ко мне не пристаёшь? – спросила шёпотом Шура. – Ты же готов.
Мудрый Олег Иванович ещё не осознал, в связи с чем прозвучало мужское имя из уст девочки, набившейся к нему в жёны, как почувствовал себя летящим  во внезапно открывшейся чёрной бездне в сопровождении повторяющегося имени «Славик», которое звучало всё тише и тише, пока не прекратилось.
«Вот оно, чего я ждал! Ещё чуть-чуть выдержу, потом симитирую пробуждение,  и, значит, имя «Славик» как-будто  не слышал. Понятно, что теперь мои отношения должны перейти в другую плоскость, а именно, «прощай, Шура!»
Шура быстро отошла ото сна, сообразила, что уже дома, с мужем, и больше не подавала голос, а энергично увлеклась «игрушкой», чтобы разбудить её хозяина.
Опыт подсказал Олегу  Ивановичу, что Шура уже разогрета и потому, «проснувшись»,  сразу же, спеша, с азартом, набросился на неё, и понёсся во всю прыть… .
Утром Шура заявила, что «передумала сегодня ехать к своим гаврикам, так как ещё не насытилась мужем, как, наверно, - она лукаво взглянула на него, - и он мною».
- Ну, если ты так решила, я только – за. Видишь ли, за двадцать дней сексуального поста одной ночи мало. А при живой жене возобновлять старые связи претит моему принципу о верности. А ты как думаешь?
Шура не заметила вопроса в конце ответа Олега Ивановича и стала излагать свою идею:
 - Давайте проведём опыт: никуда не выходим, ни на что не отвлекаемся, а только занимаемся любовью до тех пор, пока я не скажу «Всё! Хватит! Надоело!». Нет - отдохнуть, покушать, поспать – это само собой. Я понимаю, что эксперимент сумасбродный, но его надо провести, пока мы свободны, пока ни от чего и ни от кого не зависим. Потом, когда-нибудь, через много-много лет мы, наверняка, вспомним эту золотую пору, когда нашим временем распоряжались не обстоятельства, а мы сами.
Олег Иванович рассмеялся:
- Шурочка, ну, ты и аферистка! Однако мне твоё предложение – по душе.  Но имей в виду, что у нормального мужчины его «дружок» не может бодрствовать сутками.
- Но у него есть отличные, выносливые помощники – и вы это великолепно много раз на мне демонстрировали. И хочу сказать, что помощники нисколько не хуже «дружка»! Я их с удовольствием принимаю.
- Если ты имеешь в виду то, что я называю триадой: руки, губы и язык, тогда я принимаю твоё предложение.
Перерывы между сеансами заполнялись разговорами о велотуре.  Чувствовалось, что Шура полна впечатлений, ей есть что рассказать. Поразил её Карлов мост через реку Влтаву. На нём установлены тридцать фигур и каждая освещается своим фонарём. Видела астрономические часы на Староместской площади. Видела «танцующий дом», но он не понравился. А больше всего не понравился «Мемориал жертвам коммунизма».    
Она захлёбывалась в эмоциях и часто, не закончив один эпизод, начинала другой. Что-то хотела рассказать про центральную площадь Праги – Вацлавскую, но перескочила на «Рульку» - запечённое в пиве свиное колено, вкуснее мяса она не ела. Потом опять вспомнила про Вацлавскую площадь и рассказала про ярмарки и казни на ней когда-то происходившие.
Но Олегу Ивановичу не давала покоя  пострадавшая Шурина рука: сам заядлый велосипедист, он не представлял – как это возможно? И своё сомнение он хотел довести до неё, но не решался вклиниться в азарт рассказа. Но такой момент всё-таки наступил, когда Шура взяла паузу:
- Шура, а всё-таки, как можно поцарапать руку о дерево и не упасть при этом?
- А я и упала. Понимаете, по длинному пологому подъёму мы поднялись на приличную высоту и уже на ней снова сели на велосипеды. С высоты были видны несколько деревень. И что поразило не только меня, но и всех наших русских туристов: все домики покрашены в белое, а крыши – красные, и создаётся впечатление, что на белой бумаге рассыпаны кирпичи. Я загляделась, сбавила скорость и съехала с тропы. И тут вижу, что наезжаю на дерево. Резко поворачиваю руль от дерева и, естественно, падаю на это дереве и, в первую очередь, рукой, конечно, а потом очутилась на траве.
Вечером мы остановились в приятном кемпинге. Я сидела в своей палатке. Палатка двухместная: вторая жиличка – Хельга, голландка, оттягивалась в баре. По-русски она не бум-бум, а я по-английски – такая же. Смотрела телевизор, - по интонации голоса Шуры было понятно, что предложение не закончено. Но после короткой паузы она всё-таки закончила его, но с интонацией, не стыкующейся с предыдущей, – вот так и просидела весь вечер, скучая, и думая о вас. И тут как раз и вы позвонили.
«Теперь это звучит не трогательно, а фальшиво» - подумал Олег Иванович, но вслух ничего не сказал. - «Между  двумя этими интонациями произошло что-то недосказанное. Но что?».
А случилось действительно нечто интересное. После двухдневного ознакомления с Прагой, начался непосредственно сам турпоход. В этот же день у Шуры случился казус: она чуть не наткнулась на дерево и пытаясь избежать столкновения с ним, поцарапала руку. 
Закончен маршрут. Ночь предстоит провести в кемпинге. После ужина молодые участники велотура проводят время кто -  в баре, кто - на кусочках природы, примыкающих к кемпингу. Более старшие  сидят перед телевизором, либо тоже прогуливаются на природе.
Шура отдала предпочтение телевизору.
В палатку после предварительного сигнала вошёл руководитель группы Слава: рост значительно
 выше среднего, рыжеватый блондин, видно, что ходит в тренажёрный зал, лицо харизматично мужественное. Он, первым делом, поинтересовался: «Как рука?». Потом порасспросил об общих знакомых в Киселёвке. Потом  предложил пойти в бар, и там повеселиться. Но Шура отклонила это предложение: ей не нравилась ресторанная публика, нравы, там царящие, да и удовольствие это дорогое. К тому же, саднит поцарапанная рука.
Но Слава наработанной интуицией уже уловил, что девушке скучно и она не тяготится его компанией. А это надо развить.
Он «слетал» в бар, взял лёгкого вина, пирожные, принёс в номер. Дальше всё произошло по типовому сценарию: беседа про жизнь, сочувствие в трудных ситуациях, лёгкие поглаживания рук, коленок, плеч, переходящие в обнимания. А они подталкивают к поцелуям. А поцелуй, как известно,  это ключ к телу женщины. Доступ к телу начинается с грудей, чему, как правило, женщина не противится. Отвлечённая поцелуями и ласканием грудей, Шура не придаёт особого значения манипуляциям с пуговицами на халатике. А, может, она уже согласилась с процессом, ускоряющим достижение того, ради чего затевается эта игра взрослых? Правда, когда Слава стал мягко, но настойчиво, снимать плавки, Шура выказала недовольство и в подкрепление этого даже пустила в ход руки - придерживала плавки. И приговаривая, при этом: «Я замужняя женщина», что было равносильно вплеску керосина в костёр. И исход борьбы «слабой» женщины, тем более - замужней, с молодым, сильным мужчиной, предрешён. В этот неподходящий момент заиграл свою мелодию Шурин сотовый, который вызывал к разговору с её благоверным. Слава, воспользовавшись моментом, беспрепятственно сдёрнул с неё плавки. О чём в таком положении можно было говорить с позвонившим Олегом Ивановичем? - Шура совершенно не соображала.
После первого акта Слава не покинул, оказавшуюся гостеприимной,  палатку, а взял тайм-аут. Шура обеспокоенно торопила  его покинуть комнату, «а то скоро придёт Хельга». Слава крайне удивился:
- А что? Разве мы можем им помешать?
- Кому «им»? Я говорю про Хельгу.
- И я про неё. Но она же придёт не одна, а с бойфрендом.
- А кто такой бойфренд?
- Бойфренд – это секс-партнёр. Он может быть постоянным, а может быть каждый раз новый. Ты меня поразила своей и сексопильностью, и ненасытностью. В этом смысле ты редкая штучка! И я хочу стать твоим постоянным бойфрендом.
- Смотри, как раскатал губу! Не много ли ты, Славик, захотел? Воспользовался моей кратковременной слабинкой и начинаешь наглеть!?
- Ну, согласись, Шура, при такой гиперсексуальности, тебе необходимо чаще снимать напряжение, что я и готов бескорыстно делать.
Шура промолчала.
Зашла Хельга и не одна. Они перешептывались. Второй голос явно мужской.
Шура напряглась. Слава тотчас это почувствовал:
- Расслабься, Шурочка. Сейчас они начнут и мы - за компанию… .
Начав за компанию, они совершенно отключились от реальности. Включились в неё, когда Хельга появилась в палатке вновь и с новым бойфрендом. Пришлось опять поддержать компанию… .
Слава, не выспавшийся, но несказанно довольный своей землячкой,  ушёл в свою палатку под утро, готовиться к предстоящему преодолению очередного отрезка маршрута.
Днём Слава и Шура были вблизи, а если позволяла дорога, то и рядом. Когда проезжали что-нибудь интересное, он громко пояснял на английском языке и дублировал на русском. Когда ничего особо интересного не было, он рассказывал Шуре некоторые подробности, не входящие в программу тура.
За день между ними установились такие дружеские отношения, что когда Слава пришёл вечером в палатку к Шуре в очередном кемпинге, понятно – зачем, то капризничать было уже как-то неприлично. Тем более, женщина замужняя – ей-то чего терять? Чего бояться - гнева мужа? Но никаких предпосылок к утечке конфиденциальной информации нет. Так что можно полностью расслабиться и наслаждаться. Слава приступил к делу уже без разведки. Шура робко ещё раз напомнила о соседке, на сей раз – Герте из Германии, на что Слава чуть жестковато ответил:
- Шура, здесь другие нравы. Здесь учитывается только «хочу – не хочу». Если твёрдо скажешь «не хочу!», то я не могу насильно навязываться, ибо это будет рассматриваться как посягательство на свободу личности.
- Но ты вчера снял с меня плавки против моей воли, - с нарочитой обидой сказала Шура.
Слава от души рассмеялся:
- Шура, мы же прекрасно понимаем, что это всего лишь ритуальная игра, Если бы ты всерьёз не захотела позволить снять с тебя плавки, ты бы это сделала.
- Но ты воспользовался тем, что я отвлекла руки на телефон.
- Когда вчера ты удерживала плавки, я как бы читал твои мысли: «Только не думай отступать! Доведи дело до конца!» Что? Скажешь я не прав?
- Я лучше промолчу.
- И правильно сделаешь! А насчёт Герты могу сказать, что если она будет как-то осуждать наши действия, то это будет расцениваться, как вторжение в нашу частную жизнь. То же самое и мы: если обратим на них излишнее внимание с негативным оттенком, то они будут иметь право на нас пожаловаться. Шура, здесь, повторяю, другие нравы.  Вот представь. Сидят два человека на диване ли, на кровати ли, на траве ли и беседуют. Беседовать можно с помощью языка, с помощью жестов, с помощью детородных органов. По возможности люди ищут уединения. Удобнее всего - дома. Отель сейчас наш дом. Так что, когда мы будем с тобой беседовать вот на этой кроватке и придёт Хельга со своим хахалем, как у нас говорят, не обращай внимания. Ведь попросить их выйти – это будет до смешного нелепо. Выйти нам? Как это будет выглядеть? Представляешь?
- Но ведь интимная жизнь – это слишком лично. Выставлять на обозрение посторонним своё, глубоко личное и интимное это означает лишаться  некого блаженства.
- Я тебя понимаю и согласен. У меня были контакты со здешними. С ними скучно. Получал только физиологическую разрядку и не более. А с тобой вчера я был на седьмом небе. Сделал четыре ходки, а уходить всё не хотелось. Но работа прежде всего… .
На следующий день с утра шёл дождь. Не сильный, но к велосипедной прогулке не располагал.
Слава сообщил подопечным, что синоптики обещают улучшение лишь к шестнадцати часам. А до этого времени можно расслабиться кто как может…
Шура решила отоспаться после почти бессонной ночи.
Ей уже снился сладкий эротический сон, но резко проснулась, почувствовав внутри «предмет мужчины».
- Шурочка, спокойно, это я, Слава. Мы одни – не волнуйся и расслабся.
«Да, именно это и осталось делать. Но он уже пользуется мной, как муж! Это, конечно, свинство. Но с другой стороны – сексуальное напряжение как-то снимать нужно» - подумала Шура и приготовилась получить удовольствие.
По окончании, ещё немного полежали и затем Слава предложил пойти в бар. Шура хотела отказаться, но возникла дерзкая идея - проверить Славу на порядочность: будет платить за неё или уже озападнился, то есть, каждый сам за себя?
Шура чувствовала голод. И потому принялась за еду, как в заурядной, заводской столовой - «без чувства, толка и расстановки». Славе понравилась её непосредственность: видно было, что она не знакома с ресторанным этикетом, а это, в его глазах,  характеризует женщину только с хорошей стороны.
Занятость едой не мешала ей осматривать посетителей. Среди них разглядела половину участников из её группы. Увидела и свою соседку по палатке, Герту. Она стояла в компании трёх парней и, время от времени, целовалась то с одним, то с другим, то с третьим. Похоже, они участвовали в какой-то игре.
Слава пригласил на танец. Он был не сложным: стоя на месте нужно было совершать телодвижения, которые подскажет твоя фантазия. Шуре было скучно Музыка совершенно не понятная: труба исполняла соло какую-то тягомотину и сопровождалась ударами в бубен. Но с погодой за окном она неплохо гармонировала.
 В голове был непорядок и всё из-за недосыпа. Об этом она так и сказала Славе. На что он ответил:
- У меня такое же состояние. Пойдём лучше в постельку, а там – посмотрим, чем лучше заняться.
Он расплатился за обоих. «Значит, порядочный» - поставила утвердительную точку в развивающихся отношениях, Шура.
 В палатке на кровати Герты вовсю шла «постельная беседа» хозяйки кровати с парнем. Шура оторопело остановилась, успев подумать: «И когда они успели?» и хотела развернуться, но Слава подтолкнул её внутрь:
- Не обращай внимания – я же тебе говорил.
Однако  Шура всё-таки развернулась, резко отодвинула Славу в сторону и вышла, пояснив:
- Я хочу не просто ёрзать, а желаю словить кайф.
 Слава вышел чуть позже и уведомил Шуру, что парочка уже заканчивает и через десять минут освободят номер.
В выполнении своего обещания парочка оказалась пунктуальна.
Оказавшись наедине, Шура устало попросила Славу раздеть её, на что он пылко ответил: «С превеликим удовольствием» и принялся за дело. А Шура стояла, закрыв глаза, безвольно, как манекен.
И только оказавшись в постели  и почувствовав в себе «сексуальный боекомплект»  Шура вышла из полудрёмы, ожила и завелась в своей зажигательной манере.
Все остальные ночи Шура проводила уже у Славы: либо в его палатке, если это был кемпинг, либо в его номере, если это был отель, по его же инициативе. И он убедился, что сделал правильно: Шура, не стеснённая чьим-либо посторонним присутствием, вела себя очень раскованно, шумно и проявила себя шаловливой выдумщицей. Они не теряли время на прогулки, на бар и танцы. И когда народ ещё вовсю бодрствовал, Шура и Слава начинали свой сексуальный дуэт, с расчётом, чтобы пораньше закончить и сэкономить время для более долгого сна. А Олег Иванович именно это вечернее время считал самым подходящим для разговора со своей ненаглядной. Но оказывалось, что подходящее время уже было упущено и Шура, «разрываясь» на два фронта: телефонный и телесный, уже была не в состоянии говорить осмысленную речь в телефон. После двух таких попыток у Олега Ивановича отпало желание связываться с Шурой. Будь Олег Иванович паталогическим ревнивцем, он несомненно приписал бы неудачу с телефонными разговорами измене «жены». Но учитывая причину их знакомства, и особенно дальнейшую историю его развития, он не мог допустить такой мысли.
В последнюю ночь Шура впервые даже ни разу не вспомнила об Олеге Ивановиче. Вспомнила только в аэропорту, когда Слава после прощального поцелуя пообещал приехать к ней на свидание в Киселёвку. «А как же Олег Иванович? Что подумают сельчане обо мне, как о верной жене? Ладно, что-нибудь потом придумаю» - решила Шура.
Всего этого Олег Иванович не знал. Да какое это имеет значение? – это детали. Важна генеральная линия, а она ни сомнению, ни, тем более, пересмотру не подлежит, ибо фраза, услышанная им от Шуры, в постели, была очень ёмкая и красноречивая.
Эксперимент, предложенный Шурой, продлился три дня. Олегу  Ивановичу он доставлял и блаженство и досаду. Шура оргазмировала через каждые пять – десять минут и это, конечно, блаженство. Но досадно, что теряется время, необходимое для подготовки к выставке. В душе он начал уже бастовать и подумывать: как бы это поделикатнее  дать понять «солнышку», что время от времени не мешало бы и «гаснуть». Но выручил её брат, Аркадий: он взбунтовался и по телефону  категорически потребовал её возвращения. Так, по истечении трёх дней, эксперимент прервался, но у Шуры желания  добровольно прекратить его  не возникало.
Больше брат не позволял Шуре длительные отлучки к мужу – он её отпускал только на выходные дни.  Хотя, казалось бы, должно было быть наоборот. Олега Ивановича теперь это устраивало: приходящая молодая особа удовлетворяла и его, и свой «голод».
Разговоры о будущем, о детях, если и велись иногда, то довольно вяло. Похоже, что и Шура уже поняла, что Олег Иванович «раскусил» её и воспринимает уже в другом статусе, но не лезет с неприятными вопросами, догадками, упрёками. Она это очень оценила. Он уже не расточал ласковые слова и обходился одним во всех случаях – её именем.
* * *
Открытие персональной выставки состоялось первого ноября в 12 часов. Народу собралось человек 50 - для события такого масштаба это считается много. В основном, это были люди не случайные, а фанаты живописи, живущие в данном районе и старающиеся посещать все подобные выставки во дворце культуры. По традиции открыла выставку директор дворца. Представив художника собравшимся, рассказала вкратце о его творческом пути, она предложила им ознакомиться с выставкой и через полчаса снова собраться  и побеседовать с самим художником.
«Гвоздём» выставки была картина-портрет Вероники, сидящей на гладком розоватом валуне, отчего она казалась продолжением валуна. Над ней свисали ветки берёзы, частично скрывающие тело, а у подножья валуна кипела вода.
Половина присутствующих визуально была знакома Олегу  Ивановичу.  Но той, кого он ждал, а именно Вероники,  не было.
Среди зрителей особо был приметен молодой мужчина в изящном бежевом костюме, розовой рубашке и белом галстуке. Костюм неплохо гармонировал с короткой шевелюрой рыже-жёлтых волос.  Похоже, его впечатлил портрет Вероники: он долго стоял перед ним. Потом обошёл всю выставку и опять «застрял» у портрета. И так он проделал трижды. Олег Иванович это заметил и с интересом следил за ним, успевая, при этом, беседовать с группой, давно знакомых ему, зрителей. После очередного продолжительного стояния перед портретом, он направился  к Олегу Ивановичу и присоединился к группе. Как оказалось – своевременно: разговор шёл как раз о портрете. В частности, Олег Иванович отвечал на вопрос: героиня картины персонаж вымышленный или есть прототип? Он подробно рассказал, как было дело и в заключение заверил, что ни о каком сексе не может быть и речи. Зрители были немало удивлены смелостью девушки.
В глазах мужчины Олег Иванович увидел живейший интерес и даже заметил, что мужчина собирается что-то спросить. Он обратил к мужчине свой вопрошающий взор. Тот сориентировался правильно, подошёл вплотную и тихо спросил:
- Вы смогли бы дать мне координаты этой девушки?
- К сожалению, нет, хотя они у меня есть. Просто я не знаю, как она отнесётся к этой просьбе – такой договорённости у нас не было. Но она обещала прийти сюда и я жду её с минуты на минуту. Если у вас есть время, то…
Мужчина утвердительно кивнул головой, не дослушав фразы, сказал: «Понял. Подожду»  и отошёл.
Через означенные полчаса, зрители уселись на заранее установленные стулья. Первый вопрос задала пожилая, импозантная дама, с пышной причёской и ярко накрашенными губами:
- Я стараюсь посещать каждую выставку самодеятельных художников и хочу отметить, что у них не получаются люди, а особенно портреты. У вас получилось замечательно. Как это можно объяснить?
- Объяснение простое: я много упражнялся, копируя Крамского, Рембрандта, Перова, Репина. Нарисовал  даже несколько своих жанровых картин. Но выставлять их я не решаюсь. Думаю, что ещё не пришло время.
- Извините, но меня очень интересует: «Что вы цените в любой картине?- задала она второй вопрос.
- Прежде всего – красоту. А по большому счёту – красоту, обрамлённую в красивость. Красота это мысль, вложенная в картину, а красивость - внешний красочный антураж, помогающий донести до зрителя эту мысль.
Ещё одна дама, преклонного возраста, и тоже довольно импозантного вида, спросила:
- Я всегда спрашиваю художников – «Есть ли у вас своё кредо художника?». Получаю разные ответы. Вот мне и сейчас интересно узнать – какое у вас кредо?
- Разумеется, и у меня есть своё кредо. Работая над картиной, я думаю  о простом зрителе. Не о том элитном зрителе, который развращает художника большими деньгами, а о простом зрителе, которого  элитный зритель и элитный художник называют «толпой». Вот такого зрителя я и называю «простым» или  «основным». Простой зритель, глядя на картину, оценивает её сердцем, а в сердце программу не заложишь. Элитный же зритель оценивает картину по программе, заложенной в его сознание рекламой, пропагандой и, главным образом, бредовыми идеями теоретиков искусства. Простой, то есть, основной зритель такую программу просто не воспринимает. Глядя на продукцию авангардистов он толерантно заявляет «Я в этом не разбираюсь», хотя в душе он выражается более резко.
Пабло Пикассо, который считается великим, если не гениальным, художником, так охарактеризовал себя:
 «Я не настолько глуп, чтобы считать себя великим художником. Я просто ловкий комедиант, который сумел воспользоваться глупостью, жадностью и тщеславием людей 20-го века».
Кто-то считает такую оценку «кокетством гения», а я – принципиальностью честного человека.
Исходя из этого высказывания, можно дать более точное определение понятию «элитный зритель» - это «глупые, жадные и тщеславные» люди». Обратите внимание – не я это сказал. Я только повторил то, с чем согласен. Кстати, одно время я сравнительно долго – пол года - жил в Ленинграде. Дважды посетил Русский музей. Дважды – Эрмитаж. Однажды специально поехал в Эрмитаж, уже в третий раз, проверить тягу зрителей к Пикассо. И проверил: я засёк время и проторчал в комнате с полотнами этого художника ровно час. За это время в комнату заглянул лишь один зритель – мужчина. За десять секунд прошёл быстрым шагом вдоль стен и ушёл. А мимо проходят целые группы экскурсантов и сотни разрозненных зрителей. Вывод: если современных людей не привлекает «кубизм»,  как одно из течений авангарда, то что интересного могут извлечь наши далёкие потомки?
На переднем ряду сидели две подружки лет пятнадцати. Они о чём-то тихо, но энергично спорили. Ведя беседу со зрителями, Олег Иванович силился понять причину раздора темпераментных подружек. Оказалось, что их заинтересовал какой-то вопрос, но кто его задаст? – почему-то ни одна не могла решиться. Тогда  он указал рукой на одну из них и сказал:
- Спрашивай, не стесняйся.
Девушка смутилась, но спросила, волнуясь:    
- Мы хотим понять - чем отличаются реализм и авангардизм друг от друга?
 - Упрощённо говоря, произведение реалистического искусства имеет и форму, и содержание, в то время, как произведение авангардизма  представлено только формой, а содержание остаётся в голове автора. В первом случае, то есть, в реализме, зрители испытывают богатую палитру эмоций и настроения, а во втором – задаются только одним вопросом: «Что же хотел сказать автор своим произведением?». Вот, например, вы, наверно, слышали про «Квадрат Малевича»?
- Да, да, слышали, - отозвались сразу несколько человек.
- Ну, и кто из вас может сказать – какую мысль он несёт?
- Да ни какой, шарлатанство самое настоящее! – выкрикнул мужчина
- А профессиональные работники искусства так не скажут, хотя, некоторые, возможно, так и думают. Видите ли, в любом виде искусства ценится новаторство. Считается, что в классических видах уже всё сказано. А авангардное предоставляет гораздо больше возможностей для самовыражения. Даже ничего не сказать, это тоже новаторство. Наглядный образец – этот знаменитый «Квадрат». Если бы автор не дал объяснения своему шедевру, то их обоих постигла бы судьба безвестности. Но он дал его! И смысл сказанного приписали самому, ничего не значащему, квадрату. Но ведь до этого надо было додуматься! Лично у меня не хватает фантазии – связать смысл сказанного словами с тем, что изображено краской на холсте.
 Я видел картины, прямо на холсте которых догадливый автор, в помощь зрителю, писал словами, что он хотел выразить.
В чём значение классического, то есть, реалистического, искусства? В том, что оно несёт максимум информации о своём времени и тем оно интересно для последующих поколений. Благодаря этому,  оно сохранилось, пройдя через века, и, несомненно, пойдёт дальше. А чем может заинтересовать наших далёких потомков, например, сотворённое Уорхалом, художником из США, изображение зебры с разноцветными полосками? Разве что сожалением, что это животное не дожило до их времени? А на самом деле зебра с такими полосками вымысел этого художника. Этот Уорхал до того уверен в своей гениальности, что без зазрения совести критикует самого Леонарда Да Винчи!
Люди, являющиеся настоящими носителями настоящей культуры, экземпляры штучные. Они - большая редкость. Им чуждо понятие конъюнктуры и моды – они чувствуют время и работают на него.
Зрители молчали, но по их заинтересованным лицам видно было, что сказанное Олегом Ивановичем их задело.
- Знаете ли вы художника Никаса Сафронова? – задала вопрос женщина, возраст которой в пределах от тридцати до пятидесяти лет конкретно неопределим.
- Нет, лично не знаю, но однажды был на его выставке. На меня она не произвела сколько-нибудь весомого, положительного впечатления
- Что вы можете сказать о нём самом? – задала она же второй вопрос.
- Ну, что я могу сказать о нём? На мой взгляд, взгляд дилетанта, как художник, он – посредственность, но как самопиарщик – гениален. Например, однажды он подарил президенту Ельцину натюрморт. Президент не принял подарка. Тогда художник выставил его на продажу с надписью «Картина, не принятая президентом». Это же надо до такого додуматься! Нет, что не говори – гениален! Говорят, картину ту купили.
Тот факт, что он широко известен это заслуга не его творчества, а его мобильности. Мягкая, вкрадчивая манера общения подкупает собеседника, особенно - женщин.
Тихо открылась дверь и вошла Вероника. В неизменных джинсах и розовой пуховой кофточке она выглядела обворожительно. Олег Иванович встретился взглядом с глазами мужчины, ожидающего её, и глазами же показал на вошедшую. Тот правильно понял, поданый ему знак, проследил, куда села девушка и подсел к ней.
Но жест глазами заметили и остальные присутствующие и дружно обернулись. Они правильно уловили связь между вошедшей и картиной с девушкой на камне. Героиня картины! Это же такое событие! Мало кому улыбалось такое счастье – встретиться одновременно и с автором, и с героем его произведения. Веронику смутил незапланированный ажиотаж, связанный с её персоной. Она поспешно встала и обратилась к зрителям:
- Уважаемые зрители! Моей  заслуги, в том, что я оказалась героиней картины,  нет. Я оказалась там случайно. Олег Иванович производил впечатление очень порядочного, надёжного и симпатичного человека и я полностью доверилась ему. Как показало дальнейшее, моя интуиция меня не подвела. Как будущий медик, я избавилась от комплекса обнажённого тела и попозировать художнику посчитала за честь. А сейчас, уважаемые зрители, вы продолжайте беседу с очень интересным художником и человеком, а я создам музыкальный фон, исполняя бессмертные произведения  классиков мировой музыкальной культуры.
Она села за белый рояль и её пальцы начали извлекать из него звуки «Баркароллы» Чайковского.
* * *
Школа имени Радищева была сдана в день празднования конституции СССР  5 декабря. На празднование пятидесятилетнего юбилея  по различным каналам постарались оповестить как можно больше бывших учеников и учителей школы. Приехало более восьмидесяти человек. Вместе с местными число участников празднества составило около ста шестидесяти человек. Самым знаменитым выпускником школы  был Знаменский Георгий Иванович – начальник областного УВД. Вместе с ним прибыл и его  сын, выпускник школы, Вячеслав.
Самое первое мероприятие торжественного события – школьная линейка состоялась в спортзале, специально оформленном для этой цели. Перед линейкой пронесли знамя школы в сопровождении почётного караула из представителей каждого класса современного поколения школьников. Знамя нести поручили десятикласснику Аркадию Кушнарёву, как ученику-хорошисту и ничем одиозным не отличившимся.
Затем выступила директор школы  Чацкая Василиса Ивановна. После неё выступили с десяток выпускников разных лет, в том числе и отец с сыном Знаменские. Вероятно, они находились в учительской, так как до этого на глаза не попадались.
Сначала выступил старший Знаменский. И сразу за ним – младший. За девять лет он только  два раза появлялся в Киселёвке, поэтому многие его забыли. Но парень впечатлил всех: и кто его знал, и кто забыл, и кто видел впервые. Высокий, спортивного телосложения, аккуратная стрижка, волосы цвета спелого пшеничного колоса. Пиджак в крупную клетку трёх цветов: чёрного, синего, голубого, с преобладанием последнего. Рубашка тоже голубая и белая бабочка. Брюки - чёрного. Не привычно нашему глазу, но чертовски привлекательно. Шура слышала восхищённые возгласы подружек и незнакомых женщин – выпускниц до её рождения. Сердечко её ёкало от воспоминаний недалёкого прошлого, когда почти полмесяца, каждую ночь, а бывало и днём, она была в объятиях этого красавца. Была уверена, что и сейчас не упустит случая. Только не хочется как бы навязываться к нему, а лучше, чтобы инициатива исходила от него. И виртуозная мысль прямо вспыхнула в её головке: надо выступить со своим словом! Он заметит и найдёт её, и уделит ей внимание на зависть соседкам. Не найдёт, стало быть, - не судьба.
И выступила! И он действительно нашёл её! Осыпал восклицаниями и даже одарил поцелуйчиком в щёчку. И увёл её для разговора в более удобное место. И больше не отпускал её от себя все десять не только дней, но и ночей, что был в Киселёвке. А «быть» было где – родители знатного сына, то есть Георгия, не пожелали уезжать из Киселёвки ни за что, и тогда он отгрохал им особняк, самый выдающийся в деревне. Комнат хватило на всех Знаменских. Георгий Знаменский одобрил выбор сына, так как Шуру знал ещё с пелёнок и она ему нравилась. Уже в десять лет в ней чувствовалась будущая секс-бомба.
Шура приходила домой помочь матери по хозяйству. Правда, зимой хлопот по хозяйству значительно меньше, чем летом. В основном эти побывки сводились к разговорам о будущем расставании с родными.
На первый раз Слава пришёл вместе с Шурой, переговорил с её мамой, Нюрой  Матвеевной, и попросил руки её дочери. При этой просьбе она строго-вопросительно поглядела на дочь. Но та успокоила её:
- Мама, Славик всё знает и всё же настаивает.
- А Олег Иванович знает? Как он к этому отнесётся?
- Он сам мне говорил много раз, что если я увлекусь молодым, то он меня поймёт и отпустит.
- А как же с этим? – и она глазами показала на живот.
- А это, скорее всего, Славина работа. Он тоже в курсе.
Слава действительно поддакнул:
- Да, я в курсе.
- Когда же вы успели? Ой, смотри, дочь. Не нравится мне всё это. Переживать будет человек. А ведь он уже в годах.
- Вот то-то и оно, что в годах, - хладнокровно и рассудительно подтвердила дочь.
Слава рассказал о планах на ближайшее время. Он хочет забрать Шуру с собой в Германию. Там у него есть небольшая квартирка. Но чтобы туда уехать, необходимо оформить визу. А её оформление займёт время. Поэтому какое-то время она поживёт у отца, и когда все формальности будут утрясены, она приедет к нему, в Кёльн. А через пол года он закончит учёбу и они вернутся в Россию. 
* * *
И бросилась Шура в новую авантюру, как в «прорубь головой». Не мучаясь, при этом, проблемой о присмотре за младшими братьями и сестрой: ведь всё-таки «Германия, Кёльн» звучит солиднее, чем «Киселёвка», или даже их областной центр.
По утрам и вечерам она приходила домой на время отсутствия матери, а Слава коротал время перед телевизором. С приходом Шуры продолжалась эротическая часть медового месяца, которая никак не надоедала.
Неоднократные напоминания Олега Ивановича о том, что он поймёт её уход  к более молодому и это не станет для него драмой, естественно снизили у Шуры накал угрызения совести. Ещё не снят с неё статус   неформальной жены Олега Ивановича, а она уже всерьёз считала себя женой Славы. Олег Иванович мельтешил на задворках её сознания часто, но как в тумане, как сторонний наблюдатель. 
Ещё в первый день в беседе с нежданным женихом Шура, походя, обронила, что Олег Иванович накупил подарки, в виде одежды и обуви,  всем членам Шуриной семьи. Слава сразу же смекнул, что ему негоже уступать в этом компоненте проявления внимания к родственникам любимой женщины, и он спросил: «Есть ли какая-нибудь несбыточная  мечта у кого-либо из членов семьи?». Шура, без всякой пошлой мысли, выдала самую потаённую мечту брата Аркадия – мотоцикл с коляской. И завертелось! Слава поговорил с отцом о возможности приобретения такого подарка. Проблема была не в деньгах, а в том, что производство таких мотоциклов уже было прекращено. Георгий Иванович обнадёжил, но не очень уверенно, что в принципе это возможно: в некоторых семьях, со смертью, по какой-либо причине, владельца мотоцикла родные не торопятся избавляться от машины. Но со временем нужда заставляет кое-кого ослабить нить памяти и они уже склонны к продаже своей семейной реликвии. Георгий Иванович мог бы и по телефону прояснить этот вопрос, но решил навестить РОВД личной персоной, раз уж оказался в этих местах, побеседовать на производственную тему и заодно коснуться вопроса о приобретении мотоцикла. Его опыт и интуиция не подвели и через два дня можно приезжать за покупкой. Обрадовав сына такой вестью, он предупредил, что в получении водительских прав никакой протекции оказывать не будет – пусть парень потрудится сам.
* * *
В первую же декабрьскую субботу Шура не приехала к Олегу Ивановичу. Он давно был готов к этому событию, но когда оно наступит? - не мог даже предположить. И вот она не появилась. Учитывая, что её тяга к сексу была сильной, даже всепоглощающей и, тем не менее, её нет, причина должна быть такой весомой, что «язык не поворачивается» её озвучить. В другом случае она позвонила бы и предупредила.
Не появилась Шура и через неделю, через другую. Не появилась она и в последнюю субботу декабря. Но…
За два  дня до нового года, часов в десять утра, тишину в квартире нарушил дверной звонок. Олег Иванович открыл, не спрашивая – перед ним стояла в пальто бежевого цвета с лисьим воротником и красной, крупной вязки, с бубончиком на макушке, шапочке, та большеглазка из Киселёвки. Она облучала его своими чёрными глазами-прожекторами и молчала. Он посторонился, указал рукой внутрь и сопроводил это движение словом «Прошу». Девушка переступила порог и остановилась в нерешительности.
- Ну, чего стоим? Проходим.
Девушка открыла сумочку, достала конверт и протянула его Олегу Ивановичу:
- Шура просила передать.
Он взял письмо, но открывать не торопился.
- Чего стоим? Проходи, милая барышня. Я не вампир, кровь не выпью.
Девушка чуть улыбнулась и тихо сказала:
- Да, я знаю, - и начала снимать унты.
- Гостям разрешается обувь не снимать, - сказал Олег Иванович.
Она никак не отреагировала, а только спросила:
- А раздеться можно?
- Да, да, конечно, если желаете. милая девушка. Кстати, как вас звать?
- Жанна.
- Жанна, пока я буду читать письмо,  вы можете пройти в ванную, если хотите, - и указал на соответствующую дверь.
Девушка сказала «Спасибо»  и прошла.
Олег Иванович принялся за письмо.
«Дорогой мой, любимый мой, Олег Иванович! Возможно, я совершила ошибку. И не просто ошибку, а роковую ошибку. Возможно. Я отдаю должное Вашей мудрости, когда Вы много раз уговаривали меня подумать, подождать.  Но что поделаешь? Как известно, умные учатся на чужих ошибках, а молодость – на своих, и это, наверно, потому, что свои ошибки запоминаются лучше.
Он (Слава) показался мне надёжным человеком, таким же, как вы. Но у него есть единственное преимущество: с вами наибольший срок совместной жизни – счастья - лет двадцать. Со Славой, как минимум – пятьдесят.
Я по себе знаю, как это тяжело - расставаться. Тяжело и вам. Наши этюды любви, как вы называли наши  интимные отношения, останутся со мной на всю жизнь! Кстати, по секрету: Слава скуп на разнообразие и продолжительность интима в постели: чувствуется пресыщенность. Может, это первый звоночек для меня? А, может, всё объясняется проще – Вы феномен? Пока не разобралась.
Это письмо вам передаёт Жанна. Будет не справедливо, если вы достанетесь другой. Она первая положила на вас глаз, но не знала, как с вами объясниться. А я знала. Ещё я знаю, что вы никогда не возьмёте на себя инициативу – познакомиться первым, потому, что не уверены в исходе знакомства, комплексуя по поводу своего возраста. В случае с Жанной, уверяю вас, успех стопроцентный – я разговаривала с ней на эту тему. Так что придумайте предлог – ей остаться. А дальше - мне вас учить не надо. Могу дать ей характеристику. Мягкая, нежная, надёжная, не в пример мне. Ещё она робкая и стеснительная с незнакомыми или мало знакомыми людьми, но это в первое время. А потом всё нормализуется и вы убедитесь, что она нормальная, общительная девушка. Больше говорит глазами, чем языком. Можете проделать с ней всё то же, что и со мной: я ручаюсь – это понравится любой девушке. Для неё это не знакомо, но она ждёт его.  Правда, боится первой ночи.
Как хочется написать «Всегда Ваша», но… .
Олег Иванович, стоя, читал и перечитывал письмо. Долго размышлял над прочитанным.
Вошла Жанна: светлосерый, пуховой свитер, тёмносиняя юбка, чёрное, шерстяное трико. Не решаясь присесть, стояла перед ним.
 Он положил записку в нагрудный карман. Заметил стоящую Жанну.
- А вы садитесь, Жанна, - и указал на диван. 
Он долго, изучающе, смотрел на неё, а она обжигала его своими, ждущими чего-то, глазищами.
- Жанна, расскажи мне о себе.
- Мне нечего о себе рассказать. Ничего интересного.
- Ты сейчас откуда прибыла?
- Прямо из Киселёвки. Шура, когда уезжала пятнадцатого числа со Славой, отдала мне это письмо и попросила, что если она не приедет двадцать девятого числа, то чтобы я отвезла его вам. Что я и сделала.
- Прямо так: отвезти письмо и всё?
- Да, и всё.
- И ты прямо так и согласилась?
- Да. Я давно вас не видела.
- Ах! Вот оно в чём дело! Трогательно! Очень трогательно!
 Он опять долго смотрел в не моргающие, тёмно-карие, от того и кажущиеся бездонными, глаза.
- Ты сейчас торопишься куда-нибудь?
- Нет.
- Хорошо. Тогда сделаем так. Если ты никуда не торопишься, то будем вместе готовиться к встрече Нового Года и по ходу ты расскажешь мне о себе. До Нового Года ещё два дня. Как тебе такое предложение?
- Я согласна.
- А дома тебя не потеряют?
- Я схожу на почту и позвоню. Только вы мне скажите, где у вас почта.
- Ходить никуда не надо – телефон вот. И ещё. Я хочу знать сколько времени ты намерена пробыть здесь, у меня?
- Сколько разрешите.
- Да хоть на весь день. А можно и новый Год вместе встретить. А, впрочем, давай сыграем по полной - оставайся на всю мою оставшуюся жизнь! Посмотри сколько места: три комнаты и зал.
- Я согласна, если не шутите.
Олег Иванович оторопел:
- Действительно согласна? Я не шучу.
- Да, я согласна … навсегда, - её глазищи не лгали.
- А как родители к этому отнесутся? Кто им будет помогать по хозяйству? - Олег Иванович проверял, на всякий случай, уязвимые места в скоропалительном ответе.
- У нас хозяйство небольшое, тётя Соня сама справляется. Тётя Соня это новая жена. Мама умерла два года назад. Я – человек самостоятельный.
- Замечательно! А чем ты, Жанночка, будешь заниматься здесь? – проверять так по полной, продолжил он свою политику.
- Домашнее хозяйство вести, за вами ухаживать, когда понадобится, детишек растить и читать книги. Ещё я умею шить и окончила курсы по наращиванию и дизайну ногтей. Так что смогу на дому подрабатывать.
- А детишки откуда возьмутся? Из Киселёвки привезёшь? Я рожать не могу – могу только посодействовать.
- Ну, скажете тоже – из Киселёвки. Кто ж их отдаст? Самим надо, - небольшая пауза, - если посодействуете, конечно, - и она густо покраснела.
- Если всё это сказано серьёзно, значит, ты согласна стать моей женой? Солнышко, ты согласна?
Жанна молча кивнула головой и по щекам потекли слёзы.
- Жанночка, девочка моя, ты можешь объяснить свои слёзы?
- Я не думала, что это возможно.
- Видишь ли, девочка моя, я человек не молодой, не хочу терять время на ухаживания. Я не имею морального права увлекаться молодыми, а несовершеннолетними – это даже преступно. Кстати, а тебе сколько лет?
- В мае будет уже девятнадцать лет.
- Отлично! Я хочу больше пожить полноценной семейной жизнью и не терять время на ухаживания раз всё ясно и без них. Поэтому и предложил стать моей женой! Ты согласилась. Ты понимаешь, что наш брак называется «неравный брак». Как ты к этому относишься?
- Отношусь положительно. Я знаю такую семью. Главное, чтобы муж не был ревнивый, драчливый и пьющий. Вы умный и, значит, надёжный, не драчливый, опытный в семейной жизни. Мне будет с вами спокойней и не боязно рожать детей.
Он присел перед ней, взял её ладони и уткнулся в них лицом, а затем принялся их целовать.
- Предлагаю в качестве первой семейной акции поход по магазинам и купим тебе всё, что необходимо женщине: перво-наперво карманный телефон, затем шубу, куртку, сапоги, халат, тапочки и так далее. У меня сейчас деньги есть. Много денег. Никогда столько не было. Ты знаешь девушку по имени Вероника Чацкая? Она иногда приезжает в ваше село.
- Да, знаю.
- Так вот: её жених, очень состоятельный человек, скупил все мои картины, что были на выставке.
- Олег Иванович, у вас что-нибудь покушать есть? Я на автобус торопилась и не успела позавтракать.
- О! Мама мия! Конечно, перекусить есть. О! меня осенила гениальная идея! Сиди здесь – я поухаживаю за тобой.
Он поставил перед Жанной журнальный столик и пошёл на кухню, приговаривая «гениальная идея».
Принёс «Шампанское», фужеры, торт.
- Это то, что я припас к встрече Нового Года. Но у нас сейчас свершилось событие поважнее! Ты догадываешься какое?
- Да
- Ты согласна, что оно важнее?
- Да. 
Он наполнил фужеры
- Выпьем за возникновение новой супружеской пары. Да простит меня человечество за совращение юной, но совершеннолетней, девы Жанны! Пожелаем себе счастья, спокойствия, достатка и самого главного - «цветов жизни», то есть, детей. Желательно… - он обратился к Жанне. - А сколько нам желательно?
- Сколько получится, - зарделась и смутилась.
– Желательно – сколько получится. Скрепим свой брачный союз поцелуем….
- Пьём до дна, а то желания не сбудутся.
Закусили тортом. Ещё выпили. Опять закусили.
Бутылка пуста, а торт ещё остался.
- Я никогда столько не пила шампанского. Опьянела и хочется спать. Это потому, что на голодный желудок.
- Значит, наш поход по магазинам откладывается?
Но девушка уже не реагировала. Она уснула, сидя, и свалилась на диван.
Олег Иванович расстелил свою постель, перенёс девушку на неё. С бьющимся сердцем раздел до нижнего белья и уложил в кровать. Посмотрел подмышки – не побриты. Отлично! Прощупал сквозь розовые, с мелким цветочным рисунком, плавки, интересующее место и нащупал пленяющую волосяную упругую  подушечку – слава богу и они на месте! Он «страшно» не любил обезволосенные интимные места у женщин: они напоминают детское тело, а у него и в намёках нет педофильской склонности. А соприкосновение с мужским телом вызывает даже отвращение. Женским же телом он мог заниматься часами, причём, сам акт  не единственный атрибут в его арсенале, да и не обязателен.  И, что интересно, не было ни одной, из облагодетельствованных им женщин, которые этому препятствовали бы; за исключением  тех случаев, когда время «подпирало». Да и в этих случаях, некоторые женщины, жертвовали временем в ущерб собственному благополучию.
Присел на краешек кровати и потянуло его на воспоминания из далёкой юности, и на  философские рассуждения... .
Жанна проспала два часа. Увидев, сидящего рядом Олега Ивановича, она мило улыбнулась, потянулась и  сказала:
- Аж, самой не верится - как в сказке!
До Олега Ивановича смысл произнесённого не дошёл, но умиротворённое, улыбающееся  лицо, похоже, счастливой и красивой молодой женщины, при этом промелькнуло «но она ещё не женщина», навело его на сравнение с искреннейшей улыбкой ребёнка, не отягощённого никакими грехами.
- Мне снился хороший сон! Как будто вы меня раздевали, говорили разные ласковые слова, которые в жизни мне никто не говорил. Я ещё думала: «Неужели я кому-то нужна? Неужели про меня можно так говорить?».
- Можно, ещё как можно! Эти слова я говорил мысленно, а ты телепатически их принимала.
Жанна протянула к Олегу Ивановичу руки с намерением обнять, а, возможно, даже и поцеловать, но вдруг, осеклась: она увидела свои обнажённые руки, потом ощупала себя под одеялом:
- А я действительно раздета. Я что? - это сама сделала?
- Зачем? А я на что? Могу же я поухаживать за женой, когда она чертовски устала. Или я нарушил некое табу?
- Да, нет, это я так. Привыкну, - но смущение скрыть не могла.
* * *
Поход по магазинам не возможен без активного взаимного общения. Жанна быстро привыкла к Олегу Ивановичу и робость уступила место деловому общению. Покупая тот или иной предмет, Олег Иванович специально делал вид, что мало о нём знает. Жанна, желая восполнить пробел в знаниях Олега Ивановича, толково разъясняла суть этого предмета и что с ним связано. Невольно она оказалась в роли наставника, а это обязывало её  не обделять вниманием подопечного и не дожидаясь вопросов от него заранее давала пояснения. Ему особо понравилось её объяснение разницы между стрингами и плавками. И смутило нежелание покупать мечту почти любой женщины – белую норковую шубу - носить опасно. Отговорить от такого решения не удалось. Олег Иванович сделал зарубку в уме: «О, она может быть упрямой, твёрдой, настойчивой. Это хорошо».
Уже шли к автобусной остановке, чтобы ехать домой, как на глаза попался «Кармен» - салон красоты и магазин. У Жанны ещё больше разгорелись глаза и желание войти. И здесь она увидела свою, казалось бы несбыточную мечту: оборудование для мастера по наращиванию и дизайну ногтей.
- Олежек, ой, Олег Иванович, это моя самая большая мечта, - она обвела рукой набор.
- Маленькая моя, некоторые мечты имеют особенность сбываться. Эта – из их числа. Заказывай всё, что необходимо. А когда буду расплачиваться, то оформлю доставку.
Дома, уже скинув верхнюю одежду, Жанна приникла к груди Олега Ивановича, как будто прослушивала сердце. Он поглаживал её волосы и ждал, когда она проявит причину такой нежности.
- Этот набор мечта всей моей жизни. Если с вами случится что-нибудь, то будьте уверены - я смогу поднять наших детей на ноги.
- Ты чувствуешь себя готовой рожать?
- А как это узнать? Я только знаю, что хочу рожать.
- Тогда сегодня и начнём. Ты не боишься?
- Полностью полагаюсь на вас, на ваш опыт. С вами мне ничего не страшно!  Шура говорила, что с ней вы сделали всё быстро и почти без боли. Вот бы и мне так!
- Молодец! Умница! – а сам подумал «девочка прильнула к моей груди, ждёт нежности, но сама к инициативе не готова. Надеется на мой опыт. Ну, и правильно делает!»
Он взял в ладони её голову и глянул в глаза: чёрные глаза излучали тепло. Начал целовать их, лоб, щёки
Опять глянул в глаза: в них – восторг и удивление!
- Девочка моя, ты не дашь мне зачахнуть. Шура покинула меня, и я её не осуждаю. Ведь я сам ей говорил, «молодое тянется к молодому». Я и тебя пойму, если ты последуешь её примеру. Я обкрадываю какого-нибудь молодого, красивого, умного парня.  Это не естественно…
Жанна прикрыла ладонью его рот:
- Не надо. Этот ваш «молодой, красивый, умный» сам виноват, что не нашёл меня. В чём его преимущество перед вами? Он молод. В чём преимущество ваше перед ним? У вас есть жизненный опыт. Что ценнее: «голая» молодость, или необходимый опыт? На примере своих подружек могу сказать, что их счастье с молодыми было не долгим, а потом начинались кошмары. Мы с Шурой самые близкие подружки и секретов друг от друга у нас не было. И мы задумали найти мужей пожилых. Шура нашла такого – лучше не надо. Но не устояла против молодого, красивого…
- А мне она не говорила, что уже находила пожилого мужчину. И где он сейчас?
- Так он мне предложил стать его женой.
- Когда? Где? Вот жук, вот проходимец: смотри, что творит?
- Сегодня, здесь, часа два назад.
Олег Иванович напряжённо думал. Когда, наконец, дошло, весело воскликнул:
- Аааа! Ну, этому можно, я к нему не ревную.
* * *
Опять, уже второй раз за день, побеспокоил звонок в дверь - привезли купленный товар из «Кармен». Он вторично вызвал всплеск радости у Жанны. Не откладывая «в долгий ящик», она занялась им в первую очередь. Стол установила в зале у окна. А на него выложила все краски, кисточки, растворители, заготовки для ногтей и прочее. Здесь же установила электросушилку, установила лампу и несколько минут стояла, любуясь мини салоном, который в будущем должен помочь ей выживать, если наступят тяжёлые времена. А Олег Иванович смотрел не столько на «салон», сколько на хозяйку салона, на её одухотворённое лицо и радовался, что  своим жестом доставил ей радость.
* * *
- Девочка моя, давай примерь все покупки и если что не так, я пойду обменяю. Если всё подойдёт, доедим торт и отдохнём немного после хождения по магазинам. И вплотную займёмся подготовкой к Новому Году. Ты будешь командовать, а я выполнять и, по совместительству, быть на побегушках.
Пока Жанна занималась покупками, Олег Иванович заварил кофе, приготовил по паре глазуний и всем этим дополнил сервировку журнального столика на котором сиротливо лежала половина торта. «Ну, так, стол готов. Как дела на другом фронте?», и он смело вошёл в комнату. Жанна стояла обнажённая и надевала спортивные трусики, которые купил он.
Увидев Олега Ивановича, она сжалась, закрылась руками, милые, чёрные глаза источали виноватый испуг. Олег Иванович оторопел:
- Жанночка, а как мы будем рожать детей? Через одежду? В темноте ещё можно, но через одежду - как? Я даже не представляю – может, научишь?
Большие чёрные глаза выдали конфуз и уставились в пол, лицо изобразило виноватую улыбку, Жанна раскрепостилась и раскрылась, и закончила начатое.
- Меня не видел голой ещё ни один мужчина.
- А никто, кроме мужа, и не должен видеть. В противном случае супружеский союз может дать трещину.
- Да, да, я как-то упустила это из вида. Я вас очень огорчила?
- Если хочешь сделать мне приятное, пойдём прямо в таком виде пить кофе.
- Да, да, я хочу искупить свою вину.
- Как все мужчины, я люблю созерцать обнажённых женщин. Ну, природа так распорядилась, чтобы род человеческий не вымирал – ну, что тут поделаешь? Неужели тебя не греет, что я хочу восторгаться тобой и сознавать, что эта прелестная девочка - моя жена? Неужели тебя не огорчит моё равнодушие к тебе? Если хотя бы один, тем более оба, супруг равнодушен к другому, существование семьи - под вопросом.  Если тебя такая перспектива не волнует, тогда зачем всё это затевать?
- Олег Иванович, я всё поняла! Я хочу быть для вас источником радости и хорошего настроения! Да, я хочу, чтобы вы восторгались мной!
- Но это же другое дело! – радостно и подбадривающе воскликнул Олег Иванович.
Жанна нечаянно капнула кофе на одну грудь. Она хотела пальцами вытереть, но увидела, как Олег Иванович очень заинтересованно смотрит, и растерялась, подумав, «может, это не прилично?».
- Девочка моя, подожди, ничего не делай. Как тебе такой вариант? – он наклонился к этой капле и принялся азартно слизывать её языком. Конечно, капля исчезла после первого движения языка. Жанна всё также была растеряна. Но ведь она искупает вину, и потому сидела неподвижно, полагая, что Олег Иванович знает, что делает. Она усилием воли разрушала в себе все табу, которые появлялись и крепли вместе с ней по мере её взросления.
Окончив  «работу» над одной грудью, хотел переключиться на вторую, но передумал, так как не почувствовал, вдохновлявших  его,  Жанниных эмоций.
- Ладно, девочка, ты ещё психологически не созрела рожать. Отложим на потом наши попытки сближения и займёмся прозой жизни. А она, эта самая проза жизни, начинается с кухни.   
- Олег Иванович, можно с вами не согласиться?
- Обязательно, если есть основания.
- Я считаю, что психологически готова к рождению детей, потому что я твёрдо хочу рожать. Но не готова морально к общению с мужчиной, потому что не было практики. А практики не было, потому что «порядочные мужчины на дороге не валяются», а со сбродом связаться никогда не поздно. Мы с Шурой решили, что порядочные мужчины – вне возраста и пока ещё время есть, подождём. Почему я так грубо сказала «сброд»? А потому, что несколько раз приходилось слышать, как они говорят про нас: «деревенская маруха – что с ней цацкаться». Вот почему я не только отвергала все попытки парней познакомиться со мной, но и избегала любых компаний с парнями.
А новую жизнь, как и новый календарный год лучше начинать с генеральной уборки квартиры. У нас дома всегда перед праздниками её проводят.
- Да, пожалуй, ты права, хотя лично я ненавижу генеральную уборку! Но сознаю её необходимость и буду участвовать в ней, как лицо второстепенное, на подхвате, так сказать. Ты только говори мне что делать. Но учти, что квартира, как ты успела заметить, большая, за полдня много не сделаешь. Поэтому предлагаю сегодня её только начать, а в будущем году продолжить.
 Жанна оказалась в своей стихии: за уборку принялась в том же, в чём только что пила какао, то есть -  в спортивных трусиках. «Она уже не смущается, чувствует себя как дома. Так это ж замечательно! Давить не буду, само утрясётся» - думал Олег Иванович.
Старт  уборки начался с книжного стеллажа. По каким-то признакам она определила, что затеяла уборку не зря:
- Олег Иванович, сколько времени здесь не было уборки?
- Лет пять точно, как погибла жена.
- Чувствуется. Посмотрите, - она провела по книге пальцами и показала их Олегу Ивановичу.
 Он ничего особенного не заметил, но, состроив озабоченную мимику, также озабоченно произнёс:
- Подумать только! Всего пять лет не вытиралось, а что творится?
- Буду вытирать их каждый год, дней за пять до нового года. К тому времени я освоюсь и всё сделаю  сама, вас отвлекать не буду. А пока снимите книги с верхних полок, уложите их здесь… .
Главное из-за чего Олег Иванович не любил генеральную уборку, это вытирание книг. Он считал это напрасным убийством времени.
Он выполнил просьбу Жанны и остался не у дел.
- Жанночка, девочка моя, для меня пока постоянной работы нет, я пойду на кухню: начищу картошку, поставлю дрожжевое тесто для пирожков, приготовлю начинки для вареников – люблю я их! Если я понадоблюсь здесь – зови. Ближе к вечеру напеку блинов. Ну, и как тебе мой расклад?
Жанна подошла к нему и поцеловала в щёку:
 - Расклад замечательный. Блинчики я обожаю, особенно фаршированные творогом.
- Замётано! Творог у меня есть.
Между командами типа: «Олег Иванович, переставьте стол сюда», «Заберите это на кухню», «Посмотрите, может, это выбросить? и т. д., она умудрялась  что-то напевать из современного репертуара, ему не знакомого. Но песня Пахмутовой «Я не могу иначе» ему была хорошо знакома и получалась особенно душевно. Олег Иванович никоим образом: ни критикой, ни хвальбой, не вторгался  в среду её интимно-лирической «мастерской». В этой квартире всегда царствовал динамик и до сего момента живой, певческий голос здесь не звучал.
Первый этап генеральной уборки занял весь остаток дня. Олег Иванович за эти три часа сделал всё, что наметил и даже блинчики с творогом... .
Жанна пришла на кухню, села на табурет возле стола и безвольно опустила руки на колени:
- Всё, я закончила, наконец-то! Устала! Теперь принять бы ванну и спать, спать, спать, как говорит папа, «без задних ног». Почему так говорит?
Олег Иванович поставил перед ней кружку с какао, омлет на молоке, тарелку с фаршированными блинчиками и мёд, а сам сел напротив.
- Я голодна, как…как…как  не знаю – кто.
Съела два кусочка омлета и сопроводила это событие восклицанием:
 – Мммм, какая вкуснятина! Олег Иванович, да вы настоящий повар! Мне до вашего мастерства ещё учиться и учиться!
- Когда живёшь один, то волей-неволей, приходится становиться поваром.
Олег Иванович молча упивался воркованием, по сути совершеннолетней, но ещё девочки, которая вдохнула жизнь в его  квартиру. Он не сводил с неё глаз и отмечал положительный сдвиг в её поведении: к своей обнажённой груди она уже  относилась. как к само собой разумеющемуся.
Он облокотился на стол, подпёр голову ладонями и продолжал демонстративно, в упор, рассматривать,      девушку. Но этот взгляд не был взглядом инквизитора, а мягкий, добрый, отеческий. 
- Вам, наверно, нравится моя грудь? – спросила  она с гордой наивностью.
- И грудь тоже. Разрешишь потрогать?
- Но вы уже трогали не спрашивая.
- И ты была очень закрепощена, стеснялась. А как сейчас?
- Потрогайте. А вообще-то, я думаю, что муж не должен спрашивать жену в таких случаях – на то он и муж.
- Я с превеликим удовольствием воспользуюсь этим советом.
Несколько больше типичных девичьих грудей, упругие, пленяющие и всего лишь потрогать? Нееет, коль достался билет, его нужно использовать по полной, применяя всю триаду: пальцы, губы и язык. И если груди Жанны поначалу были всего лишь полигоном для работы упомянутой триады, то через пару минут они превратились в первый приёмничек, на который Олег Иванович направил своё ответное поле любви к девочке, уже своеобразно объяснившейся с ним.
- Какой же ты, замечательный человечек! Представь, не будь тебя здесь, что бы я делал сейчас? Ну, смотрел бы телевизор. Ну, за компьютером сидел бы. А вокруг тишина, а вокруг ни души. И вот появляется такая прелесть. Нет, в юности отношение другое между молодыми. Каждый думает прежде о себе, как бы больше получить удовольствие от общения с другом. А в моём возрасте мужчина, в частности я, думает о том, как бы больше доставить удовольствие не себе, а тебе.
- Да, таким вкусным ужином вы доставили мне удовольствие.
- Ужин? - это что! Это многие могут. Я имел в виду отношения.
- Олег Иванович, вы хороший!
- Ты «замечательный человечек», я - «хороший человек»: ну, чем мы не пара!? Только пресловутой, большой разницей в возрасте.
- Олег Иванович, опять вы за своё. По крайней мере,  при мне больше не упоминайте о возрасте.

Жанна вышла из ванной, обмотавшись полотенцем, зашла в спальню и, увидев постель, вспомнила, что надо было сменить её.
Пока гладила сменное постельное бельё,  Олега Ивановича занимала мысль: ляжет ли Жанна с ним или пойдёт в пустующую комнату, где тоже есть кровать. В любом случае он вмешиваться не будет и предоставит событиям протекать естественным путём.
Жанна, закончив глажение простыней  и наволочек, заменила  ими прежнее бельё на его постели, а не в свободной комнате.
«Ну, слава богу, это уже сдвиг в нужном направлении», - с облегчением подумал Олег Иванович и заторопился в ванную… .
В спальне было темно. Он нырнул под одеяло и по дыханию хотел определить спит ли Жанна? Дыхания не слышно, значит, не спит.
- Жанночка, ты не спишь? – шёпотом спросил Олег Иванович
- Да, вас жду, - так же шёпотом ответила она.
- Но ты, солнышко моё, устала, и я думал, что  спишь. А чего не спится?
- Вы же сказали, что сегодня начнём. По рассказам некоторых девочек, которые уже и не девочки вовсе, это очень больно. Вот у меня весь день только это в голове. Правда, Шура говорила, что с ней вы сделали  без боли. Но ведь не у всех одинаково.
- Ну, и как же теперь быть? Может, не будем рожать?
- Нет, нет, что вы! Рожать будем! Какая бы боль не была - она же временная! Как же без детей?
- Может, тогда отложим на время?
- Нет, я пока занималась уборкой, настраивалась всё время, что боль надо перетерпеть. Если отложить, значит, всё это время буду опять думать о предстоящей боли. Убеждала себя не стесняться вас и полностью довериться, полагаясь на ваш опыт.
- Ну, хорошо, полагайся на мой опыт, а он советует, сначала надо действительно привыкнуть к мужчине, не стесняться, чтобы уметь расслабиться. Для этого ложись на меня, изучай. Правда, изучать особо нечего, но хотя бы полежать минут десять и прочувствовать моё тело и мои ласки. Это поможет снизить порог стеснительности. Потом поменяемся местами, и вопрос о стеснительности  окончательно будет снят.

- И это всё!? Я теперь женщина? А где же адская боль? Была, но так себе – терпимая. А потом мне даже, наоборот, понравилось!
- Я скажу больше: ты стала не просто женщиной, а настоящей женщиной! Поясню: я сделал так, чтобы ты забеременела.
Олег Иванович, давайте ещё! – и она низвергла на него свою любовь в виде поцелуев.
Когда первая лавина неконтролируемых поцелуев прекратилась, она бодрым голосом оповестила:
- Теперь эта естественная поза будет моя любимая! 
- Не зарекайся. Есть и другие, например такая, - и перешёл в другую позу, сопроводив пояснением. - Эта поза называется по-разному: обычная, миссионерская, французская. Называй, как нравится. Мужчинам, и конкретно – мне, она нравится больше других, так как при этом общий телесный контакт с женщиной максимален.
Сейчас мы продолжить не сможем, так как  мне нужно время для восстановления. Так что давай, Солнышко,  спать: ведь завтра предстоит очень насыщенный день. И, кстати, ты позабыла позвонить родителям – они это не оценят.
- Ой, точно! Завтра в восемь сразу же буду звонить.
- И что ты им скажешь?
- Что остаюсь у знакомой девочки на встречу Нового Года.
- А, может, всё рассказать, как есть и пригласить сюда на встречу?
- А что – можно?
- Солнышко моё, игрушки кончились, начинается взрослая жизнь. С сегодняшнего дня разговоры на тему замужества и семейной жизни должны вестись серьёзно. Чтобы всё становилось ясно с первого дня: примут наш брачный союз или проклянут? Отсюда мы и будем «плясать». Если на мою голову посыпятся проклятия, я их приму с пониманием, ибо я нарушил некую моральную норму. Если – на твою, я даже не знаю, как должен на них реагировать, чтобы не осложнять положение ещё больше. Единственное чего я не допущу, так это рукоприкладства к тебе. И вообще, если почувствуешь опасность, дай мне знать. Но в любом случае долго скрывать наши отношения не сможем, так лучше уж сразу, как говорится, расставить все точки над «и».
- Ладно, Олег Иванович, «утро вечера мудренее».
Она удобней примостила голову на его плече, одну ногу пристроила между его ног, одной руке не могла найти удобное место и после блуждания по телу Олега Ивановича оно было найдено и тоже в районе ног.
 Но впечатления от первого дня не дают уйти в забытьё:
«Подумать только – ещё не дружила по-настоящему ни с одним парнем, и уже сплю с мужчиной!  Даже не верится. Ещё утром была безнадёжной холостячкой, а к вечеру обрела мужа, семейное хозяйство, мини-салон. Вдобавок ко всему, ещё и забеременела. Ну, не сказка ли это!?...»
Олег Иванович слушал непринуждённую исповедь неискушённой, не обременённой житейским опытом девушки, и молчал.

Проснулся. Сориентироваться во времени не смог. Но почувствовал, как Жанна беспорядочно целует его тело, спускаясь всё ниже. Он ощущал влажные следы на теле и сразу же догадался - это слёзы. Чем они вызваны, и чем закончатся? Поцелуи сконцентрировались на, как он и предполагал, самом интимном мужском предмете, а тот благодарно откликнулся. Начались неловкие эксперименты вперемежку с поцелуями. Ясно одно: в  девушке проснулась женщина, а вместе с ней – и страсть, удовлетворить которую и есть супружеская обязанность Олега Ивановича.  С этим тянуть не надо: он сел, она сразу же оказалась в его объятиях. Минимум движений и девушка оказалась в одной из классических поз, когда женщина максимально активна и Жанна это подтвердила. Таких юных в списке, покорённых Олегом Ивановичем женщин, не было. А дамы зрелого возраста  такую активность, какую показала Жанна, не проявляли.
Минут через пятнадцать по окончании  активных действий, когда голова способна переключиться на другие темы, Олег Иванович спросил:
- Солнышко моё! Когда я проснулся, то почувствовал, что ты плачешь. Что случилось? Ты плачешь и я чувствую себя не мужем твоим, а любящим отцом, которому жаль своё страдающее дитя. Так чем ты расстроена? 
- Я плакала от счастья и от печали.!
- А не лучше ли от счастья смеяться?
- Ночью-то? Нееет, ночью смех заменяют слёзы радости.
- Жанночка, солнышко моё, ты – умница!
- Мне сейчас хорошо, как никогда до этого. К сожалению, так не может длиться всю жизнь – я плакала ещё и поэтому.
 * * *
- Алла Семёновна, это вы?
- Да. Кто говорит?
- Это я, Жанна Русланова. Алла Семёновна, я хочу поговорить с папой. Как это сделать?
- Перезвони через полчаса. Я позвоню ему в контору..
- Хорошо. А вас, Алла Семёновна, я поздравляю с наступающим Новым Годом!
- Спасибо, девочка, и тебя так же.
Ровно через полчаса Жанна опять набрала нужный номер:
- Ало! Ало! Это я, Жанна!
- Жанна, это я, отец. Ты где запропастилась? Чуть не сорвала нам встречу Нового Года! Хотели подавать в розыск.
- Да у меня тут столько событий за один день произошло, что я обо всём на свете забыла.
- Что там за события? Выкладывай!
- Я, считай, вышла замуж и приглашаю тебя с тётей Соней встречать Новый Год здесь, с нами. Заодно познакомитесь с мужем.
- Дочь, ты куда влипла? Какой муж? Откуда он? Мы его знаем?
- Да, видели, но он здешний, городской, не из Киселёвки.
- Да скажи, наконец, кто он?
Жанна не решалась назвать имя мужа
- Ало, ты куда опять пропала? Ало?
- Никуда я не пропала. Просто думаю как вам сказать про мужа.
- Говори как есть. Нечего темнить. Ну?
- Мой муж - Олег Иванович Смирнов, это тот художник, который был в Киселёвке летом. Я тогда ещё наметила его себе в мужья.
Теперь пауза возникла на той стороне.
- Дочь, ты не шутишь?
- Да какие шутки? Я даже забеременела от него!
- Дочь, ты соображаешь, что плетёшь? Никогда не думал, что ты такая дура!
- Я сделалась дурой от счастья.
Опять трубка молчит.
- Ало? Ало? Живой есть кто?
- Да от твоих вестей в пору хоть в гроб ложись. Дочь, давай адрес. Приедем, разберёмся на месте. Встречать не надо, потому что неизвестно каким автобусом приедем. Только адрес скажи.
- Записывай.
- Ага, а то я ношу в собой ручку и бумагу. Говори я так запомню… .
 Леонид Савельевич Русланов повесил трубку очень расстроенный.
- Что Савельевич, расстроенный? Чем тебя дочь «обрадовала»?
- Представь, Семёновна, вчера утром уехала в город, а сейчас сообщила, что нашла какого-то мужа и уже забеременела. Ну, не анекдот!?
- Наши деревенские дурочки, как попадают в город, так у них крышу сносит.
- Так она же не впервой в городе. Ведь три года там проучилась. Должна была привыкнуть… .
 Вобщем, покидал переговорный пункт Леонид Савельевич в недоумении и крайне рассерженный вестью от дочери. В таком состоянии он не мог вразумительно передать жене, Соне, разговор с дочерью.
- Ну, и что ты же думаешь? Вчера утром уехала, а сегодня, считай через сутки, сообщает, что обзавелась мужем и уже беременна! Чушь какая-то несусветная! Ты что-нибудь можешь понять?
- Из того, что ты сообщил, я ничего не поняла. Может, ты припомнишь ещё что-нибудь? Например, кто её муж?
- А муж её это тот художник, который здесь летом был.
- Это Олег Иванович, что ли?
- Да, да, она так и сказала.
- Слушай, я о нём слышала только хорошее. Пойдём, расспросим Христину – она дружит с Анастасией Морозовой и они, наверно, про него разговаривали.
- Да, да, пойдём к Христине и заодно предупредим, что вечером к ним не придём: я сказал Жанне, что приедем сегодня же к ней и разберёмся на месте.-
В доме Христины, старшей сестры Леонида Савельевича, вовсю шла подготовка к празднику. Она сама как раз вытаскивала из жерла русской печи уже готовые караваи  белого хлеба. Муж Сергей разливал по формам, то есть, алюминиевым чашкам, костный бульон для будущего холодца. Две внучки Христины, десяти и пятнадцати лет, с матерью, Валентиной, лепили пельмени, а внук раскатывал тесто для них. Ещё несколько человек, взрослых и детей, украшали горницу и ёлку в ней.
- Христина, выручай! - прямо с порога обратился Леонид Савельевич.
- Что, Жанна всё ещё не нашлась?- в испуге, прямо застыла на месте с деревянной лопаткой для выемки хлеба, Христина.
- Разговор перехватила Софья Андреевна:
- Нашлась, слава богу, но час от часу не легче. По телефону Леонид с ней говорил и что ты думаешь? В городе она, и стала замужней женщиной!
 - Жанна? Замужней женщиной? Она позавчера у нас здесь была. Вон, с Верой клеили цепи из разноцветной бумаги и ничего такого она не говорила. И кто же её муж?
- А тот художник, который у Анастасии  Морозовой летом жил.
- Да ты что? И как это её угораздило за старика замуж выйти? Вера, ты что-нибудь об этом знаешь? Ведь вы с ней подружки.
- Нет, ничего она про мужа не говорила. А Олег Иванович ей нравился. И Шуре Кушнарёвой он нравился. И Даше Сидоровой. И Маше Спивак – тоже.
- Наши девки киселёвские с ума посходили! Наверно, поди, и тебе нравится? – с ехидцей спросила Христина.
- А чё? Дяденька клёвый.
- Вот дуры. Вот дуры! Вам что? – молодых не хватает?
- А толку с них. Охломоны одни остались. Были два нормальных парня: Ванька Белик и Юрка Конев, да и те в город подались.
- А чем вам Аркадий Кушнарёв не подходит?
- Так он с Лидкой Сырцовой связался насовсем - любовь у них. Она нонешним летом в училище поступила, как его сестра, Шура. На воскресенье приезжает сюда.
- Ладно, мы чего пришли-то? – продолжил Леонид Савельевич. – Мы сейчас уедем к Жанне, разбираться на месте. Поэтому нас не ждите. И второе: обсудить этого Олега Ивановича надо. Ты же дружишь с Анастасией Морозовой. Небось, «косточки перемывали» этому парню.
- Да он уже далеко не парень.
- Не важно. Главное - что он за человек? Стоит ли давать своё благословение на их брак? Мы им специально не интересовались, но плохого ничего не слышали. Что ты скажешь? - Леонид Савельевич выказывал крайнюю озабоченность.
- Сейчас Таисию спрошу – она же рядом с Анастасией живёт. Должна знать о нём больше моего, - и она крикнула, чтобы слышали в горнице: «Таисия, иди сюда. Разговор есть».
Таисия, ещё одна дочь Христины, появилась без промедления:
- В чём дело? Кому я нужна?
- Тася, ты хорошо знаешь того художника, который был здесь летом? Ты же рядом с Анастасией живёшь, – спросила Христина
- Лично с ним разговаривать не приходилось, но слышать  о нём слышала – отличный дядька. Анастасия Алексеевна расхваливала его, говорила, что «такие мужчины на дороге не валяются». Говорила – жалеет, что в своё время ей такой мужчина не попался, да и дочери её, Татьяне, тоже.  А что такое случилось? Почему вы о нём спрашиваете?
- Да вот Жанна, Леонидова дочь, с ним сошлась, уже мужем его называет. Как бы ты к этому отнеслась? – пояснила Христина.
- Я бы к этому отнеслась, как к счастливому лотерейному билету, - не задумываясь ответила Таисия.
- Так старик же?
- Это наши, сельские, в его возрасте уже старики. А он ещё мужчина – хоть куда!
- А ты откуда знаешь? – подключилась к разговору Софья Андреевна.
- Так Анастасия же, Алексеевна, сказывала.
- А она откуда знает? – продолжала допытываться Софья Андреевна.
- Так часто беседовала с ним. Из разговоров можно же сделать выводы.
- Ладно, это всё так. А как ты посоветуешь? – можно давать «добро» - на их свадьбу? – спросил Леонид Савельевич.
- Я бы дала. Лет на десять-пятнадцать его ещё хватит, а за это время ребёнка на ноги поставят, она успеет обзавестись связями. Опять-таки, квартира уже есть. Если кому из нас надо будет в город на пару дней, так будет где остановиться, - очень внятно разъяснила прагматичную сторону вопроса Таисия.
- Ну, ладно, как камень с плеч. Тогда, Соня, придётся подарки везти – штук пять гусиных тушек, - Леонид Савельевич уже начал обсуждать семейные проблемы с женой.
- О! И от нас прихватите подарочек – возьмите, сколько унесёте, молока мороженного. Там же в городе продают не молоко, а какой-то суррогат, - включился в общий разговор муж Христины – Сергей.
- Таисия спохватилась:
- Чуть не забыла: за Анастасией Алексеевной сегодня Пётр должен приехать, чтобы вместе отмечать Новый Год у него. И, кстати, художник и Пётр живут в одном доме. Идите к ней…
* * *
Морозовы – мать с сыном, и чета Руслановых прибыла в город почти в четыре часа дня. Одновременно позвонили в соседние двери, которые и открылись одновременно. На том и разошлись по своим квартирам.
Дверь открыла Жанна.
Первой вошла Софья Андреевна с рюкзаком и двумя  вёдрами. Опешила, увидев Жанну: перед ней стояла её падчерица, но не в образе типичной деревенской девчонки, а юная дама: вместо длинных, гладко прилизанных волос, с пробором по-середине, у неё была короткая пышная причёска, прикрывающая половину лба, отчего её большие глаза, до этого выбивающиеся из лицевого ансамбля, оказались в гармонии с ним, как алмаз в золотой оправе. Плотно облегающее фигуру, приталенное, светло-жёлтое платье, с короткими рукавами, отороченными белым. Вертикальная белая, с продольными оборками вставка, проходила спереди, до самого пояса. Вставка содержала в себе бесстыдное, по деревенским меркам, декольте, так как оставляло не прикрытым ложбинку между грудями. Но по городским меркам оно было вполне умеренным. Декольте наполовину было занято бусами в пять ниток, имитирующими жемчуг.
За её спиной стоял Олег Иванович: в красном спортивном трико с белыми лампасами в виде тройных полос, в розовой коротко-рукавой рубашке с отложным белым воротником.
На обоих были надеты фартуки. Похоже, приезд гостей застал их на кухне за  типичным «кухонным» занятием.
Вошедший следом отец, тоже с рюкзаком и двумя большими хозяйственными сумками, также остолбенел:
- Жанна, это ты?
- Я, я, кто же ещё? Давайте раздевайтесь.
- Йошкар-юла! Обалдеть! – сочетание двух любимых словечек в одной фразе свидетельствовало о его крайнем удивлении и восторге.
- А что? Плохо? – но и без этих слов было видно, что Жанна растерялась.
- Что город делает с людьми! – продолжал удивляться отец.
- Да скажите же, наконец-то, плохо, что ли?
Софья Андреевна, ничего не говоря, лишь показала оттопыренный вверх большой палец. А Леонид Савельевич заворожённо сказал:
- Я и не подозревал, что моя дочь такая красавица! У тебя, оказывается, и фигурка есть, да какая обворожительная!
Жанна с облегчением выдохнула:
- Ну, слава богу! А то я подумала, что… .
- Это ещё не всё, - сказал Леонид Савельевич, - пойдём, зятёк, поможешь. Или ладно, – он махнул рукой, - ты не в форме, я сам, - и вышел.
Олег Иванович быстро надел куртку и в тапочках выскочил следом.
Жанна и Софья Андреевна, наконец, обнявшись и поцеловавшись, поздоровались по-нормальному. После чего Софья Андреевна стала показывать, что они привезли: в вёдрах квашенная капуста, в сумках разные варенья, а в рюкзаках куриные и гусиные тушки.
Вошли мужчины. Леонид Савельевич нёс за спиной два полных мешка, а Олег Иванович на плече - ящик.
- Фу! Ну, наконец, закончили! Теперь можно поздороваться по-человечески. Ну, дочка, здравствуй!
Всего чуть более суток расстались, а обнялись и поцеловались, как-будто «век не виделись».
Окончив церемонию встречи, отец отодвинул Жанну на длину вытянутых рук и осматривая воскликнул:
- Жанночка, какая же ты у меня красавица! Я и не подозревал. Ты сейчас красивее даже Шурки Кушнарёвой, - и обратив лицо к Олегу Ивановичу, пояснил: «Это наша местная красавица».  В деревне была как незаметная серая мышка. Дааа, на такую теперь любой клюнет!
- Так, папа, - строгим голосом заговорила дочь, - я сразу хочу внести ясность, чтобы в будущем между нами не пробегала «чёрная кошка». Запомни: не Олег Иванович меня нашёл, а я его. Я же его и мужем своим сделала, а не он меня – своей женой. Чувствуешь разницу? Он ссылался на какие-то моральные и нравственные нормы, а я его убедила, что никаких норм не знаю и знать не хочу, потому что они меня не касаются! Что это за нормы, если они стоят у меня на пути к счастью?
Оба - и Леонид Савельевич, и Софья Андреевна стояли чуть ошарашенные и с уважением слушали Жанну: они даже не подозревали, что она способна так доходчиво изложить свою мысль.
- Дочь, я всё понял и могу быть спокойным: ты, оказывается, не из тех, «на ком воду возят». Ничего плохого тебе не желаю. Чувствую, что ты твёрдо стоишь на своём. Счастливого тебе пути, на что даю тебе своё родительское благословение. А теперь познакомь меня со своим мужем. Нет, конечно, я могу и сам это сделать, ты же знаешь – у меня это не заржавеет, но хочу, чтобы это сделала ты.
 Она взяла за руку Олега Ивановича, подвела его к отцу и представила:
- Папа,  познакомься – представляю тебе моего любимого и желанного мужчину, - и обняла левую руку любимого мужчины.
- Олег.
- Леонид.  Надеюсь – подружимся, - сказал Леонид Савельевич. И обращаясь ко всем. - А сейчас надо разместить «приданное» - шучу, конечно, - в соответствующее условие – на мороз, чтобы не растаяло. В этом мешке замороженные щуки и сиги. В этом мешке – молоко намороженное.
- Всё, что требует мороза, вынесем на балкон. Места там много, -  сказал Олег Иванович и подхватил ящик, который он же и занёс, - Жанна, солнышко, дверь на балкон открой и подержи.
- В этом ящике тридцать килограмм брусники, - пояснил Леонид Савельевич, и сам взял один из мешков… .
Окончив операцию по помещению продуктов в комфортные условия, Леонид Савельевич решительно заявил:
- А теперь давайте все хлопоты на время отставим, и более основательно познакомимся, проясним ситуацию за столом, под чарочку и добротную закуску. Если всё чин-чинарём, то превратим застолье в помолвку.
 - А перед этим, пойдёмте, я покажу вам вашу комнату, - сказала Жанна, – Папа, разуйся здесь. Там для вас всё приготовлено, - и, обращаясь к мачехе, - тётя Соня, пойдём.
Из залы донёсся восторженный голос Софии Андреевны:
- Ой, какая красота! Лёня, иди скорее! Посмотри сколько картин!
Вошёл Леонид Савельевич и тоже изумлённо протянул:
- Йошкар юла! Знатно! Знатно! Как в какой-нибудь старинной барской усадьбе.
- Папа, иди сюда, в комнату. На картины ещё успеете насмотреться, - крикнула уже из комнаты дочь.
- О, и здесь картины! Буржуи!
- Вот, переодевайтесь в халаты, надевайте тапочки. Вот полотенца, выбирайте, кому какое нравится и идите в ванну. А мы с Олегом Ивановичем пока накроем стол.
Уже выходя из комнаты, добавила, улыбаясь:
- Дома в баню ходите вместе, так и здесь – идите под душ вместе. Нас не стесняйтесь: мы с Олегом Ивановичем за эти сутки уже четыре раза ходили вместе под душ. Я баню не люблю, вы же знаете, а под душем отвожу душу.
Как только изнутри ванной закрылась щеколда, Жанна прыгнула на Олега Ивановича, повисла на его шее, а ногами обхватила его талию, и принялась страстно целовать, радостно приговаривая:
  - Ура! Папа согласен с нашим союзом!
Собрать на стол было чего: в основном, из того, что уже наготовлено к встрече Нового Года. Времени до вечера ещё много, так что восполнить съеденное успеется.

- Распорядителем данного мероприятия я буду сам. Олег, пока я буду толкать речь, ты наполни рюмочки и стаканы, учтя пожелания каждого.
Я хочу знать не только сложившуюся ситуацию, но и виды на перспективу. Хочу  определиться со своими возможностями в помощи зарождающейся семье. То есть, чем смогу помочь любимой дочери? Сыновья все устроились в жизни – дай бог каждому. С моей помощью, конечно. А вот за дочь сердце болит – не боец она! В чьи руки попадёт? Мерзавца? Алкаша? Сутенёра? Деспота? Женщина эти типажи рассмотреть не может, так как на первых порах те не скупятся на цветы, подарки, красивые, нежные слова. Дочь, ты хорошо знаешь этого человека?
 - Папа, во-первых, я за ним следила ещё в Киселёвке: он не подходит ни под одно твоё определение. Поэтому знаю хорошо. Во-вторых, давай, эту тему обсудим с самого начала нового года, а то нам не о чём будет говорить. А сейчас сразу отметим помолвку и продолжим подготовку к празднику. Делать это будем не молча, и вопросы, которые тебя интересуют, сами собой прояснятся. Договорились?
- Слышу речь уже не девочки, которую знал, но женщины, которую предстоит узнавать. Ну, что ж, договорились – отложим до будущего года обсуждение насущного вопроса. А сейчас просто закусим с дороги. Будем здоровы! А будем здоровы, будем и счастливы!

Продолжение следует