Часть первая.
Солнце уже высоко. Сияет так, словно и не сидело вчера за тучами, не пряталось там целый день, когда она – Аня бежала под зонтиком на последний экзамен, чтобы, забыть школу, и, хоть на время, избавиться от ненавистной математики, в которой она ни бельмеса не понимает. И сколько бы ни забивала себе голову синусами и косинусами, тангенсами и котангенсами, китайскую грамоту, учись она языкам, освоила бы легче. А точные науки для неё – брр!
В прошлом году Татьяна Ивановна в восьмой класс её не перевела, а оставила по математике на осень, мол: - За лето хоть что-то освоишь, если учебный год лентяйничала!
Не понимает эта сухая мымра, что дело тут не в лени, а в том, что голова у Ани так устроена. Не воспринимает она то, что не может осилить, или понять. Хоть тресни! И если бы не Сашка, сидеть бы ей в седьмом классе два года. Да и вчерашний экзамен вряд ли бы она сдала на четвёрку. И хоть Татьяна Ивановна за год ей вывела трояк, но шансы для поступления в техникум у неё есть. А если ещё Сашка приедет, да, как в прошлом году, начнёт вдалбливать в её голову теоремы и уравнения, может, и она наконец-то уразумеет, что «Пифагоровы штаны во все стороны равны!» Ну, и ещё что-нибудь из этой абракадабры!
То ли дело русский! Никаких тебе теорем, никаких синусов. Всё просто и понятно. А Евдокия Николаевна всегда хвалит её за диктанты и сочинения..
Да и язык, на каком они с Сашкой разговаривают, она тоже быстро освоила. Когда ещё в школу не ходила, научилась понимать его движения руками, пальцами, и сама также отвечать ему стала, потому что Сашка от рождения – немой!
Сашка старше на два года. До восьми лет Сашка жил в селе через дом от Ани. А потом Сашкина мать тётя Лида отправила его в школу для глухонемых в большой город, но он каждое лето приезжает на каникулы. В прошлом году Аня даже не узнала его. Думала – гости у тёти Лиды. Она всё хвалилась, что племянник у неё в Прибалтике живёт, мол: - высокий, да красивый!
Вот Аня и думала, что племянник тётку решил навестить, а оказалось – это Сашка! Первые дни Аня даже не знала – как ей себя вести с Сашкой? Как раньше, когда они были детьми, уже не получалось. Она подросла, а у Сашки пушок над верхней губой появился! Да и стесняться он её стал! Обычно, когда приедет, сразу в дверь постучится, а Аня уже знает, что это Сашка. Тётя Лида её заранее известит. А тут встретились у калитки. Сашка с вёдрами на колодец шёл, а она на почту бежала. Ну, и растерялись оба! Аня сначала даже не поняла, что он на пальцах сказал ей: - Здравствуй!
Она секунду помедлила и ответила: - Здравствуй! (Сашка не совсем глухой, а слабослышащий. Да и по губам собеседника понимает.)
И оба молчат. Сашка сурдоперевод свой забыл. И Аня не трещит: «Когда приехал?» и «Как дела?» Так и разошлись в разные стороны.
Уже через два дня бабушка Зина спросила: - Сашку-то видела? Говорят, приехал?
- Видела! – Аня равнодушно кивнула. Все одноклассники каникулами наслаждаются, а у неё эта чёртова математика всё лето будет в мозгах сидеть. Никакого отдыха!
Однако, бабушка и подсказала ей: - Да ты Сашку попроси! Лида-то сказывала, что он шибко разбирается в математике, и в физике мудрёной! И, если б говорить умел, обязательно бы по научной части пошёл. А так на обувных дел мастера придётся ему учиться!
Аня повеселела: - А почему бы и нет? Они ведь с Сашкой, словно брат и сестра! Схватила учебник, и к Сашке! А потом и он со своими тетрадками к Ане придёт, да и начнёт на пальцах объяснять ей примеры, да задачки. Так и сидят, переговариваются на своём, только им понятном языке. Тычут друг перед дружкой фигурами из пальцев, кружками, да палочками. Выражение бабушки Зины – «кажут фиги!»
Бабушка от удивления только головой качает: - Как это у них ловко получается? Ладно, Сашка! Ему сам Бог велел жить по такой грамоте, а внучка? Не хуже Сашки «вертит фиги», да ещё и перебивает его! Передразнивает! А если он с чем-то не согласен, бабушка не ведает – с чем? – то Аня может и в голос на Сашку прикрикнуть: - Сам ты не понимаешь! Немтырь!
Но Сашка не обижается на неё. Лишь пальцем у виска покрутит, да фигой в задачник ткнёт, мол: - Неужто соображать стала?
Бабушка Зина Сашку жалеет и, довязывая носок, всё и поглядывает на внучку с Сашкой: - Всем парень хорош, да разве в селе кто-нибудь позарится на немого? Нынешним девкам по нраву говорливые пустобрёхи. В селе жить не хотят, работать в колхозе не желают. Город им подавай! А чё там, в городу? Мёдом чё ли, намазано?
Бабушка Зина считает, что теперь и в селе жить можно. Это в войну и сразу после неё было тяжело. Тогда и колхоз назывался «Привет Октября». И зачастую колхозники на трудодни получали одни приветы. Даже шутили: - Ну, Зинаида, много ли заработала?
- А как же? Облигаций купила на столько-то тысяч! Молока сдала столько-то! Яиц столько-то!
- Ну, а на трудодень что получила?
- Будто не знаешь? - Привет Октября!
Теперь название у колхоза другое – «Путь к коммунизму». Сама баба Зина «кумунизьму» эту вряд ли дождётся. А вот у внучки, она уверена, другая жизнь будет. Тем более, что все газеты пишут, да и «телевизер» твердит - бабушка Зина даже в тетрадку записала, где у неё собраны все важные молитвы, чтоб
не забыть, - «нынечнее поколение совецких людей будет жить при кумунизьме!»
Поэтому бабушка Зина не хочет, чтобы внучка жила «в городу». Если уж «кумунизьма» наступит, то какая разница – в городе ли жить? В деревне ли? Всё ведь будет! Пришёл в магазин – а там полное изобилие! Тут тебе селёдка маринованная, селёдка копчёная. Баба Зина страсть, как уважает селёдку копчёную, золотистую, да только редко её в сельмаг привозят. Конфеты трёх, а может, и пяти сортов. И вообще, всякой всячины на прилавках полно! Правда, баба Зина отгоняет от себя мысли: - «А откуда всё это возьмётся?» Например, у них в колхозе – то председатель проворовался, то телятник сгорел! То град всходы побил, а то засуха землю так высушила, что, кроме колючек, на ней ничего не выросло! Как говорится: - «то понос, то – золотуха!»
Но если партия и правительство сулят «кумунизьму», значит, им там, в Кремле, виднее! Так что внучке своей баба Зина никак не советует уезжать из села.
- О-хо-хо! – бабушка Зина складывает вязанье и, взглянув на ходики, начинает готовить ужин. Скоро дочка и зять с работы придут.
Занятия с Сашкой тем летом пользу всё же принесли, и Татьяна Ивановна с лёгким сердцем перевела Анну в восьмой класс.
- Оказывается, не такая уж она вредная! – сдав перед первым сентябрём экзамен, думала Аня.
Вот и вчера ей снова повезло, когда она вытащила билет с вопросами о равнобедренном треугольнике. Эти «Пифагоровы штаны» Сашка в её голове оставил навечно.
Солнце так распалилось, что в боковушке стало жарко
Аня вскочила, распахнула окно, и снова юрк в кровать! В доме тихо, значит, бабушка Зина куда-то ушла.
С самого детства она по утрам заходила в боковушку, легонько трогала Аню за плечо и говорила: - Нюрочка, вставай! В школу пора!
Аня ещё глубже забиралась под одеяло и, не желая просыпаться, пищала: - Ещё чуть-чуть!
- Нюрочка, опоздаешь!- бабушка настойчиво уговаривала Аню. Наконец, внучка высовывала одну ногу, вторую, зевала, потягивалась. Потом быстренько вскакивала, и начинала одеваться.
Так было изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. Правда, в восьмом классе Ане уже не нравилось, что бабушка называет её старинным именем «Нюрочка». Да в деревне и не принято было к ребятишкам так обращаться. Поэтому Аня язвила: - Нюрочка-дурочка?
- Ну, что ты? – укоряла её бабушка, и старалась исправиться.
Но, нет-нет, да и забудет: внучка-то уже Анна, или, на худой конец, Аня. Услышав от бабушки Зины детское имя, вчерашняя Нюрочка плечиком поведёт, улыбнётся снисходительно: - Что с неё взять?
Старая ж совсем! Памяти нет!
Зато бабушка Зина до самой смерти помнила, как её зять «на сторону сходил!»
К тёте Лиде приехала из Прибалтики сестра. Навезла подарков, рижского бальзама, угощений всяких. Ну, тётя Лида и решила устроить небольшой праздник. Не как из-за гостей, а скорее из-за того, чтобы дарами похвастаться! Пригласила на пироги соседей. Мать Ани тоже приоделась, отец бутылку самогонки с собой прихватил! Выпивают. Всё чин-чинарём! Но перед каждой стопкой тётя Лида обязательно выложит на стол какой-нибудь подарок:- Вот, сестра платок привезла! Погляди, Вера. - С люрексом!
Следующая стопка: - Вот, сестра бусы подарила! Перламутровые!
Ещё одна: - Вот, сестра передник сшила!
Сестра-жеманница блаженствует! Всё ж внимание ей!
А чтобы ещё больше обратить на себя внимание мужчины, сидевшего рядом, сестра и предложила самогонку разбавлять рижским бальзамом, мол: - Сивухой не так будет пахнуть! Отец же ни к каким добавкам не приучен. Водка, так водка; самогон - так самогон! И так ему не понравился этот «благородный коктейль» с похвальбой под каждую стопку, что он схватил бутылку, налил полный стакан, и залпом в себя опрокинул!
После этого он уже ничего не помнил! Тётя Лида, её сестра и мать Ани остались за столом втроём. С улицы пришли Сашка, его брат двоюродный и Аня! Тётя Лида угощала всех пирогами, поила чаем.
Появилась бабушка Зина. И ей тётя Лида стала показывать подарки: - Вот это сестра привезла! Вот это…
- А где ж сестра-то? – спрашивает бабушка Зина.
- И, правда, где? – удивилась тётя Лида.
- А твой, Вера, муж где? – уставилась на свою дочку баба Зина – Уж не там ли, где сестра?
И точно! Обнаружили их в сарае у кур. Храпели оба, да так, что куры на насесте всполошились, и стали кудахтать!
И хотя отец, да и сестра находились в том состоянии, что ни «бе», ни «ме», ни «кукареку» между ними быть не могло, но баба Зина сразу же зятю своему дала прозвище «Гулеван».
А тут ещё, как нарочно, в сарай к тёте Лиде повадился
хорёк. Двух кур-молодок придушил, и петуха поранил. С пету-
хом тёте Лиде пришлось распрощаться – не жилец! Лаз, по кото-
рому хорёк пробирался в сарай, тётя Лида зацементировала. А
вот куры без петуха нестись перестали, поэтому и решила она одолжить петуха у бабы Зины. – Хоть пару ночей у меня в сарае пусть ваш петух заночует! – уговаривала она хозяйку. – А то всю неделю ни одного яйца!
- Ну, пусть и этот Гулеван заночует! – согласилась та.
Тем более, что дорожка в курятник протоптана!
С тех пор и петух получил кличку «Гулеван», и стал обслуживать два дома. Поначалу исхудал, но тётя Лида подкармливала его отдельно, да и баба Зина Гулевану лишний кусочек отломит. Петух и выправился. Да такой стал лощёный
и заливистый – не передать!
Бабушка Зина, бывало, скажет: - Нюрочка, пойдём на двор! Посмотришь на Гулевана младшего, как он кур обхаживает! Гребень вскинет, крылья расправит, шпорой о шпору стукнет, не иначе – свататься идёт!
Аня заливается: - И, правда, бабушка, жених, а не петух!
- То-то и оно! Я то, когда Лиде петуха одалживала, думала, что он чужих кур под свою опёку не возьмёт. Обычно, так и бывает! А этот Гулеван, погляди! С первого дня в чужом курятнике, как у себя дома! Не иначе – восточных кровей!
- А почему восточных, бабушка? – не понимала Аня.
- Да ведь на Востоке мужчина может иметь несколько жён сразу. Вера у них такая. А мы другой веры – православной. Так что Гулеван наш – многоженец.
- Ну, да ладно! Простим ему прегрешения! – улыбалась бабушка Зина, приоткрывая внучке завесу тем запретных. И начинала знакомить её – будущую маму, с первыми вопросами семьи и брака. Мать Ани была вечно занята – работа, дом, хозяйство и муж. А вот совсем малограмотная бабушка Зина на примере отца Ани, которого нашла спящим в чужом курятнике с заезжей курицей; Гулевана-петуха, живущего на два дома, молодящегося и боеспособного до преклонных петушиных лет, учила внучку постигать премудрости семейной жизни.
Другая бы на её месте устроила такую выволочку зятю, дочку бы против мужа настропалила, а бабушка Зина всё улыбочками, да хохотком: - Вера, а Гулеван-то наш где задержался? Не иначе – курятник на пути встренулся?
- Да нет, мама! Сегодня у них партсобрание.
- А-а? Собрание – дело сурьёзное! Там о курицах думать некогда! Опять, наверное, тезисы какие-нибудь изучают!
При этом «тезисы» для бабушки Зины было словом ругательным. Она произносила в первом слоге мягкое «е», и с двумя «с», чуть-чуть заплетаясь языком, которое звучало то ли «тесисы», то ли «фесисы». Это было так потешно, что мать и Аня умирали от смеха!
Аня сегодня никуда не торопится и, благодушно вспоминая бабушкины «тезисы», решает ещё немножко поваляться!
- Цып, цып, цып! – слышится со двора. – Ага, значит, бабушка вернулась! В таком случае надо вставать.
Аня встала, накинула халатик. Выглянула в окно. Солнце почти в зените. Через два дня у неё выпускной вечер. Десять человек из их класса поедут в большой город, и только двое будут кончать десятилетку. Для этого по неделе им придётся жить в районном центре, и только на выходные приезжать домой.
А она – Аня уже давно решила, что с деревней покончено! Ну, сшила ей мать на выпускной вечер праздничный наряд, а толку? Народу-то у них всего ничего! Чаю в школе попьют, да на пятачке у сельсовета до двенадцати поскачут, и по домам!
А утром баба Зина обязательно поинтересуется: - Ну, как вечер прошёл? Не замёрзла? А то ведь кофта гола, да юбка мимо тепла не держат! – и добавит: - Что за мода пошла?
Аня надеется, что погода, наконец-то, установилась. Такие тёплые дни бабушка Зина почему-то называет по старинке - «вёдро». А вдруг это самое «вёдро» в небесной канцелярии заменят на бездонное ведро с водой, тогда и выпускной насмарку?
Скукотища! Быстрей бы уехать!
Часть вторая.
Ох, как хочется спать! Анна лежит на краю дивана и, не желая открывать глаза, едва слышно скулит: - Ещё чуть-чуть!
В комнату входит муж, ныряет под одеяло за спину Анны, и будет спать до обеда. Анатолию хорошо, на работу идти не надо. А у неё в 8-30 начинается смена, значит, надо подниматься. Ладно, хоть три часа удалось поспать! И сразу в голове мысль о сыне: - Как там Максимушка? Куда везёт его поезд?
В военкомате Максиму сказали, что забирают его в погранвойска. А где он будет служить, и сколько? – Анна не знает.
С вокзала они с мужем приехали часа в четыре. Хоть Максим и говорил: - Мама, попрощаемся дома. Не надо на вокзал ехать. А долгие проводы – горькие слёзы!
Да разве усидела бы Анна у телевизора? А так сама видела, что Максимушка в плацкартный вагон сел, да рукой из окна помахал! Теперь вот диван его за шкафом один-одинёшенек стоит! Раньше, бывало, если сына нет дома, а муж хоккей смотрит, Анна, придя с работы, сунется на сыновний диван на полчасика, да и провалится в сладкую дремоту! А сегодня приехала с вокзала, заглянула в опустевший уголок, да и разревелась! Двадцать лет они прожили в одной комнате, из них 19 – с Максимом!
Когда с Анатолием поженились, практически сразу получили комнату в двухкомнатной квартире. Соседями же оказались тоже молодожёны – Любаня, да Алексей. Все четверо с одного завода. Анна – мастер, Анатолий и Алексей – наладчики, Любаня – кладовщица. Но лет через пять семья соседей распалась. Любаня ещё раз вышла замуж и, тоже – неудачно. У Анны с Анатолием родился Максим, а соседский Тимур появился у Любани только во втором браке.
Анна с Любаней ладили. Комнаты у обеих равноценные - по 18 метров. Кухня с балконом не маленькая. Все удобства в квартире. Бывали, конечно, мелкие распри. – то Максим Тимуру щелчка даст за то, что от «почемучек» его отделаться не может, а тот сразу к Любане жаловаться бежит; то сама Любаня бельё в ванне замочит, а выстирать его не торопится. Анна раз скажет: - «Любаня, убери бельё!» – без толку. Второй раз скажет: - «Любаня, мне ванна нужна!» – соседка не слышит. Хоть кол на голове теши!
Приходится Анне браться за стирку. Наконец, Любаня спросит: - Ань, а где моё бельё?
- Спохватилась! На балконе висит! Пересохло уже давно!
Но, в общем, неплохо жили. Всё друг о друге знали. Праздники вместе справляли. Анна надеялась, что когда-нибудь у них с соседкой будет по отдельной квартире. Завод уже фундамент нового дома заложил, а Любаня, будучи членом профкома, планировала: - Ань, если мне не дадут двухкомнатную, то я соглашусь и на большую однокомнатную квартиру. Нам с Тимуром достаточно. А вы с Толяном сюда переедете. Хватит Максиму за шкафом ютиться! Так?
- Ох, Любаня! Твои бы слова, да Богу в уши! – мечтательно вздыхала Анна.
- А что? Я, кроме работы, столько лет общественница. Имею право! А вы с Толяном двое на одном заводе. Не заработали, что ли?
И вот теперь рухнули как мечты Анны, так и планы Любани. Всё развалилось. Два года завод лихорадит! Продукция часового завода никому не нужна. Если раньше добрую половину часов отправляли за рубеж, то теперь Поднебесная своими часами весь мир завалила! Анатолия сократили уже давненько, Любаню – летом, после отпуска. Анна же дорабатывает последние две недели, и получает расчёт.
У Любани, правда, после увольнения кое-какие мыслишки появились. Она уже слетала в Поднебесную, привезла оттуда шмоток, и теперь на рынке торгует. Успокаивает и Анну: - Не горюй, подруга! Была мастером – станешь челноком! Вдвоём-то веселее! А Толян на подхвате будет! Без мужской силы нам не обойтись!
Таким образом, по причине развала Союза, поколение Анны с социализмом распрощалось, а в «кумунизьму», как говорила бабушка Зина, не въехало!
Поначалу дела у Анны шли неплохо, а у Любани – так и вовсе замечательно! У неё уже был крошечный капиталец – заработала, поэтому одолжила немного и Анне. – Через год отдашь! – сказала.
Ну, и стали они раз за разом летать в Поднебесную за товаром. Прилетят, на рынке пару недель поторгуют, и за новой партией! У Любани уже две точки работают. В одной палатке сама торгует, в другую – продавца наняла! У Анны дела похуже, однако, на жизнь хватает! Через год вернула Любане половину долга, и Любаня купила себе подержанную иномарку. Теперь уже сумки на себе не таскают. Анатолий их возит.
Только вот товару на рынке всё больше и больше. Конкуренция страшная! Любаня как-то сразу вписалась в эту когорту завлекающих, уговаривающих, и нахваливающих свой ширпотреб, торговок. У Анны же получается плохо. Не умеет она, как говорит Любаня, «втюхивать» свой товар. И цену не снижает. Не от того, что скупая и расчётливая, а потому, что Любани и других продавцов опасается. Не раз уже предупреждали – торгуем по одной цене, иначе с рынка выгоним! Хотя сама Любаня с покупателями настолько гибкая, что Анну порой смех разбирает.
И вместо того, чтобы учиться у подруги, и опыт перенимать, Анна больше молчит, да разливистые речи Любани слушает.
- Вот, посмотрите! – говорит она покупательнице, остановившейся у палатки, - Кофточка Вашего размера! Не нравится?
- Хм! Не плохая! – рассматривая кофточку, говорит дама средних лет. – А это точно мой размер? 52-й?
- Конечно, 52-й! Разве не видно? И цвет к лицу! У Вас же глаза, как незабудки! Берите, не пожалеете!
Анне хочется сказать: - Любаня! Полчаса тому назад ты эту кофточку предлагала женщине на два размера меньше, убеждая: - «Это 48-й! Не сомневайтесь!» - и « У Вас же карие глаза! Это Ваш цвет!»
У Анны в палатке висит точно такая же кофточка; и размер тот, какой нужен даме, но убаюканная словами Любани, покупательница вынимает из кошелька деньги, и со словами благодарности укладывает в сумку обновку. После того, как дама скрывается из вида, Любаня смеётся и, сказав Анне: - «Не обманешь, не продашь!» - зазывает очередную жертву. – А вот, посмотрите, какой халат! Ваш размер, и совсем недорого!
Рынок особенно многолюден по субботам и воскресеньям, и выручка в эти дни у Анны возрастает. А в будни часами ждёт своего покупателя, хлопает рукавичками, замёрзшими ногами притопывает, и уже вошло в привычку, что они с Любаней прямо в палатке хлебнут по рюмашке! Ну, а вечером само собой! Тут уж и Анатолий с ними, на самом почётном месте. Как же – первый помощник! Когда с завода его уволили, всё и говорил Анне: - Надо работу искать! Вот туда схожу! Туда!
Теперь не говорит. Да и не надо никуда ходить! Худо ему, что ли, при двух бабах? Спит, сколько хочет! Ест, сколько влезет! Ни Анна, ни, тем более, Любаня, денег на питание не жалеют. Выпивка – каждый день! А работа – погрузить, выгрузить, подтащить, да на машине ни в кого не въехать, да никого не задеть! Класс!
В общем, у Любани дела идут в гору, у Анны – так себе! Любаня уже всё, или почти всё расторговала, у Анны же половина не реализована. Ну, и предложила Любаня подруге: - Ты оставайся в городе, а мы с Толяном вдвоём слетаем! Мне ж одной не справиться!
Так с тех пор и повелось. Любаня с Анатолием челноками снуют. Анна – на рынке. Выручки у неё мало. Соберёт денег на одну сумку товара, тем и живёт.
Любаня так занята, что Тимур целыми днями сам себе предоставлен. Ну, Любаня и отправила его к своим родителям, что б, значит, пока она «деньгу зашибает», пригляд бы за сыном был. У Анны же Максим дослуживает срочную, и намерен
остаться в армии. Подписал контракт.
Анна теперь на рынке мёрзнет без Любани. Подруга перебралась в новый универсам, где заведует секцией – «Товары для вас!» Ширпотреб с Анатолием возит из Турции и Польши.
Как-то и Анна в Турцию слетала. У Любани уже поставщик свой за морем появился. Любаня его не искала, а увидела на рынке объявление, где по-русски красовалось: - «адин шуба – адин секс». Рядом у прилавка с шубами стоял турок чуть постарше её, и с вожделением улыбался. Ухмылялся и его компаньон.
Любаня не растерялась и решила уточнить: - В самом деле «адин шуба – адин секс?»
Турок утвердительно закивал головой.
- Тогда, пошли!
Наказав своему спутнику: - Толян, жди меня здесь! – Любаня и турок уединились.
Турок оказался человеком слова, и вскоре Любаня уже выбирала шубу, не заплатив за неё не гроша. Когда Любаня рассказала эту историю подруге, Анна пришла в ужас:
- Ты что, рехнулась? Ты понимала, куда шла?
- Да у них там всё отлажено! На рынке гостиница, сняли номер на час, и все дела!
А позже Любаня с турком своим заключила деловое соглашение. Она звонила ему в Турцию, и сообщала о дне прилёта. А турок к этому времени для своей «рюски Наташа» подбирал товар. Любаня за «адин секс» уже не получала «адин шуба», а расплачивалась деньгами, но турок отпускал ей товар со скидкой, при этом не бракованный, а вполне приличный, и в ассортименте.
Таким образом, Любаня в новой жизни почувствовала себя, как рыба в воде. Она приобрела компьютер, освоила его быстро, и подсчёт своим доходам-расходам теперь ведёт играючи. Декларацию же составит так, что прибыли у неё совсем нет. Одни убытки. Над Анной же, видя, как она в столбик складывает цифры, только потешается: - Ань? Как ты техникум-то осилила? Я – простая кладовщица, а без труда и бизнес подняла, и отчётность сама веду!
Анна оправдывается: - Я ж тебе говорила, что с математикой не в ладах. Помоги, Любаня! – подсовывая ей кучу бумаг, просит Анна.
- Ладно, давай! Если уж ты такая тупая, что ж с тобой поделаешь? Дружба превыше всего!
Преуспевающая Любаня говорит это с издёвкой, и обязательно, чтобы муж Анны слышал.
И вот стала замечать Анна что-то неладное. Если ужинают после работы на кухне втроём, то Анна, целый день простоявшая на морозе, даже после двух-трёх рюмок вина пьянела быстро.
- Ну-у! Совсем ослабла! Закуси хоть! – говорила ей Любаня. Но Анне хотелось в тепло, под одеяло. Ей казалось, что рынок, на пару с холодом, застудил в ней не только грудь и поясницу, а выморозил мысли, желания, душу
Анатолий, со словами: - Пошли-ка спать! – поднимал её со стула, и чуть ли не волоком тащил в комнату. И всё чаще не на супружескую постель, а на диван Максима за шкафом. Она не сопротивлялась. Анатолий, прикрыв дверь, возвращался за стол.
Как - то среди ночи Анна проснулась. Анатолия не было. Она вышла на кухню. Ни Любани, ни мужа! Из комнаты соседки доносились приглушённые стоны, охи и ахи, какие ни с чем не спутаешь!
С той ночи Анна, как женщина, умерла!
Так прошёл ещё год. Анатолий первое время, считая, что Анна ничего не знает, старался поддерживать с женой супружеские отношения. Но как только он пытался её обнять, она, стряхнув с себя его руку, вставала и уходила за шкаф.
- Ну, как хочешь! – снисходительно говорил муж. А позднее, когда «нужда» не давала ему уснуть, уже не стесняясь, прямо в трусах уходил на половину к Любане.
Анна теперь уже за товаром не летала, а нашла оптовый склад в городе. На рынке сняла контейнер, и продукцию запирала там. С Любаней же ни на какие животрепещущие темы не разговаривала. Лишь по утрам: - «Привет!» – «Привет!» Или: - «Кофе будешь?» – «Нет, спасибо!»
Если уж чувство стыда потеряно, о чём говорить? А слово «добродетель» ни её мужу, ни Любане не знакомо. Вероятно, не было у них бабушки Зины, которая объясняла своей внучке, что стыд – это внутренний цензор! Вот и перешли они грань дозволенного.
Вскоре Анна подала на развод, А подруга её оправдывалась: - Ладно, Ань! Чего уж теперь? Ты ж понимаешь, что мне без мужика не обойтись! Я ж два отдела не потяну! А долг мне можешь не возвращать. Считай, что это компенсация за Толяна!
Анна рассмеялась: - А чем Толяну «адин секс» с турком компенсируешь? «Адин шубой?»:
- Ну-у! Когда это было? Теперь я от мужа – никуда! Толян не разрешает!
Потихоньку, полегоньку Анна и бухгалтерию свою освоила. Но как только садилась за бумаги, обязательно Сашку немого вспоминала. Где он? Да что с ним?
Последний раз она видела Сашку, когда была в положении. Они с Анатолием приехали в деревню на несколько дней, чтобы после этого по заводской путёвке отдохнуть в доме отдыха. И Сашка приехал в отпуск к матери. Но сидеть без дела не стал, а устроился временно на работу в колхоз. Вот тогда они и встретились. Побеседовали на пальцах, на завалинке у тёти Лиды посидели, и разошлись. Анатолий уже потерял её, и, как гусь, вытягивая шею, маячил на дороге.
А лет через семь, когда Анна, уже с Максимом приехала в деревню, отец и рассказал ей о казусе, произошедшем с Сашкой. – Ань, прошлый раз, когда Сашка увидел тебя с животом, так расстроился, что уехал в район. Там до вечера просидел в пивной, и опоздал на последний автобус. Сидит на остановке и соображает – как ему до села добраться? В это время мимо проезжает «воронок». Остановился. Милиционеры видят – парень на лавке лежит. А Сашку разморило с пива. Он прилёг и задремал. Ну, милиционеры и подумали, что он пьян. Под белы руки его, и к машине тащат. А Сашка не понимает – чего от него хотят? Мычит, брыкается!
Привезли в вытрезвитель. Деньжонки, какие в кармане были, отобрали, пару раз в бока ткнули, и на ночлег заперли.
Утром дверь открыли, начальник с подчинённым входят.
Сашка опять руками размахивает, «фиги кажет», мычит что-то!
- Эк ты вчера набрался, что и сейчас «лыка не вяжешь!» - говорит Сашке начальник. – Ладно, не переживай! Паспорт мы
тебе возвращаем, а в колхоз направим постановление. Штраф заплатишь, может, больше пить не будешь!
С тем Сашку и отпустили. А в сельсовете получили бумагу,где чёрным по белому было написано: - 10-го июля в 21-00 гражданин Михайлов А.П. на автобусной остановке дебоширил, сквернословил и выражался матом. Чем нарушил общественный порядок, так как недостойным поведением мешал окружающим. В результате чего стражами порядка был доставлен в медвытрезвитель. И предписывалось из заработка Сашки удержать
25 рублей штрафа.
- Ну, и…? – смеётся Анна, поторапливая слегка медлительного отца завершить рассказ о сквернослове Сашке.
- Ну и, когда я пришёл в сельсовет, у председателя была икота! Он уже позвонил начальнику вытрезвителя и объяснил, что Михайлов А.П. выражаться матом не мог по той причине, что от рождения немой! Начальник на полном серьёзе рассказал председателю, что сам видел пьяного Сашку, который даже на следующий день матерился!
В это время в сельсовет пришли Сашка и его мать-переводчица. Сашка, прочтя постановление, опять замахал руками. А Лида всё и объяснила, что я тебе сейчас рассказал.
Председатель мне и поручил: - Ты – парторг! Завтра в район едешь. Зайди в милицию и расскажи начальнику о немом Сашке, который «выражается матом!» Да постановление верни, где я уже свою резолюцию поставил.
Я пришёл в милицию. Начальника не было. Я – к замполиту. Хохотали от души оба! Тогда-то Лида мне и рассказала: - Сашка-то из-за Аньки твоей «дебоширил и ругался матом!» Мол, расстроился очень, что замуж вышла!
- Папа, а где сейчас Сашка? – спросила Аня.
- Да где-то в Ленинграде работает, в Доме быта. Обувь шьёт! Лида рассказывала, что сестра её зовёт Сашку в Прибалтику. Вроде бы он собирается туда и обещает, что мать к себе заберёт.
Вот такую историю рассказал Анне её отец, но было это ещё во времена Союза. И где теперь Сашка, только мать его знает.
А из деревни что-то писем давно нет. Как там родители живут? И Анна всё никак не соберётся! Может, бросить всё, да махнуть на недельку в деревню? Пока ещё снега нет? Или уж ближе к Новому Году?
Не пришлось Анне нового года ждать. От отца пришла телеграмма: - Приезжай! Умерла мама!
- Как? Почему? Она ж совсем не старая! – задавая себе вопросы без ответов, торопилась Анна в село.
Мать лежала не похудевшая, не изболевшая. Словно спала. И операция-то, как поначалу сказали врачи, не тяжёлая. Да только оторвался тромб. Всю ночь Анна просидела возле матери..
Утром небо плакало. По крышке гроба стучал дождь. Липкие
комья земли от лопат без стука не отваливались. Поставили крест, сложили венки, искусственные цветы. Анна привезла из города букет живых гвоздик; да мать Сашки где-то в затишке обнаружила не побитые морозцем, и не завявшие белые астры, которые Вера принесла ей в мае рассадой: - Лида! Посади! Знаешь, какая красота вырастет!
Лида стояла, уткнувшись в цветы мокрым носом, и растерянно бормотала: - Верунь! Астры-то и в самом деле белоснежные! Разве ж я думала, что буду покрывать ими твою могилу?
Анна со стоном упала на гвоздики, на астры, на венки и, вздрагивая всем телом, распластанная, лежала до тех пор, пока её не подняли.
Отец после ухода матери как-то сразу потерялся. Словно и не был он тем мужиком, к кому всегда шли за советом. И хотя всю жизнь он работал на земле, колхозники много лет избирали его парторгом, равнялись на него. Он, как и большинство, мог крепко выпить, и даже, как говаривала его тёша, «заглянуть в чужой курятник», но та же бабушка Зина могла дать ему немногословную характеристику: - У него есть совесть!
Овдовев, отец горе своё стал заливать вином. Спился не только он. Спилась вся деревня!
Когда Анна приехала на похороны отца, гроб несли четверо, оставшихся в деревне работоспособных мужиков. Да ещё двое зарывали могилу. Но и те с нетерпением ждали поминок.
Стояла весна. Самое время пахать и сеять. Сажать картошку.
А после трудового дня встречать Бурёнку и, скормив ей кусок хлеба с солью, похлопать ладошкой кормилицу, ласково спрашивая: - Нагулялась?
А после дойки слышать тот же голос: - Нюрочка! Молоко на столе!
Нет больше в деревне полей. Всё заросло. Осталось четыре коровы. Не её ли в этом вина? О чём она думала, когда уезжала из деревни? А её ровесники? Из их класса только Маша Светлова вернулась. Она-то и держит корову, да кур.
Анне надо уезжать. Она бредёт по разросшемуся сельскому кладбищу, читает на табличках знакомые фамилии, имена и, присев на лавочку в родовой ограде, словно бы слышит голос: - Нюрочка! Ну, как тебе живётся там, в городу? Много ли счастья видела?
- Нет, бабушка, немного!
- А пошто так? Разве мечта не сбылась? Аль мечтала не о том?
- Как же я могла знать, бабушка, что Анатолий на подруге моей женится! Что останусь я одна – без мужа, без сына?
- Ах, Нюрочка, Нюрочка! Не оттого ли все беды, что страх наказания за содеянное ушёл? А греховное востребовано! Греховное притягательно! Ты же искала пути лёгкие, мужа ветреного. Лишь бы подальше от земли-кормилицы! Да и не ты одна. Погляди, что с деревней-то стало, Нюрочка?
Тётя Лида ждала её к ужину. – Ты, Аня, ставни-то в доме сама не заколачивай. Сашка скоро приедет. Он и забьёт! – сказала соседка.
- Так он совсем приезжает, или в гости? – Анне нестерпимо захотелось узнать всё про Сашку. – Женат ли? Есть ли дети?
- Нет, Аня, у него ни жены, ни детей! – ответила тётя Лида. – Пока в Ленинграде работал, жил в общежитии. Потом в Латвию уехал, к сестре моей. Жильё обещали, да так и не дали. Теперь и сестра подыскивает домик поблизости. Худо там русским. И Сашка в деревню надумал.
- Странно как-то! Все из деревни бегут, а Сашка – в деревню. Чем заниматься-то он тут будет? – непонимающе спросила Аня. – Деревенского уклада, как раньше, нет. Отгуляют дачники тёплые деньки лета, и по домам, в город. Зимой в деревне сколько домов-то жилых, десять, или меньше?
- Двенадцать! – ответила тётя Лида. – А Сашка без работы не останется. Вот, погляди, какие он мне сапоги сшил. Тётя Лида и раньше любила прихвастнуть, а тут, от гордости за сына, вынула из коробки тёплые и мягкие сапоги. Глаза у неё заблестели, она с удовольствием обе ноги засунула в сапоги, притопнула ими
и молодо засмеялась.
- Неужели Сашка обувь такую шьёт? – не поверила Анна.
- А вот и шьёт! – зарделась тётя Лида. – Ещё и туфли, босоножки, мужскую обувь. Но безъязыкому моему Сашке среди говорунов плохо. Сама ведь знаешь. К Сашке тянулась, если никто из подружек тебя не видит. А на людях, да в кругу молодё-жи ты Сашку не замечала, чуралась его. Разве не так?
Анна, опустив голову, кивнула.
- А он-то одну тебя видел! Мы с твоей бабушкой Зиной не раз о свадьбе вашей говорили. Да только ты другого искала. Зачем тебе немой?
За то время, пока Анна была в деревне, Любаня с Анатолием провернули выгодное дельце. При помощи маклера свою комнату обменяли на трёхкомнатную квартиру. Таким образом, у Анны появился изрядно пьющий сосед.
Вернувшись в город, Анна старалась забыть разговор с тётей Лидой, да и мысли о деревне выкинуть из головы. У неё – Анны центральное отопление, горячая вода, на кухне – газ. Петрович, хоть и пьёт, но не буянит. Лишь бы дружков к себе не водил.
Максим вот женился. И хотя живёт в гарнизоне, но и ему когда-то квартиру дадут.
А что в деревне? Стоит она озябшая, не обласканная заботливой рукой мужика-хозяина. Зимой будет, горемыка, всхлипывать с метелью, да плакать с распутицей. И по весне не запоёт по утрам, хлопая крыльями, петух-Гулеван. И не выйдет на пастбище деревенское стадо. Так что зря тётя Лида посеяла в её голове сумятицу. Сыну её, возможно, и лучше в деревне, а ей и в городе неплохо!
На жизнь Анне хватает. Вот если б квартиру, пусть однокомнатную, но отдельную купить, было бы всё замечательно. Но квартира пока недосягаема. За аренду торгового места надо платить; за контейнер, где хранит товар, надо платить; за охрану территории надо платить. «Крыше», ежемесячно собирающей дань, надо платить. Погрузка, разгрузка, транспорт – всё денег стоит. Не говоря уж, о налогах. Больше всего Анну раздражает «крыша». Ходят по рынку два амбала, словно «двое из ларца, одинаковы с лица!» Морды сытые, плечи – косая сажень! И если раньше у неё на заводе зарплата была пятого и двадцатого, то теперь она «крыше» отстёгивает мзду пятого и двадцатого! А если унизительно просит: - Ребята, потерпите немного! Только что все деньги на товар истратила! Ещё реализации никакой нет! – то нередко слышит: - Гляди, Фефёла, не заплатишь – «крыши» лишишься!
Анне хочется сказать: - Бандиты вы, а не «крыша!» Но это для неё чревато. Кто посильнее, да побогаче, с теми и «крыша» не столь бесцеремонна. А с такими, как Анна, любезничать не будет. Всё, что угодно, может произойти!
А тут и к соседу, чуть ли не ежедневно, стал заглядывать мужик здоровущий. И обязательно с бутылкой. А Петрович уже и с рюмкой – не жилец, и без рюмки – не жилец! Ел он совсем мало. Пенсию пропивал за три-четыре дня. Несколько раз дружки
с ним приходили. Анна, переговорив с ним на трезвую голову, заручилась его согласием, что всех собутыльников будет сдавать в милицию.
У них общая кухня, ванная, и лишняя морока ей не нужна. Опухший Петрович торопился в магазин, и на всё был согласен: - Аня,
я тебе за это «сто спасиб» скажу! И водить никого не стану! А на меня ты не серчай! Я ведь тихий пьяница!
Но как-то вечером «тихого пьяницу» привёл совсем не тихий здоровяк. Анна картошку жарила, когда появился Петрович с «племяшом». Громкоголосый, абсолютно трезвый «племяш», сразу заполнил всё пространство. Цепким взглядом окинул кори-
дор, кухню и, оставив Петровича в его комнате на диване, удалился. Анна встревожилась: - Откуда взялся этот «племяш?» Петрович же говорил, что детей у них с женой не было. И только двоюродная сестра с дочкой на Дальнем Востоке живут. А тут – «племяш!» Странно!
Вразумительного ответа от Петровича она так и не получила. А уж как «племяш» дядьку своего полюбил – не передать! Каждый день праздник ему устраивает! Анна с работы придёт, а «племяш» - следом. Петрович ещё от вчерашнего не отошёл, ему бы «дядюшкин сон» досмотреть, так нет – «племяш» бутылку на стол. Закуски в банках – селёдку, консервы разные. И Анне предлагает: - Соседка, кушать подано! Анна отказывается: - Спасибо! Я не голодна! – и спешит унести ноги из кухни. Да не всегда успевает. «Племяш» хвать её в охапку, и за стол!
При этом не закрывает рот: - Как это, «не голодна?» Ты же устала, замёрзла! Ну-ка, целый день на холоде. Шутка ли? Стопка водки не повредит!
А когда у «племяша» появился свой ключ, Анна словно бы в транс впала. Она много никогда не пила. Да и хмелела быстро. Но по утрам так отвратительно себя не чувствовала,
Они с Любаней суррогат не покупали. А «племяш» любимого дядьку и его соседку «угощал» такой гадостью, что после двух стопок Анна уже ничего не помнила.
Как-то раз ночью Анна проснулась от чужих потных рук. Волосатая грудь колыхалась поверх её. Ей казалось, что ещё мгновенье, и она задохнётся под этой глыбой мяса! От жалости к себе, от бессилия, и отвращения к этому животному, Анна сквозь зубы застонала. А «племяш», считая, что «осчастливил» её, довольно просипел: - Что? Хорошо?
Анна долго стояла под душем, смывая с себя чужой неприятный запах, Струйки прохладной воды омывали её тело, а ей хотелось, чтобы и душа очистилась. Но легче ей стало лишь тогда, когда почувствовала на губах горячие солёные капельки, катившиеся из её глаз, которые были той же водой, да вероятно, из другого источника.
Она в тот день осталась дома, вызвала плотника и сменила замки. Когда Петрович вышел из своей комнаты, Анна усадила его за стол, налила крепкого чая, и настойчиво выспросила: - Правда ли, что «племяш» его родной племянник?
- Не, Анна! Чужой он мне! Просто он пообещал, что помогать мне станет! Долг по квартплате заплатил. Ну, я и согласился. Пусть, думаю, приходит! Жалко, что ли? Да и к тебе он с уважением. Или не так?
Петрович когда-то работал на заводе. И так же, как и Анна, попал под сокращение. А тут и жену сбила машина. Он надеялся, что она встанет, но через год похоронил.
Пил сначала в меру, а после того, как остался один – уже без меры. Тут-то и вычислил его маклер, и привёл к нему Любаню. А уж та пьющего и безвольного мужичка облапошила быстро. Деньги, вместо того, чтобы положить на книжку, Петрович оставил при себе. Любаня же ему ящик водки привезла . А тут инфляция, деньги заменили, и на смену советским рублям пришли «павловки». Петрович так и не помнит, что с деньгами его стало? И радуется, что не на улице остался, в тепле живёт!
- Анна взмолилась: - Петрович, дорогой! Я прошу тебя, не выходи из квартиры хотя бы неделю! Всё, что нужно, я тебе принесу. Не впускай ты больше «племяша» этого! Вот тебе новые ключи.
«Племяш» звонил, стучался дней пять. Уговаривал «дядю» через дверь, чтобы тот открыл замки. Петрович сидел за столом на кухне и, потягивая пивко, благодушествовал. Анна, как цербер, стояла рядом.
А ещё через неделю у Анны вскрыли контейнер и вывезли весь товар. Вызвали милицию. Сторож объяснил, что ночью видел отъезжающую машину, но ни номера, ни марки не запомнил. Составили акт, завели уголовное дело, но Анна понимала, что всё это пустые хлопоты. Сгинула куда-то и «крыша», которой «за безопасную работу» она платила пятого и двадцатого
Вскоре пропал и Петрович. Анна заявила в милицию, и её вызвали на опознание. Нашли его неподалёку от дома. Причиной смерти стала алкогольная интоксикация. Комнату Петровича опечатали.
Анна договорилась с оптовиком, что будет брать товар на реализацию, и получать свой процент от выручки. Но работать на этом рынке ей претило. И оптовик предложил ей другое место. Она повеселела. Ближе к дому, да и товар ей будут привозить наготово.
Она пришла к директору рынка за какими-то бумагами по ограблению, и на обратном пути, сразу у входа, увидела «крышу», которая начала обход. Только теперь их было не «двое из ларца», а «трое». Третьим был «племяш» Петровича!
И вот тут Анна не на шутку испугалась! Она поняла, что ограбление контейнера и смерть Петровича вовсе не случайны! «Племяш» отомстил ей за то, что она разгадала его хитроумный план. И в покое он её не оставит! Анна повернула назад и, чтоб не заметила её «крыша», через другой вход выбежала с рынка.
Она торопилась! Ей нужно было, во что бы то ни стало, уехать! И как можно, быстрее! На месяц, на полгода! Но теперь она уже не будет такой полоротой! Она сдала квартиру под охрану, собрала вещи, и села в поезд. Анна ехала в деревню!
Была макушка лета, стояло «вёдро!» Она шла по деревенской улице, цвела липа! Анна оторвала листочек, и сунула его в рот. И словно бабушку Зину услышала: - Нюрочка, гляди, липа зацвела! Вот уж пчёлам-то раздолье! Да и тебя, если простынешь, липовым чаем поить буду!
Справа от дороги, в небольшой полоске пшеницы, цвели васильки. Анна в изумлении остановилась. Сколько же лет она не видела этот цветок неприхотливый? Да, пожалуй, со школьной скамьи!
Часть домов смотрела на улицу заколоченными ставнями. Однако, в большинстве домов в распахнутые окна заглядывало солнце, лёгкий ветерок шевелил занавески, слышались ребячьи голоса. Деревня жила дачниками.
Ключ от родительского дома Анна впопыхах забыла в городе. – Ничего, у тёти Лиды есть второй ключ!
Она свернула к калитке и… увидела Сашку! Он что-то прилаживал к небольшому трактору, стоявшему во дворе. Анна остановилась.
Он не мог слышать её шагов и, всё-таки, что-то почувствовал. И вдруг резко обернулся! Они стояли друг против друга такие же растерянные, словно ей – 14, а ему – 16. На крыльцо вышла тётя Лида и воскликнула: - Аня? Да чего ж ты в дом-то не заходишь?
Тётя Лида не знала, куда посадить гостью? Всё и хлопотала! – Аня, Сашка-то никак не хотел окна заколачивать. Сказал, что сам будет приглядывать за домом. Это я настояла! Вот глупая! Ну, да ничего! Как заколотил, так и расколотит! – без умолку тараторила тётя Лида. Пообедав, Сашка взял инструмент, и пошёл к дому Анны. А тётя Лида задержала её: - Посиди пока! – и спохватилась: - Ань, а чего ж я тебе козьего молока-то не дала? У нас же теперь две козы, и обе – дойные! – налив в чашку молоко, суетилась хозяйка.
Анна отхлебнула глоток: - У-у! Вкусно! – и с удовольствием допила остатки.
- Ещё бы, не вкусно? Сашка-то, как ребёнок, молоко любит!
И, заглядывая Анне в глаза, полюбопытствовала: - Ну, а ты как? Надолго приехала?
- Не знаю пока! Поживу, а там видно будет! – уклончиво ответила Анна.
- Ну, ну, поживи! – и переменила тему. – Юра-то Маслов с тобой учился? Или постарше будет?
- Со мной!
- Так вот, в деревню переехал. Квартиру дочери оставил, а сам – вернулся. Сына за собой перетащил. Они тут такое строительство развернули! И Тася Сироткина тоже вернулась, да не одна, а с дочкой и с зятем!
- Неужели Тася вернулась? – удивилась Анна. Если кто-то и уговаривал её с седьмого класса бежать из деревни, куда глаза глядят, так это была Тася.
- Ну да! А Сашка старый колхозный трактор купил. Отремонтировал его – видела, у ворот стоит? Ну, и пашет на нём. Теперь всей деревне облегчение! А ещё обувь шьет. С фабрикой договор заключил. Те ему всё необходимое привозят. Он и
работает.
Тётя Лида с таким упоением посвящала Анну в деревенские новости, с гордостью рассказывая о сыне, ставшем необходимым односельчанам, а не Сашкой-немым, как это было раньше, что и Анна порадовалась за своего давнего приятеля.
Вернулся Сашка и объяснил, что всё в порядке. Он уже был не растерянным, а невозмутимо спокойным. И Анна, поблагодарив тётю Лиду за обед, пошла к себе.
- Ань, приходи ужинать! – крикнула ей вслед тётя Лида. Анна засмеялась: - Да какой ужин? Я так наелась, что едва дышу!
Хоть на улице и было жарко, дом встретил Анну прохладой. На крыльце стояли два ведра с водой. Анна улыбнулась – Сашка принёс! Она вытерла везде пыль, сполоснула окна, намыла полы. И освободилась только вечером.
- Сейчас как лягу, не проснусь до утра! – застилая постель, подумала Анна. Но в дверь постучал Сашка, принёс банку молока. Она, стоя, не наливая в чашку, ополовинила банку, засмеялась, и протянула ему: - Хочешь?
Он отрицательно покачал головой. Она, секунду помедлив, подошла ближе и, уткнувшись ему в плечо, замерла. Он задержал дыхание, лишь сердце колотилось не ровно, тук-тук, тук-тук-тук!
Господи! Как же стыдно ей, переступившей тот рубеж, когда о её возрасте говорят «бабий век», этому, уже не подростку, а сильному и здоровому мужчине сказать только одно короткое слово: - Останься!
По напряжённо вздрагивающей под лёгкой рубашкой спине, по прерывистому дыханию Анна чувствовала, что он ждёт, когда она скажет это слово. Скажет губами, глазами, чем угодно. Он поймёт!
Но, боже, как стыдно! А сам он, даже через столько лет, не посмеет посягнуть на неё, как мужчина, без её согласия! Он ведь не Анатолий, и не «племяш». Сейчас она обнимет его, прижмётся, и растворится в той сладости, какую не испытывала уже давно.
Но, как стыдно, боже! У Анны затекла рука, в которой она всё ещё держала банку с молоком. Она отстранилась от него. Он вздохнул с облегчением. Напряжение исчезло. Она развернула Сашку на выход и сказала: - Иди домой! Спокойной ночи!
Всю ночь Анна спала, как убитая, а разбудил её крик петуха. – Надо же, какой голосистый! – протирая глаза, улыбнулась Анна. – Не иначе, потомок Гулевана.
Она выскочила на крыльцо, увидела банку с утренним молоком, и ещё больше развеселилась. Ей надо было на автобус. Сестре отца она привезла лекарство. Анна позавтракала молоком с чёрным хлебом, написала записку: - «Уехала в район. Буду вечером!» – сунула её под пустую банку. И помчалась на автобус.
Она, расстегнув жакет, шла по набережной, когда услышала колокольный звон. Совсем недалеко от дома тёти Кати возвышалась белоснежная церковь. В проёмах надстроенной звонницы били колокола. Это было так необычно, что Анна замедлила шаг. Церковь была новой, построенной совсем недавно. Золотом горели на церкви купола и кресты. Люди шли больше из церкви, так как служба уже закончилась. Слушая колокольный звон, старушки крестились, что-то шептали. И Анне так захоте
лось побывать в божьем доме, что ноги сами привели её туда!
Осеняя себя крестом, она поставила свечки за здравие и за упокой. Рассматривая убранство церкви, переходя от иконы к иконе, она увидела Батюшку.
И у Анны возникло огромное желание исповедоваться, покаяться. Чтобы Батюшка, от имени Христа отпустил бы ей прегрешения, очистил душу и наставил на путь, по которому ей дальше жить подобало! Долгой была исповедь Анны. Она, захлёбываясь слезами, рассказала ему о своей жизни, о немом Сашке. О том, что ей уже за сорок, а счастья как не было, так и нет! Батюшка не торопил её. Слушал внимательно, и вдумчиво объяснял: - Каждому из нас отпущено время разбрасывать камни, и время собирать камни! Не знаешь – где найти пристанище? А дом родительский? Деревня? Пока ещё расхристанная и убогая, но, верую, поднимется она с колен! И когда проснётся совесть, тогда поймём, что со смертью русской деревни умрёт и Россия. А чтобы этого не случилось, вернулся же в деревню раб божий Александр. Односельчанам помогает! Ты вот задумалась. Так что время собирать камни, Анна!
После исповеди Анна словно бы живой воды напилась! На душе было светло и ясно! И тётя Катя встретила её с радостью: - Ой, Аня! А я сегодня в церковь ходила. Хоть и отстояла всю службу на ногах, но, как будто, десять лет с себя сбросила! Церковь-то нашу видела? Со всей округи люди приезжают. Старые и молодые. А Батюшка у нас какой! – тётя Катя, собирая на стол, двигалась, словно уточка. И поглядывая с нежностью на племянницу, продолжала разговор: - У нас ведь, как церковь появилась, даже пить меньше стали! А то весь город спился! Раньше Божьего наказания боялись, позже – реального наказания власти. Сейчас свобода полная! А работы нет. Чем мозги затуманить? Вот и пьют!
Тетя Катя на минутку замолчала и, рассматривая лекарство, поблагодарила племянницу. – Спасибо, Аня! Я, когда пилюли эти пью, боли в коленях совсем не чувствую!
- Ну, а ты-то как? Всё одна?
- Одна! – ответила Анна.
- Ань! Ты бы сходила в церковь! А? Я ведь тоже партийная была, и отец твой в партии состоял, да только без веры жить нельзя! А мы, видать, не тому богу молились! Сходи, Ань! Очистишь душу – легче станет!
- Уже сходила, тётя Катя! – помешивая ложечкой остывший чай, ответила Анна.
Домой Анна вернулась под вечер. Деревня топила бани. А Сашка ждал её. Он уже напарился, но на улице было жарко, и в дом не пошёл, а сидел у крыльца. Она открыла калитку, и села на лавку рядом с ним. Молчали оба. Из-за угла, с полотенцем на голове, показалась тётя Лида. Увидев её, заулыбалась: - Аня! Иди в баню! Воды горячей – полбака, жару – полно. Веник в предбаннике висит, увидишь. Иди!
Анна, схватив сумку, побежала к дому. Собрала бельё и в баню! С каким же удовольствием она лежала на полке, хлестала себя веником, обливалась холодной водой; и снова лезла на полок! Когда намылась, наполоскалась, уже в предбаннике села на лавку, и раздумалась-размечталась: - Что я оставила в городе? Работу, от которой тошнит? Удобства? Или столпотворение? Даже Максим не вернулся в город и живёт на погранзаставе! А в детстве он ведь каждое лето приезжал к моим родителям.
Когда она спрашивала его: - Максим, может, в пионерский лагерь поедешь? Он отвечал: - Нет! В деревню!
Но самое главное – здесь живёт Сашка! Саша, Александр – так его теперь называют.
С улицы послышался тревожный голос тёти Лиды: - Аня? Всё в порядке?
Анна распахнула дверь: - Ой, тётя Лида! Я уже забыла, что существует на свете русская баня! Намылась так, как сто лет не мылась!
- Ну, и ладно! А то мы тебя уже заждались. Сашка-то самовар согрел!
- На углях? – недоверчиво спросила Анна.
- Ясное дело, на углях! Да всё и поглядывал в окно, не идёшь ли?
- Ох, тётя Лида! – обняв её за плечи, воскликнула Анна.
– Как же вернуть всё то, что потеряла?
- Сама думай! – вздохнула соседка.- Вчера-то прогнала его?
Анна покачала головой: - Не гнала! Так получилось!
Они тихо-тихо шли к дому. И. уже поднимаясь на крыльцо, Сашкина мать сказала: А мне бы внука, или внучку дождаться! А там и помирать можно! И, заглядывая спутнице в глаза, просительно вымолвила: - Дождусь, Ань?
Ни в этот, ни в последующие вечера, Анна так и не решилась сказать Сашке одно-единственное слово!
Она купила половой краски, белил. Обновила полы. Выкрасила окна, как изнутри, так и снаружи. Белые наличники омолодили дом. А Сашка подправил крыльцо, и заменил шатающуюся калитку. Он с утра до вечера был занят. То - на тракторе, то в мастерской своей. Анна же в свободное время помогала соседке в огороде. Тётя Лида спрашивала: - Ань! Вы с Сашкой-то поругались, что ли? Друг на дружку не смотрите? Какая кошка между вами пробежала?
Анна чуть было не ответила: - Да как с ним можно поругаться, если он – немой? Но, не желая обидеть тётю Лиду, лишь пожимала плечами: - Никакой кошки между нами нет! Вероятно, мы не созданы для семейной жизни!
Тётя Лида сердилась: - Как это, «не созданы?» Я что, не вижу, как он мается? – и добавляла: - Нет! Не дождаться мне внуков! Так и помру, слова «бабушка», не услышав!
Всё произошло само собой! У Анны порвались домашние тапки. А Сашка, увидев, что у неё большой палец «каши просит», уже через день принёс ей новые.
- Примерь! – объяснил ей на своём языке. Она сунула ноги в новые тапочки и, секунду помедлив, поставила на стол бутылку шампанского. Купила заранее на свой день рождения.
- Саша! Давай тапочки обмоем, чтоб носились долго!
И тот самый стыд как-то растаял в шампанском, остался на дне в недопитом бокале. А когда он поднялся из-за стола, она обняла его, встала на цыпочки и, не пряча сияющих глаз, прошептала: - Останься!
Она не знала, была ли у него когда-то женщина? Наверное, была! Только вот сама Анна, которая двадцать лет прожила с мужем, за все годы не получила столько любви и ласки, сколько за одну ночь с Сашкой! Когда он прикоснулся к ней, его сильные
руки слегка дрожали, но она, словно мягкая кошка, уже не сдерживая себя, и ничего не стыдясь, сама обвила его, и растворилась в нём! Она боялась, что он сразу отвернётся и захрапит, как этовсегда случалось с Анатолием. Но с Сашкой всё было по-другому!
Он благодарил её за доставленное удовольствие взглядом, трепетными поцелуями, нежными прикосновениями!
И она опять разгорелась, и снова целовала его сама, и желала этой близости, и удивлялась самой себе!
- Неужели такое бывает? – спросила она у Сашки. Он сдержанно улыбнулся, и ничего не ответил. Он же не умеет говорить на её языке, а на своём – без надобности! Она ж не дурёха – сама всё видит! Столько лет он ждал её, и вот – дождался!
Он уснул только под утро, и не отвернулся, а заботливо подоткнул одеяло, обнял её и, чтобы не потревожить, дышал бесшумно.
Анна лежала рядом, но так и не заснула. – А, может, и вправду, пошлёт нам Господь ребёнка? Не может не послать! И если это будет сын, то имя пусть выбирает отец, а если девочка – то обязательно Зиночка! Зина! – В честь её бабушки!
А жизнь обязательно изменится по той причине, что мимо деревни ведут на север газ! С приходом газа и деревня станет другой. Возвратятся те, которые разъехались по городам. Юра Маслов свинарник строит. Сашка её, зять Таси Сироткиной – настоящие хозяева земли. Максим вот написал, что после службы вернётся не в город, а сюда. А немытая, и нечёсаная деревня, какой стала она за последние два десятилетия, отмоется и расчешется! Пусть в непогоду она всхлипывает с метелью, и плачет с распутицей – но так было во все времена! Это ж Россия!
Батюшка сказал: - Я верую! Она тоже верит, что дом её будет встречать хозяина запахом горячих щей и духовитого хлеба; огурцами с собственного огорода, и рассыпчатой картошкой! И на рассвете разбудит деревню заливистый крик Гулевана-петуха. Ему откликнется второй, третий. Лишь бы немой Сашка молча смотрел на неё и, как в эту ночь, говорил бы без слов: - Аня! Как мы жили друг без друга? Я…! Впрочем, ты и сама всё понимаешь!