Философский Детектив
по мотивам моей Поэмы
«Суворова слова - потомкам»
Глава 24
Генералиссимус Суворов сказал живописцу Шмидту такие слова:
«Честь моя мне всего дороже. Покровитель ей Бог».
Слушая эти слова Суворова, я подумал, что в наше время, о чести никто и не заикается, даже любовь продаётся...
- Ты, Командир, как всегда всё перепутал!
- Опять ты подслушиваешь мои мысли?
- Не подслушиваю, я их вижу...
- Всё время забываю, что в твоём присутствии ни о чём нельзя и подумать!
- Командир, я тебе не указчик, думай о чём угодно, только зачем путать любовь с сексом?
- А разве это ни одно и то же?
- Ну, ты даёшь, Командир! А впрочем, ты ведь из тех Советских людей, которые гоготали над искренними словами Советской девушки: «У нас секса нет!»
- Конечно, смешно...
- Но ведь в том контексте, в каком был ответ девушки, говорилось о любви! А любовь и секс, это совсем различные понятия!
Даже в Российской Империи десятками лет люди писали друг другу любовные письма, любили искренне друг друга без всякого секса...
- Ты мне ещё припомни при царе Горохе! А вот в наше время любовь продаётся!
- Это секс продаётся, а не любовь!
- Да спроси кого угодно на Западе, даже в двадцатом веке всё уже было продано и перепродано!
- Но ведь пели ребята из Ливерпуля группы «The Beatles»: «Любовь не купишь!»
- Серьёзно? А я уже и забыл!
- Ладно, Командир, проехали... Но Суворов говорил ведь о чести...
- Вот именно!
- А ты видел, где-нибудь честного Полицейского?
- Не только видел, даже читал об этом Мини-Драму, вот послушай:
«Д Е Й С Т В У Ю Щ И Е Л И Ц А
КИРИЛЛ - полицейский Российской Федерации.
НЕИЗВЕСТНЫЙ – представитель неизвестных структур.
ПРИХОЖАЯ КВАРТИРЫ ПОЛИЦЕЙСКОГО.
К вешалке привязан КИРИЛЛ.
НЕИЗВЕСТНЫЙ смотри на КИРИЛЛА.
Из комнаты громко звучать песни на английском языке.
КИРИЛЛ:
Я – полицейский,
Знаю долг и честь,
Я – Присягал и сделаю как надо!
И будь, что будет, Совесть в сердце есть,
Служить России –
Вот моя награда!
НЕИЗВЕСТНЫЙ:
Смотри, какую предлагаю тебе взятку! Подумай хорошЕнько, не спеши!
Я знаю, честный ты, обдумай по порядку, ведь у тебя - жена и малыши!
Кто без тебя, скажи, их сытно так накормит? Я знаю, ты – преступникам гроза,
Но загляни, хоть раз, своей проблеме в кОрни, взгляни жене в печальные глаза!
КИРИЛЛ:
Я – полицейский,
Знаю долг и честь,
Я – Присягал и сделаю как надо!
И будь, что будет, Совесть в сердце есть,
Служить России –
Вот моя награда!
НЕИЗВЕСТНЫЙ:
Я терпелив, пойми, но время истекает, найдём другого, коли ты молчишь.
Тебя легко подставят, это каждый знает, героем не умрёшь как «Кибальчиш»!
И над тобой, пойми, салютовать не будут, а пионеры честь не отдадут!
Твоё ведь Дело будет «сшито» под Иуду, в пример другим, на нары упекут!
КИРИЛЛ:
Я – полицейский,
Знаю долг и честь,
Я – Присягал и сделаю как надо!
И будь, что будет, Совесть в сердце есть,
Служить России –
Вот моя награда!
НЕИЗВЕСТНЫЙ:
Поверь ты мне, моё терпенье на исходе! Как жаль, что нет со мной таких людей!
Я на тебя смотрю, ведь ты нормальный вроде? Так сделай это для своих детей!
Прощай «товарищ», слишком честный полицейский, хотел добра тебе и всё сказал,
Ведь ты из плОти, крОви - не герой библейский, своим поступком, что ты доказал?
КИРИЛЛ:
Я – полицейский,
Знаю долг и честь,
Я – Присягал и сделаю как надо!
И будь, что будет, Совесть в сердце есть,
Служить России –
Вот моя награда!
НЕИЗВЕСТНЫЙ идёт на кухню и умывает руки...»
- Мало ли что там напишут литераторы? Но честь всегда продавалась, даже в 17-м веке, тем более в среде литераторов!
- Ты так думаешь, Командир? А как же Мольер?
- А что Мольер? Сочинял свои пьески в угоду публики, чтобы срубать побольше деньжат!
- Тогда за что же его освистывали и глумились над его пьесами?
- Что-то я такого не знаю, даже в Голливуде ставят фильмы по его пьесам...
- Так это сейчас, а тогда, когда он лежал больной, и жена умоляла, чтобы пришёл к нему хоть бы один врач, не пришёл никто!
А когда он умер, то и хоронить не разрешали, мол, он - артист...
А когда всё же хоронили, то и на похороны пришли только трое: вдова и двое собутыльников Мольера...
- А Король?
- Если бы на похоронах присутствовал Король, то его бы иногда и вспоминали, когда нынче вспоминают о Мольере, о его пьесах, которые до сих пор ставят театры мира, а так этого Короля никто и не помнит, кроме историков...
- А при чём здесь честь?
- Притом, Командир, что Мольер её никогда не продавал, сколько его не уговаривали, сколько денег не предлагали!
Так, местные врачи предлагали ему огромные деньги, чтобы он не ставил такие свои спектакли как «Лекарь поневоле», «Мнимый больной»...
Но Мольер был – неподкупен, поскольку свою честь ценил – выше всего!
- Хорошо, что хоть шахматистов можно было покупать, ведь они-то деньги любят и на честь им наплевать!
- Это кто, например?
- А хотя бы твой хвалёный Фишер! Разве тебе не достаточно, сколько о нём писали в газетах, о его жадности, о его беспринципности в требовании баснословных гонораров за свою игру?
- Бумага всё стерпит, Командир!
Гонорары Фишер требовал не столько для себя, сколько для Шахмат!
- Это как?
- А ты вспомни, Командир, слова Суворова о том, что титулы ему нужны не ему, а для публики!
- И что?
- А то, что так и здесь, в хищном капиталистическом мире, в США, где родился Фишер, наивысшим титулом были Деньги, у кого их больше, тех больше публика и уважала, а Фишер требовал уважение не столько к себе, сколько – к Шахматам!
Когда он получил вместе со званием Чемпиона Мира по Шахматам один миллион долларов, то это – в знак уважения к Шахматам, ведь он этот миллион заработал в честном поединке со Спасским!
А когда ему предложили, со слов адвоката Фишера, контракты на рекламы в сумме на десять миллионов долларов, то Фишер напрочь отказался, поскольку в его глазах, это было бы унижением не только его чести, но и чести Шахмат!
- Но это было в 20-м веке, а в нашем 21-м веке такое вряд ли бы было возможно, чтобы отказаться от денег ради какой-то чести!
- Ещё как возможно, Командир!
- Например?
- А хотя бы Великий учёный Перельман?
- Ну, уж прямо, Великий...
- Конечно, Великий!
До тех пор, пока будет существовать Математика, до тех пор будут помнить и имя Перельмана, доказавшего то, что не смог доказать никто на протяжении многих веков!
- А может, он так богат, что для него миллион долларов – фантик какой-нибудь...
- Перельман проживает в скромной двухкомнатной квартире Санкт-Петербурга со своей мамой...
- А сам-то ты знаешь, что такое Честь? Ведь ты, Оригинал, всего лишь Шахматная фигура, Белый деревянный Конь, которого я подобрал на помойке, да ещё со спиленным ухом!
Так как же ты имеешь наглость рассуждать о Чести, да ещё и ставить меня, Человека, в неловкое положение?!
Что ты, деревяшка, можешь понимать в Чести?
- Хорошо, Командир, раз спрашиваешь, отвечу!
Пусть мне и действительно спилили ухо, проверяли, не из слоновой ли я кости изготовлен, ещё в пятнадцатом веке, но что такое Честь, я познал несколькими веками раньше, когда был жеребёнком...
- Ну, ты, Оригинал, и мастак на выдумки!
- Командир, если ты мне не веришь, то зачем спрашиваешь?
- Ведь ты – деревянный Белый Конь, как же ты мог быть Жеребёнком?
- Да, Командир, атеистическая твоя сущность сказывается во всём, и в твоём мышлении...
- Ты что же, меня ещё и упрекаешь?
- Я не человек, чтобы упрекать...
- А тогда расскажи, как же тебя угораздило быть Жеребёнком?
- Шахматные фигуры имеют душу, а она – свой возраст. Когда фигурки изготавливают, то в них ещё души нет, она зарождается только тогда, когда их впервые ставят на поля Шахматной доски, где ДНК Шахмат начинает питать их своей энергией...
- Ты думаешь, что поля Шахматной доски содержат ДНК?
- Скажи, Командир, а ты знаешь, что в ДНК человека содержится цифра – шестьдесят четыре?
- Вообще-то слышал...
- Так вот, шестьдесят четыре – это и число полей Шахматной доски! Именно поэтому, Шахматы – такая человечная игра!
- Совсем заморочил мне голову! При чём тут твоё жеребячье детство?
- Притом, Командир, что как только меня вырезали из дерева, я ещё был бездуховной Шахматной фигуркой, то есть только внешне походил на Шахматного Белого Коня, но не внутренне.
Когда же меня впервые поставили на доску, и я в первый раз поскакал по Шахматным полям, вот тогда я и стал Жеребёнком, поскольку в меня просочились бело-лошадиные флюиды от шестидесяти четырёх Шахматных полей от шахматной ДНК...
С тех пор, каждый раз, когда меня после игры укладывали в ящик, моя душа соприкасалась с душами других фигур, и мы отходили в Шахматное Королевство, неведомое людям.
Но шахматное ДНК в резонансе с вашей человечьей ДНК рождает в вас, людях, идеалистические шахматные мысли...
- Стоп!
- Слушаю, Командир!
- Не надо о человечьей, лучше о своей жеребячьей!
- Виноват, Командир, отвлёкся!
Так вот, в Шахматном Королевстве есть квадратное озеро, вокруг него каменная тропа с осыпающейся щебёнкой, скакать по ней тяжело, того и гляди свалишься в озеро.
Когда мой отец...
- У тебя что, ещё и отец был?
- Был, Командир, но это не то, что вы, люди, думаете... Неважно... Долго объяснять...
Так вот, когда мой отец решил обучить меня чувствовать Честь, то на трибунах перед озером во главе с Белым и Чёрным королями собрались все бывалые воины Белого и Чёрного королевств...
- Ещё понятно, когда вы все в одной коробке, мёртвые и деревянные, но ты ведь мне говоришь о какой-то своей, неведомой мне жизни! И вы, чёрные и белые живые враги собрались вместе? Как же вы друг друга не поубивали?
- Такова наша судьба, Командир! Мы только во время Шахматной партии на доске враги, а партия оканчивается, мы – друзья...
- Прямо, бред какой-то, там убивают друг друга, а здесь – друзья! Это почище, чем предательство, хорошо у нас так не бывает...
- Ещё как бывает, Командир, возьми хотя бы боксёров, они готовы убить друг друга во время поединка, а бой окончен и они обнимаются, чуть ли не целуют друг друга...
- Опять ты отвлёкся!
- Виноват, Командир!
Так вот, на трибунах наблюдают меня с отцом! Мы – два Белых Коня: отец скачет вокруг озера, я за ним; на отце, бывалом Белом Коне сидит молодой Белый Ферзь, а на мне, молодом Белом Коне – никого...
Но я еле-еле поспеваю за отцом...
И вот, когда мы домчались по осыпающейся каменной тропе до противоположного трибунам берега озера, молодой Белый Ферзь обернулся на меня с ухмылкой и вонзил что есть силы шпоры в живот моему отцу...
Отец от боли встал на дыбы, а из-под задних его копыт посыпалась щебёнка, и он соскользнул в озеро; когда отец вынырнул с Белым Ферзём у себя на седле, то оглянулся ко мне и заржал во всё бело-лошадиное горло:
«Вперёд, сынок, за мной! Не посрами Чести бело-лошадиной!»
Взрослые лошади плавают, но очень плохо, а жеребцы, оказавшись на глубоком месте, довольно часто тонут...
И вот передо мной возник выбор, а выбор, говорил мой отец, всегда есть!
Возник выбор между тем, чтобы продолжить сухопутный путь до трибун и, пусть по каменистой, но твёрдой тропе, ослушавшись отца, но доскакать живым, или последовать за отцом в воду, возможно, погибнуть, утонув, но не посрамить Честь бело-лошадиную...
И я выбрал – Честь!
У вас, у людей, ведь так же говорят в Евангелие, ходите тесными тропами, а не широкой дорогой...
- Я же атеист!
К тому же, почему ты не пошёл тесной тропой?
- Ты не атеист, Командир, а формалист: здесь для меня тесной тропой был прыжок в воду, а широкой дорогой – была узкая тропа...
- Не сметь вести религиозную пропаганду!
- Слушаюсь, Командир!
Так вот, когда я вынырнул, то отец мой уже подплывал к берегу с трибунами...
Я с ужасом понимал что тону, что до берега с трибунами мне не доплыть, но повернуть к берегу, откуда я прыгнул, который рядом, и спасти свою шкуру, значит, лишится Чести!
И я плыл вперёд, к улюлюкающим и выкрикивающим всякие оскорбления в мой адрес фигурам...
- Что и белые фигуры кричали?
- Кричали все!
- Да это же просто – дедовщина!
- Так оно и есть, Командир, ведь если я, в мирное время не способен вынести словесное унижение, то, как же я буду выносить издевательства Смерти в звоне сабель и пик в бою? Какой же тогда из меня выйдет воин?
- Ничего себе?!
- А разве не так поступали в восточных школах боевого искусства, принимая нового ученика?
- Не знаю... Ты давай о своём!
- Я несколько раз погружался с головой под воду, но каждый раз всплывая, успевал глотнуть свежего воздуха! Я бил воду копытами что есть силы и чувствовал, что мышцы начинает сводить судорога...
Когда же силы совсем покинули меня, то я услышал тот же голос, что сказал и Суворов: «Честь моя мне всего дороже. Покровитель ей Бог»!
Возможно, этот голос приходит во все века ко многим воинам, выбравшим Честь перед лицом Смерти...
И в помутнённом моём сознании засветился солнечный луч надежды, точно такой же, какой засветился тонущим людям в картине «Девятый вал» Айвазовского!
А ведь и я тоже - выбрал Честь, а значит мой покровитель – Бог!
Что же мне боятся с таким покровителем?
Силы заполняли мои мускулы и я, неожиданно для самого себя, достиг берега и вышел к рукоплещущим мне трибунам!
Сам Белый Король повелел моему отцу прочесть мне по этому случаю торжественный Сонет:
«В хвост? До костей? Средь дня и нИвы?
Всех? Марш вперёд: в огонь и в лёд!
Конь, ты воистину – счастливый!
В бой! Честь твоя тебя зовёт!
Всех! Всех спаси! За них - в ответе!
Ты - пастырь слабеньких ягнят!
Вой? Слышишь? Это - волчий ветер...
Но! Звёзды – для тебя горят!
Всех! Вон волкОв от стАда прежде!
Знай, в стаде хуже, чем тебе...
И? На тебя глядят в надежде!
Что? После думай о себе...
Гром? В хлев веди! Туда! За речку!
Всех! Каждую спаси овечку!»
- Хорош! Достал ты меня своими овцами, пора делом заняться!
- Слушаю распоряжений, Командир!
- Вот так-то лучше... Запоминай, со своего белого поля «d1» пройдёшь чёрное поле «b2» и остановишься на белом поле «d3»!
- Есть, Командир!
- Стоп!
- Что ещё, Командир?
- Оригинал, ты опять рванулся со всех своих копыт, а кто подковы проверит?
- Виноват, Командир!
Белый Конь отошёл в сторону,
пересчитал гвозди,
потрогал на шаткость подковы,
проверил сбрую и узду и тронулся в путь
на всю Шахматную доску
распевая полюбившуюся ему песню:
«Еда ослом цигейковым дымилась.
Артист оттопал буйный трясоплЯс.
Циркачка одой этакой двоилась.
Жал озверевший хлипкий тарантас.
Жасмин пылает хилым самоваром.
Фазан воздушно дЫбится сурком.
Бочонок воет амбразУрным шАром.
Былой чудак алеет двойником.
ЦецЕ трещит, бравируя осОкой.
Арена треснула, батут пустой.
Ангар свинцовый цокает высОко.
Этолог светит фишкою простой.
Едва толкнувший, достаётся палкой.
Фонарь шуршит живИнками вина.
Хозяин шикает железной чалкой.
Халат доводит функцию окна.
Добыли дело ёжиковых чушек.
Цеплял петлёй анисовый чулок.
Баклан шакалил армадОнских вьюшек.
Цветок слюнявил ёршивый вьюнок.
Желудок сузил худощавый плотник.
Жестянщик треснул хлипким ободкОм.
Финтил двустволкой двойственный охотник.
Бездомный дятел дрыхнул тюфяком.
Форель чернела, еле шевелила.
Дымилась чушью филья трескотня.
Ель парадигмы цАнгою чудила.
Дрожала шерстью белая семья.
АмбАл пищал, цыплёнком шАрибАри.
Дрожал вдали фальшивейший сигнал.
Хорьки вовсю желудками шуршали.
Хмырь черепаху жёлтую догнал!»
Белый Конь стоял на белом поле «d3»
как ни в чём небывало!
А ведь у него за спиной,
когда он покинул белое поле «d1»
был труднейший прыжок на чёрное поле «b2»...
Конь, увидев меня, вытянулся по стойке смирно
и стал докладывать:
- Про чёрное поле «b2» я уже говорил, когда касался соседних полей, это поле – полно коварства, причём как для Чёрных, так и для Белых.
Для Чёрных, весьма опасно бывает брать Белую Пешку, стоящую на чёрном поле «b2», особенно Чёрным Ферзём, поскольку эта Белая Пешка бывает отравленной, а после мнимого выигрыша Белой Ладьи, заключённой на чёрном поле «а1», Чёрные могут остаться без своего Чёрного Ферзя...
Также, с этого чёрного поля «b2» начинается один из острейших дебютов
- Довольно, Оригинал! Забыл мой приказ, о дебютах не говорить?
- Виноват, Командир, исправлюсь!
Белое поле «d3» любит занимать Белый Ферзь, хотя, конечно, белое поле «с2» ему милее.
На белом поле «d3» часто останавливается Белый белопольный Слон...
- Оригинал, ты так с аппетитом говоришь: «Белопольный», что можно подумать, что на белом поле может появиться чернопольный Слон!
- Командир, я же тебе об этом уже говорил, масло масленое в Шахматах не бывает, как не бывает и в тавтологии, чем больше раз я напомню, что поле «d3» белое, и неважно каким способом, цветом поля, цветом диагонали или цветом полей, по которым ходит фигура, цветом самой фигуры, тем чётче будет видение этого поля при звуке: «d3» - цвет этого поля, это также, как у водителя, при переключении скоростей – должен быть автоматизм, чтобы об этом не задумываться!
- Если по-честному, то ты, Оригинал, приличная зануда! Довольно, пора отдыхать!
- А песня? Строчка из неё «Бездомный дятел дрыхнул тюфяком» - что означает?
- Тут всё просто, давно бы сам научился переводить, обозначает поля Шахматной доски: чёрное поле «b2» и белое поле «d3»! Ясно?
Белый Конь
был настолько ошеломлён моим сообщением,
что превратился
в неподвижную деревянную статую.
Пока Конь обдумывал мои слова,
я вспоминал ещё никем не снятый фильм
о Дон Кихоте и Ленинградской Блокаде
в Великую Отечественную войну:
«Сервантес бродит нищий с Дон Кихотом.
Кругом пиры и пироги форели...
Сервантесу так было есть охота,
Что латы Дон-Кихота поржавели!
Прошли векА и Дон Кихот однажды,
Вскричал пред тем, как с Мельницей сразиться:
«Тебя, Сервантес, нынче знает каждый,
К нам «И шестнадцать» прилетает птица!»
- Привет, Испания! Мы – Ленинградцы!
Где Дон Кихот? Сервантес где? Севилья?
С фашистами мы прилетели драться!
Вот – «И-16»! Наша эскадрилья!
Нам Дон Кихот, совсем не за награду
Помог в войну в Блокаде - Ленинграду!»
Также я вспоминал
ещё не прозвучавший голос диктора
за кадрами этого фильма:
«В конце 30-х годов Советские лётчики-добровольцы сражались на самолётах «И-16» в небе над Мадридом, Барселоной и Теруэлем, сбивая фашистские истребители итальянского производства «CR-32» и немецкого – «He-51»!
Очевидцы свидетельствуют, что зимой 1941 года в блокадном Ленинграде окончилось топливо, остановились автобусы, перестали подавать электрический ток, в домах погас свет, встали трамваи и троллейбусы, в дома перестали подавать воду...
От истощения люди стали умирать, падая прямо на улицах города; только за декабрь месяц 1941 года было подобрано около шестидесяти тысяч трупов...
За блокадные годы войны в Ленинграде от голода погибло по сведениям Советского Правительства, предоставленным для Нюрнбергского процесса - шестьсот тридцать две тысячи двести пятьдесят три человека.
И, тем не менее, в блокадные годы в Ленинграде работали библиотеки, а среди самых читаемых книг был роман Сервантеса «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанческий»!
Видимо, Дон Кихот сочувствовал голодным Ленинградцам, поскольку сам Сервантес, бывший воин с искалеченной рукой, так и не смог продать второй том своей Великой книги своим современникам и умер от голода из-за систематического недоедания 23 апреля 1616 года в Мадриде»
Сквозь ВРЕМЕНИ шумЫ,
сквозь зависть и интриги,
слова Суворова доносятся до нас
на частоте биенья сердца полководца,
где в каждом стуке дробью барабана боевого
звучит мелодия одна:
забыв свои обиды,
любить Россию,
всю жизнь России посвятить
и укреплять Величие России!
Глупцам - для осужденья,
для размышленья – мудрецам,
пусть вырванные из контекста,
в главе 24-й
звучат конкретные слова Суворова потомкам:
«Честь моя мне всего дороже. Покровитель ей Бог»
Продолжение следует
© Copyright: Сергей Владимирович Евдокимов, 2018
Свидетельство о публикации №118040807789